Красные виноградники

Зубакова Лариса

Венок – художнику

 

 

1. «Сначала нужно эту жизнь прожить…»

Сначала нужно эту жизнь прожить. Художник, жадно время стерегущий, поэзии блистательные кущи над жизнью быстротечной воспарить вольны. И пусть превратной и суровой твоя судьба окажется, поэт, капризное, тебе подвластно слово — порханье мотылька среди цветов.                                             И нет страданий, жажды, голода, болезней — есть только звуков, красок чудный мир. И пусть ты нищ, осмеян всеми, сир, а жизнь твоя —                      сплошная цепь жестоких унижений, не злобу желчную, но благость утешенья ты людям нёс.                    И нет судьбы, твоей судьбы полезней.

 

2. «Художник, жадно время стерегущий…»

Художник, жадно время стерегущий, в чём источник вечных бед и мук твоих? Найти на то ответ не смог доселе ни один живущий. Единственною жаждою – творить, наполнить мир дерзанием искусства. И этот акт Господь благословил. О, как ничтожно, горестно и пусто всё, когда иссяк животворящий пыл, — померкли звёзды, тьма чернила гуще, и в древний хаос погрузился мир. Но вот созвучия пленительною стаей взмахнут крылами мощными, влетая в поэзии блистательные кущи.

 

3. «Поэзии блистательные кущи…»

Поэзии блистательные кущи… Светила замедляют мощный блеск, чтоб ты узрел наплыв тоски гнетущей, печаль высокой пробы. Ото всех болезненно-трагичные черты отобразили выжженные чувства. Двуликий Янус – тоже! – друг искусства. Как в блуд, впадая в ересь простоты, судьбу и суетность тоскою разграничив, — жизнь, ты берёшь своё! – расставив по местам мечты и боль, взмываешь в небо птицей или скользишь по узеньким мосткам. Окно вглубь мирозданья прорубить и – над жизнью быстротечной воспарить.

 

4. «Над жизнью быстротечной воспарить…»

– Над жизнью быстротечной воспарить — О, если бы слова найти мне эти! нагроможденьем мрачных пирамид в песках зыбучих тонет стих раздетый. Крик радости прорвётся на рассвете, взорвёт едва рождённые созвездья исторгнутой в ночи благою вестью. Над ними, робкий, бестелесный, клубится стих. Над арфою Эола взмывают руки брезжущего дня, и возвышается окрепший голос. Ночных видений спутанные волосы расчешет гребень солнца. И в его лучах предстанет жизнь превратной и суровой.

 

5. «И пусть превратной и суровой…»

И пусть превратной и суровой судьбою ты с покоем разлучён. Но неотступно – след в след – за тобою стихи идут. Ты с ними обручён навек. Тоска всё время гложет, как червь, грызёт, покоя не даёт. Но вот фантазии блистательной полёт сон наяву подхватит и закружит. Он крыл не сложит ни на миг единый. Взрыв до небес. Страстей накал и взлёт. Сотрутся горы и растает лёд, и реки вспять от моря потекут. О, многое разрушит там и тут. Такою твоя судьба окажется, поэт?

 

6. «Твоя судьба окажется, поэт…»

Твоя судьба окажется, поэт, источником неисчислимых бед. Все, кто любимы, отвернутся. Мимо поносятся, визжа, автомобили. За ними – тени пламенных сердец, ещё недавно бившихся, страдавших, испепелённых страстью, одичавших. Круговорот непоправимых бед, как реквием. Твой чёрный человек без стука входит в запертую дверь, как встарь, сокрыв свой мрачный гений снова. Но – окна настежь! – брезжит утра свет. Кошмар всё длится, длится… но теперь, капризное, тебе подвластно слово.

 

7. «Капризное, тебе подвластно слово…»

Капризное, тебе подвластно слово. И лишь в больных глазах укор. Вот скорбной жизни горькая основа, канва, на коей выткан сей узор созвучий слов. Над бездной просветлённой подарит озаренье счастья миг, неразделимо чудный для двоих, и светлой радостью повеет. На душу вдруг нисходит тишина: ликует плоть, вся радости полна душа. Промчится буря, кончится гроза — стихи заплещутся, как море в берега. Весь мир наполнит щебет, гомон, смех, порханье мотыльков среди цветов. Но нет.

 

8. «Порханье мотылька среди цветов, где нет…»

Порханье мотылька среди цветов, где нет иной незыблемой основы счастья. В безумном мире слёз и чёрных бед, разорванном на горестные части, в чём счастья суть? И слово неземное с земным слилось, в земном отобразясь. И нерушима с бренным миром связь; и вновь основой этой жизни – слово. И вот художник, трепетно творящий, с толпою связанный, не принятый толпой, узрел провалы бездн животворящих, сквозь мрак и хаос к свету неизбежно ведущих быт сознанья в бытиё нужды, страданий, холода, болезней.

 

9. «Нужды, страданий, холода, болезней…»

Нужды, страданий, холода, болезней замкнулся круг, упершись в звёздный свод. Из самых страшных жизненных коллизий исходит слово. И оно живёт. И вот она – твоя основа счастья. Оно в тебе. Оно, смотри, с тобой. И это всё даровано судьбой тебе, поэт, как первопричастье. Как чуден свет, где счёт неисчислим морям, лесам, светилам в поднебесьи. И льётся свет, и льются вольно песни, и птицею взмывают в небеса, и в травах стынет ясная роса. В них – только звуков, красок чудный мир.

 

10. «Есть только звуков, красок чудный мир…»

Есть только звуков, красок чудный мир — предание Божественной природы. Дрожит душа, дрожит живой эфир, и сквозь него чредой проходят волны. Душа ликует в счастьи неземном, хотя земное счастье – ей основой, и повторяет, как заклятье, снова стихи, что жизнь насквозь прожгли огнём. Поэмы – порожденье звёздных сфер. но мир земной, как песню, обретя, созвездий непрактичное дитя, ты получил Вселенную в удел. И жар души вовеки не остыл, пусть ты осмеян всеми, нищ и сир.

 

11. «И пусть ты нищ, осмеян всеми, сир…»

И пусть ты нищ, осмеян всеми, сир, под какою счастливою звездою ты родился, скажи? Кумир Творца – творение с тобою. Он вечный твой двойник – стихи. В них мирозданья стройные – поэмы, где, как дрова в огонь, подбрасывает темы круговорот житейской суеты. И ты вкушаешь, снова предвкушая пронзительную ярость бытия, и жажду слова словом утоляешь. Не подчинят тебя несчастия, хотя юдоль земная – море злоключений, а жизнь твоя —     сплошная цепь жестоких унижений.

 

12. «Жизнь твоя – сплошная цепь…»

Жизнь твоя —                 сплошная цепь жестоких злоключений. но щедрый свет на землю льётся свыше, и косо падают лучи сквозь призму твоих, поэт, незримых ощущений. Над городской стеной плывёт луна. Запутавшись в зубцах окружных гор, поёт «осанну» ночи тишина, и щурит глаз неведомый простор. Смежив ресницы в радужном сцепленьи, перебирая все тона зари, и хаос первозданного творенья, душа дрожит. Каноны и прозренья — в клокочущий котёл. А там внутри не злоба желчная, но благость утешенья.

 

13. «Не злоба желчная, но благость утешенья…»

Не злоба желчная, но благость утешенья спасает мир. Реальность изменить не в силах воля чудака. При этом, закон и милосердье совместив, сплести венок разрозненных сонетов зачем-то у тебя достало сил. И если б кто-то у тебя спросил, какая сила заставляет быть поэтом тебя, всечасно пробуя на крепость твой дух, и силу черпаешь где ты, ответь по праву:        – Многогранна жизнь. Но светоч твоей души – сплетенье слов в судьбе, где счастье скупо; много горьких слёз. Но что в страданиях ты людям нёс?

 

14. «В страданиях ты людям нёс…»

В страданиях ты людям нёс стих, интегрировавший «со»: сомненья, сопричастие, союз, согласие и множество ещё невосполнимых образов любви и человечных справедливых слов, рождённых в муках. Ты о чём? Постой! Здесь нечего, пожалуй, и ловить. Где роскошь славы и убор помпезный земного обладателя земных блаженств?       Их нет на перепутьях мирозданья. Но те, кто сир… О, я молюсь за них! — в мирах земных животворящий стих услышавших.                  И значит, нет судьбы,                                        твоей судьбы полезней.