Воодушевленный внезапно нахлынувшим чувством герой звонит героине весь вечер. Поначалу гудки идут, но она не снимает трубку. Потом гудки исчезают, а в трубке «абонент временно недоступен». Герой в недоумении. Куда делась героиня? А действительно – что с ней?
Андрей откатил кресло от стола и задумался. Характер героини – взбалмошный, неорганизованный, несистемный. И ее задача сейчас довести героя если не до белого каления, то уж сильно поднять его, и без того вдохновленного, над эмоциональной «изолинией». Итак, героиня исчезает. Ее нужно убрать. Как? Можно, конечно, поступить грубо – как Михаил Афанасьевич со Степой Лиходеевым. Раз – и в Крым, минуя все пространства и времена. Но там была фантасмагория. А у меня тут – ее величество реальность, усмехнулся Андрей. Со всеми этими особняками, лимузинами, тайными злодеями, фитнесами и задушевными беседами у буржуазного камина.
Отправлю-ка я ее в театр, да! Внезапно так. Со старой подругой, приехавшей из Кологрива. Ну ладно, ладно, простите, товарищи классики! Из Екатеринбурга. Да, в театр. С подругой сто лет не виделась. Телефон бросила в сумочку без звука. Спектакль кончился, звук включить забыла. Мало того что без звука, так от частых звонков героя он еще и разрядился. Вот и всё! И герой в прострации, доходит себе до кондиции, и героиня на месте – жива, здорова, цела, глупа и желанна.
Телефон на журнальном столике коротко пискнул. Док был лаконичен: «34.75505, 32.44549. Звоните потом».
Андрей сидел над сценарием с раннего утра, четыре с половиной часа. Наступал критический момент: поймать волну «второго дыхания», и тогда уже не до стрелок часов, перекуров и обедов, или прямо сейчас решительно встать из-за стола. Второе дыхание посещать не спешило, а первое устало. Андрей бросил взгляд на экран телефона: точка, обозначенная Доком, – в семи километрах от отеля. Прогуляюсь! Надел джинсовку и хлопнул дверью номера.
Последний правый поворот перед целью был с Европис на Игнатиас. Игнатиас оказалась узкой двухполосной, ровно километр в длину, и прямой как стрела. К тому же совершенно пустой. Поля слева, поля справа. Отличная полоса, легкомоторники могут садиться и взлетать вообще без проблем. В самом конце, метров за двадцать перед Т-образным перекрестком, навигатор требовал уйти налево под прямым углом. Андрей съехал с асфальта в карман, покрытый травой. Из кармана начиналась грунтовка, после непрекращающейся череды зимних дождей ставшая болотцем. Жирная светло-коричневая грязь от края до края гладким скользким слоем. Пускать по ней паркетник было сущим безумием.
Андрей осмотрелся. За спиной лежала дорога; по ней он только что приехал. Справа – небольшое поле, за ним дорога пошире; за дорогой, в глубине, небольшой двухэтажный отельчик. Слева на километр простиралось недавно засеянное поле, едва начавшее прорастать свежей зеленью. А прямо перед ним громоздилась платформа из полуразрушенных огромных мегалитов. Сверху на ней, как и положено, выросли дома и виллы, был разбит парк, даже арт-объект в парке виднелся – то ли Посейдон, то ли русалка с хвостом. Какая-то женщина выгуливала пару мелких собачек прямо по кромке обрыва. Собачки напрыгивали друг на друга и пискливо тявкали.
Платформа тянулась вдоль поля на тот же самый километр. Получалось, что вся Игнатиас полностью шла параллельно платформе, отделяясь от нее лишь полем метров в двести-триста шириной. Кое-где многометровые камни были вырваны из края платформы и валялись по местами оплавленному склону; где-то они вообще оказались разорванными на части неправильной формы и разбросаны по склону тут и там в хаотичном беспорядке.
Андрей взглянул на экран. Точка в навигаторе была прямо перед ним, метрах в ста. И это расстояние еще нужно было как-то пройти. Грязь предательски скользила под ногами. Уйти с грунтовки и попытаться пробраться по остаткам травы оказалось не лучшим решением – там отражали высокое синее небо глубокие непроходимые лужи. Перед Андреем лежал длинный монолитный слоистый склон из скальных пород, причем такое ощущение, что кто-то ударил по нему здоровенной палицей – склон был словно сломан надвое под углом. Так бывает, если взять кусок слоистого вафельного торта и надломить его посередине.
Оказавшись на точке, Андрей оценил циничное коварство Дока. Да, ради этого стоило пробираться по грязи. Тем более что с дорог – ни с Игнатиас, ни с перпендикулярной ей – увидеть то, что предстало пред его взором, было нельзя. Из точки перелома слоистой плиты на Андрея смотрел тоннель, зарывавшийся вглубь скального массива. Стенки тоннеля были шероховатыми, диаметр – метров пять-семь. В глубину тоннель уходил метров на пять, сразу скрываясь за горизонтальными грунтовыми отложениями. Было понятно, что поверхностью грунта тоннель не ограничивается.
Если реконструировать ситуацию, то, скорее всего, нечто массивное прилетело под небольшим углом к горизонту сверху, воткнулось в склон, пробив его, словно противотанковый кумулятивный снаряд, вырвало каменные обломки, валявшиеся рядом с «тоннелем», и зарылось глубоко в недрах скального массива. Ну а со временем остатки повреждения оказались засыпанными землей. В основании тоннеля была протоптана узкая тропинка. В одном месте стенка была слегка побита каким-то дробящим инструментом. Рядом валялось немного свежедобытого щебня. Очевидно, кто-то из предприимчивых местных жителей приспособил тоннель для личных целей: щебенка – вещь в хозяйстве периодически нужная.
Телефон завибрировал в заднем кармане джинсов.
– Как насчет обеда, Андрей? Я приеду туда, где вы, минут через пять-семь.
– Отлично, Док. Но на этот раз вы будете моим гостем. Однако я не вижу причин беспокоить вас лишний раз. Скажите, куда мне приехать, – я доеду.
– Видите ли, Андрей, место, куда вы собираетесь меня пригласить, – по тону было слышно, что Док улыбается, – место это в самом центре города, но подъезд уж очень неудобен, если не знать. Вы наверняка промахнетесь. Так что позвольте мне стать вашим проводником!
Через десять минут они уже сидели на курительной террасе кафе-бара «Мьюз».
– Я люблю это место, – Док набивал трубку. – Оно центровое, но редко посещаемое туристами, добираться без знания дороги тяжело.
Кафе было почти безлюдным.
– О, здешняя пустота обманчива, – перехватил Док взгляд Андрея, – по вечерам, и особенно в теплое время года, сюда не попасть без предварительного заказа столика. Местные жители привечают заведение за вкусную еду и достаточно скромные цены.
Андрей осмотрелся. Кафе стояло на высоком обрыве, практически на высоте птичьего полета. Далеко внизу расстилалось море, а панорама всего старого города, на десятки километров влево и вправо, была как на ладони.
– И, наверное, за вид?
– Вид? А что вид? – Док, наконец, раскурил трубку. – Вид, да, чудесный, но если здесь живете, то рано или поздно просто перестаете его замечать. Кстати, с вашим краеведческим опытом вы теперь можете угадать с одного раза, откуда взялась терраса для строительства нашего нынешнего прибежища.
– Что, неужто тоже каменная платформа?
– Конечно. Здесь они повсюду. Причем, чтобы обнаружить такие платформы, совсем не обязательно ехать на Кипр. Можно поближе. Например, в Турцию. Античная Анатолия и Каппадокия – все то же самое. Греция с ее тысячью островов. Белинташ в Болгарии, одно из самых известных у болгар мест, хотя, если разобраться, половина горной Болгарии стоит на таких камнях. Весь Крым – кстати, модная теперь тема. А можно и за Урал махнуть – например, в Сибирь, в Горную Шорию. И это только наиболее явные артефакты. Наиболее кричащие. А еще если по Северной и Южной Америкам пробежаться – вот где раздолье. Одна Невада чего стоит! Ну и Австралию посетить, до кучи, там, чем ближе к центру континента, тем чудесатее и чудесатее. Они на самом деле везде. Ну, не везде, но уже почти везде – точно. Кстати, рекомендую вам бургер «Эль-Греко» – замечательно делают, вкуснейше!
Андрей молчал. Он никак не мог взять в толк – зачем ему вся эта информация. Ну, камни и камни. Пусть и явно искусственного происхождения. И дальше что? Что мне с того? А вслух сказал:
– Значит, Док, вы занимаетесь изучением наследия ушедших цивилизаций?
Док посерьезнел.
– Нет, Андрей. Совсем нет. На все это наследие мне глубоко наплевать. И знаете почему?
Андрей пожал плечами.
– А тут как с наследием Советского Союза. Кто-то продолжает считать его великой страной. Кто-то ненавидит. Но на самом деле это все не имеет никакого значения. Почему? Потому что его больше нет. – Док сделал паузу и раздельно повторил три последних слова: – Его. Больше. Нет.
– Тогда зачем вы мне это показываете?
– Затем, что никакого «сегодня» не бывает без «вчера». А уж «завтра» без «сегодня» точно не настанет. Извините за грубую аналогию: вспомните, как мы с вами вчера невольно обошлись с муравьиной семьей.
Андрей припомнил плавающие в лужах мочи трупики маленьких муравьев и усмехнулся. Мы же просто остановились облегчиться. Вполне естественная потребность после крепкого кофе с водой. Теобромин, алкалоид. Естественный природный диуретик. Кто же знал, что там муравьиная тропа. Что их там сотни, если не тысячи! – и сколько уже кверху брюхом в моче той плывет. Только что была тропа, была неслучайная, нехаотичная муравьиная логистика. Жизнь была. А потом раз – и нет ничего. Разверзлись небеса, всемирный потоп – и всё. Конец.
– Так вот, Андрей, если по справедливости, мы с ними как поступили?
– Нехорошо поступили.
– То есть неэтично? Стоп. А теперь представьте другую ситуацию. На себе показывать нехорошо, сменим героя. Итак. Кто-то на таком же джипе приезжает в такое же место. Для верности, сдвинем место километров на пятнадцать вглубь девственной территории – туда, где одна машина в год проходит, и то случайно. И вот выходит наш герой из машины, за той же надобностью, что и мы с вами вчера. Спрыгивает неудачно с подножки, подворачивает ногу, падает навзничь и о камень, случайно лежащий «не там где надо», ломает себе шею. Всё. Обездвижен. Жив, но обездвижен. Рядом проходит такая же муравьиная тропа. Как вы думаете, что с ним будет дальше?
– Думаю, ничего хорошего, – насторожился Андрей.
– Правильно думаете. Еще до того момента, как он умрет, муравьи начнут есть его заживо – он же неподвижен, сопротивления не оказывает. И съедят. Конечно, птицы со зверьми помогут. Но это уже детали. Как вы думаете, вот эти муравьи, точно такие же, как те, кого вы только что жалели, – они сначала будут набирать 911, чтобы спасти несчастного, или сразу начнут его жрать?! Выходит, они тоже нехорошо поступили?
– Выходит, что так.
– Андрей, я вижу, что вы считаете мой пример высосанным из пальца. Что ж, в некотором роде вы правы. Давайте я вам приведу более жизненную ситуацию. Катер выходит в океан, везет состоятельных туристов охотиться на акул. Приманка и снасти для будущих жертв, выпивка для развлекающихся – чтобы выражение лица на селфи с вздернутой за жабры акулой помужественнее было. Морские волки, одним словом. Вытащили акулу, выполнили программу. И тут один из охотников, уж неважно по какой причине, вываливается за борт. А акул там достаточно – приманки-то раскидывали много. Ну и… Вот скажите мне, что в этом случае с этикой?
– «Ты и я – мы оба правы»… – вывел Андрей первую фразу припева старого шлягера времен своего первого класса средней школы.
– «То-то и оно!» – ответил Док более ранним шедевром той же певицы. – Я рад, что ход наших мыслей совпадает. Вы поймите, мальчишка вы мой, до сих пор, не скажу почему, чистый и честный: этика – это придумка философов. И демагогов. У того, что мы, человеки, стыдливо прячем за фонемой «природа», нет этики! И не было ее никогда.
– А что же есть?
– Есть целесообразность.
– Какая такая целесообразность?
– А вы слово само проанализируйте. В нем есть «цель», «с» и есть «образ». То есть совмещение цели с образом. Прицеливание, иными словами. А раз есть эти две категории, значит, существует и кто-то внешний, не принадлежащий событийной сцене, кто ту цель устанавливает и образ тот формирует. Поймите, Андрей, игрок никогда не живет на игровой доске. Игрок не принадлежит миру игровой доски, но – следите за мыслью! – игровая доска всецело принадлежит миру игрока! И то, что ты не видишь игрока, не означает, что его нет. А означает лишь, что ты слеп. Или ограничен в понимании. Вот и вся история. Причем, заметь, это твоя история – а не его!
– Н-да, Док, оригинально вы повернули, – слегка морщась, потер виски Андрей. Док тем временем раскуривал давно потухшую трубку.
– В мире, друг мой, вообще творится такое, что слов не хватит. Не то что слов, эмоций таких еще не придумано, чтобы все это принять и пережить! – Андрей в первый раз видел Дока таким эмоциональным и даже перевозбужденным. – Вот представьте себе картину. Для простоты скажем – художественный фильм. Начинается с того, что мы видим безногого человека. У него голени по бедра отпилены, он в инвалидном кресле сидит. А рядом с ним – установка эта долбаная для прыжков высоту. И телевизор метр на четыре с «экстра эйч-ди». А из телевизора ему поставленным голосом, да под продуманное музыкальное сопровождение, да под гениальный графический ряд – начни, бля, с себя! «Ты же можешь, ты же должен! Ты просто, сука, обязан – покорить высоту три метра ноль ноль сантиметров. Чего сидишь, чего нюни пускаешь? Ты же сильный! Давай, действуй, борись, мир любит сильных и успешных!» Потом дрон с камерой поднимается над площадкой, и нам видно становится, что он не один такой – безногий с телевизором, жопой к креслу на колесах приклеенный. А их – большие тысячи, миллионы большие, таких, приклеенных, пришпандоренных, и телевизоров миллионы. И все ящики орут свои тренинги личностного роста, в голос орут, и ни одна сволочь не поперхнется! – Док закашлялся и сделал пару глотков воды.
– А ты на дроне наверху висишь. И видишь, как они – один за одним – изо всех сил от кресел своих отталкиваются, вздымаются на руках с набухшими венами и вздыбленными мускулами, из последних сил, реально из последних – и падают оземь. Так кто здесь виноват? Кто придумал? Главное, зачем? А затем, чтобы собирать из несчастных безногих светлячков энергию. Собирать, аккумулировать и где-то использовать. То есть потреблять с пользой для себя. Ну а если кто погибнет, так пизда новых нарожает. Таких же безногих. Вот и получается, что этика – всего лишь чья-то придумка. Чья? Того, кто энергию из безногих выдаивает, каплю за каплей, до той капли, последней самой, после нее лишь небытие – и не больно тогда, и не страшно, и не обидно. Почему? Да потому что в небытии ничего нет.
Андрей сидел молча. Официант принес десерт.
– Тирамису здесь как в Риме. Я сравнивал, – улыбнулся, слегка успокоившись, Док. – Так этим же не ограничивается, – продолжил он. – Ты посмотри, как безногие карабкаются. Те, кто поглупее и послабее, те сами пытаются выше жопы своей прыгнуть. А кто иначе устроен, они остальных камешком по головушке – тюк, да тела в кучу, и с кучи прыгают.
– И что?
– Да то, что за такое поведение отвечает подпрограмма агрессии. Внутривидовой. Агрессия разная бывает, но внутривидовая самая отвратительная. Потому что самая безнравственная.
– Так без агрессии вроде как нельзя?
– Кому нельзя? Помни – ты сейчас не здесь, я с тобой не разговариваю. Ты сейчас на дроне висишь. Что тебе оттуда видно?
– Что?! – До Андрея постепенно начали доходить умопостроения Дока.
– А то, что для безногого задача взять трехметровый барьер в прыжке – в принципе невыполнима, хоть с агрессией, хоть без агрессии. Вообще невыполнима. Никак – невыполнима. Ты понял?!
– Неужели так просто? И куда крестьянину податься?
– Крестьянину нужно отрастить у себя ноги.
– Как?!
– А никак. Это невозможно. Задача не имеет решения. Но! Она не имеет решения в рамках нынешних условий и системы координат.
– А если изменить условия?!
– Вот-вот, уже теплее! – Док широко улыбался, глядя в глаза Андрею.
– Изменить – только как?
– Генетика. Следует изменить исполняемый код.
– И что тогда будет?
– Тогда можно создать организм с другими характеристиками. У него вырастут ноги. И не будет никакого желания лезть к цели по трупам ближних и дальних. Вообще, откуда берется агрессия, почему она целесообразна? Потому что агрессия – это как двуликий Янус. Его второе лицо – конкуренция. За еду, за самку, за воду, за лучшую жизнь. Если говорить строго, то конкуренция за ограниченный ресурс. Ограниченный – это такой ресурс, что невозможно добыть без боя.
Внезапно Андрей, еще несколько секунд назад плававший в теоретизировании Дока, схватил мысль:
– Док, значит, нужно уничтожить в геноме ненужную агрессию!
– Именно! – Док чуть не вскочил с кресла. – Именно! Ну, то есть размозжить голову гадюке – это нужная агрессия. А вот проделать все то же самое с представителем своего сапиенсного вида – агрессия ненужная. А как все сделать правильно?
– Как?!
– Нужно сделать так, чтобы ресурс перестал быть в дефиците!
– Всего-то?
– Почти. Это важно, но это еще не всё. Новую популяцию, новую поросль придется охранять, чтобы ее не уничтожили.
– А зачем охранять?
– А затем, что ты не можешь переделать весь мир сразу и навсегда. У тебя просто не хватит ресурса. Все, что ты можешь, – это внести патч, заплату в геном, создав ограниченную популяцию. И эта популяция должна будет расти и эволюционировать. Ни день, ни два – годами и столетиями.
– Послушайте, Док, так мы передохнем все к тому времени!
– А ты думал? Раз – и в дамки? Нет, мой милый. Те, кто будут обеспечивать существование молодой поросли, они будут обычными людьми. Ну, имеющими не совсем обычных детей, это да, тут ты прав. И тоже поколениями будут их охранять.
Андрей силился найти противоречия в словах Дока, но у него ничего не получалось.
– Док, а если… скажи, почему не обратиться напрямую к нашим хозяевам? Ну, то есть к хозяевам игровой доски.
– Ага, молодец. Ход мыслей правильный. Только есть два момента. Первый – еще надо знать, где их искать. Я, например, не знаю. И второй: так они тебя и ждали. Сидят, значит, и «ждем-пождем, мешаем водку гвоздем», когда же ты к ним обратишься?
– Но я же человек разумный, ебёна мать! Я смогу с их помощью узнать больше о нас, о них, понять, кто такие они и мы, зачем они и мы, – и так выйти на новый уровень!
– Андрей, пожалуйста, не кипятись. Я не сомневаюсь в твоем разуме и даже – в некотором разумении происходящего. Но – давай рассмотрим одну интересную ситуацию. Представь себе, что ты горный чабан. У тебя отара овец на триста голов, собаки, корм, пастбища, вот всё это. И тут внезапно, скачкообразно, интеллект овец резко повышается. Бах – и повысился. Они теперь умеют говорить и читать. И ты, чабан, даешь им прочитать свой паспорт, показываешь содержимое своего бумажника, объясняешь, во что ты одет, для чего предназначен каждый предмет твоего костюма и даже что такое твой мобильный телефон – да вот же он. Что дальше?
– Ну…
– А дальше то, что овцы теперь всё как бы знают. То есть обладают каким-то набором фактов, ранее им недоступных. Что это даст им?
– Ну, они поймут, в каком мире они живут.
– Да ни хера они не поймут! Ну увидят они паспорт, прочтут, что звать тебя Казбек Мозгоев. И что из этого? Что это даст самим овцам, тем более что спущенный тебе сверху план по мясу и шерсти никто не отменял? Ты ведь так и продолжишь их стричь и резать, когда это тебе нужно. А собаки твои так и будут сгруживать их в кучу, кусая отбившихся от толпы за толстые жопы! И что изменилось для овец? Ничего! Видит овца мобильный телефон, окей. Он светится и пиликает. Но она себе даже представить не может, что за этой несъедобной коробочкой куча физических законов и принципов, огромная техническая инфраструктура и целая социальная система. И не может она себе представить, что над тобой, Казбеком Мозгоевым, ее, я бы сказал, богом, царем и героем – над тобой еще целая иерархия, сначала человеческая, а потом нечеловеческая. Что все это даст овце? Да ничего, блядь! Более того, если овцы взбунтуются, ты их пинками и собаками затаришь в загон и не будешь им давать жрать и пить, пока либо бунт не кончится, либо они все сами по себе не передохнут.
– А что же делать овцам, чтобы подняться над собой?
– А вот смотри, дорогой мой человек по имени Казбек Мозгоев. Допустим, овцы внезапно прозрели. И ты уже собрался их опиздюливать, как ты умеешь и как мы рассмотрели всего десятью секундами раньше. Но не тут-то было. Внезапно вмешивается третья сила. Для овец появляется новая загородка. В ней неограниченный ресурс воды и пищи. Все овцы перебегают туда. Ты за ними – но тебя откидывает назад, раз за разом. Ты больше не властен над овцами. Нет, никто не применяет к тебе физического насилия. Это как такое особое айкидо. Тебя не трогают. Тебя просто изолируют от овец. И ты больше их не стрижешь и не режешь. Этому многовековому беспределу пришел конец. А овцы теперь, в условиях неизвестно откуда взявшегося изобилия, читают Байрона и изучают высшую математику. И потихоньку, из поколения в поколение осваивают суть мироздания. Сначала становясь равными тебе по интеллекту, а потом и превосходя тебя.
– Но как же целесообразность? Я же по-любому стою́ выше, чем овца!
– Бог мой! Кто сказал тебе такую глупость?! С чего ты это взял?!
– Да с того, что всегда было именно так!
– Тогда ты не Мозгоев, а Безмозгоев! Вот, смотри. Ты говоришь «всегда». А между прочим, отвечать ты можешь – более или менее адекватно – всего-то за то время, пока ты живешь сам эту жизнь. То есть за время, пока ты непрерывно находишься в одних и тех же декорациях и в непрерывном временном континууме – хотя даже это, друг мой, нуждается в доказательствах. А уж что было до тебя и, тем более, что будет после – этого ты контролировать не можешь никаким образом. Вот тебе и все твое «всегда было именно так». Дальше поехали. Тебя же не удивляет радиоприемник, нет? Ручку вращаешь, несущая частота гетеродина изменяется, воспроизводятся разные станции. А теперь представь себе, что ты и есть эта радиостанция, транслируемая на определенной длине волны. И если кто-то ручку-то повернет, то в тот же миг из динамика будешь уже не ты звучать, а кто-то другой! И таких континуумов бесконечное множество, и твой – всего лишь частный случай. И вовсе не ты на самом деле отвечаешь за поворот ручки, друг мой! А ты заладил – «всегда было именно так», – Док, похоже, выговорился.
Андрей приехал в гостиницу еще засветло. Поднялся в номер, открыл холодильник и понял, что весь его вечерний набор для позднего перекуса закончился. Сбежал вниз по лестнице и пошел пешком в соседний «Лидл» за едой. Идущая навстречу девушка улыбнулась ему. Андрей по инерции прошел несколько шагов вперед. Остановился. Развернулся. И пошел за ней.