Россия владеет самым громадным поэтическим богатством в мире. Но этому уникальному явлению сопутствует и другое — ни в одной стране, кроме нашей, история поэзии не имеет столько трагических страниц. Вот несколько имен поэтов, чьи судьбы сложились горестно и закончились трагично.

А. Пушкин, М. Лермонтов — убиты на дуэли. С. Есенин, В. Маяковский, М. Цветаева доведены обстоятельствами жизни до самоубийства. Н. Гумилев — расстрелян по обвинению в заговоре. О. Мандельштам — погиб, пропав без вести в одном из сталинских лагерей… Этот печальный список можно продолжить. И даже те из поэтов, писателей, кто прожил достаточно долгую жизнь, умер своей смертью, как правило, остались непоняты современниками, терпели обиды и унижения — лучшее в их творчестве было открыто спустя годы после их уходов в небытие.

Судьба Владимира Семеновича Высоцкого не является исключением. Он, конечно, не был поэтом, который пишет в стол, не надеясь, что его стихи когда-нибудь будут услышаны — его песни звучали всюду, переписывались с магнитофонных лент десятки, сотни, тысячи раз, потому что были нужны людям, как глоток воды, без которой они погибали от жажды, как голос правды, по которой они изголодались в мутном потоке бесконечных парадных, прилизанных речей с трибун и экранов.

Но при жизни Высоцкого серьезного разговора о его поэзии так и не состоялось. На концертах, отвечая на вопросы зрителей, он стремился не высказать своего огорчения:

«…Собираюсь ли я выпускать книгу стихов? Я-то собираюсь. Сколько прособираюсь? Не знаю. А сколько будут собираться те, от кого это зависит, мне тем более неизвестно. Знаете, чем становиться просителем и обивать пороги редакций, выслушивать пожелания, как переделать строчки и так далее, — лучше сидеть и писать. Вот так вот. Вместо того, чтобы становиться неудачником, которому не удается напечататься. Зачем, когда можно писать и петь вам?…» — но сам тяжело переживал невозможность донести свои произведения людям через книгу. По словам его близкого друга последних лет жизни, художника Михаила Шемякина, непризнание вряд ли укорачиваю жизнь Владимиру Высоцкому в прямом смысле слова — но у него из-за этого было какое-то чувство неуверенности в себе как в поэте. Об этом говорил такой штрих…

«…Однажды он прилетел из Нью-Йорка в Париж и буквально ворвался ко мне… такой радостный! «Мишка, ты знаешь, я в Нью-Йорке встречался с Бродским! И Бродский подарил мне свою книгу «Большому поэту Владимиру Высоцкому!» Ты представляешь, Бродский считает меня поэтом!» Это было для Володи… как будто он сдал сложнейший экзамен — и получил высший балл! Несколько дней он ходил буквально опьяненный этим… Володя очень ценил Бродского…»

Если как артиста и исполнителя песен Владимира Высоцкого официальная власть уже не могла не замечать: в прессе, как мы рассказывали, появлялись статьи на эту тему, — то поэтический дар его при жизни так и не был признан. Союз писателей просто делал вид, что такого поэта, как Высоцкий, не существует.

За семь лет до смерти поклонники подарили своему кумиру, сделанный ими самостоятельно, двухтомник его стихов. Из него при жизни Высоцкого удалось опубликовать только одно стихотворение, и то после больших трудов, с купюрами. Надо сказать, что относительно своего литературного творчества Владимир Высоцкий был очень принципиален — он никогда не калечил произведений ради того, чтобы их напечатали. А советчиков встречалось много: «Вот если бы эту строчку чуть изменить…» Высоцкий оставался всегда верен себе и откровенно и бесстрашно говорил о пороках и язвах нашего общества, говорил о несовершенстве человеческой природы:

Зачем, живя на четырех. Мы встали, распрямивши спины? Затем — и это видит бог, — Чтоб взять каменья и дубины! Мы умудрились много знать, Повсюду мест наделать лобных, И предавать, и распинать, И брать на крюк себе подобных!

Поэзия Владимира Высоцкого романтична, много-жанрова, главной идеей всего его творчества является поиск героического начала, желание воплотить в жизнь свои представления о подвиге. И хотя особых истин Высоцкий не открывал и не собирался открывать, его песни, стихи, трогали и трогают людей единством чувства и слова. Надо также отметить, что поэзии Владимира Высоцкого чужда тоталитарная романтика, модная в поэзии советских лет, в стихах его переплетаются поэзия и проза. Произведения Высоцкого не заставляют совершать подвиги, а зовут нас видеть в реальной, невыдуманной жизни прекрасное и героическое. В пестром разнообразии народного быта для поэта Высоцкого нет неинтересных, запретных тем. На одном из выступлений он как-то сказал об автоцензуре:

«…Я думаю, что для каждого человека, который занимается сочинительством, если он работает честно, то даже если существует автоцензура, то только перед самим собой. И если позиция его четкая, внятная и честная, то это не страшно, тогда эта автоцензура касается только качества.

Предположим, мне иногда хочется употребить какое-то грубое выражение, которое было бы здесь, скажем, сильнее. Но я чувствую, что это уже не предмет искусства, это больше для анекдота, чем для стихотворения.

Моя автоцензура прежде всего касается того, чтобы стихи, на которые я потом придумываю музыку, были выше качеством, чтобы они были политичны, чтобы в них всегда было больше поэтического образа и метафоры, чем грубого намерения и тенденции. Это для меня цензура…»

И потому его стихам всегда свойственны глубина мысли, искренность чувств, романтизм и истинно русский национальный дух. Герои Высоцкого умеют смеяться над самыми ужасающими явлениями быта, их юмор и голоса — говор улицы, который автор передает не только как поэт, но и как талантливейший актер. Возможно, именно поэтому люди всегда отождествляли личность рассказчика с героями песен и о Владимире Высоцком ходили легенды: «…Несколько раз я уже похоронен, несколько раз «уехал», несколько раз отсидел, причем такие сроки, что еще лет сто надо прожить. Какие-то страшные казни мне придумывали…»

Слухи слухами, а все, созданное Владимиром Высоцким, народ глотал с жаждой измученного ложью человека. Но чем больше ширилась и росла популярность песен, тем труднее было добиться признания поэтического дара их автора:

Я бодрствую, но вещий сон мне снится. Пилюли пью, надеюсь, что усну. Не привыкать глотать мне горькую слюну: Организации, инстанции и лица Мне объявили явную войну За то, что я нарушил тишину…

Но дело было не только в официозности поэзии тех лет, но и в обычной человеческой зависти. «Вообще поэты ему завидовали, — вспоминает один из наиболее преданных друзей Высоцкого Вадим Иванович Туманов, — Вовкиной популярности на них всех бы хватило, да еще и ему бы осталось. Он говорил: «Они считают меня «чистильщиком» — Вовкины слова. А ведь могли бы сказать, поддержать. Поддержать при жизни…».

Владимир Высоцкий предлагал свои стихи в журналы: «Нева», «Новый мир», «Знамя» — у него их не взяли. Неприятнейшая история произошла с записью выступления советских поэтов в Париже. Роберт Рождественский так рассказывал об этом вечере во французской столице:

«…В это время в Париже начал гастроли и Театр на Таганке. Высоцкий был в нашей делегации. Булат Окуджава и Владимир Высоцкий выступали последними. Высоцкий заключал наш вечер.

Надо сказать, что он очень здорово заключил его для тех двух с половиной тысяч собравшихся слушателей, судя по тому, как его принимали. Исполнял, по-моему, «Чуть помедленнее, кони…» В общем, вечер прошел здорово и точка, которую поставил Высоцкий в конце этого вечера, ее нельзя назвать точкой, это был, в общем, восклицательный знак, — но в телевизионной передаче о парижском выступлении поэтов был вырезан кусок именно с участием Владимира Высоцкого, что очень больно ранило его. «Он был голосом народа, — говорил в уже названной программе Э. Рязанова «Четыре вечера с Владимиром Высоцким» Андрей Вознесенский. — И те же самые люди, которые не позволяли ему петь песни по радио, в концертах, те же самые люди дома, под магнитофон, оставаясь наедине со своей совестью, слушали этот хрипловатый голос Высоцкого.

Работа у него адская была. Меня поражало, например, что он мог писать стихи ночью, вечером, приходя со спектакля. Зайдешь к нему как-нибудь, всегда перед ним лежит тетрадка. Он пишет очередную песню. И включен телевизор, то есть улавливает ритм нашего времени в целом. Со всей его вульгарностью и стандартом. Для него это как бы натурщица для художника — он поглядывал в телевизор и писал. От этого у него был ритм улицы и в то же время телевизионных каких-то программ».

В 1977 г. Андрей Вознесенский пытался помочь Владимиру Высоцкому, поэту, уже тогда ставшему поистине народным — принес его рукопись в издательство «Советский писатель». Литературный редактор ее принял, но дальше дело не пошло: дирекция стояла насмерть.

Ситуация с изданием стихов неожиданно быстро изменилась после его смерти. Летом 1981 г. Главное управление культуры высказало намерение издать сборник поэта. Составителем этой книги стал Роберт Рождественский. В этом же году вышел «Нерв», в который вошли не все и далеко не лучшие произведения Высоцкого — но это было началом «триумфального шествия» его поэзии. Прошло время. Изменилась страна, и поток изданий его стихов и прозы стал неудержим, потому что это не читатель столько лет говорил «нет» произведениям поэта. Владимира Высоцкого издают, о нем пишут, но жаль, что это происходит лишь сейчас, когда он уже не может проследить за правильностью публикаций, не может, вдохновленный, создать новое.

Надо все же признать, что в настоящее время интерес молодых к творчеству Высоцкого угас, как подчеркивал директор Центрального дома-музея поэта Н. В. Высоцкий, знают и читают Владимира Высоцкого поколение людей после 30 лет. Молодым более интересна биография человека-легенды, история его жизни. Причин угасания интереса к стихам Высоцкого несколько. В последние годы его поэзию пытаются уложить в привычные рамки, строки разобрать и рассортировать по полочкам: эти гражданственные; эти о любви; те — сатира и юмор; здесь — «трансформация грамматической формы поэтического штампа»; тут — «упрощение кода ради усложнения декодирования информации». Владимир Высоцкий, наверное, заметил бы по этому поводу: «И стал я великим, а был я живым». В связи с таким обращение с творческим наследие поэта, также вспоминаются слова Бориса Пастернака о Маяковском: «Его стали насаждать, как картошку при Екатерине, и он умер во второй раз». Для поэзии Высоцкого сейчас наступило испытание признанием и славой. Кроме выше сказанного, сегодня в нашей стране культивируется западный, американский образ жизни. Из самой читающей страны мы превратились в самую жующую. Наши дети все меньше интересуются сказками Пушкина, Бажова, почти не смотрят отечественные мультфильмы. И как следствие недостатков родительского и школьного воспитания — все меньше молодежь увлекается поэзией, ее вполне устраивает песня, эстрадная или роковая, с текстом из трех слов: потому что можно слушать и не слышать: жевать!

Попробуйте поставить кассету Владимира Высоцкого — слышать его и заниматься чем-то другим. У вас ничего не выйдет. Потому что тексты его песен — это поэзия, и она требует к себе более чуткого отношения, заставляет задумываться о жизни.

Чем менее нация образованна, тем легче ею манипулировать, тем равнодушнее каждый к судьбе других — тем проще заставить принять и оправдать жестокость, примитивность чувств, проще обмануть. Глупая, бессмысленная война в Чечне. Постоянные конфликты в разных частях когда-то единой страны. Нищета одних, неоправданная роскошь других — и как следствие растущая преступность, вплоть до государственного уровня.

Стихи Владимира Высоцкого, написанные, вроде бы, очень давно, в иную, советскую эпоху, но созданные на почве вечных тем, таких как любовь и зло, верность — предательство, жизнь и смерть — приобретают сейчас новое звучание:

В дорогу — живо или — в гроб ложись! Да, выбор небогатый перед нами. Нас обрекли на медленную жизнь — Мы к ней для верности прикованы цепями. А кое-кто поверил второпях — Поверил без оглядки, бестолково, Но разве это жизнь — когда в цепях? Но разве это выбор — если скован? Коварна нам оказанная милость — Как зелье полоумных ворожих: Смерть от своих — за камнем притаилась, И сзади — тоже смерть, но от чужих. Душа застыла, тело затекло, И мы молчим, как подставные пешки, А в лобовое грязное стекло Глядит и скалится позор в кривой усмешке. И если бы оковы разломать — Тогда бы мы и горло перегрызли Тому, кто догадался приковать Нас узами цепей к хваленой жизни. Неужто мы надеемся на что-то? А, может быть, нам цепь не по зубам? Зачем стучимся в райские ворота Костяшками по кованым скобам? Нам предложили выход из войны, Но вот какую заломили цену: Мы к долгой жизни приговорены Через вину, через позор, через измену!..

Стихи, песни Владимира Семеновича Высоцкого еще долго будут интересны российскому читателю. Его младший сын, Никита Владимирович, сказал в одном из интервью к 60-летней годовщине Высоцкого: «Сейчас в России много говорят о национальной идее. Словами эту идею трудно определить: она, как жизнь, подвижна и богаче любой формулы, на плакате ее не напишешь. То есть ее можно в какой-то момент зафиксировать — художник ее может передать через холст, поэт — через стихотворение, певец — через песню. И в таком смысле зерно этой идеи — обостренное ощущение правды, страстное стремление к этой самой правде — было в творчестве отца, в самой его жизни…

Я убежден, что Высоцкий нуждается в продюсировании. Не в навязывании, Боже упаси. Но надо дать возможность людям прикоснуться к его искусству».

Владимир Высоцкий — одно из ярчайших явлений русской национальной культуры. Мы с полным правом называем его народным поэтом, создавшим своеобразную социальную энциклопедию, в творчестве которого отразилось мышление российского человека конца XX века. В стихах Высоцкого смеется и плачет, юродствует и страдает русский народ, пытаясь понять нескончаемые грани бытия и поведать об этом своем знании всему миру.