В начале XX в. иностранный шпионаж в России утратил свой прежний, преимущественно случайный, точнее несистемный и избирательный, характер. Он принял форму длительной и сложной организации, имевшей целью регулярное добывание самых разнообразных данных о состоянии ее вооруженных сил и обороны.
Серьезная угроза исходила от германской/австрийской разведок на Западе и, прежде всего, японской на Востоке. Имея протяженную сухопутную границу с Германией и Австро-Венгрией, а с Японией совместные морские просторы, российское государство находилось в сфере стратегических интересов их военных и морских ведомств. Немецким, австрийским и японским агентам первоначально вменялось в обязанность регулярное доставление несекретных донесений военного характера. Информация о местах сосредоточения войск и результатах их боеготовности, мореходных качествах и огневой мощи кораблей флота, политической благонадежности офицеров и нижних чинов и т. д. ложилась в основу аналитических заключений и прогнозов о вероятном противнике.
Вскоре после Русско-японской войны и вплоть до начала войны мировой российская оборонная индустрия встала на путь производства конкурентных средств ведения современного боя на суше, в воздухе и на море. Наряду с заинтересованностью зарубежных разведок экспериментальными образцами автоматической винтовки и остроконечной пули, воздухоплавательными аппаратами, дредноутами, эсминцами и подводными лодками, они были ориентированы на получение секретных документов о русских вооруженных силах. Главным образом речь шла о мобилизационных планах, квартирных расписаниях, приказах по войскам и флотам, отчетах о маневрах (стрельбах) и др., которые хранились в штабах военных округов и главных управлениях военного и морского министерств. Для их приобретения ставка делалась на агентурные позиции в европейских, сибирских и дальневосточных приграничных военных округах, а также возможности дипломатов, аккредитованных в Санкт-Петербурге, Владивостоке и других крупных военно-административных центрах Российской империи.
С динамичным развитием военной индустрии и, в первую очередь, военной/морской сферы России, вражеские разведки совершенствовали методику своей деятельности. Они не только руководствовались предыдущими успехами, но и заимствовали чужой опыт, а также прибегали к новым, неизвестным контрразведывательным структурам приемам вербовки секретоносителей и добывания военно значимых сведений. Рациональный подход к организации, прежде всего, германской, австрийской и японской разведок и системный (сетевой) характер работы их агентуры в России объяснялись наличием двух благоприятных и взаимосвязанных объективных и субъективных условий.
Во-первых, несмотря на поражение от Японии, одна из причин которого скрывалась в эффективных и многолетних довоенных усилиях ее шпионов в Санкт-Петербурге, Сибири, Приамурском крае и Манчжурии (как предполагаемом театре военных действий), в России так и не был создан так называемый контрразведывательный режим обеспечения текущих и будущих интересов внешней безопасности. Под термином «контрразведывательный режим», на наш взгляд, понимаются три смысловых контекста: наличие национальной службы контрразведки, сформированность всеобщего негодования в отношение шпионажа, ужесточение «контршпионского» законодательства.
Вопреки имевшейся международной практике, вплоть до середины 1911 г. в стране отсутствовал специализированный орган, ответственный за борьбу с иностранным шпионажем. Агентов европейских и азиатских разведок выявляли по принципу совмещения основного и неосновного рода занятий разнопрофильные ведомства: жандармско-полицейские структуры Департамента полиции МВД, разведывательные подразделения штабов военного и морского министерств, дипломатические представительства министерства иностранных дел, пограничная и корчемная стражи министерства финансов. При таком подходе, когда каждое из ведомств было озабочено решением первоочередных служебных задач, дело борьбы с неприятельскими агентами попадало в разряд неспешных и зачастую необязательных. Допускаем, что при учете неочевидности шпионской угрозы у неспециалистов по контрразведке возникал закономерный вопрос: зачем обнаруживать мифических внешних врагов, когда в стране существовали реальные внутренние враги – революционеры (расшатывавшие политические устои самодержавия), воры и грабители (нарушавшие общественный порядок и спокойствие обывателей), контрабандисты (посягавшие на экономическую стабильность государства) и другие категории преступников?
Не придав должного значения вопросу актуальности создания контрразведки, военно-политическое руководство Российской империи не рассмотрело и другой опыт, также накопленный в европейских странах, в первую очередь в Германии и Австро-Венгрии. Его универсальным признаком являлось настороженное отношение всех и каждого – императора, представителей власти, государственных и частных предприятий, общественных организаций, а также подданных – к иностранцам не только в течение войн, но и в пред-, послевоенной жизни. В национальных границах обеих держав в них было принято видеть потенциальных шпионов. Например, в Габсбургской монархии органы правительственной власти благодаря содействию городских и сельских обывателей имели полную возможность обследовать почти каждого приезжающего иностранца и тем самым сильно затруднить деятельность иностранных разведок. Не менее настороженным было отношение к вероятным шпионам у французов. Подытоживая бесславное поражение в Франко-прусской войне 1870–1871 гг., одной из главных причин которого стала беспечность в вопросах борьбы с немецкими лазутчиками, они пришли к оправданному заключению. Его очень точно изложил в своей работе Поль Лянуар: «В качестве предупреждающей меры, нужно создать могучий подъем негодования против шпионства… Пусть каждый в квартале, где он живет, и в той сфере, в которой он работает, следит за каждым явившимся иностранцем. Чтобы обессилить до возможной степени гибельное и разрушительное действие шпионов, нужно на всякого поселившегося во Франции и подозрительного иностранца смотреть, как на опасного врага, с которым благоразумно всегда держаться на стороне!».
Соглашаясь с тем, что «шпиономания» как любая психофизиологическая зависимость является не столько показателем здоровья общества, сколько недугом (который нужно не перенимать, а искать панацею для его излечения), зададимся другим вопросом. Почему царская власть не позаботилась о разумном применении европейского опыта (в целях профилактики и предупреждения преступлений): своевременном привитии населению чувства бдительности и ненависти к скрытым врагам Отечества?
Перенести заграничное достижение на российскую действительность в условиях мира было непросто в силу ряда обстоятельств, истоки которых следует искать во времени Русско-японской войны и вскоре после ее окончания. Отметим некоторые из них, а именно:
– военные власти, в силу своей недостаточной осведомленности о разрушительных последствиях шпионажа, не использовали информационно-пропагандистский и духовно-нравственный потенциал средств периодической печати и русской православной церкви для формирования политического мировоззрения в сознании русского народа и воинства, предназначение которых должно было заключаться в обеспечении безопасности государства в тылу и на передовой;
– правительству требовалось немало времени и сил для того, чтобы обдумать причины стремительного и неизбежного поражения в Русско-японской войне, а также понять место и роль шпионажа в довоенном и военном планировании японского Главного штаба;
– неимущие социальные слои русского общества, испытавшие глубокое разочарование и личную трагедию от бесславной и кровопролитной войны с японцами, устали от всего того, что о ней напоминало;
– военные органы не сумели привлечь к сотрудничеству в борьбе с иностранными разведками значительную часть русских подданных, так как они не могли иметь представление о контрразведывательных задачах, возможностях и успехах государства ввиду абсолютной секретности в деятельности спецподразделений, обеспечивавших его защиту на «невидимом фронте».
Отсутствие поддержки многомиллионного населения привело к тому, что военный шпионаж в России получил внушительные размеры и превратился в системную угрозу ее оборонительной мощи (см. Приложение 6). Не догадываясь о существовании этого военно-криминального явления и не замечая его эволюции, большинство российских обывателей, а вместе с ними и законодателей, находились в полном неведении. Ни жандармы, ни военные не раскрывали перед ними природу, размах шпионажа и тот фактический вред, который он приносил или мог принести стране.
Ведомства, долженствовавшие инициировать разработку законопроектов по линии борьбы с иностранными разведками (Департамент полиции МВД, позже – генеральные штабы военного и морского министерств), не спешили выносить на всеобщее обсуждение вопросы, составлявшие государственную тайну. Опасение представителей охранительно-оборонительного блока по поводу возможной «утечки» военных и морских секретов за рубеж и их недоверие к новому органу власти (Государственной Думе) в первые несколько лет его функционирования, не позволили сконцентрировать законотворческую активность парламентариев на первоочередном решении актуальных проблем укрепления национальной безопасности страны (в том числе в области реформирования ее устаревшего и не соответствовавшего современным реалиям и требованиям «контршпионского» законодательства).
Итак, первые три года после Русско-японской войны, с точки зрения организации защиты жизненно важных интересов России, прошли бессмысленно и безрезультатно. И если из урока «Цусимской трагедии» проигравшая сторона извлекла пользу и в 1907 г. свет увидела первая целевая программа восстановления боевого флота, то другой урок был проигнорирован. Министры охранительно-оборонительного блока и их профессиональное окружение не сумели дать немедленную объективную оценку разведывательным мероприятиям японцев против России накануне и во время войны с ней, а также предпринять оперативные контрмеры. Не были сформированы ни специальный орган по борьбе со шпионами, ни атмосфера единодушного презрения к ним, законодательство по борьбе со шпионажем не было ужесточено. С позиции воплощения этих проектов в жизнь, т. е. создания контрразведывательного режима, 1906, 1907 и 1908 гг. были безвозвратно утраченными. Временным преимуществом воспользовались военные/морские министерства крупных иностранных держав (Германии, Австро-Венгрии, Японии, а позже Китая и Турции), которым удалось в короткий срок и практически беспрепятственно внедрить свою агентуру в военную, морскую, промышленную, финансовую и политическую сферы российской обороны.
Во-вторых, стремительным темпам развития иностранного шпионажа в России первых послевоенных лет способствовала несформированная позиция царя, высших, центральных и местных (губернских) органов власти. Следствием этого стало отсутствие тождества и единообразия во взглядах на проблему иностранного шпионажа и борьбы с ним. Одни руководители министерств и ведомств не подозревали о ее наличии или не придавали ей особого значения. Другие, озадаченные подавлением революционного движения и протестных настроений в государстве, полагали, что между обеспечением его внешней безопасности и охранением внутренних основ знак равенства ставить недопустимо. Поэтому они делали свой выбор по обыкновению в пользу немедленной и окончательной ликвидации видимых угроз.
Однако среди высокопоставленных лиц были и те, кто, отличаясь нестандартностью и дальновидностью мысли, сумел не только идентифицировать проблему шпионажа, но и увидеть в ней актуальную угрозу целостности и независимости Российской империи. Понимая, что в непростых условиях одновременного противоборства с политической и уголовной преступностью, а также сдерживания натиска шпионов иностранных разведок, Департамент полиции МВД исчерпывает свои возможности, его директор М.И. Трусевич дал импульс становлению самостоятельной системы противодействия (внешним) тайным врагам государства. Как известно, он приложил необходимые и своевременные усилия для расширения государственного потенциала в борьбе с агентурой иностранных военных ведомств. Под его непосредственным руководством состоялось первое межведомственное совещание по организации борьбы с их военно-преступными проявлениями, объединившее под своим началом представителей МВД, военного и морского министерств.
Эта и последующие деловые встречи в указанном формате, как, собственно, и сама идея объединения усилий всех заинтересованных структур охранительно-оборонительного блока и создания на их основе единой службы контрразведки, не получили бы практического воплощения без личной заинтересованности и занятости П.А. Столыпина. Совмещая посты министра внутренних дел и председателя правительства, вплоть до своей трагической гибели он вел активную переписку с военным министром, министром иностранных дел, генерал-губернаторами Приамурского края и другими крупными военными и политическими деятелями на предмет скорейшего и оптимального осуществления «контршпионажа». Однако, ввиду максимальной секретности подобных консультаций и переговоров, иностранный шпионаж три долгих года не признавался резонансной проблемой (фактором военно-политического ослабления обороноспособности) предвоенной России, нуждающейся в пристальном внимании и деятельном участии со стороны центральной власти. И лишь благодаря «шпионским статьям/заметкам», информировавшим своих читателей (к которым принадлежал и сам царь) о ранее малоизвестных угрозах извне, а также по причине непрекращавшихся попыток министров внутренних дел и военного министра что-либо противопоставить им на исполнительном и законодательном уровне власти, в период с 1909 г. по 1 августа1914 г. были предприняты важные шаги по созданию системы внешней безопасности России (далее – СВБ).
Складывавшаяся СВБ имела четыре самостоятельных и в то же время взаимосвязанных компонента. Первый – военная контрразведка, получившая всемерную государственную поддержку. На ее учреждение и функционирование в условиях мирного времени был выделен крупный ежегодный кредит, превосходивший предыдущие отчисления на дело борьбы со шпионами (по линии армейской разведки) в 25 раз. О величине обновленного финансирования говорит и тот факт, что оно превысило текущие затраты военного и морского ведомств (в отдельности) на их «секретные расходы». В итоге, за 1911–1913 гг. на борьбу с иностранным шпионажем российская казна потратила колоссальную сумму, равную 2 млн. 531 тыс. 160 руб.
Финансово емкий «контрразведывательный бюджет» и постановка контрразведывательной деятельности в один ряд с организацией русского шпионажа за рубежом (по степени значимости) свидетельствует о том, что власть признала иностранный шпионаж в России реальной угрозой своему существованию и дальнейшему развитию.
Второй компонент – комплекс локальных (ведомственных) правовых актов, призванных укрепить региональный уровень СВБ России на шпионоопасных участках ее границы и обороны. Законодательный контроль над передвижением (перелетами) иностранцев через западную границу России, а также их пребыванием (проживанием) в приграничных городах военного значения (опорных пунктах армии и флота) способствовал сковыванию разведывательной активности немцев/австрийцев и повышению показателей выявления и задержания шпионов. Обязательные постановления Приамурского генерал-губернатора по борьбе с иностранным шпионажем заложили фундамент правовой базы «контршпионажа» на дальневосточных рубежах государства. Они были эффективным инструментом противодействия шпионажу азиатских и других государств, изучавших оборонительные возможности Приамурского края. Постановления способствовали не только квалифицированным арестам, но и выдворению из России тех подозрительных иностранцев (прежде всего, японцев, китайцев и корейцев), в отношении преступной деятельности которых собранных доказательств было мало (т. е. недостаточно для привлечения их к судебной ответственности).
Третьим компонентом намечавшейся СВБ государства являлось адаптированное к новым угрозам и опасностям уголовное законодательство в части борьбы со шпионажем. Приведенный в соответствие с нормами международного права закон от 5 июля 1912 г. «О шпионаже» изменил изложение отдельных статей Уголовного уложения и ввел в действие ряд новых карательных постановлений, предусматривающих некоторые составы шпионажа, не считавшиеся до того времени уголовно наказуемыми деяниями. Новый закон назвал начальные стадии преступлений: «вступление в соглашение с иностранным правительством или его агентом» и «составление шаек в целях учинения измены» их самостоятельными видами, предусмотрев за них уголовную ответственность. Кроме того, из закона о шпионаже был исключен признак «заведомости» для виновного («необходимости сохранения сообщаемых сведений в тайне от иностранного государства»). Это обстоятельство значительно расширило область применения закона в судебной практике. Также отметим важность появления в законе понятия «способствование», включавшее доставление иностранному правительству или его агенту сведений и предметов, хотя и касающихся военного дела, но не имеющих военного характера. К их числу можно отнести, например, сведения о казармах, складах, внутреннем быте армии, успешном обучении войск и нравственном элементе в армии. Под категорию «способствование» также подходила вся деятельность второстепенных агентов, которые не принимали непосредственного участия в сборе военных сведений. Допустим, они являлись проводниками, переносили за границу корреспонденцию, подыскивали шпионам конспиративные квартиры и т. д. Следовательно, способствующим (содействующим) иностранным разведкам признавался человек, собиравший или сообщавший всякого рода несекретные сведения, касающиеся военного дела в самом широком смысле этого слова. Он же признавался преступником, если оказывал различного рода услуги, в которых профессиональные разведчики нуждались в ходе решения поставленных перед ними задач, а также при сокрытии следов содеянного.
Определяя пособничество шпионам как самостоятельное преступление, новый закон восполнил существенный пробел, имевшийся в дореформенном праве. Тогда для наказуемости пособничества была необходима наличность уже совершенного преступного деяния, вследствие чего важные случаи содействия шпионажу, обеспечивающие ему безусловный успех, освобождались от уголовного преследования.
Наконец, закон о шпионаже запретил опубликование, сообщение или передачу сведений или предметов секретного содержания. Причем для понимания тайны не требовалось, как полагали разработчики закона, чтобы на соответствующих документах имелся гриф «доверительно» или «секретно». Ведь было много сведений, которые не воспроизводились и не могли воспроизводиться посредством печати, письма или иного способа механического размножения и в то же время были доступны лишь определенному кругу избранных лиц, сообщались им в виде тайны и не подлежали передаче лицам, к этому кругу не принадлежащим. Причем данные эти не утрачивали характера тайны, даже если они ранее стали известными не только вне круга посвященных лиц, но и какой-нибудь иностранной державе. В число секретных были включены предметы вооружения и снаряжения армии; сведения о крепостях, военных портах или доках, укрепленных переправах и мостах, запретных районах и оборонительных сооружениях; информация, касающаяся передвижения или расположения войск.
Логичным дополнением и продолжением закона от 5 июля 1912 г. «О шпионаже» явился комплект подзаконных нормативных актов, ставший четвертым компонентом СВБ России. Каждый из трех увидевших свет «Перечней сведений по военной и военно-морской частям, оглашение коих в печати воспрещалось» (далее – Перечень) был призван предотвратить «утечку» важных военных (военно-секретных) сведений за рубеж. События предвоенных лет показали, что они оказались серьезным препятствием, сдерживавшим вплоть до начала Первой мировой войны появление в гражданской периодике несанкционированных публикаций о вооруженных силах России и ее оборонном комплексе.
В завершение хотелось бы подчеркнуть, что, как и любая система, СВБ российского государства, находившаяся в процессе своего становления, была далека от идеала. Заинтересованные в ее качественном улучшении официальные лица и министерства (ведомства) охранительно-оборонительного блока не сумели воспользоваться достижениями системы внутренней безопасности государства, бесперебойно работавшей столетиями на благо самодержавия. Не позаимствовав у нее все лучшее, они так и не подвергли анализу ее субъективные и объективные недостатки (уже в контексте противодействия внешним вызовам), ставшие причиной первой русской революции. Намечавшаяся практика системных ошибок власти в борьбе с политическим инакомыслием, возымевшая всероссийский размах, осталась невостребованной. Иностранный опыт предотвращения шпионской угрозы или опасности, в свою очередь, был учтен лишь частично и не так быстро, как того требовала стремительно ухудшавшаяся в стране оперативная обстановка.
В итоге, закладывая основы СВБ государства, руководители высших органов исполнительной власти (в первую очередь, министр финансов В.Н. Коковцов) не сочли целесообразным немедленное отчисление средств на текущие контрразведывательные расходы силами особого органа. Недооценив возможные риски и не выделив испрашиваемые 200 000 руб. военному ведомству, они фактически оголили огромный участок «невидимого фронта» от Варшавы до Владивостока и от Балтики до Черного моря на целых 5 месяцев (с августа по декабрь 1910 г.). Следствием подобной беспечности, псевдонепогрешимости и политической близорукости стала значительная утрата осведомленности (в первую очередь, по линии военного ведомства) о намерениях и мероприятиях разведок Германии, Австро-Венгрии, Англии, Швеции, Японии, Китая и некоторых других, прежде всего приграничных, стран. В связи с этим, поинтересуемся одним из главных показателей контрреагирования государственных органов – числом лиц, задержанных по подозрению в шпионаже за указанный временной отрезок в военных округах.
Судя по газетным публикациям того времени, военная разведка, жандармские управления, охранные отделения и пограничные органы, осуществлявшие оперативно-разыскную и оперативно-сторожевую деятельность, выявили и арестовали лишь двух иностранных шпионов (см. Приложение З) [623]Заметим, документальным основанием данного вывода является лишь русская газетная пресса, датированная второй половиной 1910 года. Однако есть и другие источники. По приведенным нами архивным данным (см. раздел «Германская разведка»), только разведчиками Варшавского военного округа с 1900 по 1910 гг. было задержано 110 шпионов. Однако из конкретного документа не ясно, какая была статистика по годам, и сколько арестов было произведено в 1910 г. Допускаем, что в конце лета – начале зимы этого года показатели могли и вовсе отсутствовать, а указанный десятилетний диапазон был лишь очередным отчетным периодом. Аналогичный вывод можно сделать и по статистике задержаний австрийских шпионов, произведенных в Варшавском военном округе в первое десятилетие XX в. (см. раздел «Австрийская разведка»).
.
Совершенно иная картина наблюдалась после середины 1911 г., когда перечисленные на образование контрразведывательных отделений при штабах военных округов и Главном управлении Генерального штаба крупные ассигнования дали о себе знать. Они не только покрыли текущие расходы на организацию службы контрразведки, но и способствовали ее скорейшему и успешному функционированию. По данным Н.В. Грекова и нашим подсчетам (см. Приложение 3), основная масса иностранных шпионов в России межвоенного периода была задержана в 1912–1913 гг. Достоверность этого заключения подтверждает и статистика по Варшавскому генерал-губернаторству (Варшавскому военному округу), ставшему в последние предвоенные годы местом наибольшей концентрации агентов стран-лидеров Тройственного союза. В 1912–1913 гг. в ходе формального дознания и/или предварительного расследования жандармские и следственные органы предъявили обвинения 61-му германскому и австрийскому шпиону. Этот показатель был равен общему числу лиц, арестованных и обвиняемых на территории Варшавского генерал-губернаторства в сотрудничестве со спецслужбами Германии и Австро-Венгрии в 1907 г., 1909–1911 гг. и первой половине 1914 г. (см. Приложение 7).
Помимо недопонимания важности немедленного отчисления дополнительных денег на борьбу со шпионами и возможных непоправимых последствий для обороноспособности Российской империи от неподконтрольности шпионажа, спустя некоторое время в министерской среде выяснилось, что подписанный царем закон от 5 июля 1912 г. «О шпионаже» был совсем небезупречным. Уже через четыре месяца после принятия этого закона военное министерство просигнализировало о выявлении одного из его слабых мест. Оказывается законотворцы, запретившие полеты воздушных судов (аэростатов, дирижаблей, аэропланов, бипланов) над укрепленными территориями приграничных с Европой российских военных округов, оставили без ответа важные вопросы. Что делать пограничникам в том случае, если воздушный разведчик проигнорировал их требование приземлиться и выказал намерение улететь обратно (в том числе за пределы России)? Может ли в этом случае пограничная стража применять оружие на поражение? Могут ли военные и полиция на подконтрольных себе местностях открывать огонь по нарушителям воздушного пространства России и ее укрепленных районов?
В отличие от этих вопросов, на урегулирование которых руководителями военного министерства, МИД, МВД, Отдельного корпуса пограничной стражи миннфина и Совета министров было потрачено более полутора лет (конец 1912 – середина 1914 гг.) (причем столь длительная процедура не могла не повлиять на ослабление основ СВБ России), к примеру, разрешение возникшей коллизии в Перечнях сведений по военной и военно-морской частям (публикация которых запрещалась) даже не было вынесено на обсуждение.
Ни военных, ни полицию, ни тем более высшие исполнительные и законодательные органы власти не беспокоил противоречивый характер содержания всех Перечней. С одной стороны, их отличало наличие полного запрета на освещение в гражданской прессе военных и морских тем, способных раскрыть секреты государства. С другой – они санкционировали бесконтрольность и вседозволенность профессиональной деятельности правительственных и военных (морских) средств печати, идущей в разрез некоторым положениям нового закона о шпионаже. Иными словами, то, что категорически (под страхом уголовного наказания) не позволялось одним, для других было нормой, и не подпадало под состав преступного деяния. В конечном счете, более чем за два года, предшествующих Первой мировой войне, рассматриваемым Перечням не суждено было стать непреодолимым юридическим заслоном, действие которого распространялось бы на всю печатную продукцию без исключения. Правительственная и официальная военная/ морская пресса продолжали быть уникальным источником «утечки» важных государственных сведений за рубеж.
Таким образом, в межвоенный период был заложен фундамент СВБ России в условиях мира. В дополнение к полиции (надзорно-профилактическая функция), жандармскому корпусу (оперативно-разыскная функция по общеуголовным делам), следствию (функция предварительного расследования), прокуратуре (обвинительная функция) и судебным учреждениям (функция правосудия), в системе появились и недостающие взаимосвязанные компоненты. Ими стали специальная служба, осуществлявшая оперативно-разыскную деятельность по делам о шпионаже, а также модифицированный закон о противодействии шпионам и его подзаконные (ведомственные) акты. Достоинство СВБ заключалось в функциональной гибкости ее разработчиков, т. е. готовности и способности официальных представителей центральных и высших органов власти выявлять, признавать и устранять слабые места. Те же из недочетов, которые государство категорически отказывалось увидеть и исправить, демонстрировали его очевидную неспособность к дополнительным переменам, призванным оптимизировать работоспособность системы и продлить ресурс ее жизнедеятельности.
Не придерживаясь единых взглядов на концепцию своей безопасности, отечественное государство демонстрировало недопустимую противоречивость и парадоксальность в принимаемых решениях. Оно увеличивало бюджет контрразведки до максимума, форсировало становление региональных подсистем безопасности, проводило радикальную реформу уголовного законодательства в сфере борьбы с иностранным шпионажем и в это же время не запрещало немецким/австрийским офицерам занимать руководящие посты в торгово-промышленных предприятиях (занятых на российском рынке казенных подрядов), допускало расселение колонистов из Германии и Австро-Венгрии близ стратегических объектов, создавало благоприятные юридические условия для оглашения в правительственной, военной и морской печати сведений о штатном составе и кадровых перемещениях в армии и на флоте, о вооружениях и военной технике, других элементах обороны.
Дать всестороннюю и объективную оценку наметившейся практике двойных стандартов, ставшей, пожалуй, единственным и очевидным недостатком СВБ Российской империи, а также принять меры по оптимизации ее основных параметров не позволила начавшаяся Первая мировая война.