На соборной паперти стоял один Истома. Пуст был и посадничий двор. Пусто было и на кривых черных улицах Ново-Китежа. Протащилась, увязая в грязи, неуклюжая телега. Мужик нещадно хлестал шатавшуюся в оглоблях лошадь. Проехал конный стрелец. От Светлояра поднимались женщины с корзинами мокрого белья на коромыслах. В каждой корзине пуда по два; женщины сегнулись, шли еле-еле. Около церкви лениво дрались нищие.

- Немота какая! - с тоской проговорил Истома. Но колыхнулась немая тишина. Из посадничьего сада прилетела песня. Два девичьих голоса взвились, как только могли, высоко:

- Вырастешь коса, и под черный монашеский шлык тебя! - стоном вырвалось у Истомы.

А девичьи голоса все выше поднимали песню, выше берез, выше соборных куполов, выше туч.

Виктор схватил свисающую на лоб прядь белокурых волос и с силой рванул ее.