Дока разбудила примитивная матерная ругань за окном. Два голоса – визгливый, похожий на бабий, и хриплый с присвистом – костерили друг дружку на чем свет стоит. Внизу, на светофоре, новомодный красный трамвай с низкой подножкой и остеклением чуть ли не до пола не поделил жизненное пространство с престарелой корейской малолитражкой узбекской сборки. Водитель трамвая неторопливо осматривал немного поцарапанного красавца. Узбекский ас-истребитель дорожных старушек злобной Моськой носился вкруг неторопливого вагоновожатого, подпрыгивая и брызжа слюной. Изумрудный ручеек тосола, вытекающий из недр убитой кореянки, тонкой струйкой журчал под уклон новоиспеченной улицы Куинджи, а всегдашней Артёма. «Катилась по асфальту весенняя вода, стрижи крутили сальто в звенящих проводах…», всплыло в сознании Дока лет тридцать как забытое четверостишие. Эх, почему с похмелья так на романтику пробивает? Вопрос относился к разряду риторических, ответа на него не нашлось.

Из коридора донесся гул, перемежаемый глухими ударами. Холодильник на кухне включился, не иначе. Док натянул джинсы; не застегивая, надел рубашку и пошел по азимуту на уханье. Кухонный стол оказался завален грязными тарелками, стаканами и рюмками – вчера никому не пришло в голову навести хотя бы какое-то подобие порядка. Посреди натюрморта, как салютное орудие, устремленное в зенит, красовалась почти оприходованная литр семьсот пятьдесят «Абсолюта». Да, ухмыльнулся Док, дали старпёрского жару. Док не пил несколько лет – редкие дегустации марочных сухих к делу не относились. Но вот чтобы так, как вчера, почти ноль восемь поднять на грудь – такого давно не было. Доку совершенно не хотелось надираться с доходяжным Кулибиным; не его компания, не его формат. Но, будучи человеком опытным, он сразу понял, что, не выступив перед Жекой «в полный рост», ничего не достигнет, а просто потеряет время.

Теперь же настало время расплаты. Голова недвусмысленно побаливала. Страшно себе даже представить, что бы стало, будь то не шведская пятерной очистки, а какая-нибудь местная паленка или, не дай бог, самогон. Нужно было лечиться. Подобное лечится подобным. Немедля следует махнуть пятьдесят граммов и присесть ненадолго на табурет. Вскоре ощутимо полегчало, но слабость сменилась нарастающим чувством голода. Док открыл холодильник. В холодильнике Жеки повесилась мышь, причем ей не повезло дважды – потому что, очевидно, после того как она простилась с жизнью, ее вчера вдобавок и съели. Грязный винтажный холодильный агрегат, возрастом немногим моложе Дока, изнутри светился молочно-белой девственной пустотой. В хлебнице на шкафу нашлись лишь окаменевшие крошки да пара пустых высохших тараканьих яиц.

Жека, подтянув тощие ходули к впалому животу, безмятежно сопел на целибатной односпальной кровати, более подошедшей бы невинной пухлой Наташе Ростовой, нежели почти шестидесятилетнему, почти бесполому, определенно просравшему все, что только можно в жизни, существу. Док застегнул рубашку, нашел на одежной вешалке вторую пару ключей и тихо притворил за собой входную дверь. Идти в гору с похмелья ощутимо тяжеловато. Но чего не сделаешь, если по нужде. Супермаркет «Зеркальный» оказался далеко, в километре – за Театральной площадью. Затарившись всем, чем только можно, Док пустился в обратный путь – на этот раз куда как более приятный, потому что под горку.

Водка вчера капитально развязала Жекин язык.

– Я ж тебе говорю! – исступленно орал «таракан». – Я смогу повторить! Да я точно повторю! Ты что, мне не веришь?!

Портрет Сёрла под грязным стеклом, безуспешно отполированный Жекиным рукавом и водруженный на полку буфета, бликовал под тусклым светом единственной лампочки в потолочной трехрожковой люстре. Жека, тряся рюмкой и не замечая, что из нее почти все выплеснулось, распалялся больше и больше.

– Там же все элементарно! Все гениальное – просто! Смотри, есть такой слой пространства, ну, хочешь, назови его подпространство, или надпространство, или еще как. Да какая, на хер, разница, как назвать? Этот слой-то и есть хранилище неисчерпаемой энергии. Такой, что если даже всю нашу Землю сжечь, а то, что не сгорело, спалить в термоядерной реакции, и всю-всю энергию собрать, ни калории не израсходовав, – так вот, всей этой обычной энергии будет всего лишь, ну, может, одна стоквадрилионная от того, что там, в этом пространстве есть! То есть мы все, на самом деле, сейчас уподобляемся умирающим от жажды, вынужденным собирать и конденсировать мелкие капли росы в маленькую бутылочку, чтобы не сдохнуть! А сами – сами-то лежим на слое стекла, а под ним миллиарды тонн свежей чистой прозрачной прохладной воды! И все, что нужно сделать, так это, условно говоря, пробурить стекло и навсегда забыть о сборе конденсата!

– Жек, а что же тогда все предпочитают дохнуть от жажды?

– Да потому что там есть такие тонкости, до которых пока никто не добрался!

– А как же Сёрл?

– Да никак! Про него теперь только фильмы снимают. Он там мычит что-то. А ни одного прототипа, что, вроде как, были у него в шестидесятых, нигде нет.

– А где они тогда?

– Где-где! В Караганде! Ты вообще себе представляешь, что это такое?

– Ну, представляю. Бесплатная энергия…

– Да ничего ты не представляешь! Это конец всему! Всему миропорядку, что сегодня есть! С первого дня свободной энергии – другой мир. И вот Сёрл…

– А что Сёрл?

– Да сделал он в шестидесятых свой генератор. Сделал! Начала машина работать. И тут он понял, что не жилец.

– Почему?

– Темный ты. Представь себе: кто-то делает такой генератор и при этом протоколирует, как все сделано. То есть можно повторить. Как ты думаешь, где он будет, когда за ним повторят и убедятся, что устройство тиражируемо?

– Где?

– В ближайшей канаве. Без признаков жизни.

– Почему?

– Ты в Москве живешь?

– Да.

– Храм Василия Блаженного на Красной площади знаешь?

– Ну…

– Баранки гну! Что приказал Иван Грозный сделать с архитекторами храма?

– Знаю. Глаза выколоть, чтобы другого такого не построили.

– Именно! Так вот, людоед Иван Грозный был милейшим и добрейшим человеком, – Жека, блестя стеклянными глазами под тяжелыми стеклянными линзами, хрипло закаркал вороньим смехом, – сейчас таких не делают. Он-то им жизни оставил. А сейчас… сейчас сразу – редкоземельным или просто девять граммов загонят куда надо, и с концами. Поэтому Сёрл понял: никому никаких прототипов. Никому никаких схем! Все тонкости, все особенности держать в голове, и ни в каком другом месте. Потому и жив до сих пор.

– Не понял. Жека, а чего же его не грохнули, если с него как с козла молока…

– Так было уже молоко. Было. Запротоколировано, что было. А раз было, значит, и снова может быть. Но будет только в том случае, если он – живой. А с трупа какой спрос? С него взять нечего. Ему, наоборот, дать надо.

– Что дать?

– Четыре квадратных аршина под могилку.

– Слушай, Жека, а откуда у Сёрла знания?

– Так он не скрывал никогда, всегда честно рассказывал.

– И откуда?

– Из снов. Из снов его. Его сны одни и те же с детства мучили. Человечки там разные, пляшущие друг с другом и друг напротив друга.

– Молдовеняска, блядь… – задумчиво протянул Док.

– Ну, типа того, – прищурился Жека. – Только Сёрл этот рос, рос и вырос. И как-то в один из дней, проснувшись после очередного танцевального сна, врубился…

– Во что врубился?

– В то, что не человечки это.

– А кто – инопланетяне?

– Да какие в жопу инопланетяне с гуманоидами! Его осенило: человечки – это не пляшущие уродцы, а особым образом сделанные и настроенные магниты. И если их расположить так, как было увидено во сне, и раскрутить систему, то она сначала потихоньку начинает самоподдерживающее вращение, а спустя некоторое время способна запитать полезную нагрузку. Или… или если собрать немного по-другому, то она поднимается в воздух, кладя с прибором на гравитацию, и улетает. И ничего не остается, кроме пустого места. Да, кстати, еще. В процессе раскрутки температура вокруг модуля резко падает, вплоть до четырех кельвинов. А сама система, как понимаешь, работает при этом в условиях сверхпроводимости.

– Грандиозно!.. – только что и мог вымолвить Док.

– Не то слово!

Жека снял очки, закрыл глаза, обхватил голенями тонкие ножки табурета и прислонился спиной к выцветшей зеленовато-синей кухонной стене.

– Вот ты только представь себе. Не нужно больше ничего. Власть не нужна. Армии не нужны. Углеводороды не нужны. Деньги не нужны. Тюрьмы не нужны. Ничего не нужно. Любая территория на Земле – обитаема, потому что есть энергия. А есть энергия, значит, есть вода, есть тепло. А есть вода и тепло – есть любая сельскохозяйственная культура. Есть еда и питье для всех и без ограничений. И не надо больше глотки друг другу грызть.

– Коммунизм, говоришь? – еле слышно прошептал Док.

– Он самый, – не открывая глаз, ответил Жека. – Только хуйня это все. Не будет ничего никогда.

– Почему?

– А ты сам не догадываешься?

– Догадываюсь.

– Вот то-то и оно, брат. И еще. Чем безбашеннее технология, тем она опаснее, если в процессе что-то пойдет не так.

– А что тут может не так?

– Да много чего. Вот ты помнишь, в шестидесятых Сибирь осваивали? Газ, там, нефть…

– Помню, конечно. Сколько в газетах фотографий было!

– Помнишь буровые вышки? Там из пласта нефть, скважинная жидкость или газ выпирают под бешеным давлением. Если все нормально, то ставят редукторы, чтобы давление до приемлемого понизить и без неожиданностей отбирать из скважин продукт. Так?

– Ну да, – неосознанно подался вперед Док.

– А теперь смотри. Что бывает, если редуктору кирдык наступает?

– Выброс. Под давлением.

– Правильно. А если искра?

– Столб пламени до неба.

– И чего делать?

– Тушить.

– А как тушат?

– Я слышал, направленным взрывом.

– Молодец, москаль. Тушат и снова пускают поток через редуктор. Так вот, здесь все то же самое. Энергия, можно выразиться, прёт оттуда под жутким давлением. И, чтобы ей пользоваться, давление сначала надо понизить. Сбросить его – до разумного, до такого, каким можно распоряжаться.

– А если не сбрасывать?

– А если не сбрасывать, тогда взрыв. Рядом с ним все проблемы на вышках нефтедобычи – детский лепет. Словно сверхновая зажигается. Маленькое солнышко, прямо рядом с тобой. И выжигает всё на тысячи километров в округе. И, пока дырку между пространствами не затянет, жжет и жжет, не переставая. Ад по сравнению с ней – просто смешная сказка.

Док, пыхтя от одышки, поднялся с тяжелыми пакетами на четвертый, открыл дверь ключом – зачем звонить, вдруг еще спит. Но Жека не спал. Из ванной раздавалось бодрое сипение душа. Док разобрал пакеты, затарил холодильник и вышел с трубкой на балкон. Достал телефон. В динамике запульсировал двойной гудок контроля посылки вызова «Бритиш телеком». В роуминге, понял Док.

– Аллё-у! – кошачьим баритональным мурлыкнула трубка.

– Здоровэньки булы, Пэтро!

– Ой, здорово! Сколько лет – сколько зим! Ты где?

– Да в ваших краях, недалеко тут.

– Вот ведь жопа какая, а?! Я-то уехал. А то бы посидели, потёрли, как раньше…

– Ты в Англии?

– Почти. В дальней Англии. Австралия называется. Знаешь такую?

– Чего так далеко забрался?

– У меня медовый месяц.

– Опять?

– Не опять, а снова!

– Ну, поздравляю!

– Спасибо. Чего звонишь? Неужто с пятой женой поздравить?

– Да не. Ты мне и без жен дорог. Слушай, Петро. Мне деньги будут теперь регулярно нужны.

– Где?

– В Мариуполе.

– Ну, это рядышком. Сколько?

– Не больше пятнашки в месяц.

– Какие пустяки! Сделаем, конечно, даже и не думай ничего такого. По той же схеме. Сейчас распоряжусь.

– Спасибо, Петь. Я твой должник.

– Знаешь, еще непонятно, кто чей должник больше. Ну, рад был слышать!

– Взаимно!

Док и Петр выручали друг друга много раз – зачем гонять наличные через границу между Украиной и Россией, если можно обойтись без лишних сложностей. Взаимозачет – и никакого волшебства, никаких лишних банков, посредников и жуликов.

Жека прыгал посреди кухни на одной ноге, вытирая и без того блестящую лысину.

– Блин, вода в ухо попала!

– А так что, выльется?

– Должна вроде.

– Ватную палочку возьми.

– Что у меня, косметический кабинет, что ли? Откуда?

– Я тебе денег оставляю, как договаривались. – Док извлек из кармана увесистую пачку. – Когда будет нужно еще, сообщишь, тебе привезут. И еще, Жень. Надо где-то за городом дом снять.

– Спасибо. А дом снимать ни к чему.

– Как так?

– У меня есть.

– Не знал. Ты не говорил.

– Ну, не нужно было, вот и не говорил. На Белосарайской косе. Старый щитовой дом. Родительский. На сваях, в песок забитых. Веранда и одна комната. Летний дом, без отопления. Удобства на улице. Но, в принципе, круглый год жить можно, если буржуйку поставить.

– Поставим, не вопрос. Сколько тебе времени нужно?

– Если бы знать. Зависит от того, как ты пришлешь магниты. Их никто, кроме китайцев, не делает.

– Жень, я постараюсь быстро. Так быстро, как смогу.

– Ладно. Давай позавтракаем, а потом всё, что нужно, туда и перевезем.

Жека, залпом всосав пол-литра пива, принялся за сооружение завтрака, напевая под нос на мотив битловской «Yellow Submarine»:

Док смотрел на его ходящую ходуном спину. Что, вот это недоразумение и есть тот самый инструмент Провидения в достижении нашей сверхцели?! Да уж, чудны дела и неисповедимы пути Твои…