Мы собирались выловить его быстро. Какой смысл выжидать недели. Если ждать, то горячее желание отомстить может и простыть. А мы такого ни в коем случае не могли допустить.

Мы выяснили, что этот Брюс Паттерсон крутил с другой девчонкой уже с месяц, и выходит, изменял Саре, поскольку продолжал ходить и к ней. Это как оплеуха нам всем: мы принимали его у себя в доме, а он тем временем окучивал какую-то клюшку по всему городу.

– Мы его отлупим? – спросил я у Руба, но тот лишь с насмешкой поглядел на меня.

– Ты серьезно? Посмотри на свои габариты. Ты чихуахуа, а Паттерсон, блин, – шкафина. Ты вообще понимаешь, что этот чувак с тобой сделает?

– Ну, я думал, что нас-то двое.

– Да я сам хиляк, – резко отшил меня Руб. – Конечно, борода у меня вовсю прет, но Брюс убьет нас обоих.

– Да, точно говоришь.

Дальше случилось кое-что неожиданное.

Раздался стук в дверь, больше похожий на робкое царапанье, и, открыв, я увидал на пороге своего бывшего лучшего друга Грега.

– Можно войти? – спросил он.

– Сам как думаешь?

Я отворил москитную сетку, и он вошел, оглянувшись перед этим на Стива, который с мрачным видом сидел, как всегда, на крыльце.

Войдя, Грег поздоровался с Рубом словами «Привет, Волчище», на что Руб пригрозил выбросить его за дверь.

Грег извинился, и я провел его к себе.

Он сел у окна, привалившись к стене. И молчал.

– Ну, – спросил я, сидя на кровати, – ничего, если я все же спрошу, каким ветром тебя принесло?

– Я за помощью, – последовал быстрый и прямой ответ.

Грег запустил обе руки в волосы, и с него посыпалась перхоть. У Грега всегда была эта проблемка. Ему нравилось в школе трясти перхоть на парту.

– Какого типа? – уточнил я.

– Деньги.

– Много?

– Три сотни.

– Три сотни! Ни фига себе, ты куда вообще, блин, впутался?

– А, не спрашивай. Так… – Он слегка поморщился. – У тебя есть?

– Во дает, три сотни. Не знаю.

Я полез под свой участок ковра и вынул, что там у меня было заначено. Восемьдесят баксов.

– Вот, тут у меня восемьдесят.

Нашел свою банковскую книжку и посмотрел сумму: на ней лежало еще сто тридцать.

– Ага, итого двести десять. Все, чем могу.

– Черт.

Я тоже сел на пол, спиной опершись на кровать, и спросил:

– Ты только скажи, зачем они тебе, угу?

Грег мялся.

– Скажи, или не дам.

Это была ложь, и мы оба это знали. Мы понимали, что я уже отдал Грегу деньги и что я даже не попрошу его вернуть. Вот и все. Но это, по крайней мере, он мне был должен. Должен был сказать, куда уйдут мои кровные.

– Эх, – сдался Грег. – Один из ребят, Дейл. Знаешь его?

Дейл Перри.

Ну да, Дейла Перри я, конечно, знал. Чувак того самого типа, что я терпеть не мог: он всегда вел себя так, будто всё кругом – его, и я его на дух не выносил. В прошлом году на коммерции (не стоило мне выбирать этот предмет) он взял металлическую линейку, нагрел ее на калорифере и приложил мне к уху, было адски больно. Вот кем был Дейл Перри. Еще он оказался в той шайке на футболе, с которой болтали клевые девчонки.

– Знаю такого, – спокойно подтвердил я.

– Ну вот, пара его старших друганов, им нужен был парень, чтобы забрал для них дурь. На три сотни баксов.

– Дурь?

Конечно, я прекрасно знал, что такое дурь, но мне подумалось, что лучше не упрощать Грегу задачу. В конце концов, я ему отдавал все свои кровные до последнего цента. Вот тебе и стерео, вот тебе и «что-нибудь еще». Вот тебе наличные, горбом заработанные в последние недели у отца. Все уплывало в унитаз, потому что мой бывший лучший друг явился ко мне, зная, что я единственный чел, который его не подведет. Никто из этих новых друзей не выручил бы его, а вот старый сможет.

Странновато.

Вам не кажется?

Дело не столько в том, что старый друг лучше новых двух. Просто ты знаешь человека лучше и понимаешь, что ему плевать на то, каким жалким лебезящим идиотом ты будешь выглядеть. Он знает, что ты для него сделаешь то же. Я знал, что Грег выручил бы меня, случись все наоборот.

Так что да.

– Дурь? – переспросил я, – Что еще за дурь такая?

– Ты понял, – ответил Грег.

Тут я ему спустил.

– Да понял, понял.

– Да там ерунда, несерьезное, – продолжил Грег, – но до фига много. Там было человек десять скинувшихся, но всем было лень идти забирать, – Грег еще чуток сполз по стене. – Я пакет-то забрал, без проблем, но плохо вышло, что пришлось держать ее у себя до утра.

– А-а.

Я расхохотался, закинув голову. Я почти не сомневался, что понял, как в точности было дело.

– Да, точно, – Грег кивнул. – Маманя, блин, нашла пакет у меня под кроватью, а батя швырнул в камин. А это все равно, что подписать мне смертный приговор. Не могу поверить, что старик швырнул ее прямо в огонь, слышь.

К этому моменту я валялся от смеха, поскольку живо представил себе Грегова старика – мелкого, кучерявого и жилистого бандита, как он, костеря всё и вся, бросает в камин пакет с дурью. Тут и Грег тоже рассмеялся, хотя, смеясь, он повторял: «Не смешно, Кэм. Не смешно».

Но это было смешно, и только поэтому Грег получил свои деньги.

Он их получил, потому что я рассказал все Рубу, и тот отстегнул недостающие девяносто баксов, хотя и пригрозил при этом, что убьет Грега, если тот не вернет должок в темпе вальса. В итоге мы договорились, что Рубу я отдам с денег, которые заработаю у отца в следующем месяце или около того, и все будут довольны. А Грег потом рассчитается со мной.

У Грега прямо по лицу было видно, как он расслабился. Едва деньги оказались у него в руках, все его напряжение улетучилось.

В соседней комнате Сара лежала на кровати, разбитая на тысячу осколков.

Мы прошли мимо нее на задний двор, где принялись пинать мяч в нарисованные на заборе ворота.

В ворота мы вставали по очереди. Это я предложил (в основном из-за того сна, что мне приснился прошлой ночью), и я лишь надеялся, что нос мне не расквасят. Впрочем, Ребекки Конлон с нами не было, верно? Я счел, что беспокоиться в общем-то не о чем.

Само собой, соседская собачка пустилась брехать, а попугаи впали в бешенство.

Игра была в самом разгаре, и тут Руб стал звонить друзьям. Разговор произошел такой:

– Алё.

– Алё, Саймон. Это Рубен.

– Рубен. Привет. Как сам?

– Норм. Подходи?

– А че, подойду. Вроде недалеко.

– Возьми Сыра и Джеффа.

– Лады.

– Пока.

– Пока.

Когда все собрались, у нас пошла самая настоящая игра.

Раз за разом мы грохали мячом в забор, стараясь по полной использовать свободу, пока не вернулись предки. Вы бы слышали эти удары! Бдыщ. Бдыщ. Мяч лупил по обоим воротам, и грохот разносился по всей округе, а следом крики и брань.

В моей команде были Джефф, Грег и я, и мы вообще-то выигрывали, пусть даже были меньше и слабее, чем команда Руба. Вот как нам хотелось.

При счете 4:2 соседская шавка вдруг перестала лаять.

– Стойте! Стойте! – заорал я, заметив это. – Слышите?

– Что?

– Собака.

– Оба-на, точно. Замолчала.

Я влез на забор и заглянул к соседям, и вы не поверите, что я увидел.

Собачка сдохла.

– Господи, она, кажется, сдохла, – сказал я, оглянувшись на остальных.

– Чего?!

– Говорю вам. Идите гляньте.

Руб влез рядом со мной, и ему осталось только согласиться.

– Ни фига себе, и точно, – смеясь, подтвердил он с ограды остальным. – Наверное, из-за нас несчастную козявку хватил сердечный приступ.

– Да ну?

– Или удар.

– Ох ты, – сказал я, – что же мы натворили?

– А что за собака?

Руб вышел из себя.

– А я, блин, знаю?! – заорал он на Сыра. – По-моему, этот… этот…

– Шпиц, – ответил я за него.

– А че это за фигня – шпиц?

– Ну, знаете, – объяснил Сыр остальным, – такая пушистая, на крысу похожая… Наверное, лаял, пока не надорвался.

Даже попугаи в клетке мрачно глядели вниз, на дохлую собачонку.

– Надо что-то делать, – сказал Руб.

– Например? Рот в рот?

– Гляди, она дрожит.

– О, ну здорово, ага.

Я спрыгнул к соседям, стянул с себя фуфайку и завернул в нее пса. Руб тоже перелез, а остальная братия зырила с изгороди, как мы гладим пушистую крысообразную собачку, раздумывая, в самом ли деле она отдает концы.

Минут через пятнадцать появился и сосед – пятидесятилетний чувак, у которого язык был злее, чем у нас всех вместе взятых. Вообще говоря, он, в принципе, держал себя в руках, когда метнулся во двор, обозвал нас так и эдак, подхватил своего шпица – по кличке Пушок, кстати, – и помчался к ветеринару.

– Как думаешь, выживет? – спрашивали мы друг друга, вернувшись к себе.

– Не знаю, чувак.

Мало-помалу все разошлись. Грег последним.

– Ну, мужик, – качал он головой, уходя, – я и забыл, как оно все у вас.

– Прежние деньки, ага?

– Точно. – Он кивнул. – Дурдом.

– Именно.

Все и правда было как в прежние времена, но я знал, что бессмысленно думать, будто они продолжатся. Мы оба знали, что в следующий раз он объявится, когда придет отдать долг или часть долга. Так уж оно обстояло в жизни.

Вечером случилось то, что должно было случиться. Сосед.

Он явился указать родичам, что они не в состоянии приглядеть за нами с Рубом, и поскольку только у Руба остались какие-то деньги, то он и заплатил мужику за ветеринара.

Кстати, со шпицем Миффи все обошлось. Это был просто слабенький сердечный припадок. Бедная собака-крыска.

Но для нашей мамули эта история оказалась, можно сказать, последней каплей.

Она усадила нас за кухонный стол, а сама ходила вокруг, орала на нас и отчитывала не дай-те бог. Она даже совала нам под нос деревянную ложку, хотя не лупила нас ею с тех пор, как мне исполнилось десять. Уверяю вас, мы поняли, что она запросто треснет по башке.

– Когда вы уже уйметесь? – орала она. – Сажать друг другу фонари, чертову соседскую собачку доводить до инфаркта. Это позорище… Мне за вас обоих стыдно. В который раз!

Даже отцу оставалось сидеть в углу, не открывая рта. Он не смел вставить и слова, боясь попасть под раздачу.

Под конец она совсем разъярилась, хватала очистки из кухонной раковины и, вместо того чтобы бросить в ведро, швыряла на пол, потом поднимала и швыряла снова, теперь мне под ноги.

– Вы как животные! – завопила она громче прежнего. А закончила фразой, которая, кажется, неизменно задевала нас больше всего:

– Пора взрослеть!

Нечего и говорить, что мы с Рубом собрали разбросанный мусор и вынесли за дверь, где и остались. Возвращаться в дом мы боялись.

Сара из окна смотрела на нас и, качая головой, улыбалась сквозь боль. Смеялась, и от этого мы и сами немного развеселились. К Рубу тут же вернулась его решимость.

– Мы обязательно выловим этого Паттерсона, – сказал он, – Не думай.

– Надо, надо, – согласился я.

Потом, ближе к ночи, я размышлял о событиях дня: ведь теперь я был должен Рубу еще и свою половину ветеринарного счета. Дела и впрямь покатились под гору, говорю вам.

– Чертов шпиц, – сказал я.

– Ха, – фыркнул Руб, – шпиц со слабым сердцем. Да уж, такое могло случиться только с нами.

Какой-то мужик стоит передо мной на проселочной дороге. Восход.

Смотрит на меня.

Я на него.

Стоим, между нами где-то метров десять, пока наконец я не нарушаю молчание.

– Ну? – спрашиваю я.

– Что «ну»? – слышу в ответ.

На мужике какой-то халат; мужик скребет бороду и пытается вытряхнуть камешек из сандалии.

– Ну, не знаю. – Это лучшее, что мне приходит в голову. – Ты, вообще, черт побери, во-первых, кто?

Он улыбается.

Смеется.

Стоит.

Подготовившись, повторяет вопрос и тут же отвечает:

– Кто я, черт побери? – Короткий смешок. – Я – Христос.

– Христос? Ты правда существуешь?

– А то, блин.

Я решаю Его проверить.

– Ну а тогда кто я?

– А мне все равно, кто ты. – И Он идет ко мне по дороге, все пытаясь вытряхнуть камень из тапка. – Чертовы сандалии. – Он шкрябает подошвой оземь, и продолжает: – А вот какой ты – это, знаешь ли, другое дело.

– И какой?

– Жалкий.

– Ага.

Я жму плечами, соглашаясь.

– Тут я могу помочь, – продолжает Он, и я ожидаю дежурной цитаты, которыми кормят нас все эти толкователи Писания, что ежегодно совершают паломничество в нашу школу. Но нет.

Вместо этого Он протягивает мне бутылку с какой-то красной жидкостью и жестом показывает «До дна».

Я спрашиваю:

– Это что?

– Вино.

– Да?

– Вообще-то, нет. Это красная микстура. Пить тебе рановато.

– А-а… так ты зануда.

– Ну, я тут ни при чем. Уж поверь, это не я придумал. Это мой старик не разрешит налить тебе настоящего. Так что претензии к Нему.

– Ладно, ладно. Как Он там поживает вообще?

– Эх, последнее время ему нелегко приходится.

– Ближний Восток?

– Ага, они опять взялись за свое. – Он подходит поближе и шепчет: – Только между нами: на той неделе Он уже почти решился свернуть лавочку.

– Как это? Вселенную?

– Угу.

– Господи Иисусе!

Мои слова Его, кажется, слегка покоробили.

– Ой, да, прости, – говорю я, – так говорить нехорошо, ага.

– Не беда.

– Слушай. – Иисус решает, что пора перейти к делу. – Пришел-то я, чтобы тебе вот передать.

Он что-то вынимает из кармана халата, а я спрашиваю:

– Что там?

– А, чуток мази.

Протягивает мне.

– Для разбитого носа.

– Вот здорово. Спасибище.