Эту фразу, выведенную на большом куске бумаги рукой Владимира Высоцкого, можно прочесть в его доме-музее на одном из экспонатов. Предназначалась надпись для зрителей, приходящих на концерты-встречи певца. В ней он выразил основную причину, заставившую его взяться за гитару. Он хотел, чтобы его слышали: сначала небольшая компания близких друзей, затем — тысячные, миллионные аудитории.

Когда же появилась первая гитара у Владимира Высоцкого и как он научился на ней играть?.. Сведения разноречивы. Родители Высоцкого в воспоминаниях говорят о том, что к своему семнадцатилетию он уже играл на гитаре, научившись нехитрым аккордам у дворовых ребят. Однокурсники же его по студии утверждают, что до четвертого курса никаких песен в исполнении Владимира не слышали, хотя он немного бренчал на гитаре во время студенческих сборищ, аккомпанируя другим. Первая жена Высоцкого Изольда Константиновна, с которой он, как мы уже рассказывали, познакомился в студии МХАТ, так вспоминала о ранних музыкальных опытах Владимира:

«… Я не могу сейчас утверждать, когда появились первые песни. Может быть, в начале 60-х годов. Я только помню много-много куплетов, наверное, более сорока. Тогда во всех газетах печатали о том, как наши солдаты дрейфовали в океане. И по этому поводу были написаны Володей такие куплеты. Сначала их было мало, потом все больше и больше. И даже однажды (не помню, где это было, у кого: тогда магнитофоны только появились) мы пришли в какую-то компанию и нам как сюрприз дали послушать пленку, записанную анонимно, где Володя сам поет эти куплеты. Так что автор впервые встретился со своей песней вот таким забавным образом.

Появление гитары у меня в документальной памяти отсутствует. Я помню, что мы покупали гитару, но не помню когда. Я помню, что мы платили шестьдесят пять рублей старыми деньгами. Но я ни за что не возьму на себя смелость утверждать, что это была первая гитара… Может быть, у него была гитара и раньше…

Он без конца терзал эту гитару, пытался научиться или, возможно, ему раньше кто-то показывал, — шлифовал, что ли, постоянно одну и ту же песню «Ехал цыган по селу верхом…» Тогда ее все время пел Сличенко. И она была запета до полного безобразия. И вот на этой песне и нащупались первые аккорды. Я ее очень хорошо запомнила, потому что это было ужасно! Если он брал гитару в руки, то ее уже трудно было у него отобрать. Вообще, он прикипел к ней очень быстро…».

Разучивание аккордов утомляло не только Изу, в компании на Большом Каретном с Высоцким произошла следующая забавная история. У Левона Кочаряна как обычно собралась многочисленная группа друзей. Все сидели, разговаривали, а Владимир тем временем подбирал на гитаре какие-то ноты, разучивал песни. И так он надоел всей компании, что на него надели американские наручники, принесенные как-то Кочаряном с одной съемки, а ключи демонстративно выкинули в окно: «Только так от тебя можно отдохнуть…» Потом ключи искали, но не нашли — пришлось наручники распиливать…

Сам Владимир Семенович Высоцкий в интервью В. Перевозчикову говорил о появлении гитары и о том, что заставило его всерьез заняться музыкой:

«..Вы знаете, гитара появилась совсем случайно и странно… Я давно, как все молодые люди, писал стихи. Писал много смешного… То есть писал многие комедийные вещи с какой-то серьезной подоплекой давно, занимался стихами очень давно, с детства. Гитара появилась так: вдруг я однажды услышал магнитофон, тогда они совсем плохие были — магнитофоны, сейчас-то мы просто в отличном положении, сейчас появилась аппаратура и отечественная, и оттуда — хорошего качества! А тогда я вдруг услышал приятный голос, удивительные по тем временам мелодии и стихи, которые я уже знал, — это был Булат (Окуджава). И вдруг я понял, что впечатление от стихов можно усилить музыкальным инструментом и мелодией. Я попробовал это сделать сразу, тут же брал гитару, когда у меня появлялась строка. И если это не ложилось на этот ритм, я тут же менял ритм и увидел, что даже работать это помогает, то есть даже сочинять с гитарой. Поэтому многие люди называют это песнями. Я не называю это песнями. Я считаю, что это стихи, исполняемые под гитару, под рояль, под какую-нибудь ритмичную основу… Вот из-за этого появилась гитара. Я попробовал сначала петь под рояль и под аккордеон, потому что, когда я был маленьким пацаном, меня заставляли родители из-под палки — спасибо им! — заниматься музыкой. Значит, я немножко обучен музыкальной грамоте, хотя, конечно, все забыл, но это дало мне возможность хоть как-то, худо-бедно овладеть этим бесхитростным инструментом — гитарой. Я играю очень примитивно, иногда, даже не иногда, а часто слышу упреки в свой адрес по поводу того, почему такая примитивизация нарочитая? Это не нарочитая примитивизация, это — «нарочная». Я специально делаю упрощенные ритмы и мелодии, чтобы это входило сразу моим зрителям не только в уши, но и в души…, чтобы мелодия не мешала воспринимать текст, а самое главное — то, что я хотел сказать. Вот из-за чего появилась гитара. А когда?.. После окончания студии».

Итак, в начале 60-х годов Владимир Высоцкий написал первые свои стихи-песни и через несколько лет произошло невиданное за всю историю русского, советского искусства, уникальное явление — человек стал знаменит на всю страну без помощи средств массовой информации. Не было ни афишных объявлений, ни поддержки радио, телевидения и прессы; песни Высоцкого распространялись, стихийно переписываемые с одной магнитофонной пленки на другую. Качество записи было ужасным, появилось множество подделок «под Высоцкого». Все это в какой-то мере способствовало не всегда хорошей славе исполнителя, его имя обрастало слухами, сплетнями, мифами. Отсутствие достоверной информации многим мешало оценить по достоинству произведения Владимира Высоцкого раннего периода творчества. А ведь некоторые из них — просто поэтические шедевры, например такие песни, как «Тот, кто раньше с нею был», «Не уводите меня из весны», так четко выписан в них сюжет каждой истории, поражает, в каком лирическом ключе, можно рассказать о вроде бы грубых, низких материях, как близки произведения Высоцкого фольклору.

«Я писал ранние мои песни, которые можно как угодно назвать: либо дворовыми, либо блатными, — рассказывал автор об этом периоде своего творчества. — Я считаю, что это традиция городского романса, который, когда я начинал, почему-то был забыт. Я писал в этих традициях: почти всегда одна точная мысль в песне и в очень-очень упрощенной форме. Не в упрощенной в смысле «простота хуже воровства», а в доверительной такой форме разговора, беседы, разговорной речи. Это довольно сложно.

Я не считаю, что мои первые песни были блатными, хотя там я много писал о тюрьмах и заключенных. Мы, дети военных лет, выросли все в основном во дворах. И, конечно, эта тема мимо нас не могла пройти: просто для меня в тот период это был, вероятно, наиболее понятный тип страдания — человек, лишенный свободы, своих близких и друзей. Возможно, из-за этого я так много об этом писал, а вовсе не только о тюрьмах. А что, вы считаете, что совсем не стоит об этом писать?

Эти песни принесли мне большую пользу в смысле поиска формы, поиска простого языка в песенном изложении, в поисках удачного слова, строчки. Но поскольку я писал их все-таки как пародии на блатные темы, то до сих пор это дело расхлебываю. Я от них никогда не отмежевываюсь — это ведь я писал, а не кто-нибудь другой! И я, кстати, всегда пишу все, что хочу… А в общем, это юность, все мы что-то делали в юности; некоторые считают, что это предосудительно — я так не считаю. И простоту этих песен я постарался протащить через все времена и оставить ее в песнях, на которых лежит сильная, серьезная нагрузка…

Почему мои песни стали известны? Вот так скажем: потому что в них есть дружественный настрой, есть мысленное обращение к друзьям. Мне кажется, в этом секрет моих песен — в них есть доверие».

К вопросу о так называемых дворовых или блатных песнях Владимира Высоцкого стоит вспомнить разговор о них автора и известного советского писателя Чингиза Айтматова. Аркадий и Георгий Вайнеры рассказывают, что однажды познакомили в своем доме Высоцкого и Айтматова. Между ними зашел спор о «блатных» песнях. Они долго вели дискуссию по этому поводу.

— Уголовник — всегда подлец, — говорил Айтматов, — ни стыда, ни совести не знает, лучшего друга предаст. А у тебя иногда, ну прямо, рыцари!

Высоцкий возражал, но потом уступил, сказав:

— Понимаешь, Чингиз, все это нельзя воспринимать слишком буквально… «Блатные» песни — это целый жанр, пусть сентиментальный, мелодраматичный, но очень искренний. Мои песни, что ни говори, это стилизация.

Песни молодого Высоцкого при отсутствии информации об авторе породили о нем много легенд. То он сидел, то был рыжим огромным верзилой или сыном «полковника Таганской тюрьмы», который слушал воровские напевы и записывал их. Ходили слухи о смерти Высоцкого: его расстреляли в одном из лагерей; он последний раз спел все свои песни, вышел из КГБ и застрелился. Иногда певца беспокоили потрясающе нелепые звонки по телефону:

— Вы еще живы! А я слышала, что вы повесились…

— Нет, я вскрыл себе вены…

— Какой у вас красивый голос, спойте что-нибудь.

Сказки и мифы о Владимире Высоцком появлялись еще и потому, что при исполнении песен он использовал все свое мастерство актера. В числе его первых магнитофонных записей были, например, песни из лагерного фольклора. Одной из таких «душераздирающих» является «Речечка». Если не знать, что поет артист театра и кино Владимир Высоцкий, слушая, как исполнитель «бандитским» голосом, с тяжелым прихрипом, тянет бесконечно тоскливо: «Течо-от речечка-а! Течо-о-от да по пес-соче-ечку-у-у! Бережо-ок, береж-жо-о-о-чек мой-е-ет. А мал-ла-а-дой жуль-ма-ан, да мал-ладо-ой, о-о, жуль-ма-ан начальн-ни-ичка-а мо-о-лит…» — то мало возникает сомнений в темном прошлом певца. Перевоплощение Высоцкого при исполнении подобных песен было поразительным. Был случай, когда однажды в дом Левона Кочаряна, — где, кстати, записывалась большая часть первых песен Владимира, — пришли гости, приличные люди из мира искусства и кино. Хозяева поставили им песни Высоцкого. Долго слушая их с интересом, гости с ужасом сказали Кочарянам: «И вы его пускаете в дом — он же у вас что-нибудь стащит!..» А между тем друзья и близкие Владимира Высоцкого знали, что он из интеллигентной семьи и никогда не был замешан ни в чем криминальном. Анатолий Борисович Утевский, один из близких друзей юности Высоцкого, человек, проработавший не один год в МУРе, характеризуя истоки ранних произведений Владимира Семеновича и ту популярность, которую они имели, говорил:

«…Еще тогда, в самом начале, я иногда слышал, как Володины песни пели заключенные. Или идешь по улице — и вдруг кто-то поет Высоцкого. Ну, казалось бы, эти песни знает Лева Кочарян, Володя Акимов да я, но они, оказывается, очень быстро «проникали» в народ.

А что касается его первых песен, то Володя же знал этих приблатненных девочек, этих блатных мальчиков, весь этот мир. И он пел об этих людях, не осуждая их… Ведь бывало так, что оступился человек, потом вышел на свободу — и никому уже не нужен. И Володя этим людям, как мне кажется, сочувствовал…»

Всевозможные небылицы об авторе популярных в народе песен рождались не только в первые годы, но и значительно позже. Владимир Высоцкий часто на встречах-концертах пытался объяснить слушателям причины появления многочисленных баек вокруг него:

«…Мне пишут в письмах, был ли я тем, от имени кого пишу: не был ли я шофером, не воевал ли, не «трудился» ли на Севере, не был ли шахтером и так далее. Это все происходит оттого, что почти все мои песни написаны от первого лица: я всегда говорю «я» и это вводит некоторых людей в заблуждение. Они думают, что если я пою от имени шофера, то я им был; если это лагерная песня, то я обязательно сидел, и так далее. Просто некоторые привыкли отождествлять актера на сцене или экране с тем, кого он изображает. Нет, конечно, понадобилось бы очень много жизней для этого. Кое-что на своей шкуре я все-таки испытал, и знаю, о чем пишу, но в основном, конечно, в моих песнях процентов 80–90 домысла и авторской фантазии. Я никогда не гнался за точностью в песне. Она получается как-то сама собой, не знаю отчего.

Я думаю, что вовсе необязательно подолгу бывать в тех местах, о которых пишешь, или заниматься той профессией, о которой идет речь в песне. Просто нужно почувствовать дух плюс немножечко фантазии, плюс хоть немножечко иметь способности, плюс чуть-чуть желания, чтобы зрителю было интересно. Поэтому я рискую говорить «я» вовсе не в надежде, что вы подумаете, что я через все это прошел… Это просто очень удобная форма, писать «от себя», — тогда все получается лирика. Под лирикой не надо понимать только любовную лирику, есть и другая: это все, что из себя! И еще: в отличие от моих друзей-поэтов, которые занимались только поэзией или чистым стихосложением, я — актер, я играл много ролей и в театре, и в кино, и очень часто бывал в шкуре других людей. И мне, возможно, проще работать — писать «из другого человека». Я даже, когда пишу, уже предполагаю и проигрываю будущую песню от имени этого человека, героя песни — еще и потому почти все мои песни написаны от первого лица. Сначала прикидываешь, что за характер у персонажа, и идешь от характера… Повторяю, я не пишу чистую правду — я почти все придумываю, иначе это не было бы искусством. Но, я думаю, это настолько придумано, что становится правдой для этих людей.

Есть, конечно, и исключения. Так, одна из моих альпинистских песен — «Здесь вам не равнина…», — наверное, единственная, которая написана о конкретном случае. Случай этот меня поразил, и то это в большей мере придумано. Если человек действительно пишет, он, конечно, должен очень много выдумывать, придумывать по ассоциациям, обобщать…

А если даже по песне кажется, что это действительно натуральная история, которая случилась со мной либо с кем-нибудь, — нет, почти все это вымысел.

А иначе этим песням не было бы никакой цены… Песню надо придумать, да еще так, чтобы каждый увидел в ней то, что ему хочется и что ему важно. Вот в этом, мне кажется, есть заслуга автора…

Меня часто отождествляют с героями моих песен, но никто и никогда не догадался еще спросить, не был ли я волком, лошадью или истребителем, от имени которых я тоже пою: ведь можно писать от имени любых предметов, в них во все можно вложить душу — и все! Например, у меня есть песня, которую я пою от имени микрофона, обыкновенного микрофона, как и вот этот, что стоит передо мной. Он о многом может рассказать».

Несколько лет магнитофонные записи с песнями Владимира Высоцкого стихийно распространялись по стране. Он стал выступать перед студентами, сотрудниками институтов, пел на заводах, фабриках, сельскохозяйственных предприятиях. Иногда эти неофициальные концерты организовывались стихийно через многочисленных знакомых Высоцкого, которые просто просили его выступить, или проходили через Театр на Таганке. Его директор в те годы Николай Лукьянович Дупак рассказывал о помощи Владимира Высоцкого в строительстве нового театра:

«…Как только возникала какая-то сложность, я приглашал его в кабинет и говорил: «Володя, надо поехать. Опять срывают сроки поставок». Он спрашивает: «Когда ехать? Завтра? Хорошо. Я сейчас посмотрю… Нет, завтра я не могу, послезавтра — можно?» Я звоню на завод — будем послезавтра. С Высоцким! Приезжаем на завод, а в цехе висит лозунг: «Заказам Театра на Таганке — зеленую улицу!»…

Долгое время власти как бы не замечали песенного творчества Высоцкого, относились к его популярности в народе по пословице «Чем бы дитя ни тешилось…» Среди партийных, хозяйственных чиновников были любители бардовской музыки и им льстило, что они «как все» увлечены блатными, народными песнями, стоило бы поэту чуть-чуть покривить душой — воспеть партию или восхвалить грандиозные планы построения светлого коммунистического общества и его бы, Высоцкого, обласкали, приблизили к самому высокому пьедесталу. Не одно поколение советских литераторов стояло перед этим выбором, и не многие устояли, чтобы не продать свой талант ради материального и душевного благополучия. Но Владимир Высоцкий был другим человеком. Он не умел идти на компромиссы, любая сделка с собственной совестью заставляла его страдать:

Не каждый поэт в то время мог написать такое о себе и о народе, от имени которого он говорил. А уж следующие строки были откровением, на какое тогда отважились бы немногие:

Власть «проснулась» в 1968 г., когда Владимир Высоцкий, кстати, стал писать не только так называемые дворовые песни. Он создал ряд потрясающих песен о войне, вышли фильмы с его песнями: «Я родом из детства», «Вертикаль». Но машина «разоблачений» была кем-то запущена, и посыпались обвинительные статьи в адрес Высоцкого, а заодно — и других бардов того времени. Травля началась 31 марта 1968 г. со статьи В. Потапенко и А. Чернова в газете «Советская Россия» «Если друг оказался вдруг…», где пренебрежительно упоминалось о песнях Владимира Высоцкого. Затем в той же газете 9 июня появилась скандально известная своей некомпетентностью статья «О чем поет Высоцкий», где авторы доводы о том, что творчество Высоцкого — «клевета на нашу действительность» подтверждают строками, вырванными из песен Ю. Визбора, Ю. Кукина. Вот отрывок из этого творения журналистов Г. Мушты, А. Бондарюк:

«…Быстрее вируса гриппа распространяется эпидемия блатных и пошлых песен, переписываемых с магнитных пленок. Быть может, на фоне огромных достижений литературы и искусства это кажется мелочью, «пикантным пустячком». Но у нас на периферии вредность этого явления в деле воспитания молодежи видна совершенно отчетливо.

Мы очень внимательно прослушали… многочисленные записи таких песен — московского артиста В. Высоцкого в авторском исполнении… В них под видом искусства преподносится обывательщина, пошлость, безнравственность. Высоцкий поет от имени и во имя алкоголиков, преступников, людей порочных и неполноценных…

Во имя чего поет Высоцкий? Он сам отвечает на этот вопрос: «ради справедливости и только». Но на поверку оказывается, что эта «справедливость» — клевета на нашу действительность…

Артист Высоцкий уродует русский язык до неузнаваемости…

Привлекательными кажутся многим поначалу и песни Высоцкого. Но вдумайтесь в текст и вы поймете, какой внутренний смысл таится за их внешностью…

Запел он свои песни с чужого голоса…».

Летом 1968 г. Владимир Высоцкий позвонил своему другу Игорю Кохановскому:

— Васечек, привет! Ты видел сегодняшнюю «Советскую Россию»?

— Нет, а что?

— Там жуткая статья про меня. Сейчас приеду.

По воспоминаниям И. В. Кохановского, когда он открыл дверь, то увидел улыбающегося Высоцкого: «Правда, улыбка на сей раз была грустноватой. А когда он закурил и немного пришел в себя, стало заметно, как он разозлен и расстроен.

Статья называлась «О чем поет Высоцкий». Была она написана тем, как говорится, бойким пером, моментально выдающим заданность и тенденциозность темы. За всем этим прямолинейным и псевдопатриотическим пафосом обличений четко просматривались демагогия и ограниченность ангажированного автора, получившего, видимо, задание, приструнить не в меру смелого откровенного барда.

А когда я вспомнил, что не так давно в этой же газете была аналогичная разгромная статья о Г. Горбовском, то стало ясно, что началась очередная кампания на неугодных, не поддающихся укрощению администраторам от идеологии…»

Тут же, после статьи в «Советской России» словно по команде подключились и другие газеты. Представляем читателям отрывки из статей о Владимире Высоцком лета 1968 г.

Р. Лынев. «Что за песней»

(Комсомольская правда. 16 июня)

…Как-то смотрю, бредет по Тюмени заросший отрок в немыслимых клешах… На животе — портативный магнитофон и, простите, песни. Про Нинку-наводчицу, про халяву рыжую.

Конечно же, зрелому человеку этих песен не надо. Но вот волосатый отрок принял сие творчество как откровение… Песенное хулиганство небезобидно. Это, если хотите, один их способов духовного отравления молодежи…

Одни барды взывают: «Спасите наши души». Другие считают, что лучше «лечь на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать»…

Е. Безруков. «С чужого голоса»

(Тюменская правда. 7 июля)

«… И все-таки хороших песен не хватает. Как говорится, спрос налицо, а производство отстает. Вот потому-то и появились их «барды» с гитарами! Высоцкий, Клячкин, Ножкин, Кукин. О чем они поют? Какие идеалы прославляют? У Высоцкого есть несколько песен, которые имеют общественное звучание, но не о них речь. К сожалению, приходится говорить о Высоцком, как об авторе грязных и пошлых песен, воспевающих уголовщину и аполитичность…

Это не песни. У них нет своей мелодии. Это поделки-речитативы под два-три затасканных аккорда. Но у них есть свой четкий замысел ухода от действительности, от общественных обязанностей, от гражданского долга — к водке, к психам, на дно…

С наглым цинизмом отбрасывается наша нравственность, попираются самые высокие моральные принципы.

…Любовь? О, это так просто. С кем и когда угодно, без всяких сантиментов. Позвоните только по телефону. Можно еще проще: «Верка и водка». Есть и другой вариант: «Нинка». Ничего, что она наводчица, грязная и т. д. Главное, что все очень просто. По-первобытному, без цивилизации. Мы уже говорили о другой категории песен, где что ни строчка, то «тюряга», «халява», «шалава», «стерва». И, право же, надо иметь узкий лоб и быть поразительно неразборчивым, чтобы пускать уголовный жаргон в обиход.

Но есть у «бардов» творения и «интеллектуальные», так сказать, с идейной направленностью, но с какой? Они из кожи лезут, чтобы утащить своих почитателей в сторону от идеологической борьбы социального прогресса и империалистической реакции. Они вроде бы не замечают, как обострилась классовая борьба на международной арене, как наши враги пытаются изнутри подорвать социалистический строй, отравить сознание отдельных неустойчивых людей…

На собрании комсомольского актива антисоветская пошлятина Высоцкого и других была сурово осуждена…»

В. Соловьев-Седой. «Модно — не значит современно»

(Советская Россия. 15 ноября)

«…Сегодня мы видим, как поток самодеятельных песен захватывает довольно широкие слои молодежи…

И, право же, не было бы ничего страшного в том, что кто-то сочиняет незамысловатые вирши и не то поет, не то декламирует их, если бы многие наши ребята не считали это рифмоплетство эталоном поэтического новаторства, хриплый, простуженный голос — вершиной вокального искусства, а монотонное треньканье на двух гитарных струнах — образцом современного вокального стиля…

Что же касается поклонников Высоцкого, то мне показалось, что, судя по всему, они плохо представляют себе, о чем идет речь. Я симпатизирую Высоцкому, как актеру, но ведь, как говорится, симпатии к человеку не в состоянии отменить «приговор истории над его делом». Я возражал и возражаю самым решительным образом против массовой пропаганды самоделок…»

Следствием этих статей для Владимира Высоцкого стала невозможность выступать с концертами, простои в кинодеятельности. Он направил письмо в ЦК КПСС, в котором попросил дать ему возможность ответить на публикации в прессе. Такой возможности он не получил, а в архиве ЦК осталась запись: «Тов. Высоцкий приглашается на беседу в Отдел пропаганды ЦК КПСС, где ему даны разъяснения по затронутым в письме вопросам». О чем говорили с Высоцким в ЦК КПСС, можно судить по черновику другого письма, которое сохранила мать Владимира Семеновича Нина Максимовна. Оно скорее всего было обращено в Министерство культуры СССР:

«Уважаемые товарищи!

С уважением, Владимир Высоцкий

Я обращаюсь к вам, ибо в последнее время для меня и моей творческой работы сложилась неблагоприятная ситуация. Я имею в виду мои песни, а не работу в театре и кинематографе. К песням своим я отношусь так же серьезно и ответственно, как и к своей работе в театре и кино. Любое творчество, а тем более песенное, требует аудитории — а ее-то я сейчас фактически лишен. Такая ситуация создалась в результате некоторых выступлений в печати. Например, газета «Советская Россия» опубликовала статью «О чем поет Высоцкий?», по поводу которой я обращался в отдел пропаганды ЦК КПСС, так как в статье имелись грубые ошибки, цитировались песни, мною ненаписанные, — и на них-то в основном строились обвинения в мой адрес, будто я «пою с чужого голоса».

Москва, 9 июня 1969 г.»

После моего обращения в ЦК КПСС и беседы с товарищем Яковлевым [24] , который выразил уверенность в том, что я напишу еще много хороших и нужных песен и принесу пользу этими песнями, в «Литературной газете» появилась небольшая заметка [25] , осуждавшая тон статьи в «Советской России». Я продолжал работать, мной написано много песен к кинофильмам и спектаклям, но всякий раз эти песни проходили с большим трудом, — и отнюдь не потому, что редакторов смущало содержание или художественная сторона этих песен, а просто потому, что их автором являлся я. Такое отношение ко мне сложилось не только в результате статей, но и в значительной мере оттого, что большое распространение получили некоторые мои произведения, написанные мной 8—10 лет назад. На магнитофонных лентах в сотнях и тысячах экземплярах расходились и продолжают расходиться песни, о которых я сказал выше.

Свои ранние песни я исполнял в очень узком кругу и рассматривал их как поиски жанра и упрощенной формы. Их широкое распространение не соответствовало моим творческим задачам. Это были мои «лабораторные опыты». К сожалению, некоторые люди использовали их в каких-то неизвестных мне целях, и, более того, до сих пор фабрикуются фальшивки и подделки «под Высоцкого». Мне довелось самому слышать эти подделки, сляпанные на крайне низком художественном уровне, убогие по содержанию и примитивные по форме, — «лишь бы хриплым голосом». Я категорически отказываюсь от участия в этих опусах. Мои ранние песни в течение последних лет не исполнялись мною даже в узком кругу. Поэтому я решил ознакомить вас с моим теперешним репертуаром. Это песни, написанные мной в последние годы. Часть из них исполнялась в кинофильмах и спектаклях, другие не исполнялись нигде, ибо у меня нет возможности выступать перед широкой аудиторией.

Я получаю большое количество писем от граждан различных возрастов и профессий, от рабочих, солдат, интеллигентов, моряков и даже от пенсионеров. Все эти люди спрашивают меня, где можно услышать мои песни, о моих творческих планах и о том, где можно было бы услышать мои песни в авторском исполнении. Писем этих очень много, — и это позволяет мне думать, что мои песни нужны людям, что они приносят им радость. Но, к сожалению, я почти никогда не могу ответить моим корреспондентам. Я даже не могу писать им, что мне запрещено петь, потому что никто официально не запрещал мне петь, ибо никто и не разрешал. Вокруг меня образовался вакуум, и хотя есть доля справедливости в упреках, адресовавшихся мне, но тем не менее песни последних лет являются новым этапом в моем творчестве, с которым я и хотел бы ознакомить вас.

Если у вас, по ознакомлению, возникнут какие-либо вопросы, пожелания, замечания, я был бы рад встретиться вами лично.

Выступления Владимира Высоцкого, по-прежнему неофициальные, возобновились лишь к концу 1971 г., когда статьи подзабылись, а в Театре на Таганке прошла премьера «Гамлета» с Высоцким в главной роли. Однако нападки на певца и автора столь популярных в народе песен продолжались.

30 марта 1973 г. в газете «Советская культура» вышла небольшая заметка новокузнецкого журналиста М. Шлифера «Частным порядком» и в сопровождение пространного комментария — интервью сотрудника Росконцерта С. Стратулата (имя корреспондента, который взял его, нам осталось неизвестно):

«Приезд популярного артиста театра и кино, автора и исполнителя песен Владимира Высоцкого вызвал живейший интерес у жителей Новокузнецка. Билеты на его концерты в городском театре многие добывали с трудом. У кассы царил ажиотаж.

Мне удалось побывать на одном из первых концертов Владимира Высоцкого в Новокузнецке. Рассказы артиста о спектаклях столичного Театра на Таганке, о съемках в кино были интересными по форме и весьма артистичными. И песни он исполнял в своей, очень своеобразной манере, которую сразу отличишь от любой другой. Артист сам заявил зрителям, что не обладает вокальными данными. Да и аудитория в этом легко убедилась: поет он «с хрипотцой», тусклым голосом, но, безусловно, с душой.

Правда, по своим литературным качествам его песни не равноценны. Но речь сейчас не об этом. Едва ли не на второй день пребывания Владимира Высоцкого в Новокузнецке, публика стала высказывать и недоумение и возмущение. В. Высоцкий давал по пять концертов в день! Подумайте только: пять концертов. Обычно концерт длится час сорок минут (иногда час пятьдесят минут). Помножьте на пять. Девять часов на сцене — это немыслимая, невозможная норма! Высоцкий ведет весь концерт один перед тысячью зрителей, и, конечно же, от него требуется полная отдача физической и духовной энергии. Даже богатырю, Илье Муромцу от искусства, непосильна такая нагрузка!

М. Шлифер, журналист.

Новокузнецк, Кемеровская область.

Получив письмо Шлифера, мы связались по телефону с сотрудником Росконцерта Стратулатом, чтобы проверить факты.

— Возможно ли подобное?

— Да, артист Высоцкий за четыре дня дал в Новокузнецке шестнадцать концертов.

— Но существует приказ Министерства культуры СССР, запрещающий несколько концертов в день. Как могло получиться, что артист работал в городе с такой непомерной нагрузкой? Кто организовывал гастроли?

— Они шли, как говорится, «частным» порядком, помимо Росконцерта, по личной договоренности с директором местного театра Барацем и согласия областного управления культуры. Решили заработать на популярности артиста. Мы узнали обо всей этой «операции» лишь из возмущенных писем, пришедших из Новокузнецка.

— Значит, директор театра, нарушив все законы и положения, предложил исполнителю заключить «коммерческую» сделку, а артист, нарушив всякие этические нормы, дал на это согласие, заведомо зная, что идет на халтуру. Кстати, разве Высоцкий фигурирует в списке вокалистов, пользующихся правом на сольные программы?

— Нет, и в этом смысле все приказы были обойдены.

Директор Росконцерта Юровский дополнил Стратулата:

— Программа концертов никем не была принята и утверждена. Наши телеграммы в управление культуры Новокузнецка с требованием прекратить незаконную предпринимательскую деятельность остались без ответа».

После этих нападок в «Советской культуре» Владимир Высоцкий вновь должен был оправдываться, отстаивать свою честь. В стихотворении «Я бодрствую, но вещий сон мне снится» (1973) есть строки, в которых отразилась вся нелепость нападок, которые он мучительно переживал, вся внутренняя боль человека, лишенного права ответить, защитить себя:

Высоцкий направляет в Министерство культуры РСФСР следующее письмо министру П. Н. Демичеву:

«Уважаемый Петр Нилович!

В. Высоцкий»

В последнее время я стал объектом недружелюбного внимания прессы и Министерства культуры РСФСР.

Девять лет я не могу пробиться к узаконеному официальному общению со слушателями моих песен. Все мои попытки решить это на уровне концертных организаций и Министерств культуры ни к чему не привели. Поэтому я обращаюсь к Вам, дело касается судьбы моего творчества, а значит, и моей судьбы.

Вы, вероятно знаете, что в стране проще отыскать магнитофон, на котором звучат мои песни, чем тот, на котором их нет. Девять лет я прошу об одном: дать мне возможность живого общения со зрителем, отобрать песни для концерта, согласовать программу.

Почему я поставлен в положение, при котором мое граждански ответственное творчество поставлено в род самодеятельности? Я отвечаю за свое творчество перед страной, которая поет и слушает мои песни, несмотря на то, что их не пропагандируют ни радио, ни телевидение, ни концертные организации. Но я вижу, как одна недальновидная неосторожность работников культуры, обязанных непосредственно решать эти вопросы, прерывает все мои попытки к творческой работе в традиционных рамках исполнительской деятельности. Этим невольно провоцируется выброс большой порции магнитофонных подделок под меня, к тому же песни мои в конечном счете жизнеутверждающи и мне претит роль «мученика», эдакого «гонимого поэта», которую мне навязывают. Я отдаю себе отчет, что мое творчество достаточно непривычно, но так же трезво понимаю, что могу быть полезным инструментом в пропаганде идей, не только приемлемых, но и жизненно необходимых нашему обществу. Есть миллионы зрителей и слушателей, с которыми, убежден, я могу найти контакт именно в своем жанре авторской песни, которым почти не занимаются другие художники.

Вот почему, получив впервые за несколько лет официальное предложение выступить перед трудящимися Кузбасса, я принял это предложение с радостью и могу сказать, что выложился на выступлениях без остатка. Концерты прошли с успехом. Рабочие в конце выступлений подарили мне специально отлитую из стали медаль в благодарность, партийные и советские руководители области благодарили меня за выступления, звали приехать вновь. Радостный вернулся в Москву, ибо в последнее время у меня была надежда, что моя деятельность будет наконец введена в официальное русло.

И вот незаслуженный плевок в лицо, оскорбительный комментарий к письму журналиста, организованный А. В. Романовым [26] в газете «Советская культура», который может послужить сигналом к кампании против меня, как это уже бывало раньше.

В Городке космонавтов, в студенческих общежитиях, в Академ(городке) и в любом рабочем поселке Советского Союза звучат мои песни. Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность. Странно, что об этом забочусь я один. Это не простая проблема, но верно ли решать ее, пытаясь заткнуть мне рот или придумывая для меня публичные унижения?

Я хочу только одного — быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить в согласии с идеями, которые организуют наше общество.

А то, что я не похож на других, в этом и есть, быть может, часть проблемы, требующей внимания и участия руководства.

Ваша помощь даст мне возможность приносить значительно больше пользы нашему обществу.

Владимир Высоцкий хотел только одного — «быть поэтом и артистом для народа», который любил. Он опередил время. Сейчас, кажутся нелепыми замечания о «незаконной предпринимательской деятельности» певца и Новокузнецкого театра. Была ли в конце 70-х в СССР законная предпринимательская деятельность?.. Ведь все, что в то время официально не разрешено партийными органами, не одобрено — попадало под запрет. Труппа Новокузнецкого театра несколько месяцев не получала зарплату; чтобы выполнить план и выплатить деньги артистам, дирекция организовала концерты Высоцкого. «Надо зарабатывать, — говорил он артистам Театра на Таганке, — пока есть имя и силы, пока ты интересен. Лечу в Новокузнецк на 3 дня — 19 выступлений.

Как я выдержу? У них горит театр. Ушли три ведущих артиста, театр встал на репетиционный период…» Владимир Высоцкий летел туда, где его ждали. Конечно, за свои полуофициальные концерты он получал большие, по тем временам, деньги — но надо помнить, что это была плата за его труд, а не за политическое пустословие у кормушек власти.

В редакционном отклике «Советской культуры» на опубликованный материал сообщалось, что изложенные в заметке «факты полностью подтвердились», директор Новокузнецкого театра и начальник областного управления культуры наказаны, а «в целях улучшения концертного обслуживания трудящихся области разработан план мероприятий». Никто не счел нужным извиниться перед артистом Театра на Таганке, выступившим по приглашению в Новокузнецке и помогшим решить проблемы местного театра:

Единственным положительным моментом для Владимира Высоцкого было то, что после обращения к П. Н. Демичеву решением Главного управления культуры исполкома Моссовета от 3 августа 1973 г. ему присвоили, как «артисту разговорного жанра», первую категорию с разовой филармонической ставкой 11 руб. 50 коп. Позже, в 1978 г. Министерство культуры повысило эту нищенскую ставку до 19 рублей, присвоив Владимиру Высоцкому высшую категорию вокалиста-солиста эстрады. До конца жизни он так ни разу не добился официального сольного концерта, его не показывало телевидение, ни разу ни одно, даже самое короткое, сообщение о нем положительного характера (Л. Гурзо. «Еще не близко высота». 1979. 2 июня) не прошло, чтобы не вызвать недовольства властей. Владимир Высоцкий был очень сильным человеком и не позволял кому-то безнаказанно его унижать, но он очень тяжело переживал недобрую возню вокруг его имени. «Были у меня довольно сложные моменты с песнями…, — говорил он на съемках передачи о нем итальянским телевидением — когда я еще не работал для кино. И, в общем, официально, они не звучали ни в театре, ни в кино. Были некоторые критические статьи, в непозволительном тоне несколько лет тому назад, где говорилось: вот о чем поет Высоцкий. Там было много несправедливого. Обвинения мне строились даже не на моих песнях. Предъявлялись претензии, но статья была написана в таком тоне, что у меня был какой-то момент отчаяния, в том что я… Вы знаете, я сейчас не очень помню, это было очень давно. Самое главное, что тон был непозволительный, неуважительный. Говорилось, что это совершенно никому не нужно, что это только мешает и вредит…

Песни как часть искусства… Они просто призваны делать человека лучше. Не то, чтобы его облагораживать, но хотя бы что бы он начал думать. Если даже что-то очень резко сказано, это заставляет человека задумываться и начать самостоятельно мыслить. Все равно песни свою работу выполнили.

Поэтому я никогда не стесняюсь петь даже острые песни…»

А в другом выступлении на одном из концертов Высоцкий, заканчивая его, горько сказал:

«…Всегда находятся люди в зале, которые приходят с какими-то странными целями, провокационными или еще какими-то — в семье не без урода.

Вот я работаю весь вечер на полной отдаче: сейчас за кулисами я выжму свитер и вы увидите, что это значит, когда работаешь, а не халтуришь. Идет разговор, который требует полной сосредоточенности. А кто-то один — либо с похмелья, либо еще с какими-то соображениями: кто с самого начала пришел, чтобы что-нибудь «эдакое» сделать — обязательно куда-нибудь напишет. И эту писанину где-то там будут разбирать, она найдет ход, будет двигаться и так далее. Это часто так бывает, такая происходит несправедливость: один написал, а полторы тысячи, которым понравилось и они просто ушли домой все оценив, с благодарностью в душе, никуда не напишут. Вот в чем дело…»

Работая в Театре на Таганке, Владимир Высоцкий расширил тематику своего творчества, стал писать много песен для театральных спектаклей, кино, на самые различные сюжеты: о войне и спорте, сказочные, лирические, философского содержания — о летчиках и моряках, колхозниках и ученых, военных, инженерах, людях разных социальных слоев, а порой и эпох. К созданию песен Владимир Высоцкий относился как к очень серьезному занятию, оно было для него не просто увлечением, а профессиональным, тяжелым трудом: «Если на две чаши весов бросить мою работу: на одну театр, кино, телевидение, мои выступления, — говорил Высоцкий, — а на другую — только работу над песнями, то, я вас уверяю, песня перевесит!.. Я вам должен сказать, что песня для меня — никакое не хобби, нет! У меня хобби — театр. (И, вообще, самая лучшая профессия — это хорошо оплачиваемое хобби.) Когда пишешь, песня все время живет с тобой, вертится в голове, никогда не покидает…»

Над каждой песней Владимир Высоцкий работал очень подолгу. По его словам, сначала он подбирал ритм для стихов, для строки, а затем под этот, звучащий в голове, ритм придумывался весь текст. Высоцкий аккуратно заносил его в тетрадь и продолжал править. Если правки становилось много, текст переписывался несколько раз. Сам он очень образно говорил о моменте рождения песен: «У каждого человека бывает болдинская осень — приливы и отливы, как в любви, так и в поэзии. Иногда вдруг пишется, а иногда по нескольку месяцев — просто невозможно — ни одной строчки, ни одной мелодии интересной не приходит.

Вот сажусь за письменный стол с магнитофончиком и гитарой и ищу строчку. Сидишь ночью, работаешь, подманиваешь вдохновение. Кто-то спускается… пошепчет тебе чего-то такое в ухо или напрямую в мозги — записал строчку, вымучиваешь дальше. Творчество — это такая таинственная вещь, что-то вертится где-то там, в подсознании, может быть, это и вызывает разные ассоциации. И если получается удачно, тогда песня попадает к вам сразу в душу и западает в нее.

Потом песня все время живет с тобой, не дает тебе покоя, вымучивает тебя, выжимает, как белье, — иногда она мучает тебя месяца по два. Когда я писал «Охоту на волков», мне ночью снился этот припев. Я не знал еще, что я буду писать, была только строчка: «Идет охота на волков, идет охота…». Через два месяца — это было в Сибири, в селе Выезжий Лог, мы снимали там картину «Хозяин тайги» — я сидел в пустом доме под гигантской лампочкой, свечей на пятьсот, у какого-то фотографа мы ее достали. Золотухин спал выпимши, потому что был праздник. Я сел за белый лист и думаю: что я буду писать? В это время встал Золотухин и сказал мне: «Не сиди под светом, тебя застрелят!» Я спрашиваю: «С чего ты взял, Валерий?» «Мне Паустовский сказал, что в Лермонтова стрелял пьяный прапорщик», — и уснул.

Я ВСЕ понял и потом, на следующий день, спрашиваю: «А почему это вдруг тебе сказал Паустовский?..» Он говорит: «Ну, я имел в виду, что «как нам говорил Паустовский…» На самом деле, я тебе честно признаюсь, мне ребятишки вчера принесли из дворов медовухи, и я им за это разрешил залечь в кювете и на тебя смотреть».

Вот так, значит, под дулами глаз я написал эту песню, которая называется “Охота на волков”».

Многие из наших читателей, конечно, знают эту песню В. Высоцкого и восхищены его исполнением. Художник Михаил Шемякин вспоминает о своем заочном знакомстве с Владимиром Высоцким: «Я прослушал несколько песен Володи, и прежде всего меня потрясла «Охота на волков». Одной этой песни было достаточно для меня, чтобы понять: Володя — гений! В этой песне было сочетание всего… Как говорят художники: есть композиция, рисунок, ритм, цвет, — перед тобой шедевр. То же самое в этой песне — ни единой фальшивой интонации… Все было, как говорили древние греки, в классической соразмерности. Полная гармония, да еще плюс к этому — на высоченном духовном подъеме! Это гениальное произведение, а гениальные произведения никогда не создают мелкие люди», — и нам остается только согласиться с этим мнением.

Как наши читатели, наверное, убедились, Владимир Семенович Высоцкий был удивительным рассказчиком, он живо рисовал интереснейшие истории не только перед друзьями, но и перед более широкой аудиторией. На концертах-встречах народ смеялся не только от комических песен-диалогов Высоцкого, но и от его таких свойских родных шуточек и баек, близких русскому характеру и духу.

Там же в Сибири, во время съемок фильма В. Назарова «Хозяин тайги» была написана еще дна потрясающая песня «Банька по-белому». Произошло это летом 1968 г. в селе Выезжий Лог Красноярского края. На время съемок фильма Владимир Высоцкий и Валерий Золотухин поселились в старой сибирской избе, оставленной для продажи. Здесь артисты жили по-спартански: у них было две раскладушки, кое-какая деревенская утварь, яркая стовольтовая лампочка под потолком и окна без занавесок. В фильме Золотухин играл милиционера, а Высоцкий — преступника, и так как первый, вживаясь в роль, почти не снимал милицейской формы, а второй на людях «отрабатывал» повадки настоящего бандита, то жители села долго принимали Золотухина за конвоира Высоцкого.

Валерий Сергеевич Золотухин позже писал в своем дневнике:

«29.06.1969. Недавно мы вспоминали с Высоцким наше «Выезжелогское житье». Ах, черт возьми, как нам там было хорошо. Поняли только сейчас и сердце сжимается. Тогда мы были всем недовольны. Я часто повторял: «Кой черт послал меня на эту галеру?» А теперь… Почему-то в памяти вся обстановка нашей избы — стол, на кем, кажется, всегда стояла самогонка, нарезанное сало… лук, чеснок, хлеб. В подполе стояло молоко. Завтрак наш — хлеб, молоко. Конечно, не всегда стояла самогонка… но помнится, что всегда… В кастрюле — холодные остатки молоденького поросеночка. Как я сейчас жалею, что мало записывал, ленился…»

Обилие продуктов появилось оттого, что Валерий Золотухин, по его признанию, «приторговывал» Владимиром: ребятишки постарше (а с ними и взрослые, самим-то вроде неловко), когда видели, что мы днем дома, приходили и просили меня, как сторожа, «показать им живого Высоцкого вблизи». И я показывал. Вызывал Владимира, шутил, дескать, «выйди, сынку, покажись своему народу…» Раз пришли, другой, третий и повадились — «вблизи поглядеть на живого…» И я вежливо и культурно, часто, разумеется, обманно выманивал Володю на крыльцо… пусть, думаю, народ поглядит, когда еще увидит… А потом думаю (ух, голова!), а чего ради я его за так показываю, когда можно за что-нибудь? Другой раз, когда «ходоки» пришли, я говорю:

— Несите, ребята, молока ему, тогда покажу.

Молока наносили, батюшки!.. Не за один сеанс, конечно. Я стал сливки снимать, сметану организовали… излишки в подполье спускал или коллегам относил, творог быстро отбрасывать научился, чуть было масло сбивать не приноровился, но тут Владимир Семенович пресек мое хозяйское усердие.

— Кончай, говорит, Золотухин молочную ферму тут разводить. Заставил весь дом горшками, не пройдешь… Куца нам столько? Вези на базар в выходной день».

Днем шли съемки фильма, а вечером и по ночам Владимир Высоцкий писал, мешая ярким светом Валерию: «Напишет, — вспоминает тот, — какую-нибудь хорошую строчку и меня растолкает: «Вот послушай…» Ну, а удачных строк, вы сами понимаете, было не мало… И вот он меня однажды разбудил… и все спрашивает, чем отличается баня по-белому, от бани по-черному. Ну, я ему рассказал. Баня по-черному — это когда каменка внутри, дым весь идет внутрь. Он меня однажды разбудил ночью и спросил: «Как место называется, где парятся? Полок?» Я говорю: «Полок». Говорит: «Спи, спи». Потом, на другую ночь он меня опять растолкал, и в этом вот доме, пустом, брошенном, ночью стоит он, истошный, с гитарой и поет»:

В то время Владимир Высоцкий не был любителем бани: прикипел он к ней гораздо позже — и только настоящий поэт мог, попарившись пару раз в сибирской баньке, создать такое глубокое, истинно народное произведение.

Другой друг и режиссер Владимира Высоцкого — Станислав Говорухин вспоминает о своей поездке в августе 1968 г. в Выезжий Лог: «Глубокой ночью вхожу в село… Бужу всех собак, с трудом нахожу нужный мне дом. Стучу… Открыл мне Золотухин… В доме темно, ни керосиновой лампы, ни свечки, электричество отключили в одиннадцать вечера. Мы обнялись в темноте, Володя первым делом сказал…

Что может сказать разбуженный среди ночи человек, которому в шесть утра вставать на работу? Каждый, наверное, свое. Но я точно знаю теперь, что скажет истинный поэт.

— Какую я песню написал! — сказал Высоцкий.

Валерий протянул ему гитару, я еще рюкзака не снял, а они уже сели рядышком на лавку и запели в два голоса «Баньку». Никогда больше не доводилось мне слышать такого проникновенного исполнения».

Создавая, а затем исполняя любую песню, Высоцкий входил в нее не только как автор текста, певец, но и как актер: обрабатывал интонации, движения мыслей, душевные переживания героя или героев, и звучала она, песня, так, что надолго западала в душу слушателя. Владимир Высоцкий никогда не исполнял свои произведения вполсилы. Он выкладывался полностью. Магнетический накал его хрипловатого голоса, в котором столько «гибельного восторга», искренности, притягивает к себе. Особенно удивительны в этом отношении его песни, где тесно переплетаются темы жизни и смерти, в частности необыкновенно достоверными являются песни Владимира Высоцкого о войне.

Один из философов сказал: «Народ, который не помнит своего прошлого, обречен вновь его пережить». На своих выступлениях Высоцкий, не раз отвечая на вопрос, что заставляет его, не участвовавшего в Великой Отечественной войне, писать о ней, в числе причин называл именно эту:

«…Почему я так часто обращаюсь к военной теме, как будто бы все писать перестали, а я все, значит, долблю в одно место? Это не совсем так. Во-первых, нельзя забывать. Война всегда будет нас волновать — это такая великая беда… и это никогда не будет забываться, и всегда к этому будут возвращаться все, кто в какой-то степени владеет пером.

Во-вторых, у меня военная семья… есть и погибшие, и большие потери, и те, кого догнали старые раны, кто погиб от них. Отец у меня — военный связист, прошел всю войну. Он воевал в танковой армии Лелюшенко и в конце войны командовал связью армии. Мой дядя (в 78-м году его не стало) всю войну был в непосредственном соприкосновении с врагом, у него к 1943 г. были три боевых Красных Знамени, то есть он очень достойно вел себя во время войны. У нашей семьи было много друзей военных, я в детстве часами слушал их рассказы и разговоры, многое из этого я в своих песнях использовал.

В-третьих, мы — дети военных лет, и для нас вообще это никогда не забудется. Один человек метко заметил, что мы «довоевываем в своих песнях». У всех у нас совесть болит из-за того, что мы не приняли в этом участия. Я вот отдаю дань этому времени своими песнями…

И самое главное, я считаю, что во время войны просто есть больше возможности, больше пространства для раскрытия человека — ярче он раскрывается. Тут уж не соврешь, люди на войне всегда на грани, за секунду или полшага от смерти. Люди чисты, и поэтому про них всегда интересно писать. Я вообще стараюсь для своих песен выбирать людей, которые каждую следующую минуту могут заглянуть в лицо смерти, у которых что-то сломалось, произошло — в общем, короче говоря, людей, которые «вдоль обрыва, по-над пропастью» или кричат «Спасите наши души!», но выкрикивают это как бы на последнем выдохе. И я их часто нахожу в тех временах. Мне кажется, просто их тогда было больше, ситуации были крайние. Тогда была возможность чаще проявлять эти качества: надежность, дружбу в прямом смысле слова, когда тебе друг прикрывает спину…

Это не песни-ретроспекции: они написаны человеком, который войну не прошел. Это песни-ассоциации. Если вы в них вдумаетесь и вслушаетесь, то увидите, что их можно петь и теперь: просто взяты персонажи и ситуации из тех времен, но все это могло произойти и сегодня. И написаны они на военном материале, с прикидкой на прошлое, но вовсе не обязательно, что разговор в них идет только о войне.

Самые первые мои военные вещи были написаны для кинокартины «Я родом из детства». С тех пор я написал для кино несколько десятков песен о войне, вышло несколько пластинок с песнями из этих картин — у них была длинная судьба и тернистый путь.

Мой дядя очень много рассказывал мне о войне. Вот одна из историй. Однажды батальон держал оборону в плавнях и у него были открыты фланги. Из-за паники они об этом сообщили открытым текстом, немцы перехватили и начали их давить. Командир батальона дал команду к отходу, а кончилась эта история печально. Несмотря на то, что командир батальона был человек заслуженный, награжденный и так далее, было принято решение его расстрелять: очень острая ситуация была!

Но приказ не был приведен в исполнение, потому что начался сильный обстрел, они отошли, потеряли много людей. Этот человек сейчас жив, он в высоких чинах, он друг моего дяди. И когда я сделал песню по этому поводу, то, ничего ему не говоря, однажды ему ее спел. И он сказал: «Да, это было. Точно. Было, было, было…». И эту песню «Тот, который не стрелял» я посвятил этому другу нашей семьи.

Я еще раз хочу повторить, что мои военные песни все равно имеют современную подоплеку…»

Песни Владимира Высоцкого о войне зазвучали в то время, когда в советской литературе появились на эту тему «настоящие», по выражению В. Быкова, прозаические произведения Астафьева, Адамовича, Богомолова, Б. Васильева и других «шестидесятников». Творческая интуиция Высоцкого позволила ему написать о войне, о которой он знал понаслышке, столь же «настоящие», правдивые стихи и песни. Но надо отметить, что его подход к военной теме был достаточно своеобразен. Его песням не свойственна торжественная публицистичность, они скорее близки поэме А. Твардовского о Василии Теркине, в них быт, повседневность суровых военных будней. Голос Владимира Высоцкого звучит как крик, это мучительный порыв рассказать о боли, изведанной теми, кто вступил в схватку со смертью. Его герои — это мы с вами. Все, что с ними происходит, утверждает автор, может произойти с каждым из нас.

Пронзительна сюжетно-бытовая песня Высоцкого «Случай в ресторане». Идет диалог между героем и одиноко сидящим у столика капитаном. И в этом разговоре между пьяным, шумящим, обвиняющим ветераном и тем, кто «жизнь прожигает» в ресторане, столько русского, столько щемящего одиночества, непонятости и боли, оттого, что все в жизни складывается не так, как хотели те, кто воевал. В других вещах Владимира Высоцкого о войне часто всплывает тема вины оставшихся в живых перед погибшими:

Цикл песен Владимира Высоцкого о войне отличается от других его произведений еще и тем, что здесь нет ни юмора, ни присущей большинству его стихов и текстов иронии — все очень торжественно и серьезно: память о павших в Великой Отечественной войне священна.

Как уже не раз подчеркивалось, Владимир Высоцкий был удивительный рассказчик, он всегда чувствовал настроение аудитории, чередовал в своих выступлениях серьезные и шуточные песни. Обычно, начиная петь веселые песни, он говорил: «Пришла пора нам с вами улыбнуться!»

То же самое за ним повторяем и мы. Подметить смешное и рассказать об этом было одним из умений Высоцкого. Его многочисленные друзья и знакомые вспоминают массу розыгрышей и рассказов, которые создавал Владимир Семенович. Вот некоторые из них:

«Из раннего. Сад «Эрмитаж». К нему подходят Высоцкий, Акимов, Свидерский и еще кто-нибудь из школьной компании. Вокруг много людей. Высоцкий, как заводила всего, командует:

— Так, внимание, приготовились… Пять шагов проходим и присели…

Через пять шагов все приседают и идут на корточках.

— Не смеяться! Спокойно. Так, встали! Повернулись друг к другу…

Компания делится на пары, которые, лицом друг к другу, разворачиваются и идут назад.

— Через три шага прыгаем!..»

Эти походы на четвереньках, с совершенно серьезными лицами, вызывали всегда смех и улыбку у прохожих.

Или в метро, когда Владимир Высоцкий был мало кому известен, он разыгрывал из себя умалишенного. Смотрел в окно и махал руками, словно в поезде кого-то узнавал. Люди отодвигались от него, как от больного. А подъезжая к нужной станции, говорил друзьям нормальным голосом: «Все, ребята, пошли!»

Позже, когда Высоцкий был уже актером Театра на Таганке и популярным исполнителем песен, его маски-образы стали разнообразнее, придумывал он их мгновенно, согласно ситуации: был и «грузчиком», и «приезжим», и «жадным евреем»… Многие из этих образов перерождались в героев песен. Обычно рассказы Владимира Высоцкого имели под собой реальную основу, но творец в нем, как правило, побеждал наблюдателя и в этих историях не могло быть протокольной точности, присутствовал вымысел. Высоцкий придавал своим героям одну-две характерные черты и они приобретали зримость, становились яркими и запоминающимися. На способность Высоцкого копировать голоса, интонации других людей, покупались даже хорошо знавшие его люди. Вспоминает Олег Николаевич Халимов:

«… Наш приятель собирал старинные часы и для пополнения коллекции дал объявление в «Вечерку». Володя берет объявление, набирает номер и нудным старческим голосом начинает: «Я тут… прочел ваше… объявление… У меня где-то валяются старинные часы… — и назвал часы работы известного французского мастера. — Они, правда, не идут, надо будет их смазать. Я вам потом позвоню…» И бросил трубку. Наш приятель в трансе: такие часы не каждый музей имеет. Заполучить их — мечта любого коллекционера. «Смазать!.. Он же их сломает!..» Приятель не спит целую ночь.

На следующий день опять звонок. «Это я — Михаил Немович. Вы мне скажите, пожалуйста, что у вас за коллекция…» Тот перечисляет. «Нет, мне кажется, что вы не очень серьезный коллекционер». И снова бросает трубку. Приятель перестал не только спать, но и есть… Дело серьезное. Володя набирает номер: «Да, вы не волнуйтесь. Часы у меня не совсем настольные — скорее, они настенные… А еще точнее башенные…», — и уже своим голосом: «Леша, они висят на Спасской башне, сходи посмотри».

На концертах-выступлениях Владимир Высоцкий перед тем, как спеть ту или иную песню, обычно рассказывал предысторию ее появления, и в этих комментариях было много шуток и юмора.

«Высоцкий: Вот, все-таки вас нельзя баловать шуточными песнями. Вы сразу так. А как серьезная песня — сразу трудно воспринимается. Правда? Я заметил давно по реакции в зрительном зале, что когда поешь серьезные вещи, говорят: «Ладно!.. Вот он сейчас такое споет!!!» Нет, «Ах, в Ростове-на-Дону» я не буду петь. Я пою только то, что я пишу, потому такого — такого никто не может.

Я обратил внимание, что на серьезных песнях стоит подумать, вместо того чтобы… прореагировать. Это правильно.

Послушайте еще шутку — называется «Посещение Музы, или песенка плагиатора». Вы знаете, плагиаторы — это такие люди, которые присваивают себе чужие произведения. И был такой случай: в журнале «Октябрь» один поэт Василий Журавлев напечатал стихи, которые, как потом выяснилось, принадлежали Анне Ахматовой. Его спросили: «Вася, ты зачем это сделал?» А он говорит: «Я вот как-то не знаю, они, — говорит, — как-то сами просочились». А потом говорит: «Подумаешь, какое дело! Делов на копейку! Пусть она мои хоть два возьмет — мне не жалко». Вот такой человек.

… Многие песни сделаны в шуточной, комедийной, ироничной форме. И я вам хочу показать сейчас шуточную песню «Песенка о переселении душ». Обычно на выступлениях своих я рассказываю о том, что, как считают индусы, мы умираем, и после смерти душа наша переселяется в животных, в предметы, в растения, в насекомых, в камни… Кому повезет — в людей, кому очень повезет — в хороших. В общем, кто куда сможет, тот туда и переселяется. Кто чего стоит, вернее.

Спасибо. Вы знаете, вот иногда напишешь песню и вдруг видишь: ну что же, я песню написал, а сам веду себя несоответственно. Вот я, например, после того, как написал эту песню, стал приглядываться совсем по-другому к собакам, к псам, думаю: «А вдруг это какой-то бродячий музыкант раньше был?» Или там кошек каких-нибудь увидишь, думаешь: «Это какие-то дамы определенные были раньше…». Ну, вот тоже, значит, с ними ведешь себя по-другому. Короче говоря, все эти песни воспитывают любовь к животным, я надеюсь.

Я возьму сегодня географический уклон, и мы сейчас с вами поедем южнее, в Африку. Песня называется «Песенка ни про что, или Что случилось в Африке?» Это детская народная песня, под нее хорошо маршировать в детских садах и санаториях. Она в маршевом ритме написана. Это если я пою ее для детей, а если для взрослых, то она называется «О смешанных браках»:

Спасибо. Я этому попугаю потом написал биографию. И вот у меня в детской пластинке «Алиса в стране чудес», где написано двадцать шесть или двадцать семь музыкальных номеров и песен, есть история попугая, который рассказывает, как он дошел до такой жизни, как он плавал, пиратом был… Там я за попугая пою сам. И это в принципе снимает вопрос, был ли я тем, от имени которого пою. Попугаем я не был. Ни в прямом, ни в переносном смысле…

Теперь я хочу спеть вам песню, которая, может быть, тоже с географическим уклоном… Сначала опять предисловие небольшое. Последнее время очень много разговоров о различных чудесах, которые существуют вокруг нас. Это, конечно, летающие тарелки, которые многие видели, а некоторые в них даже летали. Один господин сказал, что он там пару лет провел и был на Венере — господин Ад омский…

Это, конечно, чудовище лох-несское. И вы знаете, что у нас ведь тоже в одном из озер, где-то в Якутии, было такое чудовище, и человек девять защитили кандидатские, человек шесть — докторские, — как это в пресной воде могла оказаться касатка, да еще живет там. Выяснилось, что это один человек, которому не дали защититься, поселился там, и, как только приезжала экспедиция, он выезжал на резиновой лодке, вот так ставил весло… Это чистую правду я вам рассказываю, он морочил голову всем желающим защититься в течение нескольких лет. И правда, были диссертации по этому поводу, с очень важными догадками, даже — где располагалось море, куда оно отступило. Считали, что там море было. Потому что как иначе туда касатка попала, — что, ее принес кто-нибудь, что ли? Ну, вот, оказалось, что это не касатка — это была резиновая лодка надувная, с веслом. Этот человек жив до сих пор, здравствует. Он прислал письмо в академию по поводу того, что он всех мистифицировал. Ну, в общем, диссертации в силе.

И, конечно, из чудес — Бермудский треугольник, в котором вот уже не один десяток лет исчезают самолеты и корабли и никто не знает как. Потому что если находят там очевидцев, то они уже все «сдвинутые» и кандидаты в «желтый дом», как, впрочем и мы с вами тоже, если будем так сильно увлекаться этими самыми необъяснимыми загадками.

Вот «Письмо в редакцию телевизионной передачи «Очевидное — невероятное» из сумасшедшего дома»:

Никита Владимирович Высоцкий, директор дома-музея В. Высоцкого в интервью С. Бирюкову («Труд». 24 января 1998 года) вспоминает:

«…В отце самом ведь была бездна юмора. Я помню его концерты последних лет, почти в каждом из них он пел песню «Дорогая передача («Письмо в редакцию из сумасшедшего дома») — к середине песни публика сползала под кресла, люди стонали: хватит, уже невозможно смеяться, больно, все обрывается внутри…»

«В картине «Ветер надежды», — продолжает рассказ о своем творчестве Владимир Высоцкий, — было несколько моих песен, несколько очень серьезных песен, но была и шуточная, комедийная, которую во время отдыха пели молодые моряки, собравшись под вечер на баке. Это «Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука?» Кук — мореплаватель известный, он открыл Новую Зеландию, массу островов… И, по свидетельству современников, очевидцев и историков, к нему аборигены-дикари относились прилично. Вообще, любили его, даже, говорят, они плакали, когда узнали, что он погиб. Но все-таки съели. Вот — любили и съели. Это бывает: что любят, то и съедят, поэтому ничего нового я вам не расскажу. Хотя, если интересуетесь… Когда я был в Полинезии, на Таити, я спрашивал у смотрителя музея, почему у них был так развит каннибализм, который процветал до последнего времени… Теперь запрещено есть друг дружку, а раньше можно было совершенно безопасно.

Поймаешь, съешь и пойдешь. До этого времени их особенно не наказывали, ну, разве, как за мелкую провинность. И смотритель сказал мне: «В общем, это вопрос питания. Нет мяса в стране — мы воюем, настреляем, сколько надо, потом остановимся». Потом спросил: — У вас тоже была огромная война? — я говорю:

— Да, была.

— Сколько погибло?

— Миллионов тридцать.

— И всех съели? — Я говорю: — Нет.

— А зачем тогда воевали?

Во-вторых, он рассказывал, что у них есть такие поверья. Если, например, съесть печень врага, который храбро бился с тобой, то к тебе перейдет вся его храбрость. Если хочешь быть таким же приличным и хорошим человеком, как твой друг, надо съесть его сердце. Чтобы лучше бегать, надо обглодать коленную чашечку, или, чтобы лучше стрелять, надо глаз высосать у кого-нибудь. В общем, разные части тела — масса вариантов. Короче говоря, чтобы стать лучше, надо съесть пару хороших людей. Так и у нас довольно часто происходит, верно ведь?

И спортивные достижения можно повышать таким образом. Я предложил это знакомым тренерам в Москве, а мне говорят: «Что ты, мы товарищей по команде «едим» одного за другим, но результаты не растут!»

Спасибо. Вы извините, что я прерываю ваши аплодисменты, просто я всегда краду время у аплодисментов для песен.

Вы знаете, это же поразительно: мне показали ребята, — они записали на многих, многих выступлениях подряд те же самые песни, которые пел я. И я совсем не собираюсь петь по-другому. Я пою или рассказываю, исполняю, как в данный момент хочется. И у меня никогда не получается совпадений. Даже мне кажется иногда, что я попал точно в десятку и так удачно получилось, думаю, я на следующем концерте повторю — и никогда не выходит. Видимо, это настолько живое дело… Я всегда пою по-другому, даже иногда бывает, что на ходу меняешь мелодию, иногда некоторые смешные вещи начинают звучать трагичнее и наоборот…»

Многие считали и считают сейчас, что Владимир Семенович был человеком, не знавшим меры во всем. Но, стремясь развеять этот миф, его близкий друг последних лет, Михаил Шемякин — с которым Высоцкий неоднажды шумно кутил в ресторанах Парижа — говорил в одном из интервью прессе: «Образ Высоцкого в русском сознании складывается, как образ поэта-хулигана — полу-Маяковского, полу-Есенина и еще покруче, а на самом деле — когда Володя пил, петь или говорить он просто не мог… Когда Володя творил — он был трезв. Все его творчество — это творчество одного из трезвейших и самых печальных аналитиков земли русской…» — да, Высоцкий жил полным накалом, расходовал свои силы с буйством и широтой истинно русского человека. Однако во всем, что касалось творчества, литературного и песенного, мера всегда была, был такт. «Голос Высоцкого не был безграничным, — сказал А. Шнитке, — в самом начале кто-то вспоминает: его вокальные данные вообще чрезвычайно скромны. Но этот голос казался безграничным! Казалось, что он может шагнуть еще выше, и еще, и еще. И каждая реализованная высотность — получалась! Она не погибала от невероятной трудности ее взятия, а демонстрировала возможность пойти еще выше. И еще этот голос казался безграничным оттого, что он может шагнуть выше — не ради красивой ноты, но ради смысла…»

Окружавшие Владимира Высоцкого люди единодушно говорят о том, что он очень ценил свою публику, тех, кто приходил послушать его на концерты. Он тщательно выбирал одежду, в которой предполагал выступить перед той или иной аудиторией. К концу жизни у Высоцкого было достаточное количество красивых, дорогих костюмов, но надевал он их крайне редко, никогда не изменяя своему «антибомондному» имиджу. Зрители всегда чувствовали во Владимире Высоцком искренность и готовность к самопожертвованию — что так дорого и близко нашему русскому, национальному духу. «Я был на одном концерте. Этот концерт был как раз в тот день, когда погиб Саша Галич, — вспоминает М. Шемякин, — Володя тогда много выпил.

Никогда не забуду — он пел, а я видел, как ему плохо! Он пел, а у него ужасно опухли руки — и на пальцах надорвалась кожа. Кровь брызгала на гитару, а он продолжал играть и петь. И Володя все-таки довел концерт до конца. Причем блестяще!..»

«Свойскость» певца порой принималась некоторыми за простоватость, стремление изобразить эдакого рубаху-парня, но это было лишь первое, обманчивое впечатление. Фамильярности Высоцкий не терпел и пресекал ее порой жестоко. Вениамин Смехов рассказывает несколько эпизодов из жизни Владимира Семеновича, где проявлялся его взрывной характер:

«…После концерта, склонившись для автографов, вдруг слышу: «Вовка, чё ж ты не спел про Нинку, я ж тебе записку подал! Испугался, пацан?» И — хлопок по плечу. Так — в который раз! — грубо нарушена дистанция, и невоспитанный «братишка» спутал автора с кем-то из его персонажей. Высоцкий меньше секунды тратит на ответ: резкий разворот и удар словом сильнее пощечины — не забудет виновник вовек того урока… Но случай повторится вскоре, и несть числа таким случаям… Однако, повторяю, отвечал потрясающе быстро и точно.

Еще пример. В Вильнюсе в 1974 году, на гастролях театра, помню поездку по городу на Володиной машине. Особый предмет любви и гордости — владение рулем, охота объездить весь свет, не разжимая баранки. Ехать было вроде недолго, поворачивает Володя налево, в переулок, замедляет ход, пропускает группу молодых людей, пропустил, выжал газ, машина птицей послушно развернулась, но в момент нажима на педаль — гулкое эхо в салоне: нелепая шутка — вдарить по багажнику убегающей машины, мол, автособственник… Ж-ж-жик! Ну и реакция! Володя в тот же миг перестроил ручку и задним ходом, со страшным визгом нагнал обидчиков, еще миг — и он выскочил, еще миг — влепил пощечину, припечатал доброе напутствие, еще миг — и он в машине, а еще через миг мы вылезаем у конечной цели… У меня голова идет кругом, а он ухмыляется — успел отойти душой. До сих пор вижу перед глазами финальную картину: немая сцена на тротуаре. Получив на орехи, застыли, открывши рты, храбрецы, пока не исчезли из поля зрения».

Владимир Высоцкий был благодарен слушателям, пришедшим на выступление зрителям за искреннюю любовь и интерес к его творчеству. Он гордился своей известностью. А иногда популярность помогала ему решить многие проблемы. Например, в любую погоду, опаздывая на съемки или спектакль, он мог вылететь в нужное место с друзьями-военными либо достать необходимые лекарства и другое. Порой любовь «народа» доходила до парадоксального и смешного. Поклонницы приходили в Театр на Таганке работать в гардеробе либо костюмерной, чтобы «видеть Высоцкого живьем», дежурили у подъезда его дома, а Эдуард Володарский рассказывал о Владимире Семеновиче такой забавный случай:

«…Он снимался у Говорухина в Ялте. Его в гостинице обокрали — украли чемодан. Я его встречал в Москве, в аэропорту. Он приехал, на нем лица не было… В чемодане были документы: загранпаспорт, права, масса каких-то всяких нужных бумаг… Очень он переживал. Через две недели чемодан пришел. Со всеми вещами, документы были отдельно сложены в целофановом пакетике и лежала сверху записка: «Володя, извините, обмишулились!» Была приписка «Одни джинсы взяли на память». Вот тут он раздулся от гордости просто. Мне совал записку и говорил: «Видел! Вот видишь! Меня действительно знают».

Владимир Высоцкий был своим певцом для многих, потому что никогда не пел песни свысока. Даже когда стоял на сцене, на эстраде, это не был способ возвышения над слушателями; это просто было место, откуда его лучше видно и слышно.

Кинорежиссер А. Митта об удивительной особенности Высоцкого:

«В нем было поразительное ощущение дистанции. Когда он пел на огромный зал, он пел на огромный зал. Когда он пел для пяти человек, это было на пять человек, а не на шесть. Это ощущение контакта с аудиторией у него было абсолютно инстинктивное. У него было что-то от животного, от поющего зверя. Он пел всем существом и полностью завораживал аудиторию. Лишнего не было, а то, что было, забирало всех. Ощущение от каждой песни было просто гипнотическое…»

Как бы самые яростные противники Владимира Высоцкого (надо признать, и сейчас такие есть) ни пытались принизить значение барда и поэта, ссылаясь на «низкие эстетические вкусы» народных масс, появление его песенно-поэтического творчества, с грубоватой, но откровенной интонацией; с шумной, порой бесцеремонной компанией неизящных, но правдивых героев, было исторически закономерным процессом. «Старая» поэзия перестала являть интересы и мысли большинства, она все меньше отражала развитие и фольклорное богатство русского языка. Людское море чувств и стремлений искало своего выразителя — им стал Владимир Высоцкий.

Время вдет, вместе с ним идет переоценка творчества великого кумира 60 — 70-х гг. Не надо говорить, что раньше Высоцкого любили и сейчас любят все. Стали модными иные ритмы, стремительно меняется общество. Молодежи свойствен нигилизм, и не только ей. Порой часто мы беремся отрицать то, с чем мало знакомы. Но, ведя разговор о песенном творчестве Высоцкого, надо признать, что он принадлежит к тем явлениям русской культуры, которые нельзя не замечать, нельзя сделать вид, что их не существует:

Марина Влади на многочисленные вопросы прессы о том, что она считает наиболее важным в творчестве Высоцкого и как отражался в песнях его характер, не раз отвечала, что ответы на них можно найти в произведениях Высоцкого. Кроме того, добавим, что очень на многие вопросы ответил он сам в своих беседах-лекциях со зрителями. Судьба послала ему не только удивительную популярность при жизни, но и возможность после смерти вести беседу со своими слушателями и читателями, самому рассказывать о собственной творческой судьбе. Именно поэтому в книге мы так часто даем слово ему, Владимиру Высоцкому, артисту, певцу, поэту и музыканту.

«…Спрашивают: «Что вы имели в виду в той или иной песне?» Ну, кстати говоря, что имел в виду, то и написал. А как меня люди поняли, зависит, конечно, от многих вещей: от меры образованности, от опыта жизненного и так далее. Некоторые иногда попадают в точку, иногда — рядом, и я как раз больше всего люблю, когда рядом: значит, в песне было что-то, на что даже я не обратил внимания. Может, не имел это в виду точно и конкретно, но что-то подобное, где-то там в подсознании было.

И ведь было бы ужасно, если бы мы все могли предвидеть, иметь в виду, когда пишем, — тогда мы бы просто ничего вообще не написали… Вот почему, когда люди… видят в моих песнях что-то другое, но близкое той проблеме, которую я трогаю, я очень счастлив.

Александр Блок сказал в одном их своих писем: «Великие произведения искусства выбираются историей лишь из числа произведений «исповедальнического» характера. Только то, что было исповедью писателя, только то создание, в котором он сжег себя дотла, — для того, чтобы родиться для новых созданий, или для того, чтобы умереть, — только оно может стать великим… Все, что человек хочет, непременно сбудется, а если не сбудется, то и желания не было. А если сбудется не то, разочарование только кажущееся, сбылось именно то».

С момента написания Владимиром Семеновичем Высоцким первых песен прошло не одно, не два и не три десятилетия: время отбросило лишнее, поверхностное. Песенное, а главное — как он мечтал — его поэтическое наследие прошло испытание и запретами, и славой, и заняли теперь по праву свое историческое место в русской литературе, мировом искусстве.