Куда спешить? Твой дом в глуши Европы. Слуга растопит к вечеру камин, и на столе искусственные розы не вянут много дней и будят сплин. Ты прочитал о том в старинной книге, что розы схожи с девами в краях, где блещет солнце, а не свищут вьюги, и ветер гонит пыль, как паруса. Аравия… там есть одна долина, когда идти всё прямо на Восток, где розы те… Увы! Слабеют силы, и путь для ног измученных далёк. Дойти, дойти во что бы то ни стало. А путь всё дальше – прямо на Восток (о, как измучили песок и жажда!) увидеть этот сказочный цветок. А ноги непривычные устали, растёрты в кровь и ноют на ходу; и тело белизны необычайной побронзовело на таком ветру.

Плыла дорога. О, эта дорога в Рим! Сдаётся, тогда-то и встретил я Бога. Иль это был пилигрим? Он был немолод. В руке его посох. Собою с лица некрасив. Над головой сквозь густую проседь нимб золотистый едва светил. Одежды простые, ноги босые, — да, Бог или пилигрим. Я был обессилен, и я возопил к нему: – Скажи, стоит мук этих Рим? Не сразу ответил — о, я приметил, что речь его неспроста. – Есть много путей, — так он мне ответил. — Но эта дорога одна.

Вдоль шумных базаров юга по пыльным степным дорогам ведут меня верные слуги усталые стёртые ноги. Глаза застилает солнце, колючие стелются травы — мой путь всё дальше и дальше. И где-то я, верно, устану. В иссохшие травы лягу и солнечный звон услышу — умру. Как допью из фляги. как дочитаю книгу. Великую книгу Судеб из маленьких хрупких жизней. Всевышний всё взвесит. Рассудит изменчивый ход событий.

Олив придорожных тени солнце сожжёт. Ландшафт скупой и унылый шагай вперёд. Пока что солнце не село в дорожную пыль и отсвет луны остылой не озарил путь, каменист и труден, — вперёд, вперёд. – Куда ты шагаешь, странник? – Вперёд. – Удачи тебе, о странник. Взошла звезда, и тоньше лебяжьего пуха плывут облака.

Три звезды поставлены над заглавной строчкою. Все пути оставлены непутёвой дочкою к маме, к папе, к сытости очага семейного. Удивлённо стынущее позднее знамение: три звезды поставлены над заглавной строчкою. Три звезды… и, стало быть, тучей грозной, чёрною над судьбою древнее — не минуть – пророчество. Три звезды поставлены. Три звезды – и точка!

О, этот цвет и светоносная прозрачность, рождающие сладостный восторг! И время отступается, не властно преодолеть забвения порог. Я погружаю в глубину морскую в сознании нетленной красоты мечты живой создание земное. А качество уже оценишь ты, как волны тяжко дышащее время, глотающее жадно пыль веков. Неутомимый всадник ногу в стремя вставляет – и уж был таков. У времени – полёт стрелы напевный. А у художника одна лишь страсть, и ничего во времени его уже не держит за исключением созданья своего.

Нет! Не уйти в размеренную прозу! Стихи – что воздух.                      Ты вне их – мертва. Не променять на все богатства креза упругий ритм звенящего стиха. Звучит ли стих – рождаются планеты в галактиках, скопивших только пыль. Но вот он стих, и мраком всё одето. Уходит почва из-под ног твоих. Верлибр ли, ямб, – да разве в этом дело? — входите смело: здесь ваш кров и дом. И если жизнь ещё не догорела в усталом теле, что же, и на том спасибо.            Вы пришли. Я вас ждала и рада, что помните. Присядем у огня. Нет! Никогда блистательная проза от вас, стихи, не отвратит меня.

…И утро тонет в серебристой дымке. Стоит сентябрь, а на душе – темно. Всё мысль одна —                  земля вконец остынет. Но ветви гнутся тяжестью плодов. Нет золота в листве, и небо ясно — спокойная безбрежная лазурь, и жертв зиме, бессмысленных, напрасных, не кружит вихрь осенних тёмных бурь. Земля тиха, как будто бы в июне, — вот только ночи сделались длинней, да холоднее в небе блещут луны, да с каждым утром солнца свет бледней. И тяжесть на душе непроходяща, непреходяща. И в земной красе росинкой каждой утренней маняще цветы тревожат память о весне.

Ещё глазами даже нераскрытыми я чувствую, как свет пронизывает день и гомон птиц через окно открытое пронизывает всю листву насквозь, как свет. И два желанья борются:                  проснуться?                     нет! Не просыпаться! войти в мир чудный пробуждения     или мгновение на грани сна и бодрствования                                                    остановить? И муки горше нет, чем с этим мигом                                                распрощаться; и счастья выше нет – мир света солнечного                                                        обрести.