Город захвачен. Середина дня. Немногочисленные защитники всё-таки смогли отступить на последний рубеж.

Гарнизон города выполнил свое обещание не трогать ратушу и ближайшие городские постройки, а бургомистр и горожане выполнили поставленное условие - укрепить рубежи обороны у дома де Круа. Осажденный объект находился в центре почти квадратного двора, окруженного по периметру вспомогательными постройками. Собственно дом состоял из двух очень разных строений - древней четырехэтажной башни с окнами-бойницами и недавно пристроенного к ней более молодого двухэтажного крыла с дверями и окнами пошире. Новое крыло в свое время не достроили, кроме голых стен там ничего не было. В башне высокое крыльцо вело сразу на второй, господский, этаж, на первом этаже располагалась кухня с отдельным входом, из нее вели спуски в продуктовый и винный погреба, на втором был один большой зал, он же столовая, на третьем - несколько комнат для прислуги, на четвертом - спальни хозяев. Под крышей площадка с бойницами во все стороны. На уровне второго этажа из башни вел проход в новое крыло.

В огороженный постройками двор можно было попасть или по парадному въезду с площади, или по заднему с северной улицы. Сейчас оба проезда перегородили серьезными заграждениями из камня, кирпича и бревен, на которые пошли почти все нашедшиеся в городе запасы стройматериалов. Застройка и рельеф местности вокруг не располагали к штурму с лестницами через крыши хозяйственных построек, тем более, что этих лестниц просто не было, и в существующих условиях делать их никто не собирался.

Перед штурмом фон Хансберг оставил своих стрелков в окнах и на крышах, а почти всю пехоту отправил на баррикады. Отступить в дом никогда не поздно, и еще остается возможность оставить новое крыло и отойти в башню. Кроме того, неизвестно, начнется ли вообще штурм, поскольку у гарнизона остались ещё неплохие резервы, и новая атака чревата неоправданными потерями. В дверях башни, выходивших на въезды, установили оставшуюся артиллерию, привезенный Йоргом рибадекин - в сторону площади, итальянскую пушку - в сторону улицы. По замыслу Йорга, пушки должны были прикрыть солдат при неизбежном отступлении от баррикад к дому. Маршруты отступления предполагали использование дверей в новом крыле, чтобы не перекрывать линию стрельбы. Орудия поставили внутри башни так, чтобы перевалившим через баррикады швейцарцам они были не видны.

В новом крыле почти весь первый этаж оказался занят под стройматериалы, часть которых была использована для постройки баррикад. Местами лежали заготовки для оконных рам, сохло дерево для лестниц и перегородок. На втором этаже были сложены личные вещи солдат, там же укрывались солдатские жены и невоенный обозный персонал, не оставивший город на время сражения. У окон заняли позиции аркебузиры и арбалетчики.

То, что получилось, могло выдержать пару суток обороны от противника, не отягощенного осадной техникой. Во всяком случае, потери нападающих значительно превзошли бы потери осажденных, что уже должно было заставить врагов задуматься - а стоит ли тратить жизни своих людей в обмен на то, что скрыто за этими стенами. А за стенами не было ничего ценного, во всяком случае, ничего ценного для швейцарцев. Рыцарь мог бы взять в плен находящихся там благородных особ и получить выкуп, куда больший, чем общая стоимость положенной под стенами пехоты по четыре гульдена за голову. Но герцог убит, а Бурмайер при смерти, швейцарцы же пленных принципиально не брали. Не говоря уже о том, что старенькие родители закаленного в войнах солдата будут не в пример более рады сыну, вернувшемуся домой пусть небогатым, но живым, чем соседу, принесшему причитающуюся им долю выкупа, честно поделенного на тысячу человек.

Швейцарцы не планировали брать последний рубеж с хода. В подобных случаях положено ждать отдельную команду руководства с подтверждением, что бойцам заплатят дополнительные штурмгельд. Руководство не спешило, поэтому укрепление было окружено, стрелки неторопливо вели перестрелку, а основные силы перегруппировывались, собирали убитых и раненых. Повара под руководством Быка ставили походную кухню. Хотя на марше армия обходится сухим пайком, но после боя положен полноценный обед. Швейцарская военная машина продолжала работать без сбоев, все вкалывали, никто ещё не грабил и не развлекался. В домах рылся только отряд, отправленный поискать чего-нибудь вкусненького к общему обеду.

Бык, уже закончив с готовкой, подошел к полевому лазарету. Оружия при нем не было, в руке сумка с бутылкой вина и хорошим куском копченого окорока, найденными посланными на продразверстку помощниками. Теперь уже швейцарцы собрали своих раненых к столам и лавкам на перекрестке, удобно расположенным для медицинской работы. Двоих сыновей булочника убили, старший не только остался жив, но и не получил ни одной царапины, у младшего пулевое ранение в левую половину груди, пуля не пробила бригандину, но сломала три ребра. Если обломок ребра войдет в легкое, то парню не жить. Рядом, прислонившись к стене, сидел бледный-бледный Патер, которому достался один-единственный, но сильнейший удар прикладом в живот, повлекший обильное внутреннее кровоизлияние.

Рядом с лазаретом временно расположился на отдых после боя форхут, укомплектованный молодыми солдатами, большинство которых не имело за плечами и трех сражений, считая сегодняшнее.

У стены лежали пять трупов – ландскнехты, которые были ранены и не успели отступить. Взглянув на покойников, Бык заметил окровавленные повязки и сделал вывод, что при жизни их пытались лечить. Булочник подозвал какого-то молодого солдата, приказал ему взять ещё людей и поискать в домах вокруг, нет ли там, случайно, какого-нибудь местного врача.

Доктор Густав с утра не мог отлучиться ни на минуту, и, вскоре после того, как резерв пошел в атаку, улучив момент, бросился по нужде в какой-то проход между домами. Сигнал об отступлении он, сидя между каменных стен, не услышал. Когда лекарь возвращался, на месте лазарета швейцарцы уже добивали раненых, Лучшее, что придумалось - спрятаться в одном из домов по соседству. Но он не просидел там и пары часов, швейцарцы нашли доктора, когда проводили зачистку захваченного ими города в поисках не успевших убежать стрелков.

На счастье, экономный швед имел привычку надевать перед работой просторный балахон поверх своей обычной одежды, по которой его можно бы было легко отличить от местного жителя. По характерным следам крови на балахоне один из швейцарцев понял, что перед ним не просто какой-то некомбатант, а человек, имеющий отношение к медицине, которого не надо грабить и обижать, а надо приставить к работе по специальности. Так доктор оказался снова в своем полевом госпитале, принужденный пользовать прежними инструментами и препаратами уже совершенно других пациентов.

Толстяк уже собрался уходить, как заметил среди раненых ещё одно знакомое лицо. Имя не вспомнилось, но память подсказала, что это средний сын знакомого кузнеца. Швейцарский коновал кое-как зашивал раненому глубокую резаную рану на животе.

Дядюшка Бык тяжко вздохнул:

- Говорил я ему, надевай кирасу. Молодым вечно жизнь не дорога.

На безобидную реплику быстро откликнулся пастух Ганс, ассистировавший при операции.

- Это ты, старый пень, всегда в доспехах, потому что у тебя в обозе две телеги, а мы всё на себе прем. Ты под знаменем отдыхаешь, а мы всегда в первых рядах.

- Ах ты щенок! Да я при Грансоне! Да я при Морате! Да я при Нанси!

- Не гони, - Гансу отказали и разум, и инстинкт самосохранения. - Про тебя легенды ходят не про то, как ты сражался, а про то, сколько награбил!

Обращаясь к окружающим, он продолжил:

- Знаете что, друзья, сегодня ещё штурм не кончился, этот жирный уже пошел мародерствовать. Мы там с рыцарем рубимся, смотрим, а он вылезает из какой-то дыры с вооот-такенным мешком, весь барахлом увешанный.

- Было такое, - слабым голосом неожиданно подтвердил раненый.

Дядюшка Бык, который вел образ жизни скромного горожанина, а последние две войны пропустил, среди нового поколения особым авторитетом не пользовался. Некоторые из окружающих приняли на веру обличения Ганса, а подтверждение раненого добавило им уверенности.

- Что, было такое, или, скажешь, врут? - хитро прищурившись спросил один из солдат, остановившийся посмотреть, что происходит.

Бык грозно наклонил голову.

- Так рыцаря-то я убил, а не эти два сопляка.

- Там с ними ещё твой сын был, знаешь? А ты в это время где-то шлялся. - вступил в разговор ещё один собеседник с недобрым выражением лица.

- Я на юге через застройку атаковал, с...

- Знаем-знаем, как ты на юге атаковал. Тот отряд в полном составе вышел на улицу перед последним вагенбургом и получил залп в упор. Большинство убито, остальные ранены, а на тебе ни царапины. Не было тебя на юге.

- Народ, посмотрите, мы работаем, а он опять грабит! Вон сумка местная и бутылка в ней швайнштадтская, мясо свежее. Сейчас скажет, с собой нёс всю дорогу!

Глаза Быка налились кровью.

- Ну, вы, умники, сейчас дождетесь. Я вам покажу, кто тут трус и мародер.

- Чего ждать! Бей его! - крикнул кто-то из толпы. Дисциплина, подточенная усталостью, потерями и отсутствием добычи, дала трещину, и на Быка навалился десяток молодых и злых земляков. Силы были примерно равны. Толстяк, не напрягаясь, раскидал противников, но они поднялись и атаковали снова. Кое-кто схватился за подручные тяжелые предметы. Раздался громкий призыв:

- Бей труса и дезертира! - на помощь бьющим подбежали ещё десятка три молодых бойцов, а чуть позже появился старший сын Быка с тремя товарищами-доппельсолднерами, такими же здоровенными мужиками.

- Батьку бьют! - с громким воинственным кличем, сын с приятелями врезались в толпу, сворачивая оппонентам челюсти и ломая ребра.

Вообще-то, насчет "батьку бьют" парень погорячился, батька как раз в это время ударом кулака в печень отправил на землю одного из противников, затем обезоружил другого, поднял его над головой, ухватив одной рукой за шиворот, а другой между ног, и бросил в двоих следующих. Один против тридцати скромный булочник все равно бы не справился, но четверо вступившихся за него доппельсолднеров выровняли соотношение сил.

На подмогу тем и другим сбежался народ. Кулачное побоище вот-вот перешло бы в вооруженный конфликт, но все звуки перекрыл зычный бас человека, привыкшего командовать тысячными армиями.

- Прекратить!

По площади быстрыми шагами спускался Полпаттон. Как и положено любому уважающему себя полководцу, он узнавал касающиеся его новости так быстро, как это возможно.

Шум мгновенно смолк, головы повернулись к командиру.

- Что вы тут устроили? Бунт? Беспорядки? Все вашим родителям расскажу, когда вернемся! Сосунки! Да вы пешком под стол ходили, когда мы с дядюшкой Быком швабов гоняли. А когда мы били бургундцев, Бык уже имел двойное жалование, в отличие от ваших родителей, которые тогда первый раз алебарду в руки взяли.

В ответ из толпы раздалось:

- Герои вчерашних дней! С них толку никакого, а понтов выше крыши!

Полпаттон пришел в ярость.

- Вот ведь сукины дети, и откуда такие берутся! Выгоню из армии! Возвращайтесь к мамочкам, сидите дома, девкам юбки задирайте. Только дезертирам-отставникам даже коза не даст!

Молодые швейцарцы, потупив глаза, только что не прятались за спины друг друга, пока гауптман не начал тыкать пальцем в кандидатов на досрочную демобилизацию. Но неожиданно их спас бригадир саперов.

- Покажем сынкам, как надо сражаться! Осталось последнее укрепление и там достаточно врагов!

Окончание фразы потонуло в одобрительных возгласах доппельсолднеров, меченосцев и младших командиров.

- Покажем молодым, как надо сражаться!

- Пусть в первые ряды встанут все старше 30 лет, командиры и солдаты на двойном жаловании!

- Да мы возьмем этот жалкий домик вообще без сопливых!

Полпаттон к этому моменту уже решил, что "жалкий домик" брать не будет, приз не стоил затраченного времени, и тем более неизбежных потерь, пусть и невеликих. Лучше пусть отряд ускоренным маршем двинется к месту назначения. Тем более, что наниматель вроде бы при смерти и непонятно, кто и как будет платить дальше. Но неожиданному желанию всего войска пришлось уступить, тем более, что со штурмом здания можно успеть сегодня до заката, а лагерь все равно планировали снимать рано утром.

- Слушай мою команду! Штурм через полтора часа! Всем, кто старше тридцати лет, надевать доспехи! Всем, кто младше, вытереть сопли, смотреть и учиться!

Её светлость Шарлотта де Круа вместе с Гертрудой с самого утра в новом крыле занималась богоугодным делом помощи раненым - промывала раны и накладывала повязки. Работу погрязнее, вроде промывания кровоточащих и страшных ран, выполняла служанка, а графиня предпочитала что-нибудь почище, например, замотать рану чистой тряпочкой и завязать сверху красивый бантик.

- Гертруда, а что у тебя с этим старым хуренвайбелем? Я ведь вижу, что тут что-то более серьезное, чем у тебя обычно бывает.

- Ничего особенного, Ваша светлость, - Гертруда не рискнула посвящать хозяйку в свои планы, тем более, что можно было легко связать брачные планы в Швайнштадте с кражей лошадей, сделавшей невозможным срочный отъезд.

- Ну-ну. Похоже, он какой-то особенный, если ты даже покраснела. Держись от него подальше, это он приказал убить Карла.

- Что? Карл убит? Не может быть! Вы видели его мертвым?

- Нет, я вчера случайно услышала, как хуренвайбель рассказывал сеньору Сфорца о смерти Антуана Бурмайера. Кроме всего прочего он упомянул, что если бы удалось раньше перевести с латыни мое письмо, то засаду можно бы было подготовить заранее и более эффективно. А на вопрос, как к нему попало письмо, он рассказал, что, как он выразился, "принял меры против утечки информации в сторону наиболее вероятного появления противника", с подробностями. Этот Йорг очень хитрый и не упускает случая представить себя в лучшем свете перед начальством.

- Бедный, бедный Карл! - Гертруда заплакала, - теперь я осталась совсем одна. Я отомщу за его смерть. Ваша светлость, Вы ведь не выдадите меня, Вам ведь не жалко негодяя, который убивает Ваших преданных слуг?

- Не бойся, Гертруда, я тебя не выдам. Но ты не торопись со своей местью. Так уж получилось, что, пока не закончился этот бой, наши жизни все ещё зависят в том числе и от него.

Последняя фраза для Гертруды сквозь слезы прозвучала как воплощение мировой несправедливости, но у девушки хватило здравого смысла согласиться с необходимостью на какое-то время отложить возмездие.

День тянулся и тянулся. Солнце медленно-медленно ползло по безоблачному небу. Швейцарцы, как и следовало ожидать, не стали атаковать стоящее в стороне укрепление, но окружили его со всех сторон. Позже стало ясно, что город захвачен полностью, а враги не планируют штурм прямо сейчас, потому что готовят обед. По запахам чувствовалось, что обед весьма вкусный и плотный. Унюхав баранину и острый соус, Йорг выразил общее мнение:

- Ни перед обедом, ни вместо обеда, ни пару часов после они атаковать не будут. Можно и нам пока поесть.

В ответ фон Хансберг заметил:

- Через два часа после обеда уже будет поздновато для штурма, им надо будет устраиваться на ночь, чтобы утром двигаться дальше.

На лицах ближайших солдат появились оптимистичные улыбки.

Макс продолжил беседу.

- Я вот думаю, что у них, как и у нас, солдатам платят штурмгельд. Если Бурмайер и герцог погибли, то швейцарцы и так могут забрать все деньги, которые найдут у нанимателей, и двигаться на соединение с остальными силами наших врагов.

- Да, Максимилиан, такое вполне возможно - усмехнулся оберст. Мы, конечно, спасем при таком раскладе свои шкуры, но кроме шкурок у нас, похоже, ничего не останется.

Графиня де Круа, обнаружив, что вокруг стало больше народа и не все при деле, поймала за рукав какого-то солидного итальянца и приказала назначить новых сиделок к раненым, потому что благородная сеньора на сегодня вполне удовлетворена своими богоугодными делами и отправляется обедать. И "сеньорита Гертруда" тоже, чтобы солдаты больше думали о своих обязанностях, а не о непотребных девках.

Марта прибежала к укреплениям кружным путем и в изрядно порванном платье. В другое время такое зрелище доставило бы солдатам немало удовольствия и вызвало бы изрядное количество неприличных шуток, но всем было не до нее. Маркус утром перенес вещи в башню, но платье теперь осталось только одно, и неплохо бы было его поберечь. Пришлось одевать костюм мужа, хорошо хоть рост у него примерно такой же. Профос, в отличие от своей жены, не мог похвастать хм... развитыми ягодичными мышцами, поэтому штаны налезли с трудом, исключительно благодаря разрезам, сделавшим их более широкими. Сзади треснул какой-то шов. Дублет оказался свободен в плечах, на спине болтался, но на груди, как и следовало ожидать, края не сошлись.

Переодевшись, Марта поднялась на верхний этаж башни, где решили устроить стрелковую позицию. Окна в башне оказались проделаны несимметрично, из окон других этажей не было видно въезда во двор. Наверху не было перегородок между комнатами, как на остальных этажах. Просто квадратная площадка с досчатым полом внизу и низкой крышей вверху. Если поднять руку, можно потрогать стропила, к которым крепились доски, покрытые сверху черепицей. Три окна выходили на главный двор, одно на задний двор.

У стен расселись солдаты. Двое бывалых ландскнехтов дремали, сидя на полу и вытянув ноги. Еще четверо, которые, судя по растерянным выражениям лиц и криво порезанным в подражание моде гражданским костюмам, завербовались совсем недавно, нервно ходили взад-вперед, выглядывали в узкие окна, пересчитывали пули и щелкали замками аркебуз. Двое итальянцев при помощи набора сложных инструментов и какой-то итальянской матери натягивали тетиву арбалета. В одном из них Марта узнала музыканта, который в тот самый вечер играл на флейте, второго звали Карло, он сносно говорил по-немецки и в тот самый вечер учил её итальянским танцам.

- Кто здесь главный? - спросила Марта, поднявшись в башню.

Зрелище Марты, одетой в обтягивающий мужской костюм, вызвало восхищенные присвистывания у солдат, хотя приставать к ней никто не решился - не все еще знали, что бешеный профос действительно мертв. Стрелки переглянулись. Среди них не было ни одного офицера или сержанта.

- Единственный офицер здесь это ты, Марта, то есть, Вы, фрау фюршпрехт, - ответил бородатый ландскнехт.

- Хорошо. Девять человек на четыре окна. Двое с арбалетами. Кто из новобранцев может отправить пулю туда, куда целится?

- Никто, - усмехнулся тот же бородач, - их пока только заряжать научили.

- Тогда это окно тебе, это тебе, - Марта указала рабочие места двум ветеранам, - а это мне. Рекруты заряжают нам аркебузы... И перестаньте пялиться на мою задницу!

- Ваша задница - последняя радость в нашей жизни, - осторожно подбирая немецкие слова выразился Марио.

- Что-о?

- Он хотел сказать, - пояснил на неплохом немецком старший итальянец, - что у нас, может быть, последняя радость в жизни - посмотреть на Вашу задницу, фрау фюршпрехт.

- Слышал бы это Маркус, он бы голову оторвал за такие слова!

- Ты ещё не знаешь? - подал голос из своего угла второй ветеран, - теперь тебе придется самой отрывать головы всем претендентам на твою задницу.

- Не может быть!

- Может. Когда я последний раз его видел, у него была полностью разбита голова.

- Ему и раньше попадали по голове!

- Раньше его мозги всё-таки оставались внутри черепа.

Марта села на пол и заплакала. Марио вопросительно взглянул на Карло, тот в двух словах объяснил, что произошло. Ландскнехты по привычке не стали подходить к чужой жене, но Марио присел рядом, протянул ей почти чистый платочек и сказал что-то доброе по-итальянски.

Перекусив на скорую руку, защитники вернулись к верхним окнам башни обозревать окрестности.

Все ещё не было ни парламентеров с предложением о сдаче, ни наступающих солдат, ни командиров, проводящих рекогносцировку, ни даже каких-нибудь дурачков, выкрикивающих ругательства перед вражескими укреплениями. Последнее настораживало больше всего. Джузеппе и Марио рассказали, что в Бурмайера всё-таки попали, и он даже упал с коня. Точнее мог бы сказать Себастьян, но он или мертв, или, что менее вероятно, опять в плену.

Обычный шумовой фон военного лагеря вскоре сменился агрессивными криками. На фоне прочих явственно расслышалось "Батьку бьют!" и "Прекратить!". Фон Хансберг и Йорг переглянулись.

- Не похоже, что делят добычу, - начал оберст.

- Да, грабить город пока не начинали, - подхватил хуренвайбель, - В бунт среди швейцарцев тоже не поверю. Наверное, что-то личное.

Не прошло и четверти часа, как стало необычно тихо. Как будто сразу всем швейцарцам нашлось какое-то тихое дело. Потом на крышах и в окнах домов, из которых были более-менее видны баррикады на въездах и двор за ними (таких домов было всего два, и оба вне дальности выстрела) начали появляться безоружные фигуры. Ещё через полчаса чуткое к военным звукам ухо Йорга уловило команды фельдфебелей, строивших отряды и лязг металла.

- Ничем хорошим это не кончится, - привычно начал разговор Йорг, - они почему-то намерены атаковать нас, не привлекая всей численности.

- Джузеппе, передай команду готовиться к отражению атаки, - распорядился фон Хансберг и мрачно сообщил, обращаясь к Йоргу, - Итак, штурм будет.

- Тогда получается, что Себастьян не убил Бурмайера. Иначе кто же дал команду на штурм? Неужели герцог? - подытожил общее недоумение Макс.

Вопрос оставили открытым до окончания схватки. Рыцари спустились вниз и заняли свои места среди защитников, младший - со стороны северной улицы, старший - со стороны площади. Йорг, не торопясь, проверил наводку своих пушек на первом этаже и заранее поджег медленно тлеющий фитиль.

Гремя доспехами, в поле зрения вошли швейцарцы. Они разделились на два отряда, один наступал с площади, другой - с северной улицы. Оба отряда состояли из воинов с древковым оружием и с тяжелыми мечами, сзади бойцов прикрывали арбалетчики и аркебузиры, ведущие стрельбу по окнам.

Если на мосту, когда атаковал форхут, укомплектованный в основном молодыми солдатами, преимущество в опыте и снаряжении было у ландскнехтов, то сейчас гарнизон укрепления с неудовольствием и немалым удивлением отметил, что среди наступающих врагов, насколько можно разглядеть, нет никого, даже близко похожего на новобранца. Ещё большее неудовольствие и удивление вызвало наличие доспехов у каждого вражеского солдата, а вооруженных двуручными мечами виднелось раз в десять больше, нежели бывает у обычной пехтуры. Нетрудно было догадаться, что в этом бою придется иметь дело не просто с лучшими пехотинцами Европы, а с их элитой, лучшими из лучших. Впрочем, выбора все равно не было, общеизвестно, что швейцарцы не берут пленных.

Наступление со стороны площади возглавил лично Полпаттон, вооруженный алебардой, по бокам от него, как всегда, прикрывали два доппельсолднера с двуручными мечами, один из них - старший сын Быка, чуть дальше шел сам Бык с мечом почти в свой рост. Перед собой швейцарцы, наступавшие со стороны площади, катили две телеги с прибитыми к ним надстройками, общей высотой почти как баррикада - осадные башни в миниатюре.

Когда телеги с глухим стуком уткнулись в укрепление, ландскнехты атаковали первыми, захватив инициативу. Первые вскочившие на возы швейцарцы были сметены обратно, но тут в дело вступил ударный клин - Полпаттон с телохранителями и Бык. Если первые трое предпочитали простые рубящие и колющие удары, четвертый держал меч полуклинковым хватом и использовал приемы ближнего боя с зацепами и борьбой.

В течение минуты только ими было убито почти полтора десятка немцев, а швейцарцы продвинулись по своим телегам до самой баррикады. Но тут их встретил фон Хансберг, по причине своего большого веса не рискнувший прыгать по сколоченным на скорую руку деревянным конструкциям. Первый удар рыцарского меча сломал алебарду Полпаттону, тут же отступившему на шаг. Второй удар, уже навершием, пришелся в лоб меченосцу справа, третий удар снова лезвием - в затылок вырвавшемуся вперед меченосцу слева. Между остановленными, но не выведенными из строя героями первого ряда тут же в атаку бросились их товарищи. Хансберг молча, плотно сцепив зубы, вращал тяжелый клинок, и пять ударов сразили пятерых швейцарцев, лезущих поперек батьки в пекло. Меч рыцаря не опускался ниже уровня груди и притягивал к себе внимание атакующих, а тем временем, прикрывавшие своего командира ландскнехты активно работали алебардами, не забывая рубануть и по ногам зазевавшемуся врагу.

Атака почти захлебнулась, но тут Бык, выжидавший удобного момента, выскочил из-за широкой спины сына, поймал удар оберста на середину своего клинка, повернулся и прижал меч рыцаря плашмя к своему стальному брюху. За пару секунд оберсту достались два размашистых удара двуручными мечами, один из них боец отвел левой рукой, но другой все же попал в голову. И сразу же вслед - укол алебардой в лицо, который прошел вскользь и не пробил череп исключительно благодаря конструкции шлема.

Но Быку не повезло, его нога провалилась между деревянной надстройкой и баррикадой. Фон Хансберг, немного оглушенный, успел выдернуть свой меч и отскочить назад, чтобы на него не навалились сразу несколько алебардьеров. Баррикада сразу же оказалась в руках нападающих, кое-кого стоявшие внизу ландскнехты еще успели уколоть в незащищенные ноги, но остальные быстро спрыгнули вниз, и сражение продолжилось уже на ровном месте. Снова в первом ряду оказались Полпаттон, уже с новой алебардой, и двое его телохранителей-меченосцев. Снова ландскнехтов падает на землю больше, чем швейцарцев.

Следом за штурмующими отрядами с мечами и алебардами цепью шли стрелки. Конечно же, они не могли попасть в защитников баррикад через головы своих товарищей, зато могли существенно облегчить им жизнь, стреляя по окнам, из которых вели огонь осажденные. По огневой мощи нападавшие имели пятикратное превосходство.

С первыми же выстрелами Марта встала, деловито вытерла покрасневшие глаза и занялась делом.

- Сначала стреляем по тем парням за строем, которые целятся в нас. Или они нас перебьют и некому будет пальнуть в морды их первым рядам.

Из нового крыла стреляли ничуть не меньше, чем из башни. Но башня была прямо напротив ворот во двор, поэтому именно на нее швейцарцы навели трофейную пушку, из которой так и не выстрелил Маркус.

- Пушка! - воскликнула Марта, - Все стреляйте по пушке!

Из трех окон, выходивших в главный двор, шесть стволов дали дружный залп. Обслуга орудия повалилась на землю. Седой швейцарец со старинным арбалетом приказал своим перевести огонь на окна башни.

При попытке сделать второй залп, трое ландскнехтов отлетели от окон, получив по несколько пуль и стрел. Оставшиеся не успели понять, что этим троим уже ничем не помочь и потратили драгоценную минуту на попытку оказать первую помощь. Через минуту пушка выстрелила. Ядро попало чуть выше окон, под самую крышу, разбив стропила и обрушив часть черепицы на головы стрелкам. Швейцарцы удовлетворенно потерли руки и перенесли огонь на окна нового крыла.

Вот упал замертво новобранец с аркебузой, стоявший в узком коридорчике, соединяющем новое крыло с башней. Фитиль коснулся дублета, по неловкости ранее осыпанного порохом, языки пламени с веселым шипением взметнулись вверх. Рядом не было никого, кто мог бы заметить, как занялась сначала одежда на убитом, потом огонь перешел на лежащий неподалеку чей-то тюк с одеждой, потом понемногу загорелось все помещение.

Максимилиан возглавлял защиту другого въезда. Там проезд во двор был чуть шире телеги, одновременно могли атаковать не больше трех человек, чтобы не мешать друг другу. Лучшие бойцы предпочли главное направление, поэтому здесь рыцарь убил и ранил десяток атакующих, и ещё в два раза больше погибло от рук других ландскнехтов и от выстрелов из окон. Эрик, попавший на эту же сторону, держался за баррикадой и в первые ряды не лез.

Этот эпизод сражения молодой рыцарь воспринял как свой звездный час. Молодость, сила, отточенные навыки владения оружием, хороший клинок и отличные доспехи – лучшей комбинации для боя желать не приходится. Макс наслаждался каждым мгновением боя, тяжелый клинок порхал в его крепких руках подобно тростинке, рубя, парируя, отводя удары, пробивая вражескую броню как старую драную ветошь. Вот слетела с плеч голова одного из нападавших. Вот восходящим ударом длинного меча отрублена рука другому. Вот ещё один вывалился из боя с пробитой на животе кирасой. Казалось, что рыцарь превратился в Ахиллеса, неуязвимого для врагов.

Вдруг прибой с алебардами перестал бить в крутой каменный берег. Стальная волна отхлынула и между стоявшими стеной пехотинцами просунулись стволы аркебуз. Пришлось спрыгнуть назад, спасаясь от пуль, но залпа не последовало. Вместо этого и алебардьеры, и аркебузиры бросились вперед и, подталкивая друг друга, перескочили баррикаду. Только тогда прозвучали выстрелы, и каждый нашел свою цель. Три пули почти одновременно расплющились о кирасу Максимилиана, четвертая попала в лоб. Рыцарь пошатнулся, но устоял на ногах. Перед глазами повисла кровавая пелена, но он все же попытался сдержать наступление, или хотя бы замедлить его. Меч в его руках возобновил свою страшную работу, и двое швейцарцев упали под ноги своему строю.

Эрик толкнул локтем стоящего рядом товарища и кивнул на открытую дверь в башню.

Макс обернулся, чтобы приказать своим контратаковать, пока остальные противники ещё перелезают через баррикаду, но обнаружил, что солдаты покинули его и уже бегут в башню. Парировав десяток ударов и пропустив почти столько же, он отступил на несколько шагов, потом, поняв, что один атаку не отобьет, подумал о том, чтобы тоже убежать, но отогнал эту мысль как явно самоубийственную. Стоит повернуться спиной, как тут же и убьют, и убежать не успеешь. Но тут он услышал крик Йорга:

- Падайте, Ваша светлость!

Макс, не раздумывая, упал и перекатился к стене. Из дверей и окон десяток стволов выпалили в швейцарцев. Пули и картечь не нанесли врагам больших потерь, но вызвали замешательство, благодаря которому Макс успел вскочить и добежать до такой близкой двери. Из окон его поддержали, стреляя в ближайших преследователей. В дверь Максимилиан буквально влетел, получив ощутимый удар в спину от маленькой, но очень настойчивой свинцовой пули. Пропустив рухнувшего на колени рыцаря, Йорг тут же захлопнул дверь и задвинул засов.

Швейцарцы ничуть не обрадовались, захватив пустой двор, где их безнаказанно отстреливали из окон, и, потеряв ещё несколько человек, быстро вернулись за баррикаду, где и обосновались, продолжая перестрелку.

Вставая на ноги, Макс увидел в открытой противоположной двери ландскнехтов, защищавшихся уже во дворе. Йорг, который уже перешел с фитилем к направленному в ту сторону рибадекину, собираясь дать сигнал к отступлению и залп по наступающим швейцарцам, не успел его остановить.

Соотношение сил на главном направлении к тому времени изменилось в пользу швейцарцев. Да, фон Хансберг сдерживал наступление, против него, кстати, держали строй всё те же трое, но разность потерь уже была сильно не в пользу ландскнехтов, а чего ещё ожидать, когда противник превосходит и числом, и опытом, и снаряжением.

Вид сверху - ландскнехты, а их осталось едва ли пара десятков, расступаются перед бегущим Максом. Молодой рыцарь с разбегу вылетел из-за спины фон Хансберга и с ходу ткнул мечом в грудь Полпаттона. Укол прочным клинком, в который был вложен немалый вес здоровенного Макса и его брони, пробил кирасу, глубоко уйдя в тело.

Основная масса швейцарцев на секунду замерла, а фон Хансберг, благословляя небеса за внезапную подмогу, ловким ударом снес голову одному из меченосцев. Макс не смог освободить свой клинок, но ему хватило ума выпустить скользкую от крови рукоять после первого неудачного рывка и перехватить алебарду Полпаттона, которая буквально упала в руки. Колющий в лицо - второй меченосец тоже убит. Бык, который долго не мог освободить ногу, и только теперь добрался до передовой, бросился на фон Хансберга, снова ему удался прием с зацепом клинка, оба бойца развернулись лицом к своим, спиной к противнику. Тут же немца кто-то ткнул пикой под колено, оберст упал, не успел он коснуться земли, как на доспех обрушился ураган ударов. Швейцарца Макс алебардой с большого замаха ударил по шлему. Подбородочный ремень лопнул, шлем слетел с головы, отчасти погасив удар. Ошеломленный толстяк в недоумении сел на землю, смешно вытянув ноги. От удара такой силы древко алебарды сломалось, и Макс остался с трехфутовой палкой один на один против строя швейцарцев.

Йорг скомандовал отступление, Макс вместе со всеми повернулся и побежал, уже второй раз за недолгий бой, его почти догнали, но он свернул в сторону, а рибадекин всеми десятью стволами выстрелил в упор в набегающую толпу.

Швейцарцы попали в ту же ситуацию, что и по ту сторону дома. Окованные железом двери рубить нечем, а для арбалетчиков в окнах двор как на ладони. Нападающие отступили за баррикаду, унося наиболее важных раненых и убитых.

Неожиданно появился сбежавший из лазарета Безумный Патер, который презрел пульсирующую боль в животе. Бледный, с трудом хватающий воздух широко открытым ртом, божий человек тащил четыре больших хозяйственных топора.

- Девочки, мать вашу! Овцы! Что встали? Хватай топоры, руби двери!

Несколько человек воодушевлено подбежали к нему и расхватали топоры. Патер, исчерпав запас духовных и телесных сил, схватился за живот и упал. Прихожане поняли это как знак, того, что сейчас не время, чтобы завершить штурм. Окованные железом двери выглядели достаточно крепкими, чтобы не лезть к ним с топором без гарантированной божьей помощи. Лестниц, чтобы штурмовать через окна, не было. Никто не знал, что и как делать, потому что командира только что убили.

Но вдруг из ближайших к башне окон второго этажа вырвались языки пламени.

- Матерь Божья, - удивленно произнес Бык, все ещё сидя на земле и держась за голову. Моментально оценив ситуацию, опытный воин отдал команду:

- Быстро все к дверям, никого не выпускать!

Воды у осажденных было в избытке, но источник находился в башне, а дверь, ведущая из башни в новое крыло, оказалась как раз в самом горячем месте. Весь немногочисленный гарнизон башни бросился вниз за водой, потом на второй этаж, вниз-вверх, вниз-вверх...

Тем временем, швейцарцы, встав полукругом у дверей с обеих сторон горящего здания, добросовестно и без лишних эмоций добивали выбегавших из огня итальянцев и ландскнехтов. Когда внутри дома рухнули перекрытия, Бык вытер пот со лба, размазав пепел по лицу, повернулся в направлении площади и громогласно крикнул:

- Учитесь, сынки!

Потом переглянулся с немногочисленными выжившими ветеранами и негромко добавил:

- На сегодня хватит. Скоро зайдет солнце, надо успеть собрать наших раненых, пока их ещё можно отличить от убитых.

Макс лежал на полу, не торопясь снимать доспехи. Усталость навалилась внезапно, как только закрылась дверь. Йорг присел рядом.

- Максимилиан, ты в порядке?

- Я вроде бы даже не ранен.

- Помочь снять доспехи?

- Потом, дай полежать немножко.

- Ваша милость, - Йорг перешел на официальный тон, - Вам надо немедленно снять доспехи и переодеться в сухое, иначе простудитесь.

- Не торопи меня, - простонал Макс тоном капризного ребенка.

Йорг уже открыл рот для очередной порции нравоучений, но его прервал женский крик сверху.

- Пожар!

Макс вскочил, как ужаленный. При определенной сноровке дюжина пряжек расстегиваются очень быстро - вот уже доспех лежит на полу грудой иссеченного железа, а оба мужчины бегут наверх с вёдрами воды. Наверху ландскнехты сбивали мокрыми тряпками огонь с двери в новое крыло. Йорг, выплеснув на огонь оба ведра, в мгновение ока выстроил гарнизон башни в цепочку, начиная с Макса, который поднимал полные вёдра из колодца и заканчивая собой, как наиболее опытным пожарником. Попавшиеся под руку Марта и Гертруда были привлечены к возврату пустых вёдер.

Новое крыло занялось быстро и сгорело бы дотла, как его ни туши. Над башней занялась крыша. Если бы не дождь, к вечеру бы сгорела и башня, но жара, весь день предвещавшая дождь, наконец-то уступила место сильному ливню. Ливень пришел с верховий Швайнрейна, потушил развалины нового крыла и обгоревшую крышу башни, остудил раскалённые крыши и смыл кровь с булыжных мостовых. Уровень воды в Швайнрейне до темноты поднялся на четыре фута. Плотина держалась, зато луг на западном берегу, где стоял лагерь швейцарцев, превратился в болото.