Пыточная башня накрыла ребят своей мрачной тенью. Они остановились. Маленькая улочка была пуста. Без крайней нужды никто не ходил и не ездил мимо Пыточной.
Митьша, прислушиваясь, поднял обвислое ухо шапки и стал похож на умного, насторожившегося щенка. Но на улице, на крепостной стене и на башне не слышно было ни голоса, ни стука, ни скрипа. Только далеко на лугах звенело и скрежетало: косец правил оселком косу.
- Полезли, спасены души! - указал Юрятка на сбитый из досок широкий желоб. - Я первый!
Он вскарабкался на четвереньках по желобу, осторожно поднял заслонку, подставил, чтобы она не опускалась, припасенную палку и пропал в темном проеме окна. За ним поднялись и скрылись в окне Митьша и Завид. Сережа не поднялся и до половины желоба, как внизу раздался горестный вой оставленного Женьки. В окне показалось встревоженное лицо Юрятки.
- Дай ему хорошенько! - тихо и сердито сказал он. - Ишь вопит!
- Его нельзя бить, он гордый, он меня уважать не будет, - шепнул в ответ Сережа и шепотом приказал псу. - Место! Лежать! Тихо!
Пискнув обиженно, Женька лег. Сережа спрыгнул через окно в башню и опустил заслонку. Через маленькое зарешеченное окно, выходившее на посадничии двор, видны были только безоблачное небо и вершины деревьев. Сережа огляделся. Они находились в небольшой комнате.
- В каморе этой тех запирают, кого на пытку приволокут, - объяснил шепотом Юрята. - А терзают в самой башне.
Он открыл жалобно скрипнувшую дверь. Сережа поглядел через его плечо и увидел темные от копоти бревенчатые стены. Ребята боязливо вышли из каморы.
В нижнем ярусе Пыточной башни окон не было. В железном кулаке, вбитом в стену, горел, потрескивая, большой смоляной факел. Он жирно коптил низко нависший потолок.
При мутном, трепетном свете факела Сережа увидел под самым потолком толстую жердь и свисавшую с нее веревку с пуком ремней на конце. Под веревкой лежало толстое бревно, в нем торчал топор. С рукоятки топора свисало диковинное ожерелье: нанизанные на веревку острые костяные клинушки. У стены в образцовом порядке стояли и лежали: тяжелый деревянный молот, длинный круглый штык-кончар, пятихвостный ременный кнут и разнообразные клещи и щипцы - широкие, узенькие, тупые, острые, зубастые и с маленькими чашечками на концах.
- Знаешь, Серьга, где стоишь сейчас? - с недобрым, пугающим огоньком в глазах шепнул Юрята. - В застенке стоишь, в пытальной палате тож. Жердь видишь? То дыба. Свяжет Суровец твои ручки белые за спиной вот этими ремнями, хомутом они называются, и потянет с помощниками за веревку. - Юрятка потянул веревку, жердь пронзительно взвизгнула, будто от дикой боли. Сережа вздрогнул и попятился. Юрятка мрачно усмехнулся. - У Суровца не попятишься. Вздернут тя на дыбу, и руки твои из плечей вывихнутся. Сладко? Это виска называется, а потом встряска будет. Меж связанных твоих ноженек быстрых просунет Суровец, кат проклятый, вот это бревно, - продолжал Юрятка с мрачной насмешливостью, - сам вскочит на него и плясать почнет. То и будет тебе встряска! И еще горшая мука есть. Иной на дыбе висит, а его кнутом бьют или железо каленое прикладывают, - лихорадочно шептал Юрята. - А ты. Серьга, чай, и одной встряски не выдюжишь. Кость у тя тонкая и мясы мягкие.
Сережа поднял глаза на дыбу, увидел себя висящим на дыбе, и корни его волос защипало от ужаса.
- Не выдержу, - опустив голову, прошептал он.
- А тятька мой почти десяток встрясок осилил! - громко и гордо сказал Митьша. - На дыбу его вздернут, а он старицу и посадника еще пуще лаять почнет. Вот каков мой батяня!
- О твоем батьке разговору нет, - уважительно ответил Юрята. - Стожильный мужик и зело на детинских свирепый. А мирскому застенок, чай, в диковину. Тут, Серьга, ишо гостинцы есть. Клинушки эти под ногти загонят. Ишо репка есть, - указал Юрята на клещи с маленькими чашечками на концах. - Ими пальцы на ногах прищемят, запоешь матущку-репку!… Ну ин ладно! Давайте из застенка выбираться. Дверь башенная только снутри запирается. Гляньте!
Юрята осторожно толкнул дверь. В мрачный застенок хлынул ликующий солнечный свет. Юрята выглянул и тотчас метнулся назад в башню.
- Палач! Суровец! - сдавленно шепнул он. - Прячься'
Налетая друг на друга, толкаясь и отпихиваясь, ребята кинулись в дальний темный конец башни и притаились там.
Башенная дверь распахнулась настежь. Вошел высокий, костлявый человек, длиннорукий, с маленькой кошачьей головой на широких плечах. Поверх кроваво-красной рубахи на нем накинут в опашку короткий траурно-черный кафтан. Палач подошел к своим инструментам и начал перебирать их длинными обезьяньими руками. Он шептал при этом что-то под нос и часто крестился.
- Молитвы шепчет, - прошелестел еле слышно Митьша на ухо Сереже. - Не отмолит! Сколько душ загубил, сыроядец!
Неужели услышал палач шепот Митьши? Он быстро обернулся, и Сережа увидел страшные, белые какие-то глаза, без тепла, без жалости. Палач стоял, уставившись жуткими глазами в одну точку и шепча исступленно молитвы. Крик ужаса готов был вырваться у Сережи, но палач снова повернулся к своим пыточным орудиям, отобрал пяток и вышел из башни.
Ребята разом шумно перевели дыхание.
- Пошел свои щипцы да клещи точить, - с ненавистью сказал Митьша. - Чье-то живое мясо ныне терзать будет. Лют насчет душегубства!
Завид вдруг громко хныкнул:
- А ну вас совсем! Не пойду я дале. На улицу спущусь. Боюсь.
- Я те не пойду по сопатке! - Юрята сгреб в горсть рубаху на груди Завида и тряхнул так, что голова того мотнулась вперед и назад. - Иди, показывай, о каком дубе ты говорил! - закончил Юрята разговор крепким толчком в спину Завида.
Не подходя к двери, Завид указал на могучий дуб, ветвями закрывавший окно на втором этаже посадничьих хором.
- Эвон тот, рядом с голубятней.
- Тогда выходи. Все разом выходи! - скомандовал Юрята. - Митьша, иди последним, Завидку стереги. Не сбежал бы поганец!
Ребята вышли из башни, быстро огляделись по сторонам и побежали к дубу. Юрята вдруг с разбега остановился и принялся истово креститься на соборные кресты. Митьша, Сережа и Завид тоже круто затормозили и тоже начали усердно отмахивать кресты и поклоны. Они не понимали, для чего понадобилась Юряте эта опасная остановка.
Надо было быстрее бежать к дубу, забраться на него и спрятаться в ветвях. Но в следующую минуту они услышали мужские голоса и смех. От поварни к собору подходили два хмельных стрельца в распахнутых зеленых кафтанах.
- Эй, шелудивые, пошто пришли? - крикнул сердито один из стрельцов, останавливаясь против ребят.
- К вашим детинским мальцам приходили, дяденька стрелец, - поклонился низко Юрята. - На мячегон их звали.
- Зови, зови! - хохотнул стрелец. - Всыплют вам наши десяток сухих! Портки на поле потеряете! Стрельцы ушли.
- И башка же у тебя, Юрятка! - проговорил восхищенно Митьша. - Враз ужом вывернулся!
- Цыц-те, болтать-то! - одернул его заметно польщенный атаман. - Бежим теперь к дубу. Одним пыхом!
Сережа подбежал к дубу вторым. Юрята уже карабкался по ветвям. Сережа подпрыгнул, ухватил свисавший сук и тоже полез вверх. Ниже сопели Митьша и Завид.
Сережа и Юрята сели рядом на толстом суку. Окно горницы было на уровне их лиц, но его заслоняли мелкие ветви. Юрята раздвинул листву. В горнице, освещенной солнцем, на низком потолке засияла вся красота поднебесная: и солнце красное, и месяц ясный, и звездочки светлые, и радуга многоцветная.
- Лепота какая! Истинно как в раю господнем! - прошептал восхищенно Юрята. - Чать, Истомы работа.
А Сережа, холодея от мысли, что он проникает в недобрую, опасную тайну, глядел не на потолок с поднебесной красотой, а на лавку, покрытую суконным полавочником. На ней стоял радиоприемник, а от него тонкий провод уходил к окну. Сережа проследил его глазами. Провод был выведен наружу и поднимался к вершине дуба, где была, конечно, спрятана антенна. Но таких приемников Сережа не видел раньше: небольшой металлический ящик, окрашенный в защитный цвет, а рядом цинковые шестигранные коробки.
Сережа отшатнулся, прячась в ветвях.
В дальнем конце горницы открылась низкая дверь, и в горницу, пригнувшись, вошел человек. Лицо вошедшего закрывал накомарник; одет он был в синий балахон без перехвата в талии и без ворота, с золочеными петлицами и крупными пуговицами из самоцветов. Расшитый золотыми нитками балахон блестел на солнце, как зеркало.
Человек в синем балахоне ударом ладони в раму открыл окно и, не снимая накомарника, начал глядеть в сторону собора. Затем поднял глаза к небу. «А если он опустит глаза? Господи, хоть бы на дуб не посмотрел! - взмолился мысленно Сережа. - Прямо не знаю, что будет тогда с нами. Суровцу отдадут. Пропали мы!..»
Сережа вздохнул облегченно. Человек в горнице раздраженно пробормотал что-то и, повернувшись, подошел к приемнику. Сдвинув вверх рукав, он посмотрел на запястье левой руки. «На часы смотрит! - удивился Сережа. - В Ново-Китеже ручных часов ни у кого нет!» Проверив время и не снимая накомарника, человек сел на лавку рядом с приемником и начал вертеть рычажки настройки. Затлелся зеленый «глазок» индикатора, зашипело, затрещало, потом зажурчала чихая музыка, медленное, ленивое танго. «Вот они, Завидовы скрипицы и трубы», - подумал Сережа.
- Молчат! - зло стукнул кулаком по лавке человек в накомарнике. - Где их черти носят? Неужели не прорвались? И не принесут? Тогда дело швах!
Он резко выключил приемник и вышел, крепко хлопнув дверью.
- Кто это был? - тихо спросил Сережа Юряту.
- Завидов набольший чертознай! - засмеялся Юрята. - Никакой это не чертознай, а из детинских кто-нибудь, из верховников. Видел, как богато одет?
- Про синий балахон говоришь?
- Балахон мужики носят, а это ферязь парчовая. Богатущий, видать, человек.Не иначе, на пир-столованье к посаднику пришел. А чего в ящике играло? Вот это так диво дивное!
- Это радиоприемник. Музыку откуда-то передавали.
- Опять замолол свое, мирское! - недовольно махнул рукой Юрята. - Ты людскими, православными словами объясни.
- После как-нибудь, - ответил Сережа. - Слезаем, Юрята. Все, что надо, видели, и даже более того.
- Годи! - сказал Юрята. - Я на подоконнике углядел цацку красивую.
На подоконнике лежал нагрудный значок, какой - не разобрать: он лежал кверху оборотной стороной. Затрещал и качнулся рядом сук. Это Юрята, повиснув на одной руке, другой потянулся к окну и схватил лежавший на подоконнике значок.
- Теперь и слезать можно, - вися на суку, сказал он и крикнул негромко вниз: - Чеши, ребята, на землю! Чего дорогу загородили?
Спустившись с дуба, ребята то перебежками, то спокойным шагом пересекли посадничий двор, ворвались в Пыточную башню, влетели в камору, подняли заслонку и на задах лихо скатились на улицу. Первым к ним бросился Женька. Счастливо замирая, он ткнулся носом в колени Сережи. А вторым подбежал нетерпеливый Иванка.
- Чертозная набольшего видели? - переводя быстрые глаза с Юряты на Сережу, с Митьши на Завида, спросил он.
- За тем и ходили, - отдуваясь, важно ответил Юрята.
- В окно влетел? - заранее пугаясь, прошептал Тишата.
- У него спроси, - кивнул Юрята на Завида. - Ему лучше знать.
- Я ничего не видел, - растерянно улыбнулся Завид. - Я шибко спужался. Кукшей, чай, влетел, как положено?
- Вороной! - серьезно ответил Юрята и неожиданно захохотал. - Сам ты ворона полоротая!
Засмеялись и все остальные ребята - очень смешно было растерянное и обиженное лицо Завида.
- Постой, Юрята! - Сережа, гладивший Женьку, поднял на атамана глаза. - А что ты с окна схватил? Покажи.
Юрята разжал кулак. На его ладони лежал серебряный крест. На концах его были вычеканены буквы «Б.Р.П.». А у ног распятого Христа чернела эмалевая свастика.
Сережа вздрогнул:
- Вот это да!.. Юрята, милый, дорогой, дай мне крест. Знаешь, как он мне нужен!
Глаза Сережи в пушистых ресницах просили, умоляли. Он потянулся к кресту, но Юрята быстро отвел его руку.
- На что тебе крест? Ты в бога не веришь. Ладно, давай меняться. Чего мне дашь?
- Стекло зажигательное дам. Видел, как оно огонь делает?
Юрята поплевал на крест, потер о штаны, полюбовался его блеском и сказал деланно-равнодушно:
- Не. Ножик свой давай.
Сережа оторопел. Отдать нож? Свой чудо-нож?
- Фиг с маком! - возмущенно крикнул он. - А я без оружия останусь? Спасибо-преспасибо! А еще друг!
- Как хочешь. Стекло не нужно, на ножик поменяюсь, - прошепелявил Юрята.
И до чего же противно он шепелявил сквозь свои выбитые зубы!
- Юрятка, подлая душа! - возмутился Митьша. - Что ты Серьгу теснишь?
Юрята молчал, опустив глаза, и ковырял землю пяткой.
- Эх ты, буржуй! - обдал Сережа Юряту презрением. Вытащив из-за пазухи нож, он нажал кнопку. Выскочило узкое, длинное лезвие. Грустно посмотрел он в последний раз на свое сокровище и протянул нож Юряте. - Бери, жадина! И больше ты мне не друг.
- Эва, напужал! Али из твоей дружбы шубу сошьешь? Тьфу на твою дружбу! - с шиком плюнул Юрята.
Митьша вдруг густо покраснел, пропали даже его веснушки, размахнулся и влепил атаману крепкий подзатыльник. Юрята быстро выкинул ногу и пнул Митьшу пяткой в живот. Кудреванко согнулся, схватившись за живот. Из глаз его посыпались крупные слезы.
- Карамба! Ногами бьешь? - закричал Сережа, замахиваясь на Юряту.
Но тот ловко увернулся и огрел нового противника по шее. Сережа зашатался. И снова Митьша, еще со слезами на глазах, кинулся на выручку друга. Но на него сзади налетел Завид и сбил с Митыии ушанку. Сережа стукнул крепко Завида, Юрята стукнул Сережу, а через минуту они, все четверо, катались по земле в уличной пыли. Около них кружил рычавший и не знавший, кого цапать Женька. А мягкосердечный Тишата жалобно кричал:
- Белены объелись? Расцепитесь, говорю!
Стрелец в зеленом кафтане, перегнувшись с детинской стены, ржал во все горло, глядя на ребячью драку.