— Ну что, козел, попался? — насмешливо спросил высокий рыжий парень лет восемнадцати, один из обступивших Саню.

Все трое, они были довольны, как пауки, поймавшие в свои сети муху, когда подловили на своей территории пацана с Нижинки — одного из районов города, враждовавшего с ними. Это были ребята с Ключа, которых Саня Орлов мельком видел в групповой драке после танцев в городском парке, когда нижинская кодла ломаными штакетниками с ближайших заборов погнала ключевских к реке.

Один, низкий и плотный, неожиданно резко саданул Саню кулаком в живот, в солнечное сплетение, или, как говорят пацаны, «под дых». Орлов от острой боли согнулся пополам, хватая судорожно воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Не давая Сане очухаться, другой, тот, рыжий, вдарил кулаком в подбородок. Вся троица бросилась в драку. Каждый норовил бить посильнее и в наиболее уязвимое место. Удары сыпались один за другим. Некоторые из них достигали цели, но не все, потому что парни спешили и мешали друг другу.

«Шакалы! — ругнулся про себя Саня, пытаясь отбиваться. — Только не падать, забьют, как мамонта, ногами. Стоять, стоять…»

— Стоять! — раздался громкий крик.

Ключевская троица замерла от неожиданности, лихорадочно соображая, что их накрыли менты. Какое же изумление и удивление проступило на их лицах, когда они увидели высокого мужчину неопределенного возраста с отчетливо пропитым лицом, да еще вдобавок прихрамывающего на правую ногу!

— Ты че, старый, лезешь не в свои сани?! Вали отсюда по-хорошему, — выговорил наконец рыжий, злобно сплюнув на землю сквозь зубы.

— Я те отвалю, сопля, щас отвалю, — не боясь явной угрозы, ответил мужчина, спеша к оторопевшим от такой смелости юным хулиганам. — Ну-ка сами отвалите от пацана! Тоже мне — герои, одного втроем молотят! — приказным тоном продолжил он.

— Ну, козел старый, я тебя предупреждал! — с этими словами рыжий с кулаками бросился на мужчину.

В какие-то доли секунды кулак парня пролетел рядом с виском ловко уклонившегося от удара неожиданного Саниного заступника, и сразу же ответный тычок собранных вместе пальцев куда-то в область живота повалил рыжего на землю.

— О-ой! — заорал тот, обхватив живот руками от резкой боли.

Двое других ключевских, так и не поняв, что же случилось с рыжим, бросились на незнакомца. Несмотря на сильную боль по всему телу и звон в ушах, Саня успел подставить подножку низкому крепышу, и тот рухнул в пыль дорожки, расцарапав до крови лицо. А третий из нападавших, «по-колхозному» широко размахнувшись рукой, закатил глаза, получив от мужчины быстрый удар ребром ладони по шее. Как подкошенный тяжелым грузным мешком рухнул он на землю и замер, без малейшей попытки подняться.

— Ну ладно, хватит с них, — прохрипел, задыхаясь от кашля курильщика, мужчина. — Дергаем отсюда.

Через несколько секунд Саня и незнакомец уже продирались сквозь кусты, чтобы сократить путь до выхода из аллеи.

У скамейки, чудом уцелевшей в закрытом от посторонних глаз местечке, они остановились, переводя дух. Присев на корточки, Саня вытер кровь с разбитой губы и сплюнул розоватую слюну на землю, сплошь усеянную окурками и винно-водочными пробками. Укромный уголок попросту был точкой распития спиртных напитков, о чем красноречиво говорил повешенный на сучке стакан.

В глазах юноши все еще стояли темные круги и мелькали маленькие серебристые палочки. Пытаясь выпрямиться во весь рост, он зашатался от боли в животе, но тут сзади его поддержал незнакомец:

— Ну, малый, ты чего? Теперь не падай. Это ничего, бывает хуже. Те парни еще бить толком не умеют, а может, не успели, — разя Сане в ухо перегаром, но крепко держа его под локоть, сказал нечаянный заступник.

Юноша мельком поглядел на мужчину. Опыт неполных шестнадцати лет не мог определить возраст незнакомца. Тому можно было дать и 50, и 55, и даже 60 лет. Следы алкоголизма явно проступали на его лице — багрово-синеватая кожа, мешки под глазами, припухшие веки. Наконец, Орлов с трудом узнал в пожилом мужчине завсегдатая городских столовок, где можно было пообедать и попить пивка, и где как бы втихаря, но тут же и на виду у всех мужики распивали водку, дешевое вино «червивку» и даже самогон. Особых загулов, конечно, не случалось, а обслуге на чаевые оставалась пустая посуда.

— Как это вам удалось двоих сделать? — отдышавшись, наконец спросил Саня. Неподдельное удивление звучало в его вопросе.

— Это моя специальность… Годы не те, да и это дело, — мужчина выразительно щелкнул по горлу, — а то я бы десяток таких раскидал, — спокойно ответил он, совершенно не претендуя на хвастовство. Поймав на себе недоверчивый взгляд, заступник предложил: — Ладно. Присядем, юноша, перекурим это дело.

Роясь в карманах мятого пиджака, мужчина дрожащими руками вытащил красную пачку «Примы» — отравы работяг и солдат, выковырнул из мятой коробки пару штук и одну протянул Сане.

— Не курю, спасибо, — глядя на протянутое курево, отказался тот.

— Это ты правильно делаешь, малый. И не пьешь, наверное, тоже? Да? А я глотаю, вишь, как руки ходят ходуном, — сказал незнакомец и прикурил сигарету.

Затянувшись первой затяжкой, он глухо закашлялся. Что-то хрипело и стонало у него в груди. Справившись с приступом, мужчина сплюнул и, глядя умными, ясными глазами, которые были совершенно противоестественны всему его облику старого алкаша, продолжил:

— Ты не смотри на меня так. Вижу, думаешь, наверное: «Вот, мол, алкаш распоследний». Да, сейчас я такой, но были и другие времена, и я был другим. Совсем другим — ты бы меня не узнал, рубль за сто даю.

С минуту сидели они молча. Попыхивая отсыревшей «Примой», мужчина спросил:

— Слушай, а как тебя зовут-то, а, малый?

— Саня Орлов…

— А меня Шаров Виктор Семенович, — мужчина протянул жилистую руку.

Саня крепко пожал ее. Какое-то непонятное состояние охватило его. Подсознательным чувством он вдруг понял, что это не простая встреча двух людей и она может перевернуть судьбу. «Кошмар какой-то, ерунда, что это я себе голову забиваю…» — отгонял Саша наваждение.

Прервав его мысли, Шаров сказал, горько усмехнувшись:

— Вообще-то мне надо прийти в форму, короче, похмелиться, не возражаешь?

Несколько медяков, облепленных табачной крошкой, — это было все состояние, которое он выудил из карманов. Саня молча протянул ему трояк.

* * *

Жирные мухи как шмели звенели в воздухе забегаловки. Стойкий запах прокисшего пива пропитал все вокруг. Нестройный полупьяный мужской разговор заполнял пространство небольшого зала столиков на десять. Кое-где позвякивала стеклянная порожняя посуда. Обычная советская столовка с розливом пива середины семидесятых годов.

— Ну вот, теперь можно жить, — вытирая рот тыльной стороной ладони после второго стакана «Лучистого» вина, удовлетворенно произнес новый знакомец.

Он закурил, пуская дым под стол, чтобы не увидела уборщица. Мелкие капельки пота пробились на лбу. Морщины на лице разгладились. Шаров весело усмехнулся:

— Вот и познакомились. У нас в России ничего без бутылки не делается. От самого верха, — он показал пальцем на потолок, — и до низа. Чем-то ты, парень, мне нравишься. Чем — не пойму. Только, ради бога, не подумай, что это из-за трояка, что ты мне дал на опохмелку. Сидишь вот тут, слушаешь меня. Удивился, когда я этих легко сделал, да? Слушай, Саша, если ты, конечно, хочешь, я тебя научу драться по-настоящему, по-боевому, а не просто махать кулаками, я еще не забыл. Да такое и не забудешь, если даже и захочешь. Из разных видов искусств ты, наверное, знаешь только самбо, бокс, да еще, может, слышал о дзюдо.

Саня утвердительно кивнул головой. Шаров продолжал:

— А что такое «русский стиль», слышал? Сейчас у меня физподготовка на отметке нулевой, да и возраст, а все равно русский стиль помог мне, да и тебе тоже. Об этом виде боевых искусств в Союзе мало кто знает, разве что в КГБ есть спецы. Ну, в общем, смотри сам, я пенсионер, одинокий волк, семьи у меня нет, и мне, наверное, как колдуну, жизненно важно передать достойному искусство русского стиля. Обучение платное — бутылка вина в неделю, — Шаров засмеялся. — Шучу, конечно. Тяжело будет — бросишь.

— Виктор Семенович, — спросил Саня, — если не секрет, откуда вы знаете этот русский стиль? Я, правда, о нем слышу первый раз.

Шаров достал из внутреннего кармана пиджака вторую бутылку «червивки», налил стакан вина под самый край и медленно выпил. Не закусывая, вытащил «примину», закурил и лишь после этой процедуры ответил юному собеседнику:

— Эх, Саша, Саша, много чего мы не знаем о своей стране, об ее истории! Слышал, наверное, или читал о таких конторах — НКВД, Смерш, КГБ? Так вот я все эти системы прошел. В 1956-м демобилизован подчистую по ранению, со старшего лейтенанта сразу на майора и — на пенсию.

— Как это — ранение в мирное время, в нашей стране? — спросил Саша, заинтригованный необычайной историей своего нового знакомого.

— Да это для кого как. Для одних действительно мирное время, а для меня и моих товарищей по оружию — война, да не простая, а очень опасная, без флангов, без тыла и фронта. В любое время можно схлопотать пулю, а то и нож под ребро. А в 1956-м убирали верных палачей-бериевцев. Опасные были зверюги. Таких арестовывать — все равно что бой открыть, да еще в центре Москвы. Ну а мы садились в ЗИС, ППШ с собой, пистолеты ТТ и на скорости встречали нужную нам машину, лучше за городом. Очередь — и авто в кювете. Кто живой из них остался, добьем из ТТ — и все. Такой был приказ, такая была обстановка. Раз попали в переплет, из него один я еле выжил, и на пенсию меня сразу. Жить разрешили только подальше от столиц, чтоб чего не всплыло.

«Такое в книгах не напишут, — невольно подумал Саня, — и в кино не покажут. Живая история передо мной». И спросил замолчавшего Шарова, который задумчиво курил, не обращая ни на кого никакого внимания:

— А русский стиль, это что такое?

Шаров включился в беседу, он сидел напротив Саши совершенно трезвый, несмотря на почти литровую дозу вина:

— Русский стиль? Это школа рукопашного боя. Каждая уважающая себя разведка или служба безопасности имеет свою секретную школу рукопашного боя. У нас — русский стиль. И, я думаю, наша школа, как и КГБ, — одна из лучших, если не самая лучшая в мире. До войны никакой особой секретной школы не было. Но война — катализатор, ускоряет любое правильное решение и отбрасывает лишнее, акцентируя внимание на главном. В Смерше, а особенно в шестом отделе, русский стиль был сразу же поставлен на нужную высоту, благо обучать было кому. Но эта тема для отдельного разговора.

Виктор Семенович достал из-под столика бутылку с остатками вина и вылил в стакан. Запрокинув голову немного назад, он залпом выпил последнюю порцию «червивки» и, как бы поставив точку, сказал Сане напоследок:

— Ну так вот, Александр, надумаешь заниматься — приходи. Зеленая, 45. О нашем разговоре, сам понимаешь, никому ни слова. Меня подведешь — у КГБ руки длинные, и не за такие мелочи могут достать. — Отодвинув с грохотом стул, Шаров поднялся и шаткой походкой хорошо похмелившегося человека поплелся к выходу.

Через несколько секунд вышел и Саня. Мысли вихрем пронеслись у него в голове. «Непохоже, что треплется. Хотя офицер МГБ и алкаш в одном лице — туфта какая-то. А почему бы и нет? Ладно, завтра зайду к нему, посмотрю — трепотня это или нет. Нет, так нет. А да, значит да. В конце концов, мужик меня выручил вовремя, не то что вчера Серега. Эх, Серега, другом ведь был…»

Обдумывая неожиданное сегодняшнее знакомство с Шаровым, шагал девятиклассник Орлов по знакомым до мельчайших деталей улицам родного городка. Тысячи таких городов, чуть меньше или чуть больше, рассыпаны по всей России. Пыльные — жарким летом, в грязной слякоти — осенью и весной, заваленные снежными сугробами — зимой. С обязательными памятниками вождю мирового пролетариата в центре, с красными транспарантами «КПСС — ум, честь и совесть нашей эпохи», которые безмятежно соседствовали с поломанными и облупившимися от старой краски заборами. С небольшими заводиками и предприятиями или с одним большим заводом, где работали почти все горожане.

И люди жили спокойно, каждый по-своему, не особенно заглядывая в далекое будущее, так как социалистическая система в основном давала тот необходимый минимум, при котором можно было просто жить. Щелкая по вечерам семечки на лавочках, горожане обсуждали редкие городские новости или, собравшись всей семьей у телевизора — единственной культурной отдушины, — смотрели очередной фильм, который на следующий день обсуждался на работе, в школе, в бане — везде… Молодежь по выходным стайками собиралась в городских парках летом, зимой в клубах на танцах. Уезжали на комсомольские стройки, на учебу в большие города, откуда привозили «моду» и магнитофонные катушки с новыми записями. Мужики пили: «червивку», пиво, когда водились деньжата — водочку. Пили везде, от подъездов до бань. Непьющий мужчина был, как редкий экземпляр в музее, которого в пример ставили своим мужьям женщины. Ребятня поменьше без продыха гоняла в футбол, хоккей, баскетбол, лапту и гордилась нашими футбольными и хоккейными звездами, зная и обсуждая состав всех сборных наперечет. Жизнь текла…

* * *

— Здорово, пап, — сказал Саня, проходя через кухню, где Орлов-старший пил чай, склонившись над газетой.

Вообще-то это случалось редко, даже в воскресенье, когда ведущий хирург районной больницы Владимир Кириллович Орлов присутствовал дома. Обычно он или был на операции, или отсыпался после ночного дежурства. В любое время дня и ночи в больницу часто привозили тех, кто срочно нуждался в его помощи после какой-нибудь аварии или пьяной драки, так как во всем районе знали высокое профессиональное мастерство этого хирурга и его безотказность. Он молча сносил упреки жены, хотя к такому раскладу жизни в семье Орловых давно уже привыкли.

Саня хотел побыстрее проскочить мимо отца, чтобы тот не заметил ссадины на лице. Но старшего Орлова не так-то просто было провести.

— Постой, Саня! — он поднялся со стула, отложив газету. — Что это у тебя тут нарисовали? — спросил иронично, разглядывая лицо сына.

— Да так, пап, ничего страшного, — ответил уклончиво Орлов-младший, который всегда старался по пустякам отца не беспокоить и вообще как можно меньше волновать родителей.

— У тебя всю жизнь «ничего страшного». Заработаешь это, как его… «перо» в бок, и тоже будет — «ничего страшного». Давай смажу — быстрее заживет.

Тщательно обработав ссадины спиртовым раствором, Орлов-старший пристально, через очки поглядел на сына.

— Скажу прямо, сын, боюсь за тебя, Давай поговорим. Присядь-ка.

— Давай, пап, — Саня сел напротив отца, глядя в его обеспокоенное лицо.

Обычно решительный и независимый Орлов-старший, нервно потирая ладони, несколько секунд помолчал, собираясь с мыслями.

— Вот что, — начал он с металлическими нотками в голосе, — знаю я, что вы делите, и о вашей круговой поруке знаю: если свой не пойдет драться за своих — от своих же и заработает пейзаж на лице или на почках. Уголовные нравы у вас уже привиты, и заправляют этими, как их… «кодлами» парни после отсидок в зоне. Сами-то они особо не высовываются. Эта «романтика улицы» никуда не приводит, кроме зоны!

Саня опешил: «Вот дает отец! Молчал, молчал и выдал правду-матку не в бровь, а в глаз». Но тут же, оправдываясь, ответил:

— Ну ладно, пап. Ты прям скажешь — зона, зона. Мы просто друг за друга стоим и никому из чужих спуску не даем. Вот и все.

— Нет не все! — перебил Орлов-старший. — У нас с тобой ведь нет секретов друг от друга?

— Нет, пап… — Саня в первый раз видел отца таким взволнованным.

Тот удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Тебе шестнадцать лет, Саша. Ты уже взрослый. Многое понимаешь. И знаешь, когда смолчать, а когда сказать нужное слово. Есть вещи, которые тебе наконец можно рассказать. Надеюсь, ты поймешь меня правильно. Ты знаешь, какого ты происхождения. К сожалению, история России изменена насильственным, бандитским путем. Многие наши родственники погибли. Твой дед, Орлов Кирилл Александрович, расстрелян чекистами, а дед по матери, Вяземский Сергей Васильевич, заколот штыками дезертиров с фронта в Первую мировую. Я считаю наиглавнейшей нашей задачей, понимаешь, нашей, сын, — это сохранение дворянского рода Орловых. Ты — последний из них. Россия, даст бог, воспрянет, и ей будут нужны истинные патриоты, а не коммунистические интернационалисты. Ведь все кругом гниет на корню — государство, нация… — все. Это не может продолжаться вечно. Но я вижу, что тебя все больше затягивает полууголовный мир. А там не шутят. Есть ли достойный выход из этого? Скажи прямо.

— Чтобы уйти из кодлы, ничего особенного делать не надо. Надо или уехать учиться в другой город, или уйти в армию.

— Вчера, говорят, была большая драка. Ты участвовал?

— Да.

— Ну, молодцы. Двойная советская мораль: в школе вы — комсомольцы, а на улице — шпана. Ты, Александр, подумай над тем, что я тебе сказал. Это важно и для тебя, и для нас с матерью. Люди все разные, но только сильные люди сами делают свою жизнь и судьбу, — с этими словами Владимир Кириллович вышел из комнаты.

У каждого человека наступает момент, когда надо остановиться, оглядеться, посмотреть на себя как бы со стороны и решить для себя самого: а правильно ли я иду по жизни? Как я живу, что дает моя жизнь мне и моим близким? Может, я живу слишком просто, как сорная трава, не принося никому радости? Что останется после меня, и вообще для чего я существую и дышу этим воздухом?

Примерно в таких раздумьях и находился Саня Орлов после беседы с отцом. Он еще не решил, кем стать в жизни, и пока не ставил перед собой никаких конкретных целей, а потому ему было трудно определиться, как поступать дальше. Саня сидел на столе в своей комнате и курил болгарскую сигарету марки «Родопи», хотя совсем недавно признался Шарову, что не курит. Парень только начал баловаться сигаретами, считая, что может бросить в любой момент.

«Ну и денек сегодня! — думал Орлов-младший. — Есть над чем пораскинуть мозгами. Что-то много сразу на меня навалилось».

Больше всего подавляло предательство друга. Саня не мог понять это и, конечно, никогда не сможет простить. Душевная травма была сравнима с физической болью — также тянула из него все жизненные соки. «Жизнь — жестокая борьба, — думал Орлов-младший. — Надо всегда стараться выходить из нее победителем, несмотря ни на что, преодолевать преграды, карабкаться по ним, невзирая на кровь, которая брызжет из-под ногтей».

Ища для себя оправдание предательства, он стал прокручивать в голове моменты вчерашней драки…

* * *

Провинциальный город имел свои нравы и свои неписаные законы в молодежной среде. Когда это было заведено, никто не знает, но районы города были четко поделены среди молодежных группировок вожаками кодл. Были и спорные районы, как, например, городской парк отдыха, на который претендовали три-четыре крупнейших группировки сразу.

Вчера здесь нижинская кодла, в которую входил Саня, человек под сто, пошла «на ура» на ключевских. Отчаянные вопли и мат раздавались в вечерней темноте по всей территории парка. Парни били друг друга с жесточайшим упоением непримиримых врагов. Когда затрещал штакетник у оград ближайших частных домов, «колы в ход пошли», сообразил Саня в долю секунды, обмениваясь ударами с одним из ключевских. По силе и ловкости соперники были примерно равны, и ни у кого не было превосходства. Серега дрался недалеко от него с таким же успехом.

Ключевские, бросив их, отошли.

— Айда за колами, Серый! — крикнул Саня.

Они побежали к ближайшему забору. Но тут шустрый, невысокий пацан из противников ловко подставил Сане подножку. Орлов со всего маха грохнулся на землю, расцарапав ладони до крови. Не успев подняться, он снова рухнул от сильного удара ногой в живот. Тупая боль пронзила все его тело. Ключевские, теперь их было уже несколько, не сговариваясь, стали избивать распластавшееся на земле тело.

— А другой, глянь, как сиганул через забор, не успели мы его зажать, а то бы тоже пропиночили, козла! — донеслись до сознания Орлова слова одного из избивавших. «Про Серегу говорят. Сбежал, бросил меня», — с этим неожиданным открытием он потерял сознание.

Раздался выстрел. Ключевские парни от неожиданности присели, с тревогой вглядываясь в темноту. Долговязая фигура стрелявшего навела на них непонятно что — то ли ружье, то ли пистолет. Раздался хриплый голос:

— Щас я вас сделаю, козлы ключевские!

— Атас, пацаны! — горячо зашептал самый активный в избиении.

Со всех ног они бросились в разные стороны. Вслед им прогремел еще один выстрел. Дробь зазвенела по железной крыше рядом стоящего дома.

Стрелок подошел к лежавшему неподвижно Сашке, положил обрез и, взяв парня под мышки, подтащил к забору. Орлов застонал, приходя в сознание.

Когда Саня открыл глаза, то увидел, что сидит на земле, прислонясь спиной к забору, а перед ним с обрезом стоит Визирь — один из вожаков нижинской группировки. Удивленный Орлов прохрипел:

— Ну ты, Визирь, даешь. Ты чо, стрелял? А убил бы кого?

Вожак усмехнулся, поигрывая обрезом, как ковбой револьвером в кино:

— Еще чего! Из-за этих говнюков сидеть? Попугал тока, поверх голов, дробью… Я вот не пойму, как они тебя отхватили? Ты чо, один был?

Саня сразу, неожиданно даже для самого себя, решил никому ничего не говорить о предательстве Сереги:

— Да нет, нас двое было. Так получилось.

— А я задержался у кустов, свою пушку заряжал. Думал, щас кого-нибудь пугну. Выхожу, глядь, а тебя эти козлы пиночат, ну я и бабахнул.

— Вовремя бабахнул, выручил, — Саня с благодарностью поглядел на Визиря.

Тот, довольный собой и эффектом своего обреза, улыбнулся.

— Да ладно, чего там. Свои ребята — сочтемся. Так и должно быть. Вставай, если оклемался, а то я видал — ПМГ здесь разъезжает.

Когда они вышли на одну из центральных улиц города, было уже за полночь. Постепенно, небольшими группами, к ним присоединялись нижинские парни, которых во время драки в парке отдыха разогнала милиция. С одной из групп явился и Серый. Толпа парней шла, балагурила, смеялась. Все горячо обсуждали эпизоды драки и как их разогнали менты.

Серега подошел к Сане и, пряча глаза, зачастил скороговоркой:

— А ты куда пропал? Меня как прижали двое к забору, еле ушел, думал, хана. Гляжу, тебя нигде нет. Побегал, побегал по переулкам, нигде тебя не нашел. Ну, думаю, с нашими дальше ушел…

Саня молчал, от обиды закусив губу. Он не хотел обличать друга в предательстве, не хотел доказывать его вину. Зачем? Для себя — и так все ясно. Только одно плохо, решил Саня, так внезапно терять друзей, разочароваться в человеке.

— Что ты молчишь? Думаешь, я убежал, да? — спросил Серега, заглядывая Сане в глаза.

Орлов не хотел отвечать, ему было до ужаса противно глядеть на бывшего друга. Он молчал.

Визжа тормозами, возле толпы пацанов остановился «козел» ПМГ. Открылась дверь. Мордастый рыжий сержант, сидящий рядом с шофером, внимательно оглядел парней, выискивая кого-то, и обратился к Визирю:

— Гуляете, да? Слышь, Визирь, веди-ка ты своих на Нижинку по домам, а то хуже будет, понял? — Сержант выжидательно уставился на прикуривающего Визиря.

Тот затянулся сигаретой и, оглядев парней, негромко сказал:

— Ладно, хорош. Все нормально. Погнали домой.

Сержант, зная непререкаемый авторитет нижинского вожака, хлопнул дверью, и «козел», взревев мотором, рванул с места. Несколько парней, сложив пальцы в рот, засвистели вслед уезжавшей ПМГешке.

Когда свист утих и шум мотора растворился в ночи, нижинские еще несколько минут шли молча, пока один не затянул их любимую песню:

И парни подхватили своими неокрепшими еще голосами:

Красивая грустная русская песня зазвучала в ночной тиши города, давно уже уснувшего. И если случайный ночной прохожий или любовная парочка слышали ее, то про себя отмечали: «Нижинские идут».