— Вас интересует этот русский? — спросили Большого Луиса, когда он сидел за традиционным китайским чаем в узком кругу верхушки гонконгской триады.

Альмейдо в ответ лишь кивнул головой. «Эти китайцы — большие хитрецы, — подумал он, раскуривая сигару. — Не поймешь сразу, кто же у них главный». Трое китайских мужчин и одна женщина не переставали улыбаться ему, сидя за низким чайным столиком. «Все-таки, наверное, она», — решил Альмейдо, видя, с каким уважением и почтением китайцы обращались с женщиной.

— Так что же это за парень? — обратился он к ней.

Китаянка мило улыбнулась колумбийцу и поставила на столик изящную фарфоровую чашечку.

— У нас с ним теперь большая головная боль. За ним тянется кровавый след из Афганистана, где он воевал за русских. Здесь, в Гонконге, он уже успел убить полицейского патрульной службы, поэтому по законам нашей страны ему грозит смертная казнь, если его, конечно, поймают.

Альмейдо с удовольствием затянулся гаванской сигарой: «Они хотят отправить его отсюда или устранить. Он стал опасен и не нужен».

Китаянка, нисколько не поморщившись от клубов сигарного дыма, продолжала:

— Как передали наши друзья из полиции, на него, как на европейца, убившего гонконгского полицейского, подали в розыск в Интерпол. Теперь же этот бывший парашютист на ваших глазах, уважаемый Луис, убил нашего лучшего бойца-рукопашника, хотя его предупреждали, что это просто показательный бой. Наши люди очень недовольны, — она развела в стороны свои миниатюрные ручки, выглядывающие из рукавов расшитого золотыми драконами кимоно. — И мы пока не знаем, что с ним делать.

«Знаете вы, что делать, — подумал Альмейдо. — Еще ни один не всплыл со дна Южно-Китайского моря». А вслух сказал, улыбаясь собеседникам:

— Отдайте его нам, мы найдем ему достойную работу.

Китаянка обвела взглядом своих коллег. Те в ответ еле заметно кивнули.

— Он — ваш, — улыбнулась она Альмейдо.

Тот наклонил голову по-китайски, в знак признательности, все засмеялись.

«Гость на Востоке — подарок Аллаха… или Будды», — почему-то вспомнил Луис Альмейдо.

* * *

Орлов тупо глядел в идеально белый потолок, лежа на кушетке в своей комнате-камере. «Теперь мне хана», — думал он, вспоминая злые взгляды китайцев из «почтенного общества». Они уже не улыбались ему, как прежде, без всякого на то повода.

В дверь осторожно постучали.

— Заходи, кто там, — отозвался Саня.

В комнату с пузатой бутылкой коньяка в руке ввалился пьяный в стельку Ли Цзы. «Это уже интересно», — наблюдая за китайцем, подумал Орлов. Переводчик-консультант бросил на низкий столик цветной англоязычный журнал и на него поставил, как припечатал, бутылку.

— Это коньяк — хороший, настоящий французский! — пьяно растягивая слова, кивнул Ли Цзы на бутылку. — А это — «Тайм», нехороший американский журнал. Сейчас мы будем пить коньяк и смотреть журнал. Ты мне нравишься, Саша, но я тебе принес плохие новости. Тебе, как говорят в России, э… кранты. Да, именно кранты. Давай выпьем!

— Да я уже давно не слышал хороших новостей. Вали до кучи. И наливай… только по-русски, — Орлов действительно был спокоен от равнодушия за свою судьбу.

Китаец с радостью кивнул. Выпили сразу, «по-поршневому», грамм по 250. Ли Цзы на глазах пьянел все больше, и хотя старательно выговаривал русские слова, его речь была с длинными паузами.

— Кранты крантами, но выход есть, конечно. Раскопали про тебя кое-что. Что ты ворочал в Афгане. Ты, Саша, много крови попортил нашим братьям-мусульманам. Ну да Аллах с ними. Теперь тут, в Гонконге, грохнул нашего копа. Ты в розыске в Интерполе. А теперь в показательном бою ухайдакал лучшего нашего бойца. И все наши точат на тебя зуб, готовы живьем сожрать. Такие номера здесь не проходят, но еще не вечер. Есть возможность рвануть отсюда живым и невредимым в очень далекую страну. Один из гостей нашей конференции готов забрать тебя с собой. Что на это скажешь?..

— Что ты молодец, Цзы! — Саня показал китайцу большой палец в знак одобрения.

— Почему? — удивился переводчик.

— Здорово по-нашему шпрехаешь. А куда ехать-то?

— В Колумбию. Решай.

«Да что тут решишь? — думал Орлов. — Мишки до сих пор нет. Кругом обложили, как волка, флажками…» Он подвинул стакан китайцу. Выпили по маленькой. Помолчали. Саня обратил внимание на журнал.

— А это что? Тоже переводишь?

— Нет. Тут те плохие новости, про которые я тебе говорил, — Ли Цзы полистал журнал, найдя наконец нужное место, ткнул пальцем в большую цветную фотографию. — Во!

— Чего — «во»? — передразнил его Саня, но, взглянув на фото, поразился.

На профессионально четкой фотографии был он, Александр Орлов, в «пустынке» и… Ахмад Шах Масуд, вождь пандшерских моджахедов с чашками чая в руках. Мирная идиллическая картина на фоне гор с пронзительно-синим небом.

— Ну и что? — недоумевал Орлов, вопросительно взглянув на китайца.

— А то, что здесь ты, со слов американского журналиста, обыкновенный предатель. И ты не просто пьешь чай с главарем душманов, а воюешь на его стороне. Даже заголовок репортажа называется просто, как выстрел: «Еще один советский офицер перешел на сторону моджахедов». Дальше по тексту: «В их священной войне против советских оккупантов наступает коренной перелом». Вот и твоя фамилия указана.

— Ты не брешешь? Я же английский плохо знаю.

— А чего мне брехать? Брешут собаки. Какой смысл? Ты и так весь в говне.

— Смотря для кого. Для себя — нет. А что это за журнал, Ли?

— «Тайм» — известный американский журнал. По всему миру ходит, как доллар.

— Значит, и у нас, в Союзе…

Китаец, соглашаясь, пьяно кивнул головой:

— Да уж теперь, конечно… знают.

Саня отчаянно рубанул рукой по воздуху:

— Вот сволочь — этот американец!

Ли Цзы, подтвердив кивком головы, закурил и, выпустив клуб дыма, пояснил Сане:

— Обыкновенное дело. Война, Саша, идет не только пушками и танками. Это черная пропаганда. У вас, в Союзе, красная пропаганда. Вот и вся разница.

Орлов встал, заходил по комнате. Глаза глядели на окружающие предметы, но не видели их. Мысль была только одна: «Всем скажут, что я предатель. В училище, в городе, в школе. А дома? Плохие вести быстрее летят, чем хорошие. Все будут думать, что я предатель. И как оправдать себя? Кто мне поверит? Когда тут такое написано. И фотография. Как я буду глядеть в глаза „афганцам“, простым русским офицерам и солдатам, матерям и отцам погибших парней? Теперь надо вернуться домой по любому. Найти бы этого писаку да разобраться с ним. Я б его…»

Цзы, посапывая, дремал в кресле. Орлов присел на кушетку. Алкоголь совсем не «забирал» парня. Мысли, как часы, отщелкивали одна за другой. «Что ж, теперь ждать Мишку бессмысленно. Надо достать этого янки. С Колумбии, конечно, поближе, да может, и возможностей будет больше. Я оттуда сорвусь, хрен меня возьмешь. Видал я их всех, или я не из РКПУ…».

Он растолкал китайца.

— Эй, толмач, проснись! Передай своим начальникам и этому гостю… Ну, ты знаешь кому. Я согласен.

Ли Цзы заулыбался, потер ладони друг о друга:

— Ну вот и хорошо. Я им скажу, Саша. Хотя мне жаль с тобой расставаться.

Орлов, приняв решение, внутренне успокоился. Окружающий мир стал приобретать привычные очертания. Похлопал китайца по плечу, улыбнувшись, спросил:

— Ли, а чего это ты сегодня так нажрался? На тебя непохоже.

Переводчик-консультант помрачнел, от улыбки не осталось и следа, махнул в отчаянии рукой:

— Сегодня и для меня плохие новости пришли. Власти Красного Китая наконец разрешили гонконгцам посещать у себя близких родственников.

— Ну и что? — Саня не понимал.

— А то, что теперь, когда приоткроют границу, с той стороны тоже полезут сюда из военной разведки, из политической. У них будет гораздо больше возможностей. И, боюсь, они скоро вычислят меня. Тогда мне конец. Они и раньше здесь были и теперь есть, но перед ними стояли другие задачи. В Красном Китае очень не любят перебежчиков-предателей. Так что мне тоже надо бежать отсюда. Только пока не знаю, как и куда. Так что, Саша, давай на посошок. Может, больше и не увидимся.

— Ну что ж, давай, Ли. Молодец, помнишь русские обычаи!

Выпили. Китаец печально махнул рукой.

— Я русских люблю. Только правители у вас, как в Красном Китае, хреновые. А русские — хорошие.

— Ну, давай, Ли, иди, — провожал его Орлов, видя, что китаец скоро упадет в пьяную спячку.

Переводчик согласно кивнул и вышел, шатаясь. Орлов задумался на несколько секунд, выскочил за ним.

— Ли! Ли! — встряхнул он китайца так, что у того голова замоталась, как у куклы. — Как зовут того американца? Того, что написал в журнале про меня? — Орлов боялся, что Ли Цзы забыл по пьянке имя журналиста.

— Американца? Да зачем тебе он? Он вон где, в Штатах.

— Имя помнишь? — Саня уже разозлился.

— Конечно. Ник Джексон. Да, точно. Ник Джексон из «Тайма».

«Пьян-то пьян, а мозги работают», — подумал Орлов, а вслух сказал, похлопывая китайца по спине:

— Хорошо, Ли. Иди по-тихому, не упади.

Вернувшись в свою комнату, устало плюхнулся на кушетку. «Что ж, как говорят французы, „вино откупорено, его надо пить“. Мое горькое вино», — подумал Саня. Вращающиеся лопасти вентилятора под потолком напомнили ему лопасти вертолетов в Афгане…