«Лихие девяностые» внесли столько изменений и корректив в нашу повседневную жизнь, что в большинство из них трудно было поверить. И, конечно же, главным нововведением, для большей части граждан страны стало открытие «железного занавеса». Что тут началось! Каждый, кто имел хоть малейшую возможность позволить себе соскочить за бугор, рвали когти, как могли, нисколько не задумываясь о будущем, которое рисовалось им исключительно в розовом свете.

Ведь разве может быть где-нибудь на земле хуже, чем в этой Богом проклятой стране? На чувства патриотизма и Родину почти всем было глубоко наплевать. У некоторых и денег-то было всего в один конец, но это не мешало им грезить о новой жизни, где, как им казалось, манна небесная будет падать прямо в руки. И не было для этих людей в тот момент никакой разница, Америка это или Бангладеш, Греция или Гвинея-Биссау. Только бы подальше от страны, в которой семьдесят лет их отцы и деды были окованы кандалами коммунистической идеологии, страны, которая на целых три поколения была раковой опухолью, красной заразой на теле матушки земли. (СССР перестал существовать 26 декабря 1991 года).

Ну а как же обстояло дело с преступным миром? И этот, далеко не праздный вопрос, могут задать многие, хотя бы из тех, кто хоть раз в жизни побывал в нашей стране и столкнулся с обратной стороной общества. Точнее, увидел в зеркале его отражение.

Здесь следует пояснить один важный нюанс. Дело в том, что преступный мир, в общем, и воровской в частности – это не всегда одни и те же понятия данной тематики. Поэтому, коснемся пока воровского мира.

А для него, казалось бы, наконец, наступило то самое, что ни на есть время, когда можно было половить рыбку в мутной воде.

Но так рассуждали разве что дилетанты, и, как правило, от силовых структур. На самом же деле, за все существование «нерушимого союза братских республик», который в одно мгновение вдруг развалился как карточный домик, и из-за которого и произошел весь этот сыр-бор, такого смутного времени для воровского мира еще не было. Даже сучьи войны, которые спровоцировали власти в начале шестидесятых годов ХХ века с тем, чтобы уничтожить воров в законе, не шли ни в какое сравнение с тем положением дел, которое сложилось в эту пору.

И как бы мои слова не звучали парадоксально, но, по сути, от того, насколько был силен мир воров, в тот момент, в немалой степени зависело будущее страны. Точнее, будущее временного его отрезка. Ведь если бы всякого рода ничтожествам от преступного мира удалось занять место воров, кто его знает, смогли бы в стране воцарить порядок так скоро, как это произошло позднее. Хотя, это «скоро», для каждого из нас понятие относительное.

Но всё это выяснится не сразу. Пройдет не одна пятилетка, прежде чем все и не совсем, но все же, станет на свои места. А пока, те из босяков, которые находились в этот момент на свободе, покидали вотчину в расчете на то, что скоро вернутся. Уж кто-кто, а они точно знали, что лучшего места, чем матушка-Россия им никогда не найти. И вот почему.

Во-первых, воровской закон, по которому живет основная часть преступного мира страны, был и остается исключительной прерогативой как Страны Советов в прошлом, так и России сегодня. По нашим воровским понятиям, почти весь (за исключением Италии и еще нескольких стран, таких, как Израиль, где диаспора российского криминалитета достаточно велика) остальной преступный мир на планете Земля, жил и живет, в наших понятиях, по козьим законам. Которые проповедуют наши барыги, разного рода мрази и иже с ними, и представителей которых ни в одно порядочное воровское общество у нас не допустят. А в зоне, тем более.

В остальном же мире, эти чертополохи вхожи в приличное общество, потому что весьма уважаемые люди.

Так в чем же дело? Критерии иные. У нас они основаны на воровских понятиях, у них же исключительно на деньгах. А как же можно вору жить, но главное общаться среди такой нечисти?

И второе. Главный постулат воровских канонов о том, что вор только тогда является истым вором, когда живет за счет своей профессии, еще никто не отменял. А по сему, крадуну, покинувшему вотчину, рано или поздно придется воровать, чтобы жить. Но в природе существует закономерность. Сколько бы вор не воровал, тюрьмы ему не избежать. В масштабах вселенной, можно по пальцам пересчитать, кому это удавалось. Так что аксиома эта применима к преступникам данной профессии всех стран и народов и во все времена.

А теперь представьте российского вора, ну, к примеру, в тюрьме Стамбула, или Каира. У меня прямо мурашки по телу пошли. Лучше уж не буду углубляться в тему. Ибо в одной из тюрем этих двух столиц востока мне пришлось побывать. Слава Богу, не долго.

Так что, как не крути, как не верти, а лучше родных пенатов, как бы они не звались, СССР ли, царской, или иной Россией, нет, и быть для российского вора не может. Из чего следует, что урки, правда не совсем по собственным убеждениям, но все же, были намного патриотичнее, нежели иные граждане, покинувшие в тот момент родные места.

А вот теперь вернемся к преступному миру, по большому счету, куда, как общеизвестно, входят не только воры всех профессий, разного рода мошенники и аферисты, но и бандиты, грабители, убийцы, насильники, разбойники и иные преступники.

Воспользовавшись тем, что элита преступно мира в спешке покинула родные пенаты, они попытались занять их насиженные места. И надо признаться, им это в большинстве своем удалось.

То шебутное время напоминало начало революционного периода Страны Советов, когда в моде были лозунги типа «У нас кухарка сможет управлять государством». Правда, у красных дальше лозунгов дело не пошло, зато тот преступный мир, который они породили, легко перешагнул эту черту маразма.

Жиганам нэпманского замеса, которые уже давно покинули сей бренный мир, даже в самом кошмарном сне не могло присниться, чтобы некогда чертоватый, но смышленый халдей, то бишь, официант, стал рулить оголтелыми бандитами если не всей, то уж половиной Златоглавой точно. И что самое непостижимое, был в непререкаемом авторитете у своих подданных, в число которых входили отморозки, убийцы и насильники. Началось время патлатых детей горчичного рая.

Да ладно бы еще, если он один был такой. Бывшие спортсмены, менты и даже, некогда неподкупные чекисты, тоже впряглись в эту упряжь. И опять-таки не безуспешно. Правда, они друг друга отстреливали, как котят. Порой из-за контроля над каким-то захудалым ларьком, в котором торговали всякого рода безделушками. И все эти ненужные жертвы были лишь для того, чтобы стращать конкурентов. Но как заметил по этому поводу один знакомый циник, «лес рубят – щепки летят».

Правоохранительные органы, хоть и погрязшие в чудовищной коррупции, тем не менее, кого-то должны были сажать. Ведь разгул преступности захлестнул страну, как никогда. Так появились на тюремных нарах козлы отпущения, которые, естественно считали себя бойцами бригад, у которых столько-то сабель, такие-то торговые точки и т. д. На самом же деле, это была молодежь, без каких-либо жизненных принципов, с нулевым интеллектом и полным отсутствием какой-либо нравственности. С тех самых пор и вошло в обиход словосочетание «полностью отмороженный».

Но тюрьма всегда была воровской вотчиной. За некоторые зехри, которые отморозок выкинул на свободе, и за которые его могли еще и похвалить, в камере, как минимум, его могли опустить.

Нетрудно представить, что десятилетиями отлаженный механизм, в котором все винтики и болтики подогнаны так, что комар носа не подточит, вдруг дал сбой. И неожиданно вдруг, чтобы вернуть всё на круги своя, вместо ювелира-часовщика приходит слесарь-сантехник. Что-то сродни этому произошло и в местах лишения свободы. Война здесь также длилась не один год, а воровской ход победу праздновал не сразу.

Полагаю, теперь самое время заглянуть за кордон, ведь «железный занавес» уже год как поднят, а урок можно встретить не только по всей Европе, но и в США, и даже в Канаде. Но основная масса воровского мира осела в Греции и немногие на Кипре. Дело в том, что большинство воров в законе в СССР, были родом с Кавказа, в частности, из Грузии. Особенно те из них, кто жил на побережье Черного моря. Это Абхазия и Аджария. Большая их часть были наполовину греки. Так что, многие из них, по прибытию на землю древних эллинов, сделали себе двойное гражданство. Следует отдать дань уважения правительству Греции, которое подошло в тот момент к этому вопросу очень благосклонно и не стало чинить даже маломальских препятствий своим землякам из тех исторических мест, куда когда-то в древности аргонавты во главе с Ясоном отправились за золотым руном.

Не буду описывать о том, кто стал возвращаться домой в Россию, и зачем. Когда это стало происходить, и по какой причине. Об этом и так уже много написано. Скажу лишь одно. Главным для всех без исключения бывших граждан СССР стала возможность свободного передвижения по миру. Не был исключением из этого числа и я, ваш покорный слуга, уважаемый читатель. Тем более, передо мной, старым карманником, открылись уникальные возможности расширить свой кругозор, а главное профессиональный опыт на просторах Европы. Чем я не преминул воспользоваться, меняя города и страны, как перчатки.

В тот период моих странствий единственный человек, которого я вспоминал по несколько раз на день была моя покойная бабушка. Этот поистине благородный, честный, глубоко порядочный и родной мне человек, в полуподвальном помещении, где я родился и вырос, учила меня французскому языку, знанию этикета и многим другим премудростям света, которым должен был обладать юный вельможа, в надежде на то, что предо мной когда-нибудь откроются салоны лучших домов Европы.

О, если бы она была жива, и узнала, где и в качестве кого я применяю данные ей уроки, видит Бог, она тут же легла бы обратно в могилу. Поэтому, будучи суеверным, как, почти все воры моей профессии, прежде чем очистить карманы того, или иного француза, грека или итальянца, я, когда тому благоприятствовали обстоятельства, мысленно просил у нее прощение. Так было как-то спокойней на душе.

Профессия карманника по-своему уникальна. Настоящий втыкала – это своего рода аристократ в уголовном мире, который должен обладать незаурядной ловкостью, хорошими актёрскими способностями, крепкими нервами и чуткой реакцией. Ко всему прочему, карманники люди творческие.

Одним из легендарных кошелешников непманского замеса, был кошелешник с странным погонялом для ширмача – Инженер. Согласитесь, больше для домушника подходит, или в крайняк для медвежатника. У него были удивительные способности карманного вора, о которых уже в то время слагали легенды. В его преступной биографии есть один интересный факт, который я не мог обойти стороной.

Так вот, в самом начале НЭПа, французские «коллеги» Инженера, наслышанные о его мастерстве, пригласили российского ширмача прибыть всего на несколько часов в Париж лишь только затем, чтобы снять очень дорогое колье с шеи английской титулованной особы (мне бы не хотелось называть ее имени). Подводку (способ подхода к жертве) и дальнейший сбыт украденного принимающая сторона брала на себя.

Получив крупный задаток, Инженер выехал в Париж по заранее украденным парижскими втыкалами документам французского дипломата. В течение суток он посетил прием в американском посольстве и уехал обратно на родину. Судя по разразившемуся потом во Франции дипломатическому скандалу, Инженер выполнил свою работу на отлично.

В то время, о котором мой рассказ подобная работа (спустя семьдесят лет), называлась втык по вызову. Она была мне более чем знакома, но я, правда, за пределы СССР еще не выезжал, ограничиваясь работой внутри Союза. И виной тому, как не трудно догадаться, был все тот же пресловутый «железный занавес». И в отличие от Инженера, который судя по рассказам и слухам, превосходил меня в профессионализме, я всегда работал в паре, и как правило, в основном, с дамой. Причем, это были исключительно леди воровского мира. А другого подхода наша профессия и не приемлет.

Так что, вернулся я восвояси, отнюдь не потому, что так жаждал вновь лицезреть родные пенаты. Да и ностальгия меня как-то еще не успела замучить. Моей целью было найти подходящую партию, для игр с огнем, коей должна была быть дама. Шерше ля фам, как говорят, в подобных случаях французы.

* *

Ростов-папа встретил меня проливным дождем, который, на языке цыган, окруживших меня на автостанции, приняв за жирного бобра, неминуемо предвещал обалденный фарт. По-шустрому откупившись от назойливых побирушек (пихнув двум детишкам по стольнику за манишку), я нырнул в зал ожидания, где по привычке оглядываясь только лишь шнифтами, проскочил его насквозь и оказался у стоянок такси. Здесь меня должны были ожидать встречающие коллеги, которых опытный глаз старого ширмача вычислил мгновенно.

То, что взгляды босяков проскользнули мимо меня, когда я выходил из зала ожидания, было мне на руку. Ведь по описанию, я не подходил под типаж, который они ожидали. Так что у меня было время и возможность оглядеться по сторонам и прикинуть х… к носу. И лишь после того, как я убедился, что хвоста нет, я резко запрыгнул на заднее сиденье серебристой япошки. Парни оказались понятливыми. Увидев мой незамысловатый маневр, они, недолго думая, запрыгнули следом, и лишь только после того, как мы выехали за пределы автостанции и оказались на трассе, тот, кто сел рядом, спросил пароль. Но вопрос был задан, я бы сказал, каким-то безразличным тоном. Так покупатель спрашивает цену товара, заранее зная, что не купит.

* *

Уже успев побывать некоторое время дома, в Махачкале, я засобирался было в обратный путь, туда, откуда прибыл. Но маршрут мой лежал, через Москву, а возможно и Питер. Только в этих двух мегаполисах, где у меня были неплохие завязки среди местной шпаны я мог найти то, что искал. Но моим планам суждено было измениться. И, вместо прямой дороги на Москву, в фирменном мойдане «Дагестан», мне пришлось трястись в «Неоплане», кстати, тоже фирменном, но авто, где конечным пунктом моего пребывания был Ростов-на-Дону. Но, как я предполагал, ненадолго. От силы на пару дней. Но мы знаем, кто в этом мире предполагает, а кто располагает. Се ля ви, как сказали бы все те же французы.

Перед самым отъездом из Махачкалы, ближе к вечеру, ко мне домой позвонили из второй городской больницы. Девушка-медсестра из реанимационного отделения, нежным, почти детским голосом объяснила мне, что человек, которого утром, почти в бессознательном состоянии доставили в дежурный покой, пришел в себя и просит, чтобы я навестил его. Не имя, ни фамилия больного, мне ни о чем не говорили. Но, для того, чтобы придти на похороны, или в больницу, ФИО, как известно, не требуется. Но я и без того уже фибрами почувствовал, какой будет расклад.

Так что, недолго думая, я вызвал по-шустрому мотор и без промедления отправился по указанному адресу. В больном я готов был узнать кого угодно, но только не его. Это был друг детства Юрка Солдат. Он, как и каждый из нас в то время, сухарился, поэтому и жил по чужим ксивам.

Мы не виделись целую вечность, лет тридцать, не меньше. То он был у хозяина, а когда освобождался, меня принимала контора. Такая вот масть козья преследовала нас. А ближе к перестройке, он вообще покинул родные пенаты из-за того, что мусора плотно упали на хвост, и как я слышал краем уха, жил последнее время в Северной Пальмире.

Многие годы, которые проведены в неволе рано или поздно дают о себе знать каждому из тех, кто прошел прожарки, ломки и тому подобные мусорские издевательства. Так что, прободная язва, которая обострилась именно в тот момент, когда Солдат должен был отправиться с серьезной малявой в Ростов, к местному урке Эдику Краснову, была тому прямым подтверждением. А такие подлянки, как правило, судьба преподносит в самый неподходящий момент, как будто спецом пробивает нас на вшивость.

Конечно же, после лежки на кресте, где-то через недельку, ну от силы десять дней Юрка и сам мог бы спокойно отправиться в дорогу, но в данный момент на карту было поставлено очень многое, если не сказать, что всё. Это касалось старого вора, которого мы оба хорошо знали не один десяток лет. И вот почему.

Эдуард Краснов, или, как его еще называли «Эдик Ростовский», Эдик «Красный», был родом из Карагандинской области Казахстана. В Ростов перебрался после первой в своей жизни отсидки в Новочеркасской крытой, где в 1970 году был коронован легендарным «вором в законе» Васей Бриллиантом. На тот момент этот факт был более чем определяющим для любого уркагана. Я немного встречал урок на своем пути, которые бы могли сказать, что были обласканы фортуной в виде воровского подхода к ним патриарха воровского мира Васи Бриллианта.

Возможно, встретил бы и больше, если бы столыпины ходили по маршруту составленному ворами, а в камерах килешовки были так же с их подач. Это я к тому, что не всегда, а зачастую, очень редко, воровской сходняк может собраться именно в тот момент, который наметили воры. То на этап дёрнут, то камеры начнут килешовать, то еще какая пидерсия мусорская.

До начала 90-х годов Эдик пользовался неограниченным авторитетом и считался одним из самых влиятельных воров в законе в Ростовской области, и не только. Одно только то, что подход к нему был сделан Васей Бриллиантом, который бы никогда не позволил себе окрестить человека даже с малейшей долей отклонений от воровских канонов, говорил сам за себя. Но времена, к сожалению меняются. Угодив в очередной раз за решетку в 1992 году, Эдик выпал из расклада на пять долгих лет, в течение которых регион был полностью поделен на сферы влияния.

Малява, которую я вёз, по моим предположением, должна была поставить все на свои места. Но что в ней было написано, я не знаю и до сих пор.

На хазу к жигану мы прибыли где-то через минут сорок. Эдик знал, кто должен был привести депешу, но, увидев меня, узнал и нисколько не удивился и не расстроился. В свое время он часто бывал в Махачкале. При его непосредственном участии на сходняках был сделан подход к нескольким дагестанским ворам. Да и вообще, Эдик всегда питал уважение, как к дагестанцам, в общем, так и к дагестанской шпане, в частности.

Я свою миссию выполнил и назавтра рассчитывал покинуть гостеприимную донскую землю. Почему именно на следующий день? Да потому что не побывать на босятском сходняке, я не мог. Эта процедура вменялась в обязанность бродяге. Почти то же самое, что и у хозяина. Ведь откуда прибывший этапом арестант, бродяга по-жизни, знает все о том, когда, куда и кто именно из шпаны прибыл? Собирает материал исходя из маляв, прогонов, бозаров босоты на этапах, пересылках, в тюрьмах и т. д. Это один из множества воровских отличий, которые и выделяют его среди остальной массы заключенных.

То же самое и на свободе. Сведения, которыми я потом делился при встрече с «коллегами», в своих похождениях, я получил при встрече с босотой, на которую попал вечером того же дня.

В любом регионе вокруг вора в законе собирается шпана, которая проезжего бродягу ставит в курс последних мировых воровских новостей. Именно мировых, я не оговорился. С тех пор, как упал «железный занавес», именно мировых, а до этого новости были лишь союзного масштаба.

На сходняке присутствовало человек десять. Двоих из них я знал не понаслышке. Карманников: грозненского – «Кабана», дерзкого надменного, «армяна по крови», как он любил частенько выражаться, как будто в жилах других армян текла вода.

И питерского «Стропилу» – как его на свой манер окрестили кавказцы, за его маленький рост. С ними в бригадах он в основном и крал. Я знал его крутой и непримиримый нрав по отношению к разного рода нечисти, потому что чалился с ним на спецу малолетке в Нерчинске. Я даже знал, кто научил его всем азам карманной тяги. Это был старый кошелешник, урка из Эчмиадзина по имени Рантик. После того, как он откинулся из малолетки, в середине шестидесятых, получилось так, что он лишился не только родителей, которые погибли во время пожара, но и дома, в котором они все проживали. Воры не дали умереть с голоду ни ему, ни братишке, который с их подачи пошел по правильному пути, выучившись на инженера и женившись на порядочной девушкой. И все это благодаря поведению Стропилы на малолетке. Дело в том, что в те годы, все зоны малолеток в СССР были красными, как пожарная машина. И что бы заявить о себе, как о молодом уркагане, была необходимо чисто воровская закваска.

Тогда еще я не знал, что из массы информации, которую мне предстояло услышать в тот день, одна, сыграет в моей жизни достаточно важную роль. Точнее, даст мне возможность вернуть старый долг сторицей.

В тот момент, когда я присоединился к присутствующим босякам, прикол держал шахтинский Бархошка – беспалый домушник со стажем. Он только что откинулся с Ветлага, где чалился на тридцатки, в Бадье, вместе с Васей Бузулуцким. В его бытность у хозяина он и помер, но только не так, как прикалывали вокруг. Ведь Бузулуцкий был очень авторитетным вором. О нем, так же, как и о его знаменитом тезке, Бриллианте, слагали немало легенд.

Оказывается, виной всему был осколок от бутылки с шампанским. Точнее, он был предлогом, чтобы его умертвить. Менты давно хотели избавиться от Бузулуцкого, но не знали как именно, а тут подвернулся удобный для них случай. Вася с босотой в зоне отмечали какое-то знаменательное для них событие. Каким-то образом горлышко от бутылки с шампанским разбилось, и осколок отлетев, попал ему в горло. Все бы ничего, но рана постепенно стала гнить. В конце, концов, коновалы поставили диагноз, что это рак, и отправили жулика в Питерские кресты, точнее в Газы – всесоюзную больницу при тюрьме. Ну а здесь лепилы доделали своё грязное дело. Уркаган умер на операционном столе, так и не придя в сознание.

Было и еще несколько интересных приколов, но для читателей они не будут интересны. Поэтому, остановлюсь на главном.

Как-то незаметно мы с Кабаном и Стропилой уединились от остальной братвы, хапнули по соточке «Ахтамара» – армянского коньяка, пару бутылок которого Кабан, насколько я знал, всегда держал при себе, и углубились в прошлое. А нам было что вспомнить.

Если со Стропилой у меня были связано полтора года мучений на малолетке, да пара удачно проведенных «операций» на бздюн, много позже, уже, будучи на свободе, то с Кабаном воспоминания носили немного иной характер. Наверное, потому, что они были связаны с местами, где мы родились и выросли. Одно время я часто наведывался с пацанами в Грозный. В те годы моими неизменными спутниками были «Кардинал», старый кошелешник с пятого поселка, Муртуз – «Тульку», теперь уже покойный ширмач с Ермошкина и Патя «Малютка» – карманница экстра-класса. Мы останавливались в районе железнодорожного вокзала, на хазе одного центрового барыги, а с Кабаном и его приятелями встречались то на Жидовке, то на трассе.

Кабан так же, как и многие его «коллеги» в то время, гастролировал, в том числе приезжая и в Махачкалу, город, с которым у него были связаны самые теплые воспоминания. Насколько я помню, он тычил неизменно с одной и той же бригадой. Напарником у них, с Лечей, молодым втыкалой, который, кстати, проживал по соседству с хатой, где жила мать Васи Бузулуцкого, были кошелешницы-русачки мать и дочь. Имя матери, насколько мне не изменяет память, Клава, а вот имя дочери не помню. Их бригаду знали далеко за пределами Чечни и Дагестана. По приезду в Махачкалу они неизменно останавливались в гостинице Кавказ. Встречались мы и на гастролях. В основном, в Баку, городе, куда в те времена съезжались почти все союзные бригады ширмачей.

Бозар протекал, как обычно. Не торопясь, не спеша, и не перебивая друг друга, каждый из нас излагал то, что считал интересным и нужным, и не только с воровской точки зрения. Что-то вставлял в разговор собеседника, но делал это тактично, как и подобает воспитанному человеку, и, наконец, молчал и слушал, как это умеют делать только воры.

В один из моментов, когда прикол держал Кабан, я ненароком пропустил, (выпитый коньяк давал о себе знать) один важный момент, где Кабан заикнулся о Греке. Точнее, о его жене Созии, которую он случайно встретил недавно на пристани. Дальнейшие расспросы, а главное, ответы на них, меня окончательно отрезвили.

Кабан знал, что я чалился вместе с Греком, знал, хоть и вскользь, о наших братских отношениях, поэтому и рассказал все, что знал о его семье без утайки.

То, что произошло в Чечне за последние годы, вынудило множество людей, которые прожили большую часть своей жизни, а некоторые и родившиеся на этой земле, покинуть родные места и оказаться беженцами. Без дома и средств к существованию судьба разбросала их по разным закоулкам нашей, некогда большой и могучей Страны Советов.

Эта участь также постигла жену и дочь Гриши Грека, старого уркагана, память о котором всегда жила в моем сердце. Но им, хоть немного, но все же повезло больше других. Ибо Ростов-на-Дону, это все же не Мордовия, и не Вятская губерния.

Они жили недалеко от речного порта, там, где в наспех сколоченных, точнее, в реконструированных избах времен Первой мировой войны ютились около двух десятков семей беженцев из Чечни. В основном, это были русские, несколько семей армян и евреев. Каждый зарабатывал, кто как мог. Но в основном, все почти занимались торговлей. На местной барахолке, на автостанции, железнодорожном вокзале и т. п. объектах массового скопления людей. Ростов – большой город, всегда есть, где развернуться торговому люду. Это был, в то время, единственный бизнес, который давал возможность иметь хоть какую-то стабильность в семейном бюджете таким, как они, бедолагам.

Милица – дочь Гриши, так же, как и её мать, была преподавателем английского языка. Ко всему прочему, мать с дочерью не просто не хотели заниматься торговлей, но просто-напросто не умели это делать. Возьмись они за этот бизнес, обязательно бы прогорели. Поэтому не мудрствую лукаво, они с самого начала решили заниматься тем, что могли делать лучше всего – преподавать. Но кому в то время, а читатель думаю, помнит, о каком времени я веду свой рассказ, нужно было изучение английского языка, или уроки музыки при подобного рода обстоятельствах. Другое дело кафедра ВУЗа, или на худой конец школьный класс. Но для такого вида деятельности необходимо была ростовская прописка, а в их паспортах она до сих пор оставалась грозненской.

Так что маме с дочкой приходилось перебиваться случайными заработками. По крайней мере, одной из них. Ибо, заработок у них был, худо-бедно, стабильный. Они убирали дома богатых горожан. Когда не было репетиторства, работали вдвоем. Если же появлялась возможность, и кто-то, естественно, за копейки, хотел повысить свой уровень знания английского языка, Созия всегда предоставляла этого клиента дочери, прекрасно понимания, что творится на душе у ее ребенка в тот момент, когда им приходиться выступать в роли прислуги.

Если в бизнесе, которым занималось тогда большинство беженцев, воспитанность и образованность интеллигентных гречанок не могла принести им необходимых средств к существованию, то здесь получалось все наоборот. Именно вышеупомянутые данные и были определяющими для состоятельных людей, которые не желали видеть в своих «замках и дворцах» в качестве прислуги иных представителей человечества, кроме как тех, кто мог изъясняться на трех европейских языках, читал в оригинале Шекспира и музицировал на нескольких инструментах. Вот такие были времена. Впрочем, оно и сегодня не лучше.

Эх, Гриша, брат!!! Если бы он в тот момент мог подняться с могилы и увидеть, как зарабатывают себе на пропитание его родные, неуютно пришлось бы преступному миру региона, который уже давно позабыл о многих воровских заповедях, сделав акцент на мафиозные начинания. Да разве только в этом погряз Ростов, город, некогда входивший в первую пятерку воровских мегаполисов СССР? Но отожествлять, как я уже не раз убедился, никогда не следует. Чуть позже читатель поймет почему.

* *

Я никогда не знал и не видел (кроме, как на фотографии, которую мне двадцать лет назад показывал Гриша «Грек» в зоне) ни жены, ни дочери уркагана. Но этот факт нисколько не мешал моим планам. Выяснив у Кабана все данные, которые мне могли бы пригодиться в будущем, на следующее утро я направился не на вокзал, как было мною задумано, а на берег Дона, в район, где проживали беженцы из Чечни.

Честно говоря, я никак не ожидал увидеть такое безобразие, которое предстало предо мной через час после того, как я покинул босяцкую хазу. Хоть я и повидал на своем веку немало «неудобств», но это было в неволе. А здесь! Бытовые условия, где-то на уровне первобытно-общинного строя. Постоянная сырость. Отсутствие питьевой воды, которую приходилось носить ведрами на расстояние в несколько километров. То же самое и туалет. Беженцам приходилось идти по этому поводу в город. Точнее, прежде чем возвращаться домой, делать это заранее. Что касалось малой нужды, то для этих целей существовал наспех сколоченный туалет, куда, из-за «сложности» его конструкции, ходили, как правило, в такое время, когда на город опускались сумерки.

Но это еще что! Недалеко от поселка из одноэтажных деревянных строений находилась мусорная свалка, которую при всем желании, если даже все вместе беженцы захотели бы очистить, сделать это было бы не реально, потому что жители близлежащих крупнопанельных домов, на протяжении многих лет привыкли выкидывать отходы быта именно сюда. Плюс испорченная рыба, которая также выбрасывалась на эту свалку рыбаками-браконьерами.

А тот факт, что с недавних пор здесь поселились люди, притом беженцы с малыми детьми, никого не волновал. Привычки горожан из красного совдеповского прошлого, видать, были намного сильней их нравственной и некоторой иной составляющей. А о браконьерах и говорить нечего.

Лишь одно обстоятельство, точнее, дар божий – ветер, который постоянно дул вдоль берега Дона, разгоняя тем самым вонь и смрад от близлежащих нечистот, все же как-то облегчал жизнь бедолагам, давая возможность этим несчастным хоть как-то переносить все тяготы дискомфорта, которые судьба почему-то обрушила именно на их головы.

«Хозяев» двухкомнатной хибары, дверь которую мог выбить даже ребенок, с утра я не застал. В принципе, я так и предполагал. За то у меня было время осмотреться вокруг и наметить дальнейший план действий. Я прекрасно понимал, что для того, чтобы Созия с Милицей поверили в благородства моих намерений, мне необходимо будет все мое мастерство рассказчика. Я бы конечно мог взять с собой Кабана, но, судя по его рассказу, как холодно они встретились и расстались с супругой Грека, решил не делать этого, а лишь обмолвиться о встрече. Да и то, при крайней необходимости. Тем более, отсутствие какой-либо радости при встрече не просто с земляком, естественно, исходила не от Кабана. Больше того, Кабан предложил ей посильную помощь, но она отказалась. Из чего можно было сделать однозначный вывод, что все то, что было связано с покойным мужем, точнее, с теми, кто был когда-то с ним в одной упряжке, было крайне неприятно Созии, да и дочери Гриши, скорее всего тоже.

Наша встреча состоялась вечером того же дня. Я её так почти и рисовал в своем воображении.

Дождавшись, когда сумерки окончательно опустились на город (во избежание всякого рода неожиданностей), я подошел к хижине и тихонько постучал в дверь. В одной руке я держал букет из, сине-черных, бархатных болгарских роз, а в другой, полиэтиленовый пакет, в котором была большая коробка дорогих шоколадных конфет, две банки такого же дорого кофе и несколько пачек самого что ни на есть качественного чая, который я смог найти.

– Входите, открыто, – почти тут же услышал я в ответ на мой стук.

Это был приятный женский голос, который тут же напомнил мне Монику, в «Диком сердце». Но я, к сожалению, не знаю, и по сей день, кто ее дублировал.

Дверь действительно была не заперта. Переступив порог, я оказался в крохотном помещении, которое, судя по утвари, служило домочадцам кухней и прихожей. Соединялось это строение с другой комнатой огромным дверным проемом.

Не останавливаясь, я сразу вошел в зал. Если можно было назвать эту комнату именно так, а не иначе. В глаза сразу бросился изящный, из зеленого атласа абажур, внутри которого сияла лампочка Ильича. Никак не меньше двухсотки. Один только этот предмет интерьера придавал комнате тот незабываемый колорит прошлого, который навсегда остается в памяти с детства. К тому же скрипучий пол, под дешевой дорожкой в коричневую полоску, белые занавески в половину окна, небольшие ажурные вышивки на стенах, и еще несколько мелких аксессуаров к дополнению интерьера этой скромной обители, как-то сразу напомнили мне далекое-далекое прошлое. А с этими воспоминаниями, пролетевшими, как одно мгновение пришло какое-то успокоение, какая-то умиротворенность, которая свойственна очень тонким и чувствительным натурам. Я даже вздохнул, захлебываясь от нахлынувшего чувства.

Почти одновременно с моим появлением, женщина, которая ответила на мой стук, встала из-за стола и молча вперила в меня свой взор, в котором, как я тут же отметил для себя, была сокрыта вся извечная женская мудрость.

Можно ли забыть такую своеобразную внешность эллинки? Благодаря чисто греческому типу Созия, а это была именно она, и в 64 года оставалась довольно-таки привлекательной. Великолепные черные волосы, очень белые, словно выточенные зубы, красные, немного полноватые, может быть, из-за какой-то капли мавританской крови, губы. Все это подчеркивалось изысканной грацией подлинной островитянки, с Кипра или Крита.

Она казалась безмятежным домашним божеством: спокойная, внушающая уверенность, руки скрещены на белом фартуке, белый ситцевый платок из-под которого выбивается прядь седых как иней волос, лицо в веселых морщинах. Серо-голубые глаза излучали покой и тепло.

Приблизительно такой я ее и представлял, даже не смотря на то, что когда поинтересовался у Кабана о внешности обоих женщин, он, по своему обыкновению, описал мне их так, как это мог сделать, ну разве что человек, у которого напрочь отсутствует не просто воображение, а само чувство прекрасного.

Полностью овладев собой, я поздоровался и не произвольно протянул букет с цветами. Когда хозяйка, взяв их у меня, вышла в кухню за вазой, которую ей заменила 750-граммовая стеклянная банка, я успел положить содержимое пакета на стол и остался стоять, ожидая приглашения.

Все эти действия, с обеих сторон, сопровождались молчанием. Вдруг, когда цветы в «вазе» уже красовались на столе, а чайник нашел свое место на кухне, хозяйка прервала тишину, пригласив мне сесть и тут же, извинившись, спросила: «Вас послал Рубен (Кабан)?» «Нет, меня ни кто к Вам не посылал, правда, именно от Рубена я узнал, что Вы есть, но самое главное, что совсем рядом», – ответил я, не задумываясь.

Судя по тому, как развивались события далее, хозяйке понравился мой ответ высказанный именно в такой манере. Она присела напротив, и, скорее всего, задала бы мне еще вопрос, и не один, но дверь сзади меня жалобно заскрипела и тут же закрылась за кем-то. Сначала я услышал шарканье обуви о подстилку, а потом мягкий, материнский голос Созии: Милица, посмотри там чайник, не кипит?

Я встал из-за стола, повернулся к двери и можно сказать, обомлел на время. Милица, была точной копией своего отца.

Перед моим изумленным взором предстала высокая жгучая брюнетка, 32–34 лет. Ее атласная кожа была ослепительна бела, что еще более оттеняла великолепные черные волосы. Черты ее лица были совершенно правильны; легкий румянец в лице, красивый разрез глаз с живейшим блеском и величайшей мягкостью во взоре; у нее были красиво изогнутые брови, маленький рот, ровные жемчужные зубы и нежно-розовые губы, тронутые милой и застенчивой улыбкой. Ее украшала лишь природная красота, из прочих же прикрас была лишь тоненькая золотая цепочка на шее, на которой висел золотой крестик. Ее грудь была хорошо развита и ни в чем не выходила за рамки красивых пропорций. Мода и воспитание приучили ее наполовину приоткрывать её с тою же невинностью, с какой она являла всем свою белую пухлую руку или щеки, на который цвет розы сочетался с белизною лилии.

Не знаю, сколько бы еще времени я так стоял, если бы на землю меня не опустил все тот же голос Созии. «Ну что же Вы стоите, садитесь. Да, кстати, как Вас зовут, молодой человек?» – спрятав нечто подобное улыбке в уголках губ, спросила Созия. «Заур», – ответил я, и вновь сел за стол.

В тот вечер чай выпить мне так и не удалось. Расположившись за столом, я думал было, что начну рассказывать, а, как со мной потом «по-дружески» поделилась Милица, получились воспоминания вслух, правда, в самой доступной форме. Но что самое главное, изложено было все абсолютно искренне.

Сначала я рассказал про ту зону (конечно же, в доступной для дам форме), в которой мы с Гришей познакомились, и где нам пришлось некоторое время отбывать срок заключения. Потом об этапах, пересылках, и, наконец, тубзоне, где их муж и отец буквально вытащил меня из рук чахоточной смерти. После чего наши пути-дороги разошлись навсегда.

Что характерно, за то время, которое я вел свой рассказ (где-то около двух часов), я не услышал в ответ ни одного вопроса. Но меня это нисколько не удивило. Ведь я прекрасно понимал, что им необходимо какое-то время, что бы понять и проанализировать произошедшее. Поэтому, прежде, чем откланяться, я, уже в нескольких словах, рассказал им о своих намерениях, дав при этом понять, что отказ от предлагаемой помощи не принимается ни под каким видом. Если же они все же позволят отклонить мою помощь, Бог их за это по головке не погладит. Это был первый попавшийся аргумент, который пришел мне в голову. После этих слов, впервые за время нашего общения обе женщины улыбнулись и не стали испытывать судьбу.

Так что быстренько выяснить, что на тот момент, все, что им было необходимо, это паспорт с ростовской пропиской, мне не составило ни какого труда.

Откланявшись, я сразу направил свои стопы на хату, где притухал шпанюк. Я спешил, как никогда. Ведь именно сегодня, насколько я был информирован, Эдик должен был уехать на недельку в Ташкент. Но, на мое счастье, поездка по каким-то причинам была отменена. И хоть он был не в настроении, все же выслушал меня, не перебивая. А этот факт в тот момент многого стоил. Тем более, когда собеседник, не в духе. Ведь те, кто хорошо знает манеру моего изложения, знают, что я не могу быть краток, всегда стараясь разжевать каждую деталь, подчеркнуть, с первого взгляда, казалось бы, незначительный нюанс, который в конечном итоге становиться основным аргументом в каком-нибудь важном споре. Тем более, когда дело касается покойного вора, о котором шпана не забывает никогда.

Эдик был уркой старого замеса, с которым мне было легко и свободно общаться. Ни хочу особо разглагольствоваться на этот счет, но тот, кто в теме, поймет меня сразу. А кто не поймет, тому и не надо.

Так что, тут же, не откладывая в долгий ящик, Эдик дал кому надо соответствующие указания. Мне оставалось только на следующий день привезти по указанному адресу фотографии Созии и Милицы.

С утра я подъехал к их лачуге на моторе, отвез к фотографу, и, не дожидаясь готовой продукции, развез, обеих дам по адресам, которые они мне указали. Это было место их сегодняшней работы. Теперь оставалось только ждать. Видит Бог, эти девять дней, которые понадобились для того, что бы я мог вручить новые паспорта их владельцам прошли для меня так, как будто после долгого срока заключения, когда мне оставалось девять дней до свободы, мусора меня хотели крутануть.

Но все проходит, как говорил в древности старый еврей, прошли и эти девять долгих дней ожидания. Новенькие ксивы, в одном из небольших магазинчиков на проспекте Буденного вручил мне лысенький фраерок, с виду похожий на подпольного миллионера Корейко, из «Золотого теленка». Точнее, на артиста Евстигнеева, который сыграл эту роль.

Единственное, что он позволил себе высказать за все время нашего шапочного знакомства, это, чтобы хозяева документов не забыли в них расписаться.

Я естественно, поблагодарил его, и хотел было перекинуться парой-тройкой фраз, но не успел я только лишь на мгновения опустить глаза, чтобы, хоть мельком взглянуть на то, что было завернуто в пакете, как его и след простыл.

О том, что паспорта были самые что ни на есть настоящие, то есть, как и положено, внесенные в базу данных, не могло быть и речи. Это был как раз тот момент, когда почти все продавалось и покупалось, а тем более в милиции. Вопрос стоял лишь в одном. Кто сколько даст. Поговорка «Что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги», в то время была, более чем актуальна.

Может это даже и к лучшему, что фраерок слинял так шустро, подумалось мне в тот момент. Видать не захотел лишний раз светиться. Ну что ж, Бог ему в помощь. В конце концов, все хорошо, что хорошо кончается.

Все эти девять дней я не видел Созию с Милицей. Не спешил я к ним и в тот момент, когда паспорта уже были у меня в кармане. Во-первых, я, по привычке, решил дождаться темноты, а во-вторых, хотел застать женщин вместе. Да и отметить это событие нужно было как-то по-особенному. Ведь я прекрасно понимал, что за последние несколько лет, у матери с дочерью не было повода праздновать какие-либо события. Даже дни рождения они не отмечали. И на это были определенные причины, которые читателю, полагаю, нет нужды объяснять.

Времени до наступления сумерек было предостаточно, так что я решил прошвырнуться по магазинам. Благо копейка в карманах гуляла по ништякам. Поэтому, поймав мотор, я решил отправиться в один из самых дорогих супермаркетов Ростова. Гулять, так гулять.

Уже в пакете лежала красная и черная икра, моя любимая малосоленая семга, дорогое французское вино, коньяк «Наполеон» и много другой, аналогичной снеди, а я все стоял и думал, что же прикупить еще.

На фоне всей этой кулинарной роскоши, я стоял возле стеллажей с заморским товаром и, глядя в никуда, стал вдруг вспоминать зону, своих корешей, Грека, Армяна и много всего аналогичного. И от этого на душе образовалось какое-то двоякое чувство. Странно. Вроде бы только что был в прекрасном настроение. Строил какие-то планы и вдруг на тебе. Все перевернулось с ног на голову.

Нечто подобное со мной иногда случалось. Но, как правило, это всегда происходило в тот момент, когда было совсем плохо. В чем выражался этот негатив, не важно. В тот момент, я начинал вспоминать тех, кто гниет за решеткой в карцерах, БУРах, на крытой. И это лекарство действовало всегда безотказно. А здесь ведь ничего такого не было.

Я стал размышлять на этот счет и мысли унесли меня в далекое прошлое.

* * *

Семилетка сроку была позади. На Казанский вокзал, мойдан Воркута – Москва прибыл по расписанию. В златоглавой я был проездом. Ждал пересадку, чтобы отправиться домой, в Махачкалу. Времени было предостаточно, а вот с копейкой напряги.

Конечно же, я мог пробежаться по старым адресам, да и с новыми было все путем, но…, это не входило в мои планы. Сначала увидеть старушку-мать, а уж потом все остальное. Сколько было случаев, когда босота не успев освободиться, пробыв на свободе неделю, а то и того меньше, возвращалась к хозяину. И, как правило, палились за какую-то мелочь. Так что на этот счет у меня была своя программа.

Поэтому, чтобы не голодать в дороге, я нашел в окрестностях Курского вокзала (а именно оттуда в то время уходили поезда на Махачкалу), небольшой магазинчик. По мелочам взял того, другого, третьего, но главное, десять пачек папирос «Беломорканал» 1-й Ленинградской фабрике им. Урицкого. Это были самые ходовые папиросы того времени. Их курили, в основном, шишкари. А у хозяина – блатные.

Когда стал рассчитываться (хотя я все давно подсчитал под расчет, оставив лишь пять копеек на проезд в автобусе с вокзала до дома), воровской глаз тут же уловил какие-то движения в подсобке. Оказалось, рабочие выгружали хлеб. Продавщица извинившись, тоже вошла вслед за ними, что бы заточковать товар.

Но прежде чем я узнал, что привезли хлеб, я нюхом учуял душистый запах горячего мандро. И даже мысленного потрогал его и почувствовал, какой он сдобный и мягкий. Тут же вспомнилась поговорка «Хлеб, как вата, рот, как хата». Мы ее обычно применяли по отношению к тем, кто не мог удержаться от соблазна съесть пайку разом. Не оставив на утро и обед следующего дня. Ведь пайку давали сразу на сутки. А в карцере был день летный, день пролетный.

Многие годы существования впроголодь, оставили свой неизгладимый след в памяти. Сегодня могу точно сказать, что хлеб мне снился во сне лет пятнадцать, не меньше. Да разве мне одному.

Задумавшись, я и не заметил, как продавщица, которая давно вернулась из подсобки, не сводила с меня свои добрые, влажные глаза. Опомнившись, она вдруг проговорила обратившись ко мне: «Молодой человек, отойдите, пожалуйста, в сторону, не мешайте обслуживать клиентов».

Спустившись на землю, я не сразу въехал, к чему это она. Ведь первым в очереди стоял я. Но, на всякий случай не стал спорить и молча отошел в сторонку.

Когда в магазине остался я один, продавщица, почему-то проигнорировав мое присутствие, зашла в подсобку и через несколько минут вышла оттуда с полным пакетом снеди. Но главное, я заметил сверху несколько буханок горячего, свежего хлеба.

Возьмите, это Вам, сказала она, таким теплым, нежным голосом, как будто ко мне обращалась мать или сестра, протянув через прилавок увесистый пакет с хавчиком. Я не сразу въехал, что к чему, но пакет взял и положил на конец прилавка. «Извините, но…» – хотел, было я объяснить, что еще не расплатился за то, что взял, а то, что в этом пакете не заказывал, как она, перебив меня, сказала: «Это от меня, возьми по-братски и не задавай лишних вопросов. А деньги прибереги, они тебе в дороге пригодятся».

С двумя пакетами в руках я стоял в сторонке и ждал, когда же рассосется очередь, которая вдруг образовалась нежданно-негаданно, как будто специально для того, что бы лишить меня объяснений.

В поезд я садился загруженный хавчиком под завязку. На мое счастье в попутчики мне достался солдатик, сельский парнишка в отпуск ехал домой, так мы с ним все и умяли в дороге.

Я, конечно же, не забыл этот благородный жест со стороны простой русской женщины, которая каким-то шестым чувством почувствовала мое положение. Поэтому, некоторое время спустя, посетил этот магазин. Как я и предполагал, она меня не узнала. Это и не мудрено, в том виде, в котором я предстал перед ней я и сам себя узнавал с трудом.

Я приберег для нее подарок (золотой с изумрудами комплект «тройка»), и пока ехал в моторе, все еще думал, уже не в первый раз, как же мне его ей преподнести. А о том, что она по-прежнему работает на старом месте, я знал наверняка.

В конце, концов, решение пришло само собой. Остановившись прямо напротив магазинчика, я стал наблюдать за тем, что происходит внутри, не выходя из машины. Дождавшись, когда магазин опустел, я зашел в него так, как мог войти разве что директор торга.

– Мадам, – проговорил я языком, который еще ни кого из прекрасной половины человечества не оставлял равнодушным. – Не окажите ли Вы мне честь принять этот скромный презент от благодарного клиента? Сказав это, я протянул ей зеленую бархатную коробочку с драгоценностями.

– Но кто Вы, гражданин? – удивленно спросила она, но подарок не взяла.

– Тот, кого Вы бесплатно снабдили несколько месяцев назад таким количеством снеди, что ею лакомилось все купе. Сказав это, я положил футляр на прилавок и быстро вышел.

Я ещё не раз видел эту женщину, правда, только издали, но никогда к ней не подходил. Даже имени её не знаю. Но не это главное.

Гришины родственники, которых я видел всего несколько раз в жизни, встретили меня так, как будто я был им родной, или очень близкий человек. Из чего я сделал вывод, что они правильно оценили моё к ним отношение. Правда, пока я не выпил немного коньяку, чувство, которое овладело мной в магазине, не проходило. Но, слава Богу, никто этого не заметил.

Сказать, что Созия с Милицей были рады новым паспортам, значит, ничего не сказать. Теперь перед ними открывались иные возможности. Взять хотя бы место жительства. Ведь со старыми документами они не могли даже снять приличное жилье. Достаточно было показать паспорт с грозненской пропиской и перед ними тут же закрывали двери. Независимо от того, какое впечатления они производили на людей. В конце, концов, они и по национальности были гречанками. Но людей невозможно было переубедить. Так глубоко в них въелся «синдром воинствующей Чечни».

А работа? Ведь они были прекрасными преподавателями. Обе имели звания, «заслуженный преподаватель ЧИАССР». Прекрасное владение тремя языками, совершенная игра на нескольких музыкальных инструментах. Но кто бы их взял с этими, волею обстоятельств ставшими «волчьими билетами» на работу в приличный ВУЗ? Теперь же все обстояло по-иному. Глядя на их нескрываемую радость, я был очень доволен собой, что хоть как-то смог отплатить по старым счетам родственникам человека, которому был обязан жизнью.

Именно в тот момент я и узнал, почему Гришу Грека иногда, шпана за глаза, кстати, имея на то веские основания, называла Оракулом. Оказывается, дар прорицания был у него потомственным. Ведь родом Гриша был с древнего города Дельфы. Это был один из важнейших культовых центров Древней Греции. Находятся они в пригороде Афин, в 176 км от столицы Греции, у подножия знаменитой горы Парнас в Священной Долине. В древности Дельфы считались центром мира. Согласно легенде, два орла Зевса, выпущенные с разных концов света, встретились над склонами горы Парнас, в тот же момент с неба упал конической формы камень, который и обозначил центр Вселенной. Камень этот получил название «омфалос», что в переводе с греческого означает «ПУП» (имеется в виду «пуп Земли»), и стал одним из символов дельфийского святилища.

Террасы на южном склоне горы, достигающей 2457 м, уступами поднимаются к святилищу Дельф. Дельфийский храм, расположенный в естественном каменном амфитеатре, на протяжении веков считался самым священным местом на земле.

Святилище Аполлона (Теменос) было в древности одним из важнейших культовых центров Греции, без самого почитаемого оракула античности, знаменитого Дельфийского оракула, не принималось ни одно важное решение.

Дельфийское святилище было чрезвычайно богато. Каждый паломник приносил в дар богу что-либо ценное, а посланцы городов-полисов строили здесь великолепные сокровищницы и сооружали бронзовые или мраморные скульптурные памятники.

Прежде чем войти в святилище, необходимо было пройти «очищение» в водах священного Кастальского источника, после чего на Большом алтаре Аполлона совершались жертвоприношения.

Оракул находился в храме Аполлона. Там, внутри, в специальном помещении на ритуальном треножнике сидела Пифия (в Древней Греции – жрица, доносившая до людей божьи послания), она изрекала прорицания, которые, как считалось, исходили от самого Аполлона. Предсказания Пифии носили весьма неопределенный характер, часто им можно было дать несколько взаимоисключающих толкований. Хорошо известен ответ Пифии лидийскому царю Крезу на его вопрос об успехе похода против персов: «Если ты пойдешь войной на персов, ты разрушишь Великую империю». Самоуверенный Крез истолковал это изречение в свою пользу, однако был разбит и взят в плен персидским царем Киром II; под «Великой империей» Пифия, оказывается, подразумевала Лидию – царство самого Креза.

Святилище в Дельфах прекратило свое существование в 381 году н. э., когда император Феодосий I запретил исповедание языческих культов. Постепенно Дельфы пришли в запустение, землетрясения и камнепады разрушили святилище. В 7-м веке на развалинах его возник небольшой поселок, который и просуществовал до конца XIX века.

Это был экскурс в прошлое, о котором мне поведала Милица. Но надо было слышать рассказчицу. Видеть ее глаза. Только тогда становилось понятным, как велико было у нее желание увидеть места своих предков.

– Вы, наверное, уже успели побывать на родине своего отца, раз так красноречиво рассказываете о ней? – спросил я Милицу, прекрасно зная, что она кроме Грозного и Ростова нигде не была.

– Увы! Жизнь, к сожалению, у нас складывалась так, что об этом, по крайне мере пока, нечего даже и думать.

– Но ведь у Вас там проживают родственники отца! Неужели они не могут дать Вам обоим приглашение? – в сердцах спросил я?

– Во-первых, мы не знаем, кто именно из родственников Гриши на данный момент жив, – вступила в разговор Созия. – А во-вторых, как им сообщить о том, что мы живы, здоровы.

– А они знают, что Вы существуете? – не унимался я?

– Конечно, знают.

Этим вечером мы больше не затрагивали эту тему, но я о ней не забыл. Ближе к полуночи, я покинул гостеприимных хозяев пообещав, что перед отъездом обязательно заеду попрощаться.

* * *

Прошло еще несколько дней. Мне уже и так давно пора было уезжать из Ростова, но я все никак не мог покинуть этот город. Главное, я знал, что меня здесь удерживало. Но, как бы там не было, а ехать надо, решил я. В ночь перед отъездом, я долго думал, как же мне поступить. И вот что решил.

* * *

Каждый вор, в особенности, карманник, всегда имеет при себе, какую-нибудь дорогую цацку. Еще лучше иметь их несколько. Некоторые дилетанты от преступного мира, да в принципе и не только, при виде босяка, на шее которого висит толстая, увесистая рыжая цепура, на мальце болт с брюликом, а на запястье рыжий котел с таким же браслетом, думают, что крадун решил понтануться. Но это далеко не так, ибо вся эта рыжая мишура играет двойную роль.

Во-первых, как любят повторять в воровских кругах, хороший понт, те же деньги. Так что, шикарно одетый, интеллигентный гражданин, с набором таких цацок, да еще, до кучи, с подвешенной метлой, это более чем хороший понт? Это половина успеха в задуманном деле.

Ну а во-вторых, цацки эти предназначены для мусоров, на случай запала.

Не уверен, что найдется такой ширмач, который будет не согласен со мной в этих вопросах.

Так что, и у меня, естественно, всегда было кое-что в гашнике. На этот раз, это кое-что имело форму двух ограненных брюликов, каждый в четыре карата. Но главное, это были бриллианты чистой воды.

Спихнуть такой товар по хорошей цене, на этот раз, для меня не составило ни какого труда. На хазе я цинканул босоте о своих намерениях, те свели меня с центровым барыгой, заблаговременно, на всякий случай предупредив того о последствиях обмана, хотя это было излишним. По его дальнейшему поведению было хорошо заметно, что он с головой дружит крепко.

Таким образом, главная проблема была решена. Уже к вечеру, у меня в кармане была достаточная сумма наличными, на которую можно было не только прожить не один месяц в столице тех лет, но и смотаться в теплые страны разок-другой.

На следующий день была суббота, поэтому я приехал к своим новым знакомым пораньше. Встреча была более чем радостной. И вновь, как и в первый раз нашего знакомства, без всяких заходов, я рассказал дамам о своих намерениях. А сводились они к следующему.

Мы едем вместе с Милицей в Москву. Пока она будет проживать в отеле, я раздобуду для нее греческую визу и провожу в дорогу. А уж по прилету в Афины ей не составит труда найти родственников отца. Благо до Дельф было меньше двухсот километров.

Главным условиям в таких предприятиях всегда являются деньги. А они были, и к тому же в достаточном количестве. Поэтому дорога, проживание и прочие расходы не являлись проблемой. Что, стоит отметить, бывает крайне редко в данных обстоятельствах. Я имею в виду неожиданность принятого решения. Проблема была лишь в одном. Греческая виза для Милицы, которую, кровь из носа, я должен был достать в Москве. Но здесь, я рассчитывал на ее точковку в паспорте. В нем был вкладыш, который указывал ее национальность. Гречанка. А это обстоятельство намного упрощало мои хлопоты.

И в заключении, я достал деньги, естественно, в долларовом эквиваленте, и большую часть того, что выручил за цацки, положил на стол. Это была сумма, на которую она могла спокойно прожить в Москве месяц, затем отправиться в Афины, пробыть немного там, и вернуться назад, к маме.

Созия не выдержав напряжения, а главное таких убедительных доводов, которые открывали возможность для осуществления давней мечты ее дочери, расплакалась. Но прежде, я краем глаза заметил, каким взглядом она окинула Милицу, которая в тот момент, казалось, была высечена из мрамора. Так велико было напряжение, в которое она впала.

Здраво рассудив, что причин отказываться от поездки не было, Созия, наконец, отпустила дочь в дорогу. Тем более и недавно сложившиеся обстоятельства этому также способствовали. Она устроилась на работу в школу неподалеку. Попасть на государственную службу в то время было очень сложно. Но в этом ей помогла старая приятельница, которая волею случая, так же теперь проживала в Ростове. Созия стала преподавать английский язык и музыку, тогда как Милица всего лишь обучала на дому дочь одного местного олигарха правилам этикета. Занятия она вела два раза в неделю. Но обучение этой девочки мать также брала на себя.

Ну и, наконец, обстоятельство, которое сыграло главную роль в ее решении, это, конечно же, была Греция. Страна, где она родилась и о которой грезила всю жизнь. И вот теперь выпадал шанс. Возможно один из миллиона. Как же им было не воспользоваться? Если все получится, они с дочерью спокойно переедут в древнюю страну эллинов, родину предков, получат греческое гражданство и наконец обретут тот долгожданный покой и умиротворение, о котором так долго мечтали и который по праву заслужили.

Фирменный мойдан «Дон» – скорый поезд Ростов – Москва, отходил с первого пути ростовского железнодорожного вокзала строго по расписанию. В 13–30 по Москве. Окна в купе вагона СВ, который должен был на восемнадцать часов прослужить нам домом, выходили на перрон, где стояла Созия с заплаканными глазами впервые в жизни провожая взрослую дочь в дорогу.

До самой Москвы из купе мы почти не выходили. Разве что покурить. В те годы я еще смолил, как паровоз. Несколько пачек в день не хватало. Еды у нас было столько, что можно было накормить целый вагон. Бутылочка красного сухого вина так же была припасена заранее. Так что, в тот день, до полуночи мы только и делали, что делились воспоминаниями. Точнее, по просьбе Милицы, я вспоминал точнейшие детали, которые касались ее отца. В некоторых местах, для пользы дела, приходилось и привирать, ну куда ж без этого.

Ну а около восьми утра, без опозданий, наш поезд прибыл на перрон самого большого вокзала Европы – Казанского.

Еще будучи в Ростове, я составил первичный план, так что теперь действовал согласно намеченной задумке. Да и Милицу в дороге я немного ввел в курс предстоящего.

Первым делом я повез свою подругу к одной знакомой учительнице. Анастасия Михайловна была матерью Толика – моего покойного друга и коллеги, с которым нас связывало не только работа в паре. С Чириком, так дразнили Толяна, мы у хозяина съели не мало баланды.

После последней отсидки он пристроился на иглу, а конец у наркомана, как известно, всегда один. Упокоился он четыре года назад. В принципе, не умер бы от иглы, сгорел бы от чахотки. Она его буквально съела. Когда мы виделись в последний раз, я его даже не узнал, так он похудел и осунулся.

После его смерти я частенько навещал его мать, естественно, не с пустыми руками. Но никогда к ней никого не приводил. Она жила вместе с внучкой-школьницей. Так что это был идеальный вариант для Милицы. Сам же я знал, где притухнуть.

Как я и ожидал, Анастасия Михайловна встретила нас с распростертыми объятиями. Тем более, в такое тревожное время, копейка лишней могла быть разве что для какого-нибудь толстосума из кремлевских холуев. Да и квартирантку сам Бог послал. Умная, чистоплотная, образованная, интеллигентная. Ну, прямо я в молодости, не могла нарадоваться на Милицу старая учительница.

Обустройством Милицы я занимался с момента нашего прибытия и до самого вечера. Зато все было приготовлено на высшем уровне. Это была первая из двух ночей, когда я остался у них до утра. Дальнейшие двенадцать дней у меня ушли на визу для Милицы, которую, будь я сразу в теме, добыл бы в течение нескольких дней.

* * *

Как один из тех его представителей, для кого преступный мир был родным домом, я, естественно, решил действовать через свои каналы. Кому как не мне было знать расклад, который существовал в то время внутри сообщества. Но очень скоро понял, что иду не по тому пути.

Я знал многих авторитетных чеченцев, которые крутились в то время в Москве. К нескольким из них я и обратился в первую очередь за помощью. Ведь Гриша Грек был грозненским уркой. И все об этом знали. Но, увы! Этот довод в начале девяностых был не совсем тот, ради которого можно было «терять драгоценное время», а значит и, что самое главное, деньги.

Чеченские группировки с самого начала не признавали авторитет воров в законе. Интересной их особенностью являлось то, что они мгновенно разбивались на несколько мелких структур, быстро исчезающих из поля зрения ментов. Преступления выполнялись гастролерами, подчас даже не знающими русского языка. Выполнив задание, они исчезали в горных аулах, где найти их не представляется возможным.

В то время в составе чеченского преступного сообщества в Москве сформировались три крупные группировки: центральная группировка, которая контролировала центр Москвы и являлась головной; ее лидером был Лечи Исламов; южно-портовая группировка, которая контролировала автомобильный бизнес – магазин «Автомобили» в Южном порту; останкинская группировка, которая контролировала стоянки транзитных автофургонов (Москва – Грозный) и базировалась в гостиницах «Байкал» и «Останкинская».

Тем более, тут еще, совсем некстати, Япончик начал готовить новую войну против чеченцев. В результате только за последний месяц неподалеку от аэропорта Шереметьево-2 милиция с завидным постоянством находила мертвых кавказцев. Последний труп обнаружили две недели назад.

* * *

Как сейчас помню, в тот момент я сидел в ресторане «Будапешт», на углу ул. Петровке и проулка… Остограмившись, загрыз беленькую семгой, ни о чем не думал, лишь только наблюдал за прохожими, которые мелькали в огромном окне в разные стороны. В помещении народу почти не было. Поэтому меня сразу насторожило поведение посетителя, который, подошел к моему столику и попросил присоединиться. Да ради Бога, присаживайтесь, пожалуйста, ответил я безразличным тоном. И хоть мужичок с виду был фраеристым, нюх я все же навострил. Но, как оказалось, зря.

После того, как бутылка с моргающим «Распутиным» была выпита, мы с ним познакомились поближе.

Николай, оказался обыкновенным гражданином своей страны, которая, как и многие миллионы ему подобных, выбросила его на улицу. Каждый из тех, кто остался не у дел, пытался выжить, как мог. Николаю повезло немного больше остальных. Будучи реставратором, то бишь, музейным работником, он нашел себе работу по специальности. Разъезжал по странам, под патронажем очень состоятельных людей и оценивал то или иное художественное произведение. Если надо, покупал, а потом реставрировал. Разумеется не на свои деньги. После чего хозяин продавал вещь за более высокую плату.

Судя по его внешнему виду, и тому, как просто он заказывал «черную икорочку без масла», этот бизнес приносил ему неплохую прибыль.

Просидев в кабаке почти до вечера, Николай предложил мне продолжить банкет в его мастерской. Я, даже не раздумывая, согласился. Он был приятным собеседником, умным, образованным, интеллигентным. Немало уже успел повидать, в своих частых поездках по миру. Многие сведения мне были более чем интересны. Но главное, у него были какие-то завязки в греческом посольстве. Я не совсем понял, какие именно, но решил, что выясню это, когда мы прибудем к нему на квартиру.

Кстати, он и расплатился за меня, не принимая никакие доводы с моей стороны по этому поводу.

Мастерская реставратора оказалась обыкновенной двухкомнатной квартирой на Плющихе. Правда, дух творчества в ней присутствовал повсюду. Загрузившись по дороге провизией и спиртным, мы продолжили наше знакомство. То количество спиртного, которое мы употребили в тот день, хватило бы напиться четверым здоровым мужикам в стельку. Мы же были слегка пьяны. Так бывает. Это когда собеседник по душе, и с ним есть о чем поговорить.

Относительно завязок в греческом посольстве, Николай ни сколько не преувеличил. На следующий день я отдал ему ксерокопию паспорта Милицы и небольшое резюме. Мы договорились, что я ему позвоню ближе к вечеру. На том и расстались такими друзьями, как будто знали друг друга с малых лет.

Вечером меня ожидали приятные новости. Привыкший всегда идти по жизни окольными путями, за все платить и переплачивать, я даже не верил в то, что вопрос с визой, который стоял у меня, как ком в горле можно решить так просто. После того, как я приехал к Николаю и он все объяснил мне, я тут же отправился к Милице, прихватив по дороге бутылочку дорого вина.

Тот вечер и ночь я буду помнить до кончины.

На следующий день мы поднялись ни свет, ни заря, и отправились в Греческое посольство. Но у визового окошка Милица оказалась лишь к вечеру. Все это время я ждал ее, сначала на улице, а когда она зашла внутрь, в кафе напротив.

Всё складывалось как нельзя лучше. Для нее, как для гречанки по национальности, существовали льготы. Так что, сдав необходимые документы, уже через три дня она получила визу. А еще через день, я провожал её из аэропорта Шереметьево на родину предков.

В полдень, рейсом «Трансаэро», она вылетела в столицу Греции Афины.

 

Послесловие

Милица нашла своих родных. Больше того, ей и матери власти Греции предоставили гражданство. Они и сегодня живут в окрестностях Афин, где я уже успел побывать несколько раз. Но это уже совсем другая история.

 

Сноски к рассказу «Оракул»-2

Бозар – размеренная, спокойная беседа. Не следует путать со словом «базар».

Был у хозяина – находился в местах лишения свободы.

В крайняк – в крайнем случае.

Втыкала, ширмач – карманный вор.

Втык по вызову – особый способ воровства, применяемый карманными ворами.

Гашник – потаенное место.

День летный, день пролетный – во времена СССР, в местах лишения свободы, в штрафном изоляторе, кормили через день.

Домушник – квартирный вор.

Жирного фраера – богатого человека, потенциального потерпевшего.

Остограммившись, загрыз беленькую – выпив сто граммов водки, закусил…

Заточковать – зафиксировать.

Килешовка – перевод из одного помещения в другое. Как правило, этими помещениями являются тюремные камеры, корпуса и т. д.

Козьим законам – законам, по которым живут лагерные активисты.

Коновал – в местах лишения свободы – медбрат, фельдшер. На эти должности обычно подбирают осужденных, не имеющих никакого отношения к медицине. Главным критерием отбора служит сотрудничество с администрацией ИУ.

Копейка в карманах гуляла по ништякам – было много денег.

Кошелешники непманского замеса – карманные воры времен НЭПа.

Крадун – преступник, занимающийся исключительно воровством и строго придерживающийся воровских законов. Кандидат в воры в законе.

Ксивам – в данном случае, документам, удостоверяющим личность.

Лежки на кресте – пребывания в санчасти или больнице.

Лепила – медицинский сотрудник (например, медбрат) в местах лишения свободы. Почти то же самое, что и коновал.

Мандро – хлеб.

Медвежатник – вор, специализирующийся на вскрытии сейфов. Принято считать, что самых уважаемых воровских специальностей в преступном мире две: карманники и медвежатники. С самого начала становления воровского сообщества подавляющее большинство воров в законе промышляли именно этим.

Могли опустить – могли изнасиловать, или сделать что-либо в этом роде.

Мойдан – поезд.

Мусора меня хотели крутануть – в данном случае, администрация ИУ хотели добавить срок заключения к уже имеющемуся.

Мусора плотно упали на хвост – милиция установила круглосуточную слежку.

На бздюн – идти вдвоем на совершение уголовного преступления.

На Жидовке – один из районов города Грозного компактного проживания горских евреев времен СССР. Аналогичные районы были в Махачкале – Биржа, в Баку – Кубинка, в Нальчике – Колонка и т. д.

На мальце болт с брюликом – На пальце огромных размеров перстень с бриллиантом.

На трассе – во время карманных краж в общественном транспорте.

На хазе я цинканул босоте – на конспиративной квартире, где собираются воры, я попросил единомышленников.

На хазе одного центрового барыги – на конспиративной квартире известного спекулянта.

На хазу к жигану – на конспиративную квартиру к вору.

Обалденный фарт – большая удача.

Он с головой дружит крепко – всегда хорошо думает, прежде чем что-то сделать, или предпринять.

Откинулся с Ветлага, где чалился на тридцатке, в Бадье – освободился из колонии № 30, где отбывал срок заключения в поселке Бадья, Кировской области.

Погоняло – кличка, прозвище.

Подлянки – подлые поступки.

Пососкакивали – в данном случае, поразъехались.

По стольнику за манишку – по сто рублей за шиворот.

Прикол держал – рассказывал.

Принимала контора – арест производил уголовный розыск.

Притухал шпанюк – временно проживал вор в законе.

Разглагольствоваться – слишком много говорить на эту тему.

Рвали когти – убегали.

Рыжая цепура – золотая цепочка.

Рыжий котел – золотые часы.

Светиться – показываться на людях лишний раз.

С копейкой напряги – был недостаток в деньгах.

Сучьи войны – кровопролитная, смертельная борьба между ворами с одной стороны и суками, б. дьми и автоматчиками, с другой.

Фраерок слинял так шустро – человек ушел так быстро.

Хавчик – еда.

Хороший понт, те же деньги – поговорка, которую, как правило, употребляют карманные воры. Чем больше людей и движений, тем легче можно украсть.

Цацки – разного рода золотые украшения.

Цацки эти предназначены для мусоров на случай запала – золотые украшения предназначены для дачи ими взятки правоохранительным органам во время ареста.

Чертополохи – неуважаемый человек, постоянно совершающий проступки, идущие вразрез с понятиями арестанта.

Чалился с ним на спецу малолетке в Нерчинске – находился с ним вместе в заключении в колонии для несовершеннолетних, на спецусиленном режиме (таких колоний в СССР было всего три: в Георгиевске, Нерчинске и…) в городе Нерчинске.

Шишкари – большое начальство.

Шнифтами – глазами.