Приказчик Агапыч глядел то в маленькое слюдяное окошко конторы, то на управителя Карла Карлыча. Но чаще в окошко, так как в управителе его все раздражало: и розовое полное лицо, тщательно выбритое и припудренное, и аккуратно завитые букли парика, и добротность сукна управительского кафтана.
«Ишь, чертов немец, — думал Агапыч, — все еще питерских привычек забыть не может: каждый день морду скоблит да парики завивает. Погоди! Поживешь с нами в тайге годок-другой, обрастешь, что медведь, как и мы».
Но Агапыч не очень-то похож был на косматого медведя. Запашной с косым воротом кафтан его из тонкого синего сукна, штаны плисовые, красная рубаха из московского канауса, а жилетка бархатная. И все же мутно в глазах делается от зависти, когда смотрит приказчик на управительский короткополый кафтан да штаны до колен, чулки и туфли с пряжками. Догадалась бы берг-коллегия дать ему хоть завалящий какой-нибудь чин, и он бы так вырядился, и кружева на шею нацепил бы, и парик бы надел. Уже есть у него паричок из крашеной, правда, кудели, но с буклями и косой, все как полагается. Оденься вот так-то, и сразу видно, что не серый мужик, а господин чиновник. Да нет, не даст берг-коллегия чин, а стало быть и дворянство пермскому мещанину, как ни старайся, как ни усердствуй на работе. Несбыточное мечтание! А хотелось бы, ох, хотелось!
В конторе тихо, скрипит лишь перо в руках Карла Карлыча, да шуршит бумагой под шкафом мышь. Агапычу нудно. Тоска и обида сердце давят. Он крякает, вздыхает, даже рыгает, загораживая рот рукою, а потом, чтобы отогнать тоску, закрывает глаза и читает молитвы.
Но вот управитель громко вздохнул, положил перо и начал посыпать написанное песком. Агапыч открыл один глаз и, продолжая молиться, выжидательно посмотрел на управителя.
— Чего шепчешь, сударь, — насмешливо спросил управитель, — молишься или ругаешься?
Агапыч открыл второй глаз и, оттолкнувшись от стены, на которую опирался, встал прямее.
— Молюсь, батюшка Карл Карлыч. Душою к небу возношусь.
— А ты лучше спустись обратно на землю, господин приказчик, да посмотри, все ли в сей ведомости правильно.
Шемберг протянул приказчику только что написанную бумагу. Агапыч оседлал нос большими, в оловянной оправе, очками и забегал глазами по строкам.
Ведомость
учиненная, коликое число на Вашего Сиятельства Белореченском заводе пушек и снарядов и протчего мелкого литья, за июль и август сего 1773 года отлито:
О том значится под сим.
Пушек осьмифунтовых...12
Пушек трехфунтовых...19
Мортир двенадцатифунтовых...8
Ядер в мортиры...170
Гранат осьмифунтовых...200
Картечи двухфунтовой...670
А протчего мелкого литья за сие время отлито:
Кандалов ручных с цепями...1614
Цепей толстых железных для каторги...1178
Замков к цепям...476
Золота по сие число имеется налицо 3 фунта и 47 золотников. В последнюю седмицу добыто оного 16 золотников с четверкой. По убожеству руд и по неоткрытию других лучших и для добычи выгодных, золотоискательство мною приостановлено, дабы работных людей не отвлекать от огневого доменного действия.
Агапыч крепко крякнул. Он-то знал, что завод на золоте стоит, что добыча золота производится беспрерывно. Не обижает свой карман управитель, а делиться, чертов немец, не хочет! А камешки самоцветные, тумпазы, зумруды, метисты, что у горщиков за гроши покупаются? Тоже рубли не малые, а в ведомости управитель о них и словом не обмолвился. Утроба ненасытная! Агапыч вздохнул и продолжал читать.
А еще, честь имею Вашему Сиятельству донести, что на Белореченском заводе Вашем, а такожды на всех фабриках заводских, доменной, кричной, сверлильной, молотовой и протчих, все, слава богу, благополучно.Управитель завода бергауптман Карл Шемберг.
— Все в точности, батюшка Карл Карлыч! И о литье, и о золоте тоже, все верно, — отдавая обратно управителю бумагу, сказал Агапыч. — Ну и почерк же у тебя, батюшка, отменный! Любому протоколисту впору. И штиль тоже ничего, легкий. А только вот...
— Что — только вот? — запечатывая бумагу в полотняный конверт, спросил управитель. — Говори, сударь.
— Пишите вы их сиятельству графу, что на заводе-де все, слава богу, благополучно. А у нас с мужиками неладно, с приписными к заводу, с теми, что из-под Чердыни в июне пришли. Дорогой померло страсть много. Едва ли не треть. От живота богу душу отдали.
— Граф еще пригонит. В России народу хватит, — небрежно ответил управитель, шаря в карманах табакерку. — Чего же ты хочешь? Я не могу их воскресить.
— Это верно. Будьте здоровы, батюшка Карл Карлыч! (Управитель чихнул от понюшки.) Я про мертвых только к слову, а далее про живых будет. Из вновь пригнанных мужиков отобрал я крепких да смирных для толчей рудных и плавильных печей, а хилых да норовистых отправил на дальние рудники.
— Правильные поступки. Молодец! — похвалил Шемберг, заряжая нос новой понюшкой.
— Спасибо, батюшка Карл Карлыч, на добром слове. Служу тебе с рабским чистосердием. — Агапыч низко поклонился. — А они, мужики, мне заявили: «Мы, пахари, к огневой и рудничной работе не привычны. Не пойдем ни в рудники, ни к печам!». А когда я их к работам понуждать стал, они с завода ушли, в лесу табором своим стали.
— Ерунда! — Управитель скосил глаза на кружевное жабо, обсыпанное табаком. — Не давать им провианту, пока на работу не встанут. Захотят кушать, будут работать. Все?
— Все, батюшка Карл Карлыч. Только вот еще замечаю я, недовольны и наши работные людишки. Давненько замечаю.
— Недовольны? А чем же они недовольны? Пример?
— Уж и не знаю, как и сказать, батюшка. Вот она, ихняя жалоба, — положил Агапыч на стол лист бумаги. — Переданы мы, пишут они, по именному царскому указу из казенного в частное содержание к его сиятельству графу. И велено-де нас содержать на таковом основании, как и в казенных заводах. А поверенный его сиятельства, то есть вы, батюшка, все штатные оклады отменил, а определил сдельную, которая ниже окладной. А разницу ту, жалобщики говорят, управитель в свой карман кладет. Вот дерзость какова, батюшка!
— О, канальи!
— А той-де сдельной платы им едва на самую убогую пищу достает, а в одежде и в обувке завсегда-де претерпевают великую нужду и убожество.
— Фу, грязные недовольные свиньи! Все?
— Еще есть, батюшка.
— Еще? Пример?
— А еще жалуются, что из той задельной платы приказчики наглостью своей половину удерживают, понуждая в книгах расписываться в полной мере. А еще жалуются, когда от воли божьей или от убития на работе занемогут, то платы вы никакой им не производите.
— Лентяи!
— А еще жалуются...
— Довольно! — крикнул управитель. — Будет, как я хочу. Моя воля! А с жалобщиками поступать по закону — в колодки и в подвал. Понятно?
— Чего не понять. Батогами еще спрыснуть не мешает или кнутом. Кнут, он не мучит, а добру учит. А битому псу, батюшка, только покажи кнут — испугается.
— Э, нет, — поморщился управитель, — это варварство. От битья они болеют и не могут работать. Это на крайний случай.
— Ну, ин ладно, — деловито ответил Агапыч, — и колодки хорошо. А только вот...
— Что только вот? Опять — только вот? — управитель снова поморщился. — Почему сразу не говоришь? Почему тянешь?
— Да я, батюшка Карл Карлыч, хотел сказать, как бы это вредных следствий не произвело. Всему заводскому действию приостановка может быть.
— Почему остановка? Пример?
— А как же? Ведь они мне сказали: передай управителю, коли в воскресенье он по-нашему не сделает, с задельной платы нас не снимет, то мы после обеда в понедельник и работать бросим. Знают ведь, что до осеннего паводка должны с пушечным казенным литьем управиться, вот и дерзят.
Управитель, понесший к носу новую понюшку табаку, забыл о ней на полдороге.
— Что это? Бунт? — растерянно спросил он.
Агалыч подумал для виду и охотно согласился:
— Оно, пожалуй, точно так. В бунт вверглись наши людишки. Известно — волчьи души! Сколь ни корми, все в лес глядят.
Управитель встал, решительно хлопнув ладонями по ручкам кресла:
— Я им покажу бунт! Господин приказчик, — управитель крикнул так, что Агапыч вздрогнул и испуганно вытянул руки по швам, — слушайте мой приказ! Наказать каждого по вины состоянию. Пример: этого... как его... Жженого... Кто такой Жженый? Откуда он?
— Вольнонаемный он, однако, «слепой», беспаспортный значит. Человек неизвестный, без письменного вида принят. Дерзок больно — глядит вдоль, а говорит поперек.
— Тем лучше! Жженого немедля под караул взять.
— Ты что, батюшка, угорел? Откуда мы караул возьмем? Всего у нас на заводе десять инвалидов, да и те по очереди на вышках дежурят, от пожару...
— Молчать! — управитель стукнул по столу табакеркой. — Жженого под караул сей секунд! А вы, господин приказчик, старый дурак. Да, старый дурак! Пример: люди бунтуют, а он знай себе водку пить. Где это видано? Вы должны за народом крепкое наблюдение иметь.
— Да ты что, батюшка Карл Карлыч, уж больно-то... Дурак, да дурак. Я по должности своей едва управляюсь. Руду припаси, уголь припаси, провиант тоже. А еще и за народом гляди? А я что, сыскной, что ли?
— Молчать! Должен быть сыскной! Живо, исполнять мое приказание!
Агапыч молча пошел к дверям, путаясь в долгополом кафтане. Но у порога остановился, почесав поясницу, и сказал невинно:
— А я, батюшка Карл Карлыч, так полагаю. Оттого людишки наши мутят, что Пугача близко почуяли. Не иначе.
— Пугача? — управитель пожал плечами. — А что такое Пугач? Птица?
— Вроде птицы, коршуна-стервятника... Я про Пугачева говорю, про Емельку. Слышал, чай? И в наших краях его посланцы объявились. Близ бродят.
— Ш-штиллер! — зашипел управитель и возмущенно всплеснул руками. — О, бог мой! И он молчал! Тянул, тянул всякую чепуху, а о самом главном молчал. О, думкопф!..
— Я, батюшка Карл Карлыч, думал, что ты об этом наслышан. А мое дело известное — руда, уголь да провиант, до остального не касаюсь. Это уж ваше дело, управительское.
— Откуда знаешь? — управитель тряхнул Агапыча за плечо.
Приказчик помялся.
— Да все говорят. Что люди, то и я. Толков много, а толку нет. Может, и врут. У страха не только глаза, уши тоже большие.
— Неправда! — управитель стиснул кулаки. — Ты все знаешь. Говори!
— Человечек у меня верный есть, — нехотя ответил приказчик, — он по приказу моему с лазутчиками пугачевскими водится и все мне передает. Верный он, не выдаст.
Управитель запустил пальцы в завитые букли парика.
— Анекдотен! Шпионы этого бунтовщика ходят около моего завода, а я ничего не знаю. Как работать с такими людьми?
Агапьгч виновато кашлял и с притворным смущением смотрел в пол.
— Но ведь я имел известие. — Управитель снова подошел вплотную к Агапычу. — Я имел известие, что эти канальи привязались к Оренбургу и дальше не пошли.
— Эх, батюшка, — приказчик сокрушенно качнул головой. — Пугач птицей летает! Вчера в степях ездил, а сегодня к нам в Урал, в горы прилетел. Не сам, так птенцы его. Слушь-ка, батюшка, — понизил голос Агапыч, — округ нас, в тайге, собирается таем бессамыга всякая воровская, а на соседнем Источенском заводе воровские пугачевские листы прибили ночью во многих местах, по воротам и стенкам.
— Ну, а что теперь делать? Я совсем не знаю этой вашей уральской страны... Господин Агапыч, вы здешний человек, — управитель перешел вдруг на заискивающий тон, — и я всегда имел большое доверие. Что делать? Пример?..
Агапыч поднял на лоб очки и развел руками.
— Ума не приложу, батюшка, что тебе делать. На заводе нам не отсидеться, потому — рвы песком затянуло, рогаток совсем нет, а частокол еле-еле стоит. Недавно пьяный инвалид через него полез, так чуть шею не сломал, — весь частокол так сразу и обвалился. Ежели вот насчет антиллерии прикинуть. Ее у нас сколько хошь. Пороху вот только кот наплакал. Да и опять же биться кто будет? Инвалиды наши трухлявые? Повернут они треуголки свои задом наперед. Затылки врагу покажут. От башкирцев-сыроядцев оборонились бы, а против пугачевских, пожалуй, не выдюжить. На слом возьмут! Опять же, и самое главное, людишки наши неспокойны, шатость в них замечаю. Вишь, с понедельника работу бросают. Не иначе, тоже Пугачева закваска в них бродит. Чуешь, дела-то какие, батюшка? Со всех сторон напасть! Вот и гляди теперь, как поступать тебе.
— Ну, а ваш совет какой, господин Агапыч? — Управитель чуть-чуть обнял Агапыча за плечи и заглянул ему в глаза. — Как вы думаете, что делать? Пример?..
— Ты, батюшка Карл Карлыч, меня в это дело не путай, — решительно сказал вдруг Агапыч и высвободился из объятий управителя. — Ты управитель, а я нет. Твое дело, и ответ твой будет. А я — сторона!..
Управитель закусил губу и вдруг крикнул озлобленно, наступая на приказчика:
— Перед кем мой ответ будет? Ну? Перед кем? Пример?
— Отвяжись, батюшка, — Агапыч испуганно попятился. — Чего пристал? Против кого согрешишь, тому и ответ дашь. Понятно, чай?
— Понимаю. — Управитель горько усмехнулся. — Я понимаю, что господин главный приказчик есть изменник. Он уже перешел на сторону Пугачева. Хорошо, очень хорошо! Уходите! Я один буду делать дела и один буду идти в ответ. Перед кем угодно: Пугачев, черт, дьявол! Вы уходите сей секунд...
Управитель опустился на стул и закрыл руками лицо.
Но Агапыч не уходил. Он вытащил красный ситцевый платок и долго сморкался, в обе ноздри, долго вытирал нос и также долго, не спеша, прятал платок обратно в карман. И все время не спускал настороженного, выжидающего взгляда с управителя. Затем крадучись, на цыпочках, подошел к нему.
— А ты послушай, батюшка, чего я тебе скажу. Поклянись спасителем, что ты никому, никогда, на дыбе даже, не признаешься, что я тебе совет давал. А тогда уж и допытывайся у меня, чего хошь. Слышишь, ай нет?
Управитель излишне торопливо, выдавая скрытую радость, поднял руку. Пухлые и короткие, точно обрубленные, пальцы его заметно дрожали:
— Клянусь, никому и никогда!
— Ну, ин ладно! — Агапыч потер руки, как бы умывая их. И вдруг заторопился, стал деловитым и серьезным.
— Перво-наперво, батюшка, за своих людишек возьмись. Как говорится — искру туши до пожару, беду отводи до удару. Как они, в понедельник-то, зашебаршат, тебе наперекор пойдут, ты их и осади!
— Что я буду делать против бунта? — Управитель уныло покачал головой. — Вот если сообщить господину капитан-исправнику...
— Ни-ни! — Агапыч замахал руками. — К ярыгам теперь поздно соваться. Ничем они тебе не помогут. Ты выше меть! Немедля шли срочный пакет в Верхнеяицкую крепость и проси тамошнего коменданта, чтоб на завод команду выслал и канониров к нашим пушкам. Бунт-де у нас начинается, и для спокойствия края надо-де бунтовщикам острастку дать. Ну, подарочек ему сунь. Много-то он тебе не пошлет, сам, небось, трухнул порядком, а усмирительную команду какую ни на есть вышлет. Вот тогда ты с нашими смердами и рассчитывайся. Да построже, по-русскому! Кого батогами, кого в колодки, а у кого язык длинный, на дальние шахты сошли, на Лысую гору. Небось, пойдут на отвал! Немазана телега скрипит, небитый мужик рычит. Жалобы, вишь, пишут! Ну, а коль рука согрешит, голова в ответе! Пашку Жженого не забудь. Он самый зловред и есть. Такого в петлю не жалко, да и на сук. Все ли понял?
— Все, все. Дальше?
— Еще и дальше? Команду ты на заводе задержи, а для того командира всячески улещивай да задаривай. А с командой кто нам страшен? Сам Пугач около Оренбурга завяз, а от шаек его с командой отобьемся. Ништо! Ну, пиши в крепость, поторапливайся. А я пойду гонца налаживать.
У порога Агапыч опять остановился и через плечо поглядел пытливо на управителя. Шемберг нервно и бестолково перекладывал по столу бумаги.