Столкнувшись с проблемой военно-шпионского вмешательства государств Европы и Азии в свои военные и морские дела, Россия, претендовавшая на восстановление statusquo ante bellum и лидирующие позиции в мировой геополитике, предприняла активные шаги в направлении укрепления собственной внешней безопасности. За считанные годы после Русско-японской войны усилиями ее исполнительных и законодательных органов власти была учреждена служба военной контрразведки, ставшая базовым структурным элементом формировавшейся общегосударственной системы предупреждения скрытых внешних вызовов. На высшем уровне инициирования и законотворчества получили свое юридическое закрепление меры противодействия шпионам в отдаленных регионах (прежде всего в Приамурье). В результате чего, помимо типовых контрразведывательных мероприятий, местные власти получили возможность воспользоваться силой так называемых обязательных постановлений по борьбе с иностранными (японскими) шпионами, которые были призваны стать дополнительным рычагом сдерживания военной преступности в крае.

Не менее успешными были контрмеры правительства, предпринятые на западном участке российской обороны. Здесь была реализована комплексная программа противодействия шпионажу: ограничение прав пребывания иностранцев в военно-стратегических центрах – Ревеле и Гродне; ужесточение правил перехода иностранцами западной границы России; запрет иностранным воздухоплавателям на несанкционированное пересечение западной границы России.

 

2.1. Инициативы руководителей органов высшей исполнительной власти по организации борьбы с иностранным шпионажем

Предваряя рассуждения об инициативах руководителей центральных и местных органов военной и полицейской власти по укреплению основ внешней безопасности России (т. е. состояния защищенности ее жизненно важных интересов от внешних угроз) после ее поражения в Русско-японской войне, сформулируем ключевые вопросы, требующие своего научного разрешения. Какие центральные и местные органы исполнительной власти были озадачены скорейшей реализацией перечня контрмер против иностранных шпионов в России? Кто из министров, руководителей ведомств и местных органов административно-полицейской власти лично инициировал и реализовывал в правоприменительной практике идеи борьбы с иностранным шпионажем? В чем заключалась процедура прохождения оборонных инициатив (законопроектов) в высших исполнительных и законодательных органах власти?

Неоднократные упоминания о германском, австрийском, японском, китайском шпионаже, публиковавшиеся в столичной и региональной прессе, литературно-публицистические обзоры по вопросам внешней безопасности России и их подтверждения, поступавшие по дипломатическим каналам связи (некоторые из них мы представили в первой главе), констатировали скрытую угрозу (со стороны Германии, Австро-Венгрии и Японии) и опасность (со стороны Китая) целостности и независимости российского государства. Обнаружившиеся вызовы, некоторые из которых возымели массовый (сетевой) и системный характер, не могли не беспокоить центральные и местные органы исполнительной власти.

Одним из первых высокопоставленных чиновников, сумевших оценить масштабы иностранного шпионажа в Российской империи межвоенного периода и степень разрушительных последствий от его силы, был директор Департамента полиции МВД М.И. Трусевич. В своей записке № 116784 «О мерах по выработке общего плана по обороне Государства» (далее – Записка) от 22 июня 1908 г. в Совет министров он предлагал комплекс мер по борьбе с иностранными шпионами.

Прежде чем мы приступим к анализу Записки М.И. Трусевича, хотелось бы сделать акцент на одном важном обстоятельстве. С начала XX в. в «Общем плане по обороне Государства», ежегодно включавшем в себя актуальные предложения всех заинтересованных министерств и ведомств, вопрос об охране военных и морских секретов посредством их контрразведывательного обеспечения не ставился. Причина тому видится в предпочтениях военного, морского министерств и министерства внутренних дел, отдававшихся проектированию традиционных профилей своей работы – военной и морской разведке, политическому сыску Решению задач по борьбе со шпионами отводилась второстепенная роль. Так, например, руководство Особого отдела Департамента полиции МВД напоминало начальнику московского охранного отделения полковнику П.П. Заварзину: «…участие чинов жандармского ведомства в контр-разведочной деятельности не должно… причинить ущерба выполнению прямых обязанностей по ведению политического розыска…».

После завершения первой русской революции 1905–1907 гг., когда Департамент полиции МВД по инерции концентрировал весь свой финансовый, административный и агентурный ресурс на подавлении политического инакомыслия в стране, его директор М.И. Трусевич, предвидя внешние вызовы самодержавным устоям, сумел отойти от стереотипного понимания профессионального предназначения подчиненного ему аппарата. В предложенной Записке он инициировал то, что до него, в условиях предвоенного времени, Русско-японской войны и первых лет послевоенной реорганизации армии и модернизации боевого флота, на столь высоком уровне согласования и подготовки столь важного документа – «Общего плана по обороне Государства» – никто не озвучивал.

В первом из двух предложений М.И. Трусевич обратил внимание председателя правительства П.А. Столыпина на важную проблему – множество проживающих в приграничных районах империи иностранцев, которые сообщают иностранным властям о слабых сторонах русской обороны, являются опорными пунктами для «иностранных лазутчиков», а в случае войны могут оказать существенное содействие передовым неприятельским отрядам.

Действительно, указанные территории Российской империи были заселены десятками тысяч иностранных подданных (частично эту проблему мы затрагивали ранее). По данным официальной статистики в конце XIX – начале XX в. только немцев, к примеру, в Варшаве проживало около 17 000 чел., в Курляндской губернии – свыше 43 000 чел. В Эстляндской губернии они составляли 26 % от местного населения. Число корейцев в Приморской (Владивосток, Хабаровск, другие города и населенные пункты), Амурской областях и на острове Сахалин равнялось 36 000 человек.

Источниками осведомленности М.И. Трусевича о примерах военного шпионажа в России являлись Особый отдел Департамента полиции МВД (с 1905 по 1907 гг. 4-е отделение /розыск по делам о военном шпионаже/ во главе с А.М. Гартингом), жандармские управления и охранные отделения (разрабатывавшие лиц и организации по подозрению в шпионаже), полицмейстеры и генерал-губернаторы (губернаторы) приграничных районов. В этой связи несомненную ценность представляли письма приамурских генерал-губернаторов министру внутренних дел, раскрывающие масштабный характер деятельности иностранных шпионов (на одном из них мы остановимся подробнее ниже).

Объективность направляемой в Департамент полиции МВД информации косвенно подтверждается архивными делами, которые мы обнаружили в 2002 г. В лекции А.М. Оссендовского «Торгово-промышленная агентура Австро-германского Генерального штаба» и записке Б.А. Суворина и А.М. Оссендовского «Военно-политический элемент в германской торгово-промышленной программе и борьба с ним» говорится о том, что задачи немецких купцов и промышленников в России сводились, во-первых, к сбору сведений о развитии производительных сил, во-вторых, к противодействию этому развитию и, в-третьих, к агентурной разведывательной службе.

Наряду с общими фразами в этих документах встречаются конкретные указания. Так, в обязанность немецким предпринимателям вменялось «проникновение во все правительственные учреждения, установка системы осведомления военного министерства; по предписанию германского тайного агента, консула или специального эмиссара, выполнение всех поручений германского правительства».

Можно усомниться в достоверности происхождения столь содержательных текстов (их общий объем более 60-ти машинописных страниц), подписанных должностными лицами, имевшими лишь умозрительное представление о шпионаже, – главным редактором газеты «Вечернее время» Б.А. Сувориным и его коллегой А.М. Оссендовским. В таком случае обратимся к доводам современных историков. Так, В.И. Лазарев, в числе первых получивший доступ к рассекреченным документам архивов, предложил схему немецкой разведки, которая по основным смыслообразующим параметрам согласовывалась с материалами журналистов (и одновременно подтверждала их верность и правдивость). Со слов автора, главными функциональными элементами немцев, прежде всего, были колонисты, фабриканты и заводчики, консульства.

Если единичное мнение исследователя может показаться недостаточно убедительным, все же бесспорным остается другое – в секретном документообороте директора Департамента полиции МВД и трудах журналистов (Б.А. Суворина и А.М. Оссендовского) есть общий смысловой контекст. Ограниченный профессиональный круг германских и австрийских подданных в России (колонисты, торговцы, промышленники, страховщики и др.) представлял организованную и законспирированную силу, призванную в любой момент по приказу из официального Берлина или Вены мобилизоваться для добывания разведывательных сведений в пользу своих держав.

Этот тезис, на наш взгляд, выглядит обоснованно по двум причинам. Во-первых, германские власти приветствовали колонизацию своих соотечественников в европейские государства, и законодательно не прерывали их юридическую связь с отечеством. Причем доказывание права немцев на принадлежность к своему роду и прародине со временем требовало все меньше формальностей. Первоначально, согласно §§ 13 и 21 закона «О приобретении и утрате права принадлежности к союзу (союзного подданства) и государству (гражданства)» от 1 июля 1870 г., немец, пребывавший без перерыва в иностранном государстве свыше 10-ти лет и/или получивший иное подданство, не мог восстановить гражданство в Германии. Однако через сорок лет закон «О принадлежности к империи и к государству» от 22 июля 1913 г. (§ 25) уже гласил: «Гражданство не теряется в том случае, если перед приобретением иностранного подданства соответствующие учреждения отечественного государства (полагаем, дипломатические представительства Германии в других странах. – В.З.) выдали, по ходатайству переходящего, письменное разрешение на сохранение подданства…».

Как следует из первого закона, кайзеровское правительство требовало от своих соотечественников, постоянно проживавших за рубежом, не реже одного раза в десять лет возвращаться в Германию для подтверждения своей национальной идентичности. Более поздняя норма права изменила и облегчила процедуру закрепления гражданства. Однако послы (секретари) немецких посольств (консульств), вынося положительное заключение по соответствующему ходатайству, учитывали не только персональное желание просителя, но и ту пользу, которую он мог принести на новом месте жительства в другой стране. Осознавая свою зависимость от официальных властей, некоторые из немецких подданных (граждан) были готовы ради сохранения собственного благополучия и профессионального статуса сочетать меркантильные (и меркантильно-корпоративные) интересы с доктринальными приоритетами этнической родины.

Во-вторых, за пределы Германии наряду с гражданскими лицами уезжали представители военного сословия. По желанию офицеров и нижних чинов резерва, они могли быть командированы в 2-х годичный отпуск за границу с приостановлением соответствующих военно-служебных обязанностей. В случае учреждения ими торгового или промышленного дела и уведомления об этом дипломатического представителя Германии, отпуск мог продляться вплоть до увольнения из военного звания (§ 59 закона «Об изменении имперского воинского закона и закона об изменениях воинской повинности от 11 февраля 1888 г.» от 22 июня 1913 г.).

Допускаем, что льготный режим несения военной службы предполагал наличие некоторых обязательств перед правительством. В ответ на возможность заняться предпринимательством в России, остаться немецким подданным/гражданином, поменять профессию и сохранить военные привилегии, военнослужащие должны были выполнять особые поручения представителей Большого Генерального штаба Германии (отдельные аспекты подобного сотрудничества рассматривались в разделе «Германская разведка»).

Таким образом, озабоченность М.И. Трусевича концентрацией иностранцев в приграничных, главным образом европейских губерниях России, не была лишена оснований. С одной стороны, он не мог не понимать, что в условиях мирного времени эта категория лиц в силу своей профессиональной занятости и непосвященности в тонкости шпионского ремесла представляла, скорее, разнородную социальную массу (с точки зрения вероисповедания, семейного положения, материального достатка, отношения к воинской повинности), способную рассеять внимание административно-полицейских властей. Лишь немногие под ее прикрытием могли вызывать действительный агентурный интерес у военных и морских ведомств Германии, Австро-Венгрии и иных сопредельных с Россией держав. С другой стороны, было очевидно, что в случае начала крупномасштабной европейской войны некоторые «натурализовавшиеся» немцы/австрийцы (в том числе немецкие и австрийские колонисты) представляли собой тайную военизированную силу. Они могли поддержать свою армию на линии нанесения ее передовыми частями основного удара по Санкт-Петербургу: снабжать сведениями о дислокации, боеготовности и настроениях русских войск; составе, вооружении и маневрировании кораблей флота; совершать диверсии, саботаж и т. и.

Изложив в Записке свое первое предложение, глава Департамента полиции МВД не только заявил о возникновении ранее неизвестной проблемы в сфере внешней безопасности государства. Он обозначил ее территориальные рамки, обратил внимание на несовершенство текущего законодательства в сфере борьбы со шпионажем, указал стратегическое направление деятельности высшим, центральным исполнительным (Совет министров, МВД, министерство финансов, военное и морское министерства, министерство юстиции) и законодательным органам власти (Государственный Совет и Государственная Дума), а также политической полиции, пограничной страже, армейской/ флотской разведке, судебному корпусу и прокуратуре на местах.

Второе предложение, отраженное в Записке, касалось двух сторон зарождавшейся системы внешней безопасности Российской империи – взаимодействия военной разведки с политической полицией и становления контрразведки.

Автор Записки, как бывший прокурор судебных учреждений, понимал, что максимальный эффект от сотрудничества в охранительно-оборонительном блоке мог быть достигнут лишь по линии агентурной работы. Он ратовал за «постоянный живой обмен всех необходимых сведений, получаемых от секретных сотрудников, как штабами военных округов, так и окружными же розыскными органами (районными охранными отделениями или центральными губернскими жандармскими управлениями)».

Обратиться к столь крайней мере, с точки зрения ведомственных приоритетов, интересов разыскного дела и личных предпочтений, мог лишь тот руководитель, который предполагал, насколько были значительными размеры иностранного шпионажа в Российской империи, проникшего во все сферы ее политической, военной и военно-морской жизни. Угрожающая обстановка заставляла усомниться в способности отечественного государства сохранить в секрете от будущих противников и настоящих союзников проекты и практику воссоздания вооруженных сил, призванных возвратить ему статус крупнейшей сухопутной и морской силы в Европе.

Неутешительный прогноз побудил М.И. Трусевича прибегнуть к конкретным шагам по укреплению внешней безопасности на государственном уровне. Он предложил собрать межведомственное совещание, главным предназначением которого должно было стать создание органов контрразведки. По замыслу директора департамента, изложенному в Записке, участниками этой встречи должны были стать «розыскники» и чины военно-окружной разведки. Им предстояло обсудить вопрос «объединения всего контршпионского дела» под руководством командующих войсками военных округов.

В условиях напряженной борьбы с революционерами М.И. Трусевич не пытался минимизировать задачи подчиненных ему жандармско-полицейских структур, изымая из их подведомственности наблюдение за иностранцами и соотечественниками, подозревавшимися в шпионаже. Напротив, как следует из Записки, он приветствовал совместную выработку участниками предполагавшейся встречи «секретных указаний» по обучению офицеров разведки военно-окружных штабов (ответственных за ведение контрразведки) технике розыска на базе соответствующих охранных отделений и жандармских управлений. Помимо профессионального совершенствования, будущим контрразведчикам, при содействии жандармской полиции, предлагалось взять в разработку не только кадровых агентов, но и «местных жителей и чинов разных ведомств, продающих иностранцам различные сведения, имеющие значение в военном отношении».

Итак, в отличие от П.А. Столыпина (о персональной оценке его вклада в строительство контрразведки речь пойдет ниже), являвшегося скорее координатором деятельности двух совещаний по организации новой спецслужбы в 1908–1910 гг., М.И. Трусевича следует признать родоначальником идеи возникновения контрразведывательных подразделений в России. Как идеолог, он увидел в иностранном военном шпионаже не только потенциальную, но и актуальную угрозу военным, морским и иным интересам государства, а также предложил схематичную программу коллективной безопасности по борьбе со шпионами в границах компетенции каждого из военных округов. Оригинальные мысли, сформулированные за три года до их воплощения на деле, так и не попали в «Общий план по обороне Государства». Однако они легли в основу решений, принятых упомянутыми выше межведомственными комиссиями, в работе первой из которых участвовал в роли руководителя и сам М.И. Трусевич.

Наряду с высокопоставленными чиновниками МВД, проблемами укрепления внешней безопасности были озабочены и в военном министерстве. Особую роль в разрешении одной из них – организации межведомственной борьбы с агентурой противника – было призвано сыграть 5-е делопроизводство части 1-го обер-квартирмейстера Управления генерала-квартирмейстера

Главного управления Генерального штаба (далее – УГЕНКВАР ГУГШ), которое возглавлял генерал-майор Н.А. Монкевиц.

Еще в августе 1908 г. делопроизводители этого подразделения армейской разведки разработали проект «Инструкции по контрразведке», в котором субъектами контрразведывательных мероприятий были определены чины Отдельного корпуса жандармов, наружной и охранной полиции, пограничной, таможенной и корчемной стражи под руководством штабов военных округов. Это решение, как известно, не поддержали в МВД, так как считали, что в интересах общего дела подчинение политической полиции армейским офицерам, не знакомым со спецификой розыска, нецелесообразно.

Параллельно с последовавшим процессом переработки, уточнения, редактирования положений проекта «Инструкции по контрразведке», осуществлявшимся на заседаниях I межведомственной комиссии (декабрь 1908 г.), обсуждался вопрос кредитования нового рода деятельности государства. Представители Департамента полиции МВД, ГУГШ, Морского Генерального штаба и других заинтересованных ведомств сошлись во мнении, что для осуществления борьбы с военно-разведывательным вмешательством извне потребуется 251 520 руб. в год. Свое предложение по размеру заявленной суммы необходимо было согласовать с Советом министров, выслушать мнение главы финансового ведомства. Далее, в форме законопроекта оно поочередно передавалось в Государственную Думу и Государственный Совет для рассмотрения. В случае одобрения, с ним знакомился царь и выносил окончательный вердикт – отклонить (на доработку) или придать силу закона.

Кто из представителей высших органов исполнительной власти – министр внутренних дел, военный министр, морской министр или главы Департамента полиции МВД, ГУГШ, Моргенштаба – должен был обратиться с соответствующим представлением в правительство? Проходил или не проходил законопроект об ассигновании проектируемой контрразведки установленную процедуру? Какую позицию в вопросе изыскания бюджетных средств на организацию борьбы со шпионажем занял министр финансов В.Н. Коковцов?

На сегодняшний день в истории отечественных спецслужб эти вопросы принадлежат к категории загадочных. Не располагая убедительным фактическим материалом, исследователи либо не раскрывают их, либо ограничиваются в авторской логике общими фразами. Не имея дополнений в этой части, перейдем к анализу очередной инициативы УГЕНКВАР ГУГШ по сопровождению финансового предложения II межведомственной комиссии (дата заседаний – июль-август 1910 г.) на всех стадиях его прохождения в высших исполнительных и частично законодательных органах власти.

9 августа 1910 г. военный министр В.А. Сухомлинов обратился с сопроводительным письмом (№ 1316) и представлением «Об ассигновании денежных средств для организации и ведения борьбы с военным шпионством (по УГЕНКВАР ГУГШ)» (№ 1317) к П.А. Столыпину, с просьбой вынести соответствующий вопрос на рассмотрение в ближайшем заседании Совета министров. Руководители УГЕНКВАР ГУГШ понимали, что одобрение вопроса министрами может предопределить положительное заключение парламентариев. Поэтому для большей убедительности предложили военному министру построить свою речь в сопроводительном письме и представлении (схожих по смыслу) с опорой на краткие доказательства военно-политического и военного характера.

О чем узнали члены правительства, просматривая повестку дня и документы, приложенные к ознакомлению в канун совещания 10 августа 1910 г.? Памятуя о реплике П.А. Столыпина о том, что контрразведка является лишь одной из отраслей политического розыска, В.А. Сухомлинов начал письмо с указания на планы австрийского правительства широко использовать в случае войны с Россией ее национальные, политические и революционные организации. Он допускал, что с их помощью противник создаст на русской стороне «чрезвычайные внутренние затруднения в период войны и даже в период мобилизации и подготовки к ней».

Думаем, в первом своем доводе военные актуализировали сепаратистские настроения и скрытую враждебность к самодержавию со стороны этнического населения и национальных лидеров Царства Польского. Подобные опасения не являлись голословными. Если в 1910 г., согласно указанному письму военного министра, органам контрразведки только предстояло приступить к проверке агентурных сведений о фактах государственной измены польских националистов, то уже через три года ГУГШ и Департамент полиции МВД были убеждены в наличии реальной возможности участия польских вооруженных формирований – «Сокол» и «Стрелковые дружины» (под началом Ю. Пилсудского) – в военных действиях против России на стороне Габсбургской монархии.

В отличие от точного прогноза по поводу военно-политической угрозы внутри империи, второй довод В.А. Сухомлинова о «крайней опасности деятельности австрийских шпионов в пограничных частях Варшавского и Киевского военных округов», с нашей точки зрения, выглядел несколько преувеличенным. Согласно статистике по арестам иностранных шпионов, приведенной нами в первой главе, австрийская разведка не представляла большей опасности, чем аналогичное военное ведомство Германии. Поэтому, не принижая роли австрийского Генерального штаба, подчеркнем, что более ощутимый урон жизненно важным интересам приграничной России наносила все же германская разведка, создавшая на ее европейской территории широкую агентурную сеть. Как следует из «Программы тайной разведки Германии в пределах России», попавшей в распоряжение начальника разведывательного отделения штаба войск Варшавского военного округа подполковника Н.С. Батюшина (декабрь 1909 г.), немцев интересовали «сведения о введении нового ружья в пехоте и отчеты об опытах с ним; места, где будут заказаны новые пулеметы и отчеты об опытах с ними; документы по мобилизации и сосредоточению войск; новые агенты во всех пунктах стоянки войск Варшавского, Киевского, Виленского, Московского, Одесского и Казанского военных округов…».

Перечень сложных и разнородных задач военно-промышленного и военного содержания свидетельствовал не только о множественности германской агентуры, но и ее высокой квалификации. Шпионов предполагалось подбирать на оборонных заводах и их испытательных полигонах, в главных управлениях военного министерства (артиллерийском, инженерном и др.) и военно-окружных штабах, в местах дислокации (квартирования) воинских частей. Об успехах реализации агентурных намерений противника мы уже писали (состоявшаяся вербовка директора Сестрорецкого оружейного завода Санкт-Петербурга, контакты немецких предпринимателей с генералами из Главного артиллерийского управления военного министерства, подкуп штабных писарей и др.), ссылаясь на соответствующие факты.

Если профессиональный ареал, приоритеты и возможности германской разведки были столь велики, возникает закономерный вопрос: почему В.А. Сухомлинов в своем представлении не обратил внимания Совета министров на проблему немецкого шпионажа в России?

Несмотря на существовавшие планы оборонительной войны на западе России, в которых одним из ее неизбежных противников рассматривалась Германия, политические отношения между этими державами и родственные контакты их императоров выглядели в высшей степени корректными и доброжелательными. Понимая конъюнктурность момента и остерегаясь открытого столкновения или скрытой конфронтации со сторонниками русско-германского сближения в Совете министров (одним из участников заседания 10 августа являлся министр императорского двора граф В.Б. Фредерикс) и при дворе, военный министр сосредоточил внимание членов правительства на менее значимых сведениях об активизации австрийской разведки. Тактическая комбинация уклонения от еще болезненно воспринимавшейся в узких политических кругах антигерманской риторики (во всех ее проявлениях) позволяла военным надеяться на решение главной задачи – добиться поддержки министров в вопросе создания (финансирования) российской контрразведки.

Последний, третий довод В.А. Сухомлинова, связанный с активизацией иностранных дипломатов в России, ни у кого из участников заседания не вызвал сомнений. Все гражданские министры (допущенные к секретным сведениям) и министры охранительно-оборонительного блока (МВД, министерства иностранных дел, финансов и юстиции, военное и морское министерства) имели представление о разведывательных намерениях руководителей иностранных посольств (консульств), а также входивших в их штат военных и морских атташе (агентов). Их внимание, как уже отмечалось, привлекала боеготовность русской армии, специфика деятельности военных заводов, морских портов и крепостей, баз флота, законодательных институтов власти и т. д.

Кроме того, председателя Совета министров (министра внутренних дел) и многих министров не могла не беспокоить мысль о незащищенности подчиненных им ведомств от вероятности проникновения в их профессиональную среду, к примеру, агентов 37-ми иностранных посольств, расположенных в Санкт-Петербурге. Причем 14 из них территориально приближались к министерству иностранных дел, военному и морскому министерствам, Главному штабу, министерству финансов. Прежде всего, это были представительства Германии (за зданием Исаакиевского собора), Турции (за зданием Сената и на Дворцовой набережной), Японии (Французская набережная) и Великобритании (Васильевский остров).

К какому заключению по итогам своей работы пришли члены правительства? Согласно «Особому журналу Совета Министров» от 10 августа 1910 г., проникнувшись злободневностью новой угрозы из-за рубежа, министры единогласно поддержали инициативу В.А. Сухомлинова о необходимости выделения средств на борьбу со шпионажем в России. Но в отличие от ежегодного кредита на содержание контрразведки (843 720 руб.), целесообразность которого никто не оспаривал, в испрашиваемой единовременной сумме на немедленное осуществление ее деятельности (200 000 руб.) они отказали. Министр В.Н. Коковцов сообщил, что размер свободных средств 10-ти миллионного фонда в настоящее время составляет всего лишь 1 017 000 руб. Он убедил своих коллег в том, что «столь незначительная сумма исключает возможность отнесения на нее упомянутого выше крупного расхода».

Решение, принятое правительством, впервые за истекавшее десятилетие XX в. давало основание надеяться на то, что в единственном крупном государстве Европы (Российской империи), где отсутствовали специальные подразделения по борьбе с иностранным военным шпионажем, учредят контрразведку. И из функции армейской разведки (с бюджетом по линии противостояния неприятельским лазутчикам 33 000 руб. в год) она преобразуется в функцию государства, выполнение которой будет обеспечено отдельной строкой бюджета по смете ГУГШ.

Было бы несправедливо связывать успешное прохождение законопроекта о финансировании новой спецслужбы на этапе его рассмотрения в высшем исполнительном органе власти лишь с именем военного министра. При всей своей энергичности в решении вопросов текущего обновления сухопутных сил (в отечественной и зарубежной историографии сложилось мнение о том, что В.А. Сухомлинов являлся «настоящим реформатором русской армии»), он был фигурой неоднозначной. Судя по трем ниже приведенным отзывам, с точки зрения понимания специфики обеспечения внешней безопасности государства от его тайных врагов, министр вряд ли осознавал всю важность возложенной на него миссии и внушал доверие политическим и военным кругам.

Так, председатель Государственной Думы III созыва (глава комиссии по государственной обороне с 1907 г. по март 1910 г.) А.И. Гучков считал В.А. Сухомлинова «человеком равнодушным к интересам армии». Не лучшего мнения о нем был названный выше В.Н. Коковцов. Будучи одним из последовательных оппонентов военного министра в вопросе выделения кредитов на оборону (в том числе на организацию борьбы со шпионами), в своих мемуарах министр финансов называл его одним из «главных виновников» поражения России в Первой мировой войне. «Он виновен в том, что был преступно легкомысленным на своем посту, – писал автор, – окружал себя всякими проходимцами, давая им возможность знать то, о чем они не должны были иметь никакого понятия…». Наконец, товарищ военного министра А.А. Поливанов, допускавший недоверие к своему непосредственному руководителю со стороны военачальников, вспоминал, что в годы войны В.А. Сухомлинов ни разу не получил приглашение на совещания по генерал-квартирмейстерской части (разведка/контрразведка), проходившие в Ставке под председательством царя.

Несмотря на отсутствие достаточного авторитета у В.А. Сухомлинова, следует признать, что только ему было суждено воспользоваться имевшейся прерогативой представления интересов возглавляемого ведомства в вышестоящей инстанции. И министр не преминул реализовать свою должностную обязанность.

В отличие от В.А. Сухомлинова, с именем которого ассоциируется успешное прохождение главной финансовой инициативы (решения) II межведомственной комиссии в Совете министров, вклад центрального аппарата военной разведки остался за кулисами истории. Между тем, если упомянутое выше представление об ассигновании денег на нужды контрразведки имело гриф «по УГЕНКВАР ГУГШ», можно утверждать, что в его подготовке (написании аналитической справки) в той или иной степени были заняты генерал-майор Ю.Н. Данилов (генерал-квартирмейстер), генерал-майор Н.А. Обручев (1-й обер-квартирмейстер), Н.А. Монкевиц, делопроизводители и помощники делопроизводителей (12 полковников и 7 подполковников Генштаба).

Памятуя о штате разведчиков, еще раз обратимся к фигуре П.А. Столыпина, сыгравшего одну из ключевых ролей в ходе создания российской контрразведки. Совмещая посты премьер-министра и министра внутренних дел, он лично осуществлял предварительную приемку итоговых заключений межведомственных совещаний и формулировал перед ними новые задачи. Являясь председателем Совета министров, он был одним из немногих его участников, кто понимал значение контрразведки в системе мер, призванных укрепить национальную безопасность государства в ближайшие годы. «Огромной важности дело было совершено П.А. Столыпиным в области государственной обороны – вспоминал после его гибели А.И. Гучков – …если взять состояние государственной обороны пять лет назад и положение этого дела в настоящую минуту, то между этими двумя моментами нет ничего общего, – так много работы здесь произведено. Но это могло быть сделано при том обязательном условии, что глава Правительства и Народные представители идут совершенно дружно, не щадя усилий и труда».

Наряду с Советом министров, существенную роль в дальнейшем продвижении финансовых предложений военных сыграл депутатский корпус. Законопроект «Об отпуске Военному министерству средств на секретные расходы» (представление военного министра по ГУГШ № 5131 от 30 сентября 1910 г.) был передан в Государственную Думу III созыва. После своего изучения, обсуждения и одобрения в закрытых заседаниях комиссии по государственной обороне 9 ноября 1910 г. и 3 февраля 1911 г. (под председательством А.И. Гучкова и в присутствии генерал-квартирмейстера Ю.Н. Данилова), документ направили в бюджетную комиссию.

На совещании 3 марта, не возражая против ежегодного выделения на борьбу со шпионажем 843 720 руб., бюджетная комиссия (в лице ее докладчика Н.В. Савича) признала необходимым, ввиду согласия А.А. Поливанова, ограничить отпуск испрашиваемой суммы десятью годами. В окончательной редакции ее решение прозвучало следующим образом: «Отпускать из средств государственного казначейства в течение 10 лет начиная с 1911 г., в дополнение к ассигнуемым ныне суммам на секретные расходы Военного Министерства по Главному Управлению Генерального Штаба по одному миллиону четыреста сорок три тысячи семьсот двадцать рублей в год». После совпадения позиций Государственной Думы и Государственного Совета 2 марта финансовая комиссия и общее собрание верхней палаты проголосовали за выделение по смете ГУГШ денег на «секретные расходы» в сумме 1 443 720 руб. – 5 апреля 1911 г. последовало высочайшее утверждение настоящей сметы в Царском Селе.

Помимо центральных органов исполнительной (и законодательной) власти урегулированием проблем, связанных с укреплением основ внешней безопасности государства, были озабочены и в удаленных регионах империи. Однако не все главы административно-территориальных образований одинаково серьезно относились к необходимости организации своевременных и эффективных мер по предупреждению и пресечению действий военных шпионов в пределах своей подведомственности.

Для подтверждения сказанного рассмотрим некоторые результаты деятельности западносибирских генерал-губернаторов и губернаторов, выясненные нами по итогам проведенного анализа 27-ми объявлений, постановлений и обязательных постановлений командующего войсками Сибирского военного округа, генерал-губернаторов Степного края, акмолинского и тобольского губернаторов, а также 22-х обязательных постановления при Особом комитете Омской железной дороги, опубликованных в разные периоды времени с 1904 по 1916 гг.

Обращает на себя внимание дифференцированный подход, иллюстрирующий недооценку местными чиновниками опасности военного шпионажа. Во-первых, в отличие от периода военных лет, когда запрещалось содержание почтовых голубей, напоминалось об уголовных санкциях за государственную измену, умышленное истребление в районе театра войны водопроводов, мостов, плотин, «телеграфных и телефонных снарядов», железнодорожных путей, в межвоенный период похожего информирования со стороны власти не наблюдалось.

Во-вторых, губернаторское печатное слово (или губернаторские постановления) выступало средством профилактики и предупреждения преступлений, направленных против самодержавия (в частности, с участием революционеров) после событий 1906–1907 гг. В официальной прессе («Акмолинские областные ведомости», «Тобольские губернские ведомости» и др.) публиковались постановления и объявления о запрещении незаконного хранения, ношения и изготовления холодного и огнестрельного оружия, о запрещении подстрекательства и принуждения к стачкам и забастовкам рабочих и служащих и т. п. В отличие от реакции власти на политическую нестабильность и постепенную пролетаризацию народных масс, ее участие в противодействии азиатскому и европейскому шпионажу, судя по исследованным документам, было неочевидным. В письменном лексиконе адресантов отсутствовали такие специальные термины, как: «военный шпионаж», «лазутчики», «военные секреты», «государственная тайна» и т. д.

По сравнению с высокопоставленным губернским руководством Западной Сибири, ошибочно полагавшим, что иностранный шпионаж как угроза сопряжен лишь с вооруженными столкновениями и сохранение внутреннего спокойствия государства важнее его внешней безопасности, находившиеся в непосредственной близости от недавних и будущих театров военных действий дальневосточные и варшавские власти считали иначе.

Имеющаяся в нашем распоряжении переписка приамурского генерал-губернатора с председателем Совета министров и стенографические отчеты закрытых заседаний депутатов Государственной Думы (см. Приложение 7) свидетельствуют об обеспокоенности П.Ф. Унтербергера судьбой восточных рубежей империи, сопредельных с Японией, Кореей и Маньчжурией.

Проанализируем содержание письма № 10765 на имя П.А. Столыпина от 17 декабря 1908 г. Но прежде обратим внимание на одно совпадение. Это письмо было написано одновременно с началом деятельности I межведомственной комиссии по организации контрразведки (напомним, она собралась в декабре 1908 года). Ввиду отсутствия очевидной взаимосвязи между этими событиями (по причине их конфиденциальности), можно допустить что, с одной стороны, на Дальнем Востоке и в Европейской России численность потенциальных шпионов и возможный ущерб от их действий для обороноспособности страны превзошли все ожидания. С другой – универсальный механизм, призванный воспрепятствовать «утечке» секретных сведений за рубеж, в противоположных концах России представлялся единообразно. И генерал-губернатор, и участники совещания одновременно пришли к выводу о необходимости создания в структуре государства специализированных органов по борьбе с иностранным шпионажем.

В своем письме, основываясь на сведениях начальника Генерального штаба и собственных выводах, П.Ф. Унтербергер доносил в Санкт-Петербург о значительном количестве японских шпионов. «Добывание сведений осуществляется не только профессиональными агентами, – заключал он, – но и всеми проживающими в Крае (Амурская и Приморская области, остров Сахалин. – В.З.) японцами».

Выход из сложившегося положения виделся в осуществлении комплекса контрмер по всеобщему противодействию военно-разведывательному проникновению японцев в Приамурье. Из них наиболее ощутимыми, по мнению автора, могли стать:

а) публикация обязательного постановления, запрещающего нахождение иностранцев на объектах государственной важности; б) расширение охранных отделений и разыскных пунктов и усиление их специальными органами для сыска по военному шпионажу (т. е. контрразведкой. – В.З.); в) увеличение числа агентов, знакомых с японским языком; г) усиление промыслового надзора, долженствующего выполнять, помимо своего профессионального назначения, функции общего наблюдения за деятельностью японцев; д) недопущение рабочих «желтой расы» на казенные оброчные статьи и концессии, предоставляемые в пользование частных лиц на продолжительные сроки (так как японская разведка пользуется в качестве шпионов многочисленными китайцами и корейцами, разбросанными по всему краю).

Эти строки из обращения генерал-губернатора к премьер-министру дают возможность предположить, что он счел целесообразным и своевременным создание системы межведомственной безопасности на региональном уровне (эта инициатива была созвучна с предложением М.И. Трусевича об организации коллективной борьбы со шпионами во всероссийском масштабе). Ее главными институтами должны были стать канцелярия начальника Приамурья, разыскные органы Департамента полиции МВД, «специальные органы для сыска по военному шпионству» (возможно, как штатные подразделения военного министерства), пограничная и корчемная стража, администрации оборонных промышленных предприятий.

Однако фактически П.Ф. Унтербергер реализовал немногое из того, что было запланировано в письме. В отличие от четырех последних пунктов (б, в, г, д), решение по которым принималось высшими органами власти и, как правило, утверждалось Николаем II, издание обязательных постановлений входило в сферу полномочий главы края. Пользуясь действующим на Дальнем Востоке военным положением, 14 января 1909 г. он обнародовал «Обязательное постановление с целью борьбы против иностранного шпионажа». Согласно его смыслу, владивостокский порт, все крепости, островные и береговые пространства (имевшие военно-стратегическое значение) объявлялись режимными зонами, подходы к которым для «посторонних лиц» запрещались. В Приамурском генерал-губернаторстве не разрешалось производить какие-либо съемки, измерения или описания: а) местностей; б) казенных зданий и сооружений; в) рек и прибрежья в районе территориальных вод; г) сухопутных путей сообщения всякого типа. За нарушение указанных предписаний виновный подвергался административному штрафу до 3 000 руб. или заключению в тюрьму до 3-х месяцев.

Введенная норма права не могла не восприниматься как временная по трем причинам. Первая. Перечень указанных в ней ограничений был усеченным и не мог обезопасить всю оборонную инфраструктуру края. К особо охраняемым объектам не отнесли канонерские лодки Амурской флотилии, пункты их базирования и временной стоянки; армейские части, штаб и военно-окружные управления войск Приамурского военного округа. Вторая причина. Установленный в обязательном постановлении столь «символический» срок лишения свободы не мог стать непреодолимым юридическим и психологическим барьером на пути совершения преступлений для иностранных шпионов или редких жителей дальневосточной окраины, оказывающих им содействие. И третья причина. Генерал-губернаторское постановление оставалось в силе лишь на время военного положения в крае. Как только срок его действия истекал, предусмотренные в нем санкции утрачивали императивный характер и карательное предназначение.

Наряду со слабыми сторонами обязательного постановления, имелось одно преимущество. Оно виделось в быстром и неизбежном наказании, сопряженном с временной изоляцией лица, подозреваемого в совершении военного преступления. В сравнении с уголовным судопроизводством, эффективность административного преследования заключалась в том, что не требовалось доказывать виновность задержанного лица. Достаточно было зафиксировать факт нарушения им одного из запретов, перечисленных в обязательном постановлении («не дозволяется приближаться посторонним лицам к постройкам инженерного и морского ведомств…; не разрешается в Приамурском генерал-губернаторстве производить какие-либо съемки…»).

Спустя три месяца (16 апреля 1909 г.) после введения в действие указанного обязательного постановления по борьбе со шпионами состоялось заседание образованного под председательством товарища министра внутренних дел С.Е. Крыжановского особого совещания по вопросу о мерах борьбы с японским шпионажем на Дальнем Востоке. Его участники – 7 представителей МВД (исполняющий должность директора Департамента полиции и приамурский генерал-губернатор), военного и морского министерств, министерства юстиции, министерства иностранных дел – подтвердили наличие серьезной опасности со стороны Японии не только на востоке, но и в других частях Российской империи. «Не ограничиваясь разведками тайных военных агентов, – помечалось в журнале особого совещания, – японское правительство руководит деятельностью всех своих подданных на русской территории, заставляя их выполнять обширную и планомерную разведочную работу». В резолютивной части журнала прозвучала необходимость предоставления приамурскому генерал-губернатору права издавать обязательные постановления по борьбе с японским шпионажем не только в виде исключения в период действия военного положения в крае, а на постоянной основе и без временных ограничений.

После согласования решения особого совещания с Советом министров, об инициативе П.Ф. Унтербергера узнали в высшем законодательном органе страны. 3 октября 1909 г. за подписью министра внутренних дел П.А. Столыпина на рассмотрение нижней палаты парламента было внесено представление № 34534 «О присвоении Приамурскому генерал-губернатору постоянных полномочий по изданию обязательных постановлений, ограждающих вверенный ему край от иноземного шпионства». Указывая на важность серьезной борьбы «с давно и прочно обосновавшимся в приамурском крае иноземным шпионством», министр отметил, что в настоящее время, благодаря действующему «Обязательному постановлению с целью борьбы против иностранного шпионажа» от 14 января 1909 г., «шпионство там до известной степени парализовано».

Обратив внимание на эффективность уже применяющейся нормы права, в собственном заключении П.А. Столыпин высказался о том, что присвоение приамурскому генерал-губернатору постоянных полномочий по изданию таких же постановлений после отмены военного положения «является мерой настоятельной необходимости». Здесь же он привел пример коллективной поддержки позиции П.Ф. Унтербергера со стороны высшей и верховной власти. Премьер-министр, в частности, написал, что «необходимость означенной меры признана Советом Министров и Государю императору было благоугодно одобрить предложение Совета о внесении настоящего дела на рассмотрение законодательных учреждений».

10 октября законопроект «О присвоении Приамурскому генерал-губернатору постоянных полномочий по изданию обязательных постановлений, ограждающих вверенный ему край от иноземного шпионства» был передан в комиссию по направлению законодательных предположений (далее – комиссия по НЗП) Государственной Думы. В его тексте П.Ф. Унтербергер ходатайствовал о предоставлении начальнику края в течение ближайших 5 лет права:

«1) издавать обязательные постановления: а) о запрещении посторонним лицам, без особого на то разрешения военного начальства, доступ в известные районы, прилегающие ко всякого рода сооружениям и постройкам военного и морского ведомств; б) о запрещении в пределах Приамурского края и его территориальных вод, без особого на то разрешения подлежащего гражданского начальства, всякого рода съемок, снимков, измерений и описаний местностей, водных пространств, казенных зданий и сухопутных путей сообщения; 2) устанавливать за нарушение таких обязательных постановлений взыскания, не превышающие трехмесячное тюремное заключение или денежный штраф 3000 руб. и 3) разрешать в административном порядке дела о нарушениях означенных обязательных постановлений и 4) уполномочивать на разрешение таких дел местных губернаторов».

Рассмотрев данный законопроект 5 ноября, в присутствии исполняющего обязанности вице-директора Департамента полиции МВД Н.П. Харламова, комиссия по НЗП признала необходимым внести в его содержание существенные поправки. Прежде всего, она изменила редакцию подпункта «а» первого пункта законопроекта, указав, «что районы, запретные для посторонних лиц, должны быть определяемы в обязательных постановлениях». Со слов докладчика комиссии Д.Н. Чихачева, коллеги, обсуждая второй пункт, были единогласны в том, чтобы администрации Приамурья было предоставлено полномочие высылать виновных лиц из его пределов или конкретных местностей и налагать все виды наказания одновременно. Наконец, члены комиссии предоставили администрации края право конфисковывать имущество виновного лица, служившее ему для преступных целей.

В дополнение к высказанным редакционным замечаниям по предмету обсуждения, члены комиссии по НЗП в качестве пожелания предложили авторам законопроекта подумать над возможностью принятия дополнительных мер по борьбе с иностранными шпионами в Приамурье. В перечень таковых мер, по их мнению, должны были попасть следующие:

«1) значительное усиление полиции и чинов жандармских управлений в пограничной и приморской полосах Приамурского края.

2) безусловное недопущение иностранных рабочих к исполнению работ, имеющих стратегическое значение.

3) запрещение всем должностным лицам нанимать иноземную прислугу.

4) постоянное строгое наблюдение за приезжающими иностранцами, в особенности в районы, прилегающие к нашим крепостям».

Выражая свою солидарность в вопросе дальнейшей разработки мер борьбы со шпионажем в Приамурском крае, члены комиссии заявили о своей готовности и дальше поддерживать соответствующие инициативы с мест. Подытоживая общее настроение, Д.Н. Чихачев уточнил: «В случае если на осуществление этих мероприятий (речь идет об организации контршпионажа. – В.З.) потребуются дополнительные ассигнования, заинтересованным ведомствам надлежит безотлагательно войти с соответствующими представлениями в законодательные учреждения».

18 ноября 1909 г. комиссия по НЗП передала председателю Государственной Думы А.И. Гучкову доклад и законодательное дело по внесенному МВД законопроекту «О присвоении Приамурскому генерал-губернатору постоянных полномочий по изданию постановлений, ограждающих вверенный ему край от иноземного шпионства», с просьбой представить означенный доклад на обсуждение общего собрания Государственной Думы в закрытом режиме.

31 мая 1910 г., выступая в роли докладчика на 124-м (закрытом) заседании Государственной Думы III созыва, депутат Д.Н. Чихачев начал с реплики: «Как известно, шпионство на Дальнем Востоке приняло совершенно планомерный характер и производится в самом крупном масштабе» (см. Приложение 7). Обратив внимание собравшихся на критичность сложившегося положения в регионе, он огласил четыре решения думской комиссии по направлению законодательных предложений. Прежде всего, была одобрена просьба о предоставлении начальнику края испрашиваемых им полномочий: запрещать посторонним лицам без особого разрешения посещать определенные районы и производить съемки, снимки, фотографии и т. д. Далее, большинство членов комиссии согласилось с необходимостью ужесточения законопроекта и наделения главы администрации правом налагать все предусмотренные взыскания одновременно и по совокупности (штраф и лишение свободы). Кроме того, в отношении виновных лиц было предложено применять такую меру воздействия, как конфискация имущества. Наконец, в дополнение к обсуждаемой проблематике, комиссия сочла целесообразной скорейшую выработку властями Приамурья системы мер, направленных на предупреждение иностранного шпионажа в его границах.

Все эти предложения прозвучали в Государственной Думе «как гром среди ясного неба». Они явно раздосадовали тех депутатов, которые считали несвоевременным внесение вопроса о борьбе с «иноземным (японским) шпионством» в Приамурье в повестку дня настоящего и предыдущих закрытых заседаний. Более того, они полагали, что столь категоричная формулировка вопроса вызовет недовольство у Японии (см. Приложение 7).

После завершения депутатской полемики, текст законопроекта был направлен в редакционную комиссию, где и рассмотрен в заседании 2 июня 1910 г. Члены комиссии (П.Г. Матюнин, С.Н. Алексеев, Н.А. Захарьев) постановили представить на одобрение Государственной Думы законопроект в нижеследующей редакции. «Приамурскому генерал-губернатору предоставляются нижеследующие права:

1) издавать обязательные постановления: а) о запрещении посторонним лицам, без особого на то разрешения подлежащего военного начальства, доступ в точно указываемые этими постановлениями районы, прилегающие ко всякого рода сооружениям и постройкам военного и морского ведомств; б) о запрещении производства в пределах Приамурского края и его территориальных вод, без особого на то разрешения подлежащего гражданского начальства, всякого рода съемок, снимков, измерений и описаний местностей, водных пространств, казенных зданий и сооружений и сухопутных путей сообщения.

2) Подвергать в административном порядке виновных в нарушении указанных в ст. 1 обязательных постановлений заключению в тюрьму до 3 месяцев, либо денежному штрафу до 3000 руб., либо высылке из пределов генерал-губернаторства или отдельных его местностей на определенный срок, причем указанные меры взыскания могут быть по усмотрению генерал-губернатора применяемы либо каждая в отдельности, либо две или три одновременно.

3) Отбирать принадлежащее виновному имущество, служившее для целей, запрещенных обязательными постановлениями, или добытое им посредством деяний, нарушающих эти постановления.

4) уполномочивать на принятие мер, указанных в ст. 2 и 3 сего закона, подчиненных ему губернаторов».

После одобрения законопроекта «О присвоении Приамурскому генерал-губернатору постоянных полномочий по изданию обязательных постановлений, ограждающих вверенный ему край от иноземного шпионства» 3 июня 1910 г. председатель Государственной Думы А.И. Гучков направил данный текст в виде секретного представления № 2049 на имя председателя Государственного Совета М. Акимова для рассмотрения в общем собрании. Вскоре после единодушной поддержки инициативы П.Ф. Унтербергера депутатами верхней палаты, соответствующий законопроект подписал царь. 21 июня 1910 г. в Балтийском порту на яхте «Штандарт» Николай II собственноручно начертал «Быть сему» [547]Там же. л. 52, 54, 55.
.

Спустя три месяца закон, с прежним содержанием и несколько видоизмененным названием («О предоставлении Приамурскому генерал-губернатору особых полномочий по изданию обязательных постановлений, ограждающих вверенный ему край от иноземных шпионов»), был опубликован в дальневосточной прессе.

Первый в Российской империи региональный закон по борьбе с иностранным шпионажем стал прочной юридической основой для разработки последующих правовых актов, препятствующих целенаправленной деятельности иностранных, прежде всего азиатских, разведок на Дальнем Востоке. Перечислим следующие нормы права.

10 января 1912 г. и 14 апреля 1912 г. были обнародованы два Обязательных постановления № 1 и № 23 (изданные на основании закона от 21 июня 1910 г.), подписанные преемником П.Ф. Унтербергера на посту приамурского генерал-губернатора Николаем Львовичем Гондатти. Первое из них содержало следующие положения:

«1) Не дозволяется посторонним лицам приближаться без особого на то разрешения соответствующих комендантов крепостей и командира Владивостокского порта к постройкам военного и морского ведомства, как оборонительным, так и необоронительным, ближе 250 саж., исключая дорог и улиц, открытых для общего пользования:

A) на полуострове Муравьев-Апостольский и островах: Русском, Попове и Скреплеве,

Б) в районах мыса Чнырах близ города Николаевска на Амуре,

B) в районах крепостных инженерных работ у мыса Вайссе и села Дуйки близ г. Николаевска.

2) Не разрешаются в Приамурском крае без особого на то разрешения губернаторов какие бы то ни было съемки, разного рода снимки и измерения или описания: а) местностей; б) казенных зданий и сооружений; в) рек и побережья в района территориальных вод; г) сухопутных путей сообщения всякого типа…

Лица, которые окажутся виновными в неисполнении настоящего обязательного постановления, подвергаются в административном порядке денежному штрафу в размере до 3000 руб. или тюремному заключению до 3-х мес.».

Второе Обязательное постановление запрещало посторонним лицам доступ, «без особого на то разрешения соответствующей военной или морской власти, в район базы Амурской флотилии, каковым районом следует считать:

А) весь Заячий остров; б) протоку реки Амура между Заячьим островом и берегом от начала протоки (столба "А") до Четвертой пади и Б) в береговой участок земли, прилегающий к означенной протоке, границами которого являются: на западе линия, соединяющая столб "А" с южной оконечностью Заячьего острова; на севере. на востоке…

Виновные в нарушении обязательного постановления подвергаются в административном порядке денежному штрафу до 3000 руб. или тюремному заключению до 3 мес., либо высылке из пределов генерал-губернаторства или отдельных его местностей на определенные сроки. Указанные меры взыскания могут быть применены либо каждая в отдельности, либо по две или три одновременно».

С 1909 по 1912 гг. все больше военно-значимых объектов Приамурского края подпадали под юридическую силу положений Обязательных постановлений П.Ф. Унтербергера, продолжателя его дела и военных губернаторов. Административно-правовые возможности их функционирования были предопределены заметным увеличением перечня карательных мер воздействия на правонарушителей. По сравнению с «денежным штрафом или тюремным заключением» (так и не возымевшими в своем первоначальном варианте желаемого эффекта), обновленные санкции постановлений уже предусматривали комплекс существенных наказаний, способных надежно предупреждать и пресекать преступные деяния.

Подытоживая законотворческую деятельность П.Ф. Унтербергера на посту генерал-губернатора, обратим внимание на ее главный результат. Настойчиво добиваясь расширения своих полномочий в сфере борьбы с иностранным шпионажем, начальник края не только инициировал подготовку регионального закона по борьбе со шпионажем и последующего перечня подзаконных актов, он заложил региональный фундамент системы внешней безопасности государства. В его масштабах приамурский опыт был уникальным, и именно ему предстояло стать образцом для подражания во всех приграничных губерниях (генерал-губернаторствах) Российской империи. Однако, как показало время, успех начальника Приамурского края повторить никто так и не смог. Исключением из правил, пожалуй, стали попытки одного из варшавских генерал-губернаторов расширить имевшийся инструментарий нормативно-правового регулирования борьбы с иностранным шпионажем за счет силы собственных полномочий. За подписью генерала В.Е. Скалона в 1910 и 1911 гг. были опубликованы два одинаковых Обязательных постановления. В них, помимо общеполицейских мер поддержания внутреннего порядка, в п. XXIV отмечалось: «Воспрещается разведение, хранение и содержание голубей почтовой породы, при обнаружении коих таковые подлежат передаче в распоряжение ближайшей военно-голубинной станции…».

Между тем, усилия варшавской административно-полицейской власти лишь отдаленно напоминали «приамурский вариант». Труды П.Ф. Унтербергера на ниве борьбы со шпионажем (и по другим направлениям губернаторской деятельности) не могли остаться незамеченными. 28 июня 1912 г., в день своего пятидесятилетнего юбилея «отличного ревностного служения Престолу и Отечеству», П.Ф. Унтербергер был награжден Николаем II за заслуги бриллиантовым знаком ордена святого благоверного Великого князя Александра Невского.

Выводы:

1) Впервые в своей истории (после Русско-японской войны) государство в лице высших исполнительных и законодательных органов власти признало иностранный военный шпионаж одним из основных препятствий на пути реализации его национальных интересов в сфере военной, морской и политической независимости. Оно согласилось с необходимостью спешного поиска эффективного средства (совокупности средств) обеспечения этих интересов и предупреждения вероятных угроз и опасностей, а также нежелательных сценариев развития военно-политических событий.

2) В отличие от этапа межведомственного урегулирования вопросов подчиненности в деятельности будущей службы контрразведки, отличавшегося продолжительным непониманием сторон, этап (процедура) прохождения проектов решений о ее создании и финансировании в высших исполнительных и законодательных учреждениях страны характеризовался краткосрочностью, единогласием и конструктивизмом.

3) Построение царской контрразведки на высшем уровне власти объединило усилия ряда государственных (военных) деятелей – и тех, кто отвечал за незыблемость внутренних устоев самодержавия, и тех, кто способствовал его внешней стабильности (М.И. Трусевич, П.А. Столыпин, С.Е. Крыжановский, П.Ф. Унтербергер, В.А. Сухомлинов, Ю.Н. Данилов, Н.А. Монкевиц и некоторые другие ответственные лица охранительно-оборонительного блока). Благодаря их совместным начинаниям (аналогов которым в отечественной истории спецслужб и правоохранительных органов не было), главные «кон-тршпионские» инициативы (законопроекты) были одобрены депутатским корпусом, утверждены Николаем II и, получив силу закона, значительно укрепили внешнюю безопасность Российской империи в предвоенные годы.

4) Идеи контрреагирования государства на новые вызовы извне зарождались не только в главном городе страны, но и на ее окраинах. Некоторые из начальников приграничных административно-территориальных образований понимали, что иностранные шпионы своими действиями ослабляют российскую обороноспособность и предпринимали незамедлительные меры к воспрепятствованию совершаемых ими преступлений на подведомственной себе территории. Организация борьбы со шпионами переставала быть прерогативой центральных органов власти. Этот род деятельности постепенно перемещался на окраины империи, принимая инициативный и локальный (региональный) характер.

 

2.2. Предупреждение деятельности иностранных шпионов в пограничной политике государства на его западных рубежах

Памятуя о царской оборонительной доктрине в межвоенный период, согласно концептуальным положениям которой потенциальная/реальная угроза целостности и суверенитету Отечества исходила от Германской и Австро-Венгерской империи, основные территориальные и хронологические рамки дальнейшего исследования мы ограничили западным пограничным районом и осенними событиями 1912 г. (кульминация напряженности в русско-австрийских отношениях), чуть было не ставшими прологом Первой мировой войны.

Столь избирательный подход позволит выяснить, какие законы (подзаконные нормативные акты), предупреждающие деятельность иностранных шпионов, удалось принять государству для усиления стратегического западного участка своей обороны в преддверии назревавшего вооруженного столкновения с соседями. Для этого зададимся важными вопросами: какие органы центральной и высшей исполнительной власти участвовали в формировании политического курса по укреплению внешней безопасности в пограничной сфере? Какие направления пограничной политики на западе страны представлялись наиболее актуальными в довоенный период? Какую позицию занимал Совет министров при рассмотрении оборонных инициатив? Какие политические решения по вопросам предупреждения иностранного шпионажа были приняты, и кто из государственных и военных деятелей активно участвовал в этом процессе?

Предваряя поиск верных ответов, сделаем краткий обзор оперативной обстановки на западных рубежах России к ноябрю 1912 г.

Как известно, первая Балканская война обнажила комплекс противоречий военно-политического характера, возникших между Россией и Австро-Венгрией (при ее поддержке Германией), Антантой и Тройственным союзом, которые неминуемо должны были закончиться большим европейским конфликтом.

Свидетельством последовавших со стороны германо-австрийского блока военных приготовлений на восточной границе стали многочисленные донесения из жандармских управлений, в первую очередь Варшавского, в Департамент полиции МВД. Его директор С.П. Белецкий незамедлительно (14 ноября) уведомил о происходящем военного министра В.А. Сухомлинова. «Прусским правительством произведен подсчет всех проживающих в Пруссии запасных, – доносил он, – которым вручены явочные карты, с обозначением сборочных пунктов на случай мобилизации». Спустя месяц, ссылаясь на новые агентурные сведения, начальник варшавского жандармско-полицейского управления на железной дороге дополнял: «…из Германии в Краков и Львов следуют ежедневно ночными поездами боевые припасы».

Превентивные мероприятия, осуществляемые союзниками, сопровождались активным изучением будущего театра военных и морских действий. 2 ноября Особое делопроизводство Отдела генерал-квартирмейстера ГУГШ /центральный аппарат военной разведки/ констатировало участившиеся в течение минувшей недели факты перелета австрийскими «летательными снарядами» российской границы в пределах Варшавского военного округа. Спустя еще семь дней штаб Отдельного корпуса пограничной стражи (далее – ОКПС) докладывал о трех новых случаях нарушения заграничными аэростатами русско-прусской границы. Как верно отмечает Б.А. Старков, апеллируя к сообщениям варшавского генерал-губернатора, на эти и другие разведывательные мероприятия в Привислинском крае и других губерниях России Германия выделяла значительные денежные суммы.

Визуальные данные о многочисленности полетов (мы указали лишь некоторые примеры), их траектории и высоте, дальности и ориентировочной точке обратного движения, имевшиеся в военном министерстве, позволяли утверждать, что вероятные противники не ограничивались военно-топографической разведкой сопредельных территорий, их интересовали военные и морские форпосты русской армии и флота, прежде всего, гродненский и ревельский крепостные районы.

Выстроив причинно-следственную связь – осложнение международного положения (Балканский кризис), высокая вероятность войны с европейскими державами, практика интенсивной и акцентированной воздушной разведки со стороны западных соседей – органы высшей и центральной исполнительной власти, наметили политический курс (поддержанный Николаем II) на скорейшее укрепление западных сухопутных и морских рубежей Российской империи. Новую пограничную политику (с уклоном на предупреждение иностранного военного шпионажа) условно можно подразделить на три направления совместной деятельности министерств и ведомств охранительно-оборонительного блока с Советом министров. Кратко рассмотрим подготовительные мероприятия и конечный результат по каждому из направлений, отличавшихся своеобразием решаемых задач и практически совпадающей хронологией действий.

Первое направление (январь-октябрь 1912 г.) характеризовалось межведомственной выработкой особого статуса Ревеля и Гродны, с прилегающими к ним местностями, как опорных для вооруженных сил пунктов и изданием ряда ограничительных правил для иностранцев.

Из Журнала Совета министров (заседание 23 февраля) явствует, что крупные военные и государственные деятели – великий князь Николай Николаевич, а также военный министр, морской министр и другие члены правительства – были озабочены положением Ревеля (Эстляндская губерния) и его окрестностей ввиду преобразования названной территории в укрепленную базу армии и флота. Председатель (В.Н. Коковцов) и все собравшиеся понимали, что строительство и функционирование там комплекса судостроительных заводов (с точки зрения предполагаемой к выпуску их военной продукции и ее технического превосходства в условиях боя) и оборонительных сооружений может потерять всякий смысл ввиду наличия реальной угрозы со стороны агентуры иностранных военных и морских ведомств. По данным, которыми располагали высшие военно-политические круги России, зарубежные государства зачастую черпали интересующие их сведения о средствах русской военной защиты через своих подданных, которые входили либо в состав рабочих, привлекаемых к постройке военных сооружений, либо, владея вблизи земельными участками, получали возможность непосредственного наблюдения за ходом соответствующих работ.

Возникшие опасения были небезосновательными. На рубеже ΧΙΧ-ΧΧ вв., например, в Ревеле проживало около 65 000 человек, из них 50 % составляли эсты и 30 % немцы (или около 20 000 душ мужского и женского пола). Большинство «натурализовавшихся» немцев или немецких подданных вело добропорядочный и законопослушный образ жизни и не привлекало к себе излишнее внимание со стороны военных и полиции. Однако меньшая их часть, находившаяся под прикрытием соотечественников (и это приходится констатировать в очередной раз), могла попасть в поле зрения разведывательной агентуры германского Генштаба.

Наша гипотеза подтверждается приведенным вкратце в предыдущей главе высказыванием директора Департамента полиции МВД М.И. Трусевича (от 22 июня 1908 г.). Процитируем его полностью. Он, в частности, говорил: «Надлежит обратить особое внимание на проживающих в приграничных районах в значительном количестве иностранцев, арендующих имения, служащих на железных дорогах, заводах, фабриках, которые нередко как сами сообщают иностранным властям о слабых сторонах нашей обороны, так и являются опорными пунктами для иностранных лазутчиков, в случае же военных действий могут оказать содействие передовым неприятельским отрядам».

По итогам первого из пяти обсуждений проблем укрепления военной безопасности Ревеля, Совет министров принял два решения. Во-первых, одобрить предложение военного и морского министров о недопущении иностранных рабочих к производимым в Ревеле работам на военных и морских сооружениях. Во-вторых, поручить военному и морскому министрам разработать, по соглашению с коллегами из МВД и министерства юстиции, проект правил о воспрещении иностранцам приобретения земли в указанной территории.

Следующим шагом на пути выстраивания политического курса стало закрытое заседание Совета министров от 16 июня 1912 г. по вопросу о выработке мер против шпионажа в Ревельском укрепленном районе.

Его участники ознакомились с мнением начальника Морского Генерального штаба А.А. Ливена о том, что остров Нарген, образующий центральный район укрепленного плацдарма для Балтийского флота (Ревель-Порка-лауд), беззащитен с точки зрения соблюдения режима секретности и борьбы с «соглядатаями». Со слов вице-адмирала, будучи дачным местом, он легкодоступен для «увеселительных» поездок местных жителей, прибывающих с большой земли. Некоторые из отдыхающих на нем гражданских лиц ведут наблюдение за артиллерийскими стрельбами кораблей флота и военными приготовлениями на острове.

Перемены на острове-крепости отслеживались иностранцами, в том числе и разведчиками, не только с суши, но и с воздуха. Судя по тревожным сообщениям из газет, зарубежные воздухоплаватели приближались к Наргену на предельно низких высотах. Так, 17 декабря 1909 г. в районе крепости появился германский воздушный шар, в корзине которого находились два человека.

Соглашаясь с высокой вероятностью раскрытия военных тайн крепости Нарген и морских сил на Балтике, практическое применение предложенных морским главнокомандованием правоохранительных мер (ввести полную регистрацию всех жителей о. Нарген и установить за ними наблюдение; прекратить «увеселительные» визиты из Ревеля на о. Нарген; ограничить и точно установить число рейсов и пароходов, поддерживающих сообщение между Ревелем и островом) министры сочли невозможным. Неожиданная реакция военного и политического руководства страны объяснялась не только единогласным пониманием нецелесообразности и неэффективности решения столь сложных задач усилиями одних лишь жандармов и полиции. Прибегнуть к содействию специализированных органов не представлялось возможным. Несмотря на свое функционирование более одного года, петербургское военно-окружное отделение контрразведки (в чье ведение входила и Эстляндская губерния) оставалось засекреченным. Министры не видели юридического механизма немедленной реализации большинства из заявленных инициатив до того момента, пока Ревель и прилегающие к нему окрестности, в том числе о. Нарген, не получат статус крепостного района или опорного для армии и флота пункта.

Для разрешения возникшей коллизии Совет министров (в резолютивной части своего заседания) предложил сформировать особую комиссию из представителей ведомств охранительно-оборонительного блока (к указанному нами ранее перечню министерских структур были добавлены Главное инженерное управление, штаб войск Гвардии и Петербургского военного округа, Департамент общих дел, Отдел торговых портов). Вошедшие в состав временного органа 19 должностных лиц под председательством начальника Крепостной части ГУГШ генерал-майора Г.И. Елчанинова в ходе своих совещаний выработали два секретных законопроекта.

Первый, «Правила о приобретении иностранными подданными в собственность или в срочное владение и пользование недвижимых имуществ в Ревеле и его окрестностях» (далее – Правила), запрещал иностранным подданным приобретать какими бы то ни было способами права собственности на недвижимое имущество, а также на права владения и пользования недвижимым имуществом в Ревеле, Ревельском уезде с островами и на острове Оденсхольме Эстляндской губернии, с прилегающими ко всем перечисленным местностям водными пространствами.

Второй законопроект, «Временные правила об ограничении некоторых прав иностранных подданных и частных лиц, касающиеся острова Нарген, впредь до отчуждения его в казну» (далее – Временные правила), устанавливал следующие предписания: 1) на острове Нарген отдача в наем дач и квартир для временного пользования всем лицам, не являющимся «коренным населением» острова, разрешается по согласованию с военными и морскими властями; 2) число рейсов судов, поддерживающих связь Наргена с Ревелем, определяется местной администрацией в пределах крайней необходимости; 3) моторные, паровые и парусные суда, принадлежащие «коренному населению» острова, находятся на учете командира ревельского военного порта.

Вскоре после завершения правотворчества особой комиссии 2 августа и 6 сентября состоялись очередные заседания Совета министров. На них было принято ключевое решение: Ревель и Гродну, с прилегающими к ним местностями, объявить опорными для вооруженных сил пунктами.

19 октября Особый журнал Совета министров, с занесенными в него решениями, а также указанные Правила и Временные правила были одобрены царем и получили силу закона (подзаконных нормативных актов).

Второе направление деятельности министерств и ведомств охранительно-оборонительного блока и Совета министров (июнь-ноябрь 1912 г.) характеризовалось межведомственной подготовкой и изданием правил перехода иностранными военнослужащими западной границы России.

На состоявшемся 25 июня в ГУГШ заседании специальной комиссии, в состав которой вошли ее председатель (генерал-квартирмейстер ГУГШ, генерал-майор Ю.Н. Данилов) и четыре члена (генерал-майор Н.А. Монкевиц (ГУГШ), полковник А.М. Еремин (Особый отдел Департамента полиции МВД), подполковник В.Я. Тетеревятников (ОКПС министерства финансов), коллежский асессор Ю.М. Чельцов (министерство иностранных дел)), был выработан проект «Правил перехода иностранными военнослужащими западной границы России» (далее – Правила).

Согласно положениям проекта Правил военные, пограничные и жандармские чины сопредельных с русской территорией держав (Германия и Австро-Венгрия) при пересечении ее рубежей были обязаны регистрироваться в соответствующих жандармских и таможенных пунктах. Те из них, кто будет находиться в западных губерниях России (перечислено 20 губерний), должны предъявлять официальным лицам свои документы (заграничный паспорт или пограничную легитимационную карточку). Кроме того, в случае прибытия или убытия им предлагалось отмечаться у местных военных или административно-полицейских властей. Военнослужащие, проигнорировавшие это требование, по замыслу авторов попадали под полицейский надзор. А те, кто подозревался или уличался в шпионаже – задерживались.

На заседании Совета министров 29 ноября проект Правил был одобрен. Внеся свою поправку – высылать иностранных военнослужащих на этническую родину в случае отсутствия у них документов, удостоверяющих личность – министры предложили огласить окончательный вариант Правил перехода иностранными военнослужащими западной границы России в периодической печати.

Эти Правила были симметричным ответом заинтересованных министерств и ведомств на ужесточение германским правительством правил перехода русскими военнослужащими германской (прусской) границы в 1907 г. Несмотря на свою запоздалость, их появление в свет стало существенным препятствием на пути следования военнослужащих германской и австрийской армии через восточную границу. Видя в каждом из них потенциального шпиона, пограничные жандармские пункты обязывали учитывать все категории прибывавших военнослужащих. Им предстояло фиксировать фамилии, чины, номера (названия) войсковых частей, места предполагаемого квартирования иностранцев. Всеобщая и единообразная система регистрации, при наличии сведений агентуры, позволяла органам политической полиции и контрразведки западных приграничных губерний и военных округов отслеживать маршруты следования, места пребывания кадровых разведчиков, а также препятствовать их деятельности (путем открытого наблюдения) или задерживать их.

Третье направление (ноябрь 1912 – июль 1914 гг.) характеризовалось межведомственной подготовкой запретительных мер в отношении перелета иностранными воздухоплавателями западного порубежья России.

2 ноября военный министр обратился в Совет министров с представлением № 6446 под грифом «Секретно». В нем констатировалось отсутствие дополнительных правовых оснований, необходимых для эффективной борьбы с иностранной воздушной разведкой в западном пограничном районе. Закон от 5 июля 1912 г. «О шпионаже», установивший наказание для воздухоплавателей за полеты над запрещенными местностями империи, не давал никаких разъяснений о том, как поступать с теми летчиками, которые нарушили эту норму, т. е. проигнорировали требование российских пограничников или военных чинов приземлиться и выказали намерение улететь обратно. По мнению В.А. Сухомлинова, единственной мерой воздействия на нарушителей, «в условиях подготовки Австрии к войне на Галицком фронте», могла стать стрельба по ним боевыми патронами.

На очередном заседании правительства 16 ноября инициатива военного министерства получила поддержку. В условиях военно-политической неопределенности в отношениях с западными соседями России, министры согласились на крайнюю меру и признали необходимым, во избежание нежелательных дипломатических инцидентов, предварительно поставить в известность о рассмотренном законопроекте представителей Германии, Австро-Венгрии и Румынии. Распоряжение «О воспрещении иностранным воздухоплавателям перелета западной границы России» было опубликовано в «Собрании узаконений и распоряжений Правительства» (ст. 2306 № 262 от 28 декабря 1912 г.), и с 1 января 1913 г. вступило в законную силу.

Спустя год (незадолго до трагической развязки 1 августа 1914 г.), когда скорое начало мировой войны стало очевидно и не предпринимать последние оборонительные мероприятия было нельзя, свет увидели еще три подзаконных акта: распоряжение о запрещении пролетов над районом западной пограничной полосы; приказ по морскому министерству № 205; распоряжение о запрещении пролетов над территорией Петербургского, Виленского, Варшавского, Киевского и Одесского военных округов (см. Приложение 8). Эти ведомственные нормы стали закономерным следствием предыдущего правотворческого решения, принятого правительством в ноябре 1912 г. Как дополнительный инструмент сдерживания воздушной разведки, они детализировали местности России, лежащие в ее северной, северо-западной, западной и юго-западной частях, запрещенные для несанкционированного воздухоплавания. Кроме того, нормы распространили свою силу не только на иностранцев, но и на русскоподданных.

Резюмируя, отметим то, что дополнительные законодательные акты дали возможность сформировать четкое представление органов контрреагирования о географических и юридических пределах правомерного и незамедлительного противодействия в отношении нарушителей границ Российской империи и ее охраняемых районов.

Выводы:

1) В условиях надвигавшейся войны с Габсбургской империей (и, как следствие, с ее союзниками по Тройственному соглашению) обнаружились пробелы в вопросах военно-секретной защищенности Российской империи на ее западных рубежах, которые было необходимо срочно устранять. Начавшееся в этой связи формирование пограничной политики по предупреждению иностранного шпионажа на западе государственной обороны отличалось оперативностью, своевременностью и синхронностью предпринимаемых усилий заинтересованных органов власти. Если не брать во внимание разновременную процедуру прохождения соответствующих законопроектов (в зависимости от степени сложности каждого из них) в Совете министров, дальнейшее одобрение большинства из них и высочайшее утверждение датировались осенью 1912 г. (исключение, пожалуй, составил дополнительный пакет ведомственных актов, принятый в июле 1914 г.)

2) Мобилизовав свои законотворческие, организаторские, дипломатические и иные усилия на укрепление западного пограничья как центрального участка для транзита военных шпионов из Европы в Россию, военно-политическое руководство повысило уровень безопасности предвоенного государства не только в пограничной, но и в военной, морской и военно-промышленной сферах. В тоже время оно подняло его международный рейтинг как одного из признанных мировых лидеров, ведущих самостоятельную и независимую политику по укреплению внешних контуров своей безопасности.