Шаг, на который поставлена жизнь

Господа, это «Черный квадрат» Малевича, а

не место для проверки волос на наличие перхоти.

Администрация галереи

– Ты же в седле сидеть не сможешь! – пытаясь вернуть меня в горизонтальное положение, воскликнула Леля.- Подожди хотя бы до завтра.

– А я без седла поеду,- усмехнулся я, делая настойчивые попытки отползти подальше от муравейника.- Рекс под седлом ходить не обучен.

Еще пара минут, и скопившихся подо мной маленьких, но трудолюбивых мурашек хватит, чтобы перетащить меня в укромное местечко до голодных времен или просто один раз плотно пообедать всей братвой.

– Да тебя в таком виде к храму Христову и близко не подпустят.- Последовав за мной, она уперлась ладошками мне в грудь, непроизвольно нажимая на выпуклую кнопочку воспроизведения.

С хрустом ожил плеер, неведомо каким образом переживший проверку на прочность, натужно раскинул своими электронными мозгами и, осилив несложную операцию выбора случайной темы, запустил одну из песен «Нау». Маломощные наушники не способны докричаться из-за пазухи, поэтому ухо улавливает лишь некоторые аккорды, но остальное само всплывает в мозгу.

Леля завороженно замирает.

Вынимаю поролоновые комочки со спрятанными внутри мембранами динамиков и, держа их на раскрытой ладони, подношу к уху рыжеволосой девчушки.

Следуя странной закономерности, выбранная случайно песня снова совпала с недавними событиями и испытываемыми в данный момент чувствами. С изрядной долей вольностей и допущений – это да, но ведь и Нострадамус тоже писал образно, ясно указывая лишь на то, что хорошо и спокойно жить люди не будут никогда. Разве только в сказке…

Все кончилось так,

Как должно было быть -

У сказок счастливый конец:

Дракон умирает, пронзенный копьем,

Царевна идет под венец,

Негодяй торгует на рынке пером

И пухом из ангельских крыл,

А ангел летит высоко-высоко

Такой же крылатый, как был.

Леля запрокинула голову вверх, что-то высматривая, затем грустно вздохнула.

Какая у этой басни мораль? А морали нет никакой. Один родится рогатым, брат, Пернат родится другой. Но каким ты был, Гаким ты и будешь. Видать, ты нужен такой Небу, которое смотрит на нас С радостью и тоской.

Звонко застучали подковы по деревянному настилу мостика. Всхрапнув в знак протеста против рванувшей рот уздечки, Гнедок остановился рядом со мной, роя правым передним копытом землю, густо забрызганную голубой драконьей кровью.

– Как самочувствие? – поинтересовался Добрыня, ссадив с коня Фросю и спрыгнув следом. В седельной сумке множественно зазвенело. На моем лице появилась кривая, все понимающая ухмылка. Как видно, посещение опустевшего логова огнедышащего дракона не свелось к одному лишь освобождению похищенной Снегу

рочки с передачей ее в объятия счастливого деда, а нашлась минутка и кладовые посетить на вопрос взимания контрибуции.- А мы тебе подарок привезли. :

– Я сама выбирала,- похвалилась конопатая девчушка, от нетерпения приплясывая на месте.- С помощью Добрыни Никитича, разумеется.

– Вот, примерь.-Развязав седельную-сумку, богатырь извлек из нее длиннополую кольчужную рубаху с вышитым на груди золотыми нитками драконом.

– Красивая, такую впору княжичу носить,- восхищенно выдохнула Леля.- Тебе к лицу будет.

– Добротная,- согласился Добрыня.

– Примерь-примерь,- кружась вокруг меня, зачастила Фрося.

– Может, не надо? – неуверенно произнесла рыжая заботливая подруга.- Вот заживет…

Отстегнув пояс с плеером и мечом, я рывком оторвал от спины, превратившейся в сплошную черную корку запекшейся крови, истерзанные в клочья кольчугу и рубаху. Задубевшая полотняная рубаха стояла колом, пропитанная сзади моей красной кровью, а спереди – драконьей синей.

По потрясенным взглядам присутствующих стало понятно, что им внове наблюдать результаты ускоренного метаболизма, способного при соответствующей встряске за считаные дни отрастить даже новую конечность. Из-за этой особенности организма и возникла у некоторых народов привычка делать обрезание. Через пару-тройку дней можно с определенностью убедиться в отсутствии в венах ребенка адской крови. С женщинами такую процедуру не производили по двум причинам. Первая понятна без объяснения. Вторая – и так известно, что каждая женщина немножко ведьма. А кто-то и даже очень «множко». Если уж кости отрастают, то заживить царапины и нарастить новую кожу… разве это проблема? Я сам этими вопросами никогда особо не интересовачся, зарастает – и отлично. Но знаю, что по специальной, заполненной опытным путем таблице из своевременно уничтоженных личных записей Томаса Торквемады можно было установить точное время, необходимое для восстановления того или иного, органа. Эти данные собирались методом проб и ошибок. «Наука требует жертв».

Немного больно или скорее даже щекотно.

И хотя моя спина все еще представляет неприятное зрелище, но раны уже затянулись и покрылись розовой молодой кожицей. К завтрашнему утру лишь рубцы останутся. Если оно будет… это завтра.

– У меня там рубашка чистая есть,- предложила Леля, внимательно изучая меня. Словно видя впервые. Да, девочка, да. И не случайно ты оказалась в той яме.

– Моя больше подойдет,- усмехаясь в бороду, заметил Добрыня.

Я с ним поспешно согласился – желания примерить на себя ночную женскую рубашку не ощущаю.

Склонившись к воде, чтобы обмыть спину, встретился с лукавым взглядом русалки, матово мерцающим в бирюзовой глубине; рядом показалась еще пара и еще. Насчитав десяток, я решил не рисковать и ограничиться вытиранием остатками рубахи, намоченными из фляги. Заодно умыл лицо. Порезы заросли, и под руками лишь гладкая кожа тщательно выбритых щек.

– Держи.- Богатырь протянул мне простого холста рубашку.

Вернувшийся Пушок облаял тушу поверженного Змея Горыныча, а затем подбежал ко мне и принялся тереться об ноги, едва не опрокидывая на землю.

– Не балуй!

Рекс ревниво фыркнул и отвернулся.

Пока я надевал кольчугу, ежась от прикосновения холодного железа к голой шее, Добрыня вновь заглянул в седельную сумку:

– Опля!

И с проворством фокусника, достающего из шляпы голубя, он извлек из сумки сияющую в солнечных лучах горсть металлических колечек, которую осторожно опустил на мою голову. Заструился по волосам поток железных колечек, укрывая голову надраенным до блеска авентайлом. Видно, из далеких западных земель приехал рыцарь, дерзнувший сунуться к логову Змея Горыныча.

– Это тоже тебе.- Перевернув опавшую боками сумку вверх дном, Добрыня вытрусил в подставленную ладонь богато инкрустированный драгоценными камнями пояс.

Застегивая серебряную пряжку, я скосил взгляд на возвышавшуюся среди травы тушу Змея Горыныча. А ведь мне не убивать его нужно было, а вербовать в союзники. Что и говорить, натворил дел…

Задрав до колен подол отороченного лебяжьим пухом платья, на мост взбежала молодая девушка в меховом полушубке. Сама росточку маленького, телосложения хрупкого, а лицо пухленькое, краснощекое.

– Снегурочка? – удивился Добрыня Никитич.- Что случилось? Куда ты так спешишь?

– Я за помощью прибежала,- переведя дух, сообщила она. Затем поклонилась мне.- Низкий поклон тебе, богатырь земли русской. Избавитель ты мой, спаситель.

На последнее я лишь печально улыбнулся: уж мне-то точно ведомо, кто был истинным спасителем…

– Что там стряслось?

– Мы с дедом уже собрались было к вам идти, но благородный рыцарь заморский все не выходил из сокровищницы, и мы решили позвать его. Но… Что-то

загрохотало, и он исчез.

– Как исчез?

– Откуда я знаю? – развела руками Снегурочка.- Он не выходил – мы бы увидели, но когда посмотрели внутри, то его и там нет.

– Может, заблудился?

– Там негде заблудиться.

– Ты плохо его знаешь,- возразил я.- Он всегда найдет где.

– Поспешим же,- вскакивая на коня, призвал нас Добрыня.

Рекс охотно подставил спину, но я потрепал его по холке и направился своим ходом.

Вход в логово Змея Горыныча представлял собой арочный тоннель протяженностью до полутора десятков метров, выходящий в обширную пещеру с высокими сводами и заваленным всяким хламом полом. В некоторых местах, по самым приблизительным подсчетам, толщина наносного слоя достигала высоты в мой рост. Что-то подобное любят изображать голливудские режиссеры, с тем различием, что Змей Горыныч стаскивал сюда не только золото и драгоценности.

– Ну как?

– Нигде нет,- развел руками Мороз Иванович, утирая лоб.- Прямо беда.

– А где Ламиира? – оглядываясь по сторонам, спросил я.- Тоже пропала?!

– Она давно уехала,- сообщила Леля.- Как только поняла, что ты выживешь, сразу и ускакала. Куда – не сказала.

– Понятно. А может, здесь есть потайная дверь? – спросил я, вспомнив о пропавшем рыцаре.

– Откуда ей здесь взяться? – удивился Добрыня.- Пещера ведь.

– Но не мог же он в воздухе растаять?

Какое-то время все сосредоточенно занимались ощупыванием и простукиванием стен логова. Все напрасно. Я начал подумывать, что благородный идальго таки умуд рился растаять в воздухе. Для человека это почти невозможно, но если он был фантомом – призраком-наблюдателем,- то без малейших проблем. Пшик – и лишь запах серы в воздухе.

Принюхавшись, уловил лишь зловоние разложения и терпкое присутствие пыли.

Запаха серы не ощущалось.

Отряхнув перепачканные руки, я присел на лежавшие среди прочего хлама доспехи, переводя сбившееся дыхание. К чему искать то, чего здесь уже нет? Лучше набить карманы золотишком. «Вон его здесь сколько»,- с непонятной злостью подумал я.

– Дон Кихот! – сложив ладошки рупором, прокричала Фрося.- Эгей!

– Я здесь,- раздался приглушенный голос подо мной. Я вскочил как ужаленный и крутанулся на месте, выхватывая меч.

Никого.

Но я явственно слышал голос! Он звучал откуда-то отсюда…

Склонившись над доспехами, я осторожно откинул решетчатое забрало шлема.

– Я здесь,- шепотом сообщил Дон Кихот.

– А мы вас ищем,-выглянула из-за моей спины Фрося.

– А я тут лежу.

– Вставайте, пора идти,- скомандовал я.

– Не могу,- едва слышно ответил он, морщась, словно малейшее усилие причиняло ему страдание.

– Вам плохо?

– Да вроде нет,- прислушавшись к своим ощущениям, признался рыцарь.

– Тогда что?

– Доспехи слишком тяжелые.

– Сейчас снимем.

– Нет.

– Почему? – удивился я.

– Я о таких всю жизнь мечтал.

– Понятно. Добрыня, помоги мне!

Вдвоем мы подняли рыцаря печального образа и поставили на ноги.

– Спа… – Подняв свободную руку, чтобы жестами сопроводить речь, он потерял равновесие и плашмя грохнулся на хлам, сохранивший отпечаток прежнего падения.- Опять упал.

– Может, оставим хотя бы щит? – предложил я.

– Нет,- уперся Дон Кихот.- На нем будет изображен мой герб и девиз.

– Понятно.

Пришлось транспортировать его до входа, где, подключив все свободные руки, мы усадили его в седло.

Бедное животное сделало всего один шаг на заплетающихся ногах и село на зад, отказавшись нести непомерную ношу.

Благородный идальго оказался вновь в горизонтальном положении.

Повторное предложение расстаться на время с частью доспехов Дон Кихот тоже отверг, заявив:

– Если мой верный конь не хочет меня нести, я пойду пешком.

Хотел бы я на это посмотреть, но времени совсе нет.

– Мороз Иванович,- окликнул я деда Снегурочки.- Не уступите ли место в санях благородному защитнику красоты Дульсинеи Тамбовской? Постоянно забываю, как ее правильно звать.

– Разумеется.

– Вот и прелестно. А насчет оленя…

– А что с ним не так? – поинтересовался Мороз Иванович.

– Можно, я его себе оставлю?

– Это уж он сам решит.

– Так вы не против?

– А мое мнение здесь роли не играет. Они свободные звери.

– Ты меня не бросишь? – погладив лохматого воителя между рогов, спросил я.

Он фыркнул и отрицательно затряс головой, показывая, что мы команда.

Усадив рыцаря в сани, для чего пришлось рассказать ему про полководцев древности, выезжавших к народу на боевых колесницах, запряженных простыми лошадьми, а не сказочными оленями, я сообщил:

– Ну а теперь пришло время мне откланяться. Здесь наши пути расходятся.

– Но…

– Прощайте! – Вскочив на Рекса, я поспешил прочь.

Спустя минуту меня догнал Добрыня.

– Погоди!

– Что-то случилось?

– Ничего. Просто… Я хочу сказать, разреши мне по мочь тебе.

– Нет.

– Почему?! Или я обидел тебя чем?

– Дело не в тебе, а во мне.- Приблизившись, я продемонстрировал ему свои ярко-оранжевые глаза с продольными зрачками.

Добрыня стойко выдержал мой взгляд и сказал просто:

– Я давно знал, что ты немного другой, но это ничего не меняет. Я хочу помочь тебе.

– Извини. – Я вернул глазам обычный вид.- Но я не могу принять твою помощь. Прощай.

– Если передумаешь, только позови – я приду.

– Удачи тебе, богатырь.

Скрывшись с глаз Добрыни Никитича, я потрепал Рекса по холке и вздохнул.

Столько мыслей, столько чувств рвут мое сердце на части!

– Наконец-то отвязался,- обрадованно потер ладони черт, материализуясь из воздуха перед мордой бегущего оленя.

Зря он это сделал.

Последовали гневное сопение, накрывшее рогатого облаком пара, и лобовой таран, забросивший нечистого и ближайшие кусты.

– Ой-ой-ой! – раздалось оттуда.- Ой, колечко!

– Какое колечко? – заинтересовался я.

– Моя прелесть,- вместо ответа проворковал черт.- Эй, а ну верни! Мое!!!

Но малец, выхвативший из рук черта найденное колечко, сломя голову ринулся в чащу, лишь волосатые пятки мелькнули среди листвы.

Шустрый, однако…

– Украл,- пожаловался мне рогато-хвостатый представитель адского пролетариата.

– Ну и черт с ним,- отмахнулся я.

– Как раз-то черта и оставили ни с чем,- уточнил он.- Так как самочувствие в преддверии огромного нагоняя?

– Самочувствие мое неважное: то рога вянут, то хвост отваливается.

Черт икнул и попытался залезть мне в штаны. Я успел перехватить его за хвост.

– Ты чего, извращенец, ошалел?

– Пусти! Дай посмотреть.- Дергаясь, как его игрушечное подобие на зеркале заднего обзора автомобиля при движении по нашим дорогам, черт зачастил: – Я в справочнике чертового самолечения читал, что это самые верные признаки морального разложения. После этого один путь – в монастырь на развоплощение. Я знаю.

– Откуда?

Он покраснел, но все же ответил:

– С моим прапрадедом подобное случилось.

– И что, ушел?

– Угу,- нехотя буркнул он.

– Погиб?

– Да не… побрился.

– А…

– Не о том речь, дай посмотреть,- рванулся черт.- Я ведь в чисто медицинских целях – может, еще есть шанс на выздоровление.

– Ты что, мультфильмов в детстве не смотрел? Про кота Матроскина? Это шутка.

– Шутка?

– Да.

– Совсем обо мне не думаешь? Я ведь переживаю,- обиделся он.

– Обо мне?

– А то. Помрешь, и мне вечно на побегушках бегать. А тут такие горизонты открываются…

– Заботливый ты наш,- с сарказмом произнес я.- А как же нагоняй?

– Можно подумать, первый.

– Да нет, доставалось на орехи и раньше.

– Вот видишь, княжеское кресло зад не плющит,- заявил черт.- Все наладится.

– Ты на это рассчитываешь?

– А то,- согласился адский карьерист.- Большой перспективы чертяка, как говаривала маманя. Выпить не найдется?

– Нет.

– А покурить?

– Кури бамбук,- отмахнулся я.

– Нет так нет. Куда едем?

– В храм божий,- коснувшись нательного креста, подаренного Добрыней, ответил я.

– В хра…

Бумс! Утративший самоконтроль черт на скорости влетел в дерево, вызвав преждевременное яблокоопада-ние. И крикнул мне вслед:

– Засем?

– Что? – Я притормозил.

– Засем – говолю?

– Ты внятно говорить можешь?

– Сяс- Взяв себя за бороду, которую и назвать-то так стыдно, поскольку в ней насчитывается от силы десяток куцых волосков, черт что было силы дернул ее

вниз, как будто хотел вырвать с корнем, устроив рукотворную депиляцию подбородка.- Аи! Ну вот, все в порядке.

– Вот и хорошо,- согласился я, возобновляя движение.

– Челюсть у меня крепкая, враз на место встала. Так зачем ты туда, сам знаешь куда – тьфу-тьфу,- едешь?

– Нужно.

– Весомая причина,- согласился черт.- Тогда бывайте, будете у нас в аду, заходите в гости – посидим, выпьем… А лучше так письма пиши, денежные переводы шли.

И отбыл, растаяв в воздухе.

Оставшись в одиночестве, я достал наушники, задумчиво покрутил их в руках и сунул обратно, решив, что мне нужно сосредоточенно проанализировать возникшую ситуацию.

Вот только в голову лезет всякая ерунда, неуместные

воспоминания…

Переночевал я под придорожным кустом, прижавшись к мохнатому оленьему боку, и чуть свет отправился дальше. Я бы ив темноте ехал, но Рекс уже падал от усталости и голода, да и сбиться с пути можно, здесь ночное зрение не очень поможет. Мир при свете луны совсе.1 иной, нежели при солнечном.

Въехав в городок, я ответил на приветствие дежуривших у городских ворот стражников, среди которых узнал лишь здоровяка. Его лицо запомнилось после случая с луком. Это когда мне удалось со ста шагов в падении вогнать стрелу в чучело.

Свернув на главную улицу, я сразу заметил прогуливавшуюся у корчмы Ламииру.

При моем приближении она печально улыбнулась:

– Я так и знала, что ты приедешь.

– А я не был уверен.

– Тебе нельзя туда ехать,- обняв меня за шею и уткнувшись мокрым носом в щеку, зашептала она.- Слышишь? Нельзя!

– Знаю.

– Пойми, это освященная земля, там… Нельзя!

– Я знаю.

– Она не…

– Знаю.

– Ты…

– Знаю.

– Откуда?

– Я вспомнил.

– Все?

– Достаточно.

– И идешь?!

– Иду.

– Но там твоя смерть! – воскликнула она.

– Там она,- ответил я, нежно отстранил блондинку, положил ее руку на уцелевший олений рог и пошел к возвышавшемуся на холме храму. В его золотых куполах

отражалось небесное сияние.

Ноги словно свинцом наливаются, страх леденит кровь, но я иду вперед.

У дверей меня встретил неимоверно бледный отец Дормидонт.

– Пришел?

– Да.- Я перешагнул через порог церкви.

У алтаря стоит коленопреклоненная Ливия и, держа горящую свечку, молится образу Девы Марии.

Ударил колокол, ярко вспыхнули свечи перед образами, сердце замерло…