* * *

Случись, рождественское чудо,

в неведомо каком году.

Я всё прощу, я всё забуду,

я всех найду.

Покинутые, где вы? Кто вы?

Простите мне себя саму.

Я выговорю это слово.

Я всё приму.

Ворочаются в небе звёзды,

скрипят от холода зимой.

Ворованный январский воздух,

ты будешь мой.

Пока ты съеден и украден,

пока ты вымучен и сжат,

у нищего за бога ради

на сутки взят.

Но это слишком, слишком много.

Неравный, щедрый, жгучий дар.

Моя строка, моя дорога,

мой белый жар.

Над всем, что брошено когда-то,

сижу всю ночь в слезах без сна.

Я виновата, виновата.

Моя – вина.

И если ищущий обрящет,

и если верить в это всё,

то будет чудо настоящим.

Он всех спасёт.

снег

Потом всё будет, позже, утром,

ну, а пока – ты крепко спишь,

пугаясь света, перламутра

покрытых первым снегом крыш.

В хрустальном дереве из сада –

век-древоточец выест ход.

Под белым пухом снегопада

застынет призрачный народ –

народец, полоротый, нежный,

наученный считать долги –

он обескровленной надеждой

накормит снегопад с руки.

Под полыньёй небес разъятых

на звёзды, белые от сна,

взлетят клочки газет и ваты

и трещиной пойдёт луна,

как яблоко в эмали тонкой,

в сорочке, в корочке, созрев,

от стука лопается звонко,

и открывает ранка зев

прекрасный, розовато-бледный,

благоухающий, как снег –

и ты над ним, продрогший, бедный,

усталый, тёмный человек,

не знающий такого чуда,

умрёшь, застынешь в первый раз,

не в силах ни сбежать оттуда,

ни отвести голодных глаз.