По небу скользит зеленое облако. Теплый ветер гонит его вниз на землю, отрывает от него огромные пушистые клочья, и клочья превращаются в деревья. Пухлое облачко зелени на тонкой коричневой ножке. Это деревце, они только что посадили. Они - Карен и дочь. На ферме дяди Норриса, где ее ребенок нашел приют шесть лет назад. Из маленькой лейки, что держит ребенок, серебристым пауком выбрызгиваются струйки, ослепительная радуга играет в брызгах. Яркие лучи впиваются в глаза, хотя глаза закрыты и она ничего не видит. Когда жалящий свет становится невыносимым, Карен открывает глаза. Она лежит почти на полу в круглой комнате. Голубые стены смыкаются колодцем вокруг широкой и очень низкой кровати. Такие комнаты и кровати она уже видела в отделе медицинского обслуживания Пайн-Блиффа. В комнате нет окон, но ярко горит лампа. Почти прожектор. Бьет в глаза. Карен отворачивается, и тут же где-то за стеной звенит звонок. Пайн-Блифф через край набит автоматикой. Автоматикой, цепкой, как сторожевая собака, и быстрой, как укус змеи. Сейчас автоматы отозвались на поворот головы. Теперь войдут люди. Фрэнк, или Грабли, или просто сестра.

Но никто не отозвался на звонок.

Что это значит? Ее забыли? Какая нелепость! Ведь Могучий Младенец каждый день требует от нее порцию теплого красного сока. Сок жизни кровь. Кто назвал ее так? Гарвей или… Мефистофель? Не все ли равно. Почему никто не приходит? Могучий Младенец не может существовать без нее. Пусть приходят, но она должна их встретить не лежа, а стоя на ногах, выпрямившись во весь рост…

В голубую дверь вделана полоска зеркального стекла. Она видит себя: бескровные слизистые губы, бледное лицо… даже не бледное, а пожелтевшее, как желтеет от времени плохой и мутный пластик. Странное лицо, худое и одутловатое, словно налитое местами тяжелой жидкостью. Сохрани хладнокровие, Карен, и поставь сама себе диагноз: пернициозная анемия гибельное малокровие. Так это называется, если ты еще не забыла все, что знала. Разве таская ты нужна Фрэнку? А дочери? Ей ты нужна всегда. Ампула № А-17001. Сколько таких ампул они сделали? Пять, десять?..

А если тысячу?

Несколько секунд Карен стоит шатаясь, протягивая руки к стене, ей нужна опора. Но пол комнаты плывет и накреняется. Слабость и отчаяние валят ее с ног. Она находит в себе силы взобраться на постель, и… все.

…Время не привязано к столбу, как лодка к пристани, оно плывет, и вместе с ним тяжело плывут мысли. Уже вторые - или третьи? - сутки у нее не берут кровь. Значит, Могучий Младенец существует за счет другого донора. Почему она раньше не подумала о том, что уникальный стереоизомер следует искать в крови ее родственников? Но у нее остался только один родной ей человек - дочь. Сейчас они поставили перед ней задачу: догадайся, за счет кого существует и работает без тебя Могучий Младенец. Догадайся и покорись. Они уверены, что ее ум исследователя быстро решит эту крошечную проблему. Те, кто придумал кошмарный заговор, думают обойтись без бурных сцен и мучительных споров. Догадайся сама и реши. Какая гуманность! Фрэнк тоже был очень добр. Как он сказал: я дал тебе день счастья… У всякой собаки есть свой день радости. Взрыв гнева почти лишает ее сознания… Нет, Карен, сейчас только твоя покорность может спасти дочь. Карен разрывает рукав блузки и, обнажив до плеча руку, кладет ее поверх одеяла. За ней, конечно, наблюдают, и этот немой знак покорной готовности быстро и верно поймут.

Действительно, почти сразу открывается дверь и входит санитар из отдела медицинского обслуживания. Он толкает перед собой штатив, который бесшумно скользит на четырех резиновых роликах и подъезжает к ее постели.

Пока у нее берут кровь, Карен смотрит на ролики. Они прилажены тщательно, оси прикрыты никелированными колпачками, резина роликов рифленая, втулки на осях толстые и тяжелые, поэтому штатив стоит прочно, солидно, умно. Карен смотрит, на втулки, оси, винты и молчит. Во время всей процедуры она не произносит ни слова. К чему? Вокруг нее холодные и умные люди, делающие каждый свое холодное и умное дело. Не надо им мешать. Бесполезно им мешать. Еще недавно она была с ними и делала свое дело так же холодно и умно. Она думает о том, что хоть сегодня этот штатив не привозили туда, где лежит ее дочь. Чувство облегчения проходит слишком быстро, и новая тяжесть свинцово ложится на ее душу. Что говорил Фрэнк о газе? Как он его назвал - «щекотун». Смешное название. Так именовали его газетчики, сказал Фрэнк. Вспомни, Карен, проверь свою память, быть может, она еще пригодится…

Газеты писали, что «щекотун» в сотни раз более ядовит, чем любой другой отравляющий газ. Он убивает, разрушая холинэстеразу - вещество, участвующее в передаче нервного возбуждения в мускульную систему. Достаточно одной крохотной капли, попавшей на кожу… Тем, кто работает возле башни, выдали маленькие шприцы, обернутые прозрачной пленкой. В случае какой-либо аварии следовало немедленно сделать инъекцию содержимым шприца. Немедленно, не тратя времени на освобождение от одежды, протыкая иглой материю халата или комбинезона. Она случайно узнала, что в шприцах был атропин. Немедленно ввести атропин в случае какой-либо аварии… «Щекотун» вызывает резкое сокращение всех мускулов, а это значит удушение жизненно важных органов. Действие атропина прямо противоположно действию «щекотуна». Вот зачем эти шприцы! Когда человек задыхается в тисках собственных мускулов, атропин приходит на помощь и расслабляет мышцы. Все ясно, как в справочнике для домашнего врача. Что еще ты знаешь? Ах, да! Те, кто имеет дело с башней, по окончании смены принимают последовательно три душа. Их защитные накидки каждый день сжигают. Обычные меры предосторожности, думала она прежде. Обычные? Как бы не так! Скажи честно, Карен, на каком еще химическом заводе ты видела, чтобы людей ежедневно отмывали под тремя душами и чтобы каждый таскал в специальном карманчике шприц с противоядиями? Но она никогда не давала согласия участвовать в производстве смертоносных газов. Ее обманули, дважды и трижды. Фрэнк обманул ее чувства, администраторы Пайн-Блиффа обманули ее ум и совесть… Башня высотой в шестьдесят футов уже работает. Работает благодаря стараниям такой энергичной и такой талантливой мисс Брит, которая думала, что башня выпускает средство против вредных насекомых, и которой так хотелось купить домик за Красными озерами, чтобы жить там вместе с тоже энергичным, хотя и не таким талантливым мистером Лэквудом. Теперь мисс Брит погибает, и благодаря ее энергии и таланту когда-нибудь погибнут тысячи.

У каждого и каждой из этих тысяч будет дочь.

Или сын.

И каждая дочь или сын, когда льется дождь, прыгает на одной ноге и выкрикивает смешное заклинание: «Ящерица, ящерица, высунь свой хвост, туча прилипнет к хвосту, дождь перестанет». А небо разразится мутным дождем из бело-молочных капель, которые так удачно состряпала в башне мисс Брит, и детское заклинание оборвется на полуслове.

Она лежала неподвижно - берегла силы, уже зная, что вступает в неравную борьбу, где пригодятся даже самые ничтожные запасы сил, мужества, рассудка.