В один из вечеров в начале января Балли, будучи в отвратительнейшем расположении духа, шёл одинёшенек по Акведуку. Ему не доставало компании Эмилио, который сопровождал в гости Амалию, а Маргарите ещё не нашлась замена.

Небо было ясным благодаря сирокко, который с самого утра вступил в свои права. Казалось невозможным, что в эту холодную и влажную погоду сохранился чахлый карнавал, начавшийся в этот вечер с бал-маскарада.

— О, здесь не хватает собаки, чтобы та вцепилась зубами в эти ноги! — подумал Балли, увидев проходивших мимо двух рierrettes с голыми ногами.

Этот карнавал, хотя и жалкий, вызвал в Балли гнев моралиста, но гораздо позже и он принял бы в нём участие, забыв свой гнев и будучи очарованным этой роскошью и красками. В это же время он лишь поприсутствовал на начале грустной комедии. Стефано находился в центре циклона, который на мгновение был способен увлечь рабочего, бедного горожанина или какую-нибудь портниху от скуки обыденной жизни, чтобы ввести их потом в глубокую печаль. Задетые и выбитые этим из колеи, некоторые решили бы, что способны вернуться в древность, которая стала бы теперь тяжелее, а другие уже никогда не решились бы на пост.

Балли зевнул снова, даже собственные мысли навевали на него тоску.

— Всё это от сирокко, — подумал он и взглянул снова на луну, светящуюся над горой, как на пьедестале.

Но его глаз остановился на трёх фигурах, спускавшихся по Акведуку. Он их заметил, так как ему бросилось в глаза, что все трое держались за руки. В середине находился коренастый и маленький мужчина, а две женщины, две стройные фигуры были по бокам. Всё это показалось Стефано иронией, которую следовало запечатлеть. Если бы две женщины были одеты по-гречески, а мужчина в современный пиджак, то женщины вызывали бы смех, а для мужчины подходящим стало бы выражение усталости и тоски на лице.

Но по мере приближения этой троицы Балли полностью забыл своё видение. Одной из женщин была Анджолина, а вторая — некая Джулия — некрасивая девушка, которую Анджолина познакомила с Балли и с Эмилио. Мужчину с высокой головой и улыбающимся лицом, отрастившим себе длинную коричневую бороду, Балли не знал. Но Стефано понял, что это не Вольпини, так как тот был рыжим.

Джолона смеялась от всего сердца своим громким и сладким смехом; было ясно, что мужчина пришёл на встречу ради неё, а Джулии он подал руку исключительно из любезности. Балли был уверен во всём этом, хотя и не знал точно почему. Собственная сила наблюдения развлекла его настолько, что он забыл о скуке, сопровождавшей его весь вечер.

— Вот настоящее занятие — буду шпионом!

Балли последовал за ними, скрываясь в тени деревьев. Джолона продолжала смеяться почти непрерывно, в то время как Джулия для того, чтобы принять участие в разговоре, размышляла вслух о том, почему её спутница и спутник по правую сторону очень часто забывают о ней.

Впрочем, очень скоро необходимость в огромной силе наблюдения отпала. В нескольких шагах от кафе рядом с Акведуком они остановились. Мужчина оставил руку Джулии, которая скромно отошла в сторону, и взял в свои руки обе руки Анджолины. Он хотел чего-то добиться от неё и каждым движением приближал свою колючую бороду к лицу Анджолины. Издалека казалось, что они целуются. Потом все трое снова объединились и вошли в кафе.

Они устроились в первой комнате рядом с входной дверью, но так, что Балли не мог видеть ничего, кроме головы мужчины. Однако она освещалась ярким светом, и Стефано смог, наконец, разглядеть её. Лицо мужчины было очень смуглым и обрамлялось густой бородой, доходившей ему до глаз. Но голова эта была лысой, а лысина жёлтой.

— Продавец зонтов с улицы Барьера! — засмеялся Балли.

Этот продавец зонтов и был соперником Эмилио Брентани. Но тем лучше, потому что всё это могло, наконец, излечить Эмилио. Балли подумал, что он смог бы так комично представить всё это дело, что Эмилио только посмеялся бы и не страдал. Стефано совершенно не сомневался в своих умственных способностях.

Продавец зонтов смотрел всегда в одну сторону, и со своим сознанием честного шпиона Балли захотел убедиться, что в этой стороне находилась Анджолина, поэтому вошёл. Всё оказалось именно так, как он и предполагал: Анджолина сидела в той стороне спиной к стене; Джулия сидела напротив и была совершенно изолирована, она пила маленькими глоточками прозрачный и густой ликёр из маленькой кружечки. Но всё же именно Джулия оказалась менее рассеянной, чем двое других. Это она первая заметила Балли и подняла тревогу. Слишком поздно. Стефано смог заметить, что руки Анджолины и мужчины снова соединились под столом, и это было понятно даже по влюблённому взгляду, с которым Анджолина смотрела на продавца зонтов. Эмилио был прав — эти глаза шелестели и даже потрескивали, как будто в их пламени что-то горело. Балли возмутился поведением продавца зонтов. Как он смел чувствовать себя лучше на месте чужом, чем на своём собственном!

Джулия поприветствовала Стефано:

— Добрый вечер!

Балли же возмутился, поняв, что она ждёт, что он к ней подойдёт. Чтобы быть с Эмилио и Анджолиной, однажды Стефано пришлось переносить присутствие Джулии. Балли медленно вышел, поприветствовав Анджолину коротким кивком головы. Та же почти свернулась в клубок на своём месте лишь для того, чтобы быть как можно дальше от своего спутника, и смотрела на Балли большими выразительными глазами, готовая улыбнуться, если Стефано покажет ей пример. Но он не улыбнулся и, посмотрев в другую сторону, не отвечая на приветствие продавца зонтов, прошёл мимо.

«Как мы были выразительны! — подумал Балли. — Она попросила меня не говорить Эмилио об этой встрече, а я ей ответил, что рассказал бы ему о ней в любом случае».

Стефано снова посмотрел на довольное лицо продавца зонтов.

— О, если бы только Эмилио его видел!

— Добрый вечер, синьор Балли, — услышал Стефано позади себя почтительное приветствие.

Он обернулся. Это был Микеле. Появился как раз вовремя.

Приняв спонтанное решение, Балли попросил Микеле сходить за Эмилио Брентани, и если он дома, то привести с собой, а если его нет, то ждать, пока Эмилио не вернётся. Микеле выслушал распоряжение и побежал его выполнять.

Балли нетерпеливо прислонился к дереву, что росло напротив кафе. Он надеялся, что сможет успокоить Эмилио‘И сделать его навсегда свободным от этой связи.

Джулия подошла к двери и посмотрела внимательно вокруг себя. Но она была на ярком свету, а Балли в тени, и она его не заметила. Стефано стоял неподвижно и не собирался уходить. Джулия снова вошла в кафе и после вышла уже в сопровождении Анджолины и продавца зонтов, который теперь уже не решался брать за руку свою возлюбленную. Они направились быстрым шагом по направлению к кафе Кьоцца. Убегали! До самого кафе Кьоцца задача Балли не усложнялась потому, что Эмилио должен был прийти по той же улице. Но когда они повернули направо к станции, Балли оказался в большом затруднении. Нетерпеливость сделала его злым:

— Если Эмилио не придёт вовремя, уволю Микеле.

До определённого момента Балли помогало его отличное зрение.

— Ах, каналья! — пробормотал он раздражённо, заметив, что продавец зонтов почувствовал себя спокойным настолько, что снова взял Анджолину за руку.

Вскоре Балли потерял их из виду в тени, отбрасываемой другими домами, и когда наконец-то появился Эмилио, Стефано, зная, что им уже не догнать беглецов, встретил друга следующими словами:

— Как жаль! Ты не увидел зрелища, которое стало бы таким целебным для тебя.

Потом он стал напевать:

— Да, вендетта, страшная вендетта… — и, может быть, надеясь на то, что Анджолина и вся её компания остановились, потянул Эмилио с собой на станцию.

Эмилио понял, что речь идёт об Анджолине. Он согласился идти рядом с Балли, задавая тому вопросы, как будто сам уже давно не подозревал о правде. Потом он понял, что горло ему стянул тугой узел. О, прежде всего освободиться от него! Эмилио упрямо остановился. Он захотел узнать обо всём, что произошло, а иначе отказывался двигаться с места. Речь идёт об Анджолине, не так ли?

— Что бы ты не сказал — говори, все равно уже не сможешь меня ничем удивить, — и Эмилио засмеялся, — так что кончай всю эту комедию.

Брентани был доволен сам собой, особенно когда Балли начал рассказывать ему всё, что тот хотел. Эмилио стал серьёзным, Стефано ему рассказал о том типе, которого вместе с Анджолиной застал на месте преступления. Всё дело прояснилось.

— Этот тип был там для Анджолины, а не для Джулии, скорее даже Анджолина была там для него. Как он ласкал её руки и как на неё глядел! Но это не был Вольпини, знаешь…

Балли прервался, чтобы посмотреть на Эмилио и понять, вызвано ли это спокойствие догадкой, что Анджолина предала его с Вольпини.

Эмилио посмотрел на Балли удивлённо, делая вид, что такая новость для него является сюрпризом.

— Ты в этом уверен? — спросил Эмилио специально.

Он знал, что Вольпини нет в городе, и поэтому о нём даже не думал.

— Ох, красотка! Я знаю Вольпини и этого типа. Это продавец зонтов с Барьера Веккья.

Тут последовало подробное описание продавца зонтов, которого Балли разглядел при свете газа. Рассказал он и о том, как на него смотрела Анджолина. Этот продавец зонтов лысый и такой чёрный!

— Это настоящее чудовище потому, что останется чёрным при любом свете.

Балли завершал свой рассказ:

— Конечно, он не мог пожалеть тебя, но он не пожалел и эту бедную Джулию. У этого продавца зонтов нет такого друга, как я, которому можно было бы поручить некрасивые придатки своих красивых приключений. И с ней обращались отвратительно! Она была вынуждена довольствоваться маленькой кружечкой сладкой наливки, в то время как Анджолина с большой помпой позволила угостить себя шоколадом и большим количеством пшеничных лепёшек.

Казалось, Эмилио с интересом воспринимает все остроумные наблюдения друга. Но больше не было необходимости в усилиях для симуляции безразличия; оно почти застыло на лице Эмилио при первом таком усилии, и он теперь даже мог спать, сохраняя эту стереотипную улыбку и спокойствие. Напрасно он искал в себе что-либо ещё; Эмилио не чувствовал ничего, кроме огромной усталости. И больше ничего! Может быть, ещё только тоску от самого себя, Балли и Анджолины. И подумал: «Когда останусь один, то мне конечно же будет намного лучше».

Балли сказал:

— А теперь пойдём спать. Ты знаешь, где найти Анджолину завтра. Скажешь ей несколько прощальных слов, и между вами всё будет кончено, как между мной и Маргаритой.

Предложение было хорошим, но всё же возможно его и не следовало делать.

— Да, я так и сделаю, — сказал Эмилио. И искренне добавил: — Но только, может быть, не завтра. Хотелось бы хорошенько выспаться.

— Ты действительно достоин моей дружбы, — сказал Балли с глубоким восхищением, — за один вечер ты вновь обрёл то уважение, что потерял за последние месяцы, совершая глупости. Проводишь меня до дома?

— Уже поздно, — ответил Эмилио, зевая, — я уже собирался ложиться спать, когда за мной пришёл Микеле.

Было очевидно, что Брентани сожалеет о том, что его позвали.

Но ему не стало лучше и когда он остался один. Что ему оставалось делать этим вечером? И он направился домой, чтобы лечь спать.

Но, дойдя до Кьоццы, остановился, глядя в сторону станции, в сторону той части города, где Анджолина занималась любовью с продавцом зонтов.

— И всё же, — подумал Эмилио и сказал это вслух, — было бы красиво, если бы она возвращалась, а я её встретил и смог сразу сказать, что между нами всё кончено. В этом случае всё действительно будет кончено и я смогу пойти спать спокойным по-настоящему. Она должна тут пройти!

Эмилио прислонился к стене, и чем больше он ждал, тем сильнее становилась его надежда увидеть её этой ночью.

Чтобы приготовиться к встрече, он стал обдумывать слова, которые ей скажет. Они будут нежными. Почему нет? «Прощай, Анджолина. Я хотел спасти тебя, а ты посмеялась надо мной». Осмеянный ею, осмеянный Балли! Бессильная ярость наполнила его грудь. Наконец он опомнился, и вся эта ярость и волнение не причиняли уже ему такой боли, как первоначальное безразличие, явившееся пленником своего же существования и вызванное также подготовкой к боли, которую постарался дать Эмилио Балли. Нежные слова для Анджолины? Ну уж нет! Их должно быть мало, но они будут жесточайшими и холодными. «Я знал, что ты так и сделаешь. Ты меня совсем не удивила. Спроси у Балли. Прощай».

Эмилио зашагал по улице, чтобы успокоиться, потому что, думая об этих холодных словах, он почувствовал, что всё внутри него горит. Эти слова не обидят её так, как он хотел! Ими он обидит только самого себя. Брентани почувствовал головокружение. «Тогда убей себя, — подумал он, — ничего не говори». Огромный страх за самого себя его успокоил. «Было бы так же смешно убить и её», — сказал он себе, как будто его одолевали мысли об убийстве. Они его не одолевали, он просто развлекался, представляя себе, что отомстит Анджолине, убив её. Это была бы вендетта, которая помогла бы предать забвению всё то зло, начало которому Анджолина положюта. ТТотом он бы оплакивал её, и Эмилио охватило такое волнение, что он смахнул слёзы с глаз.

Эмилио также подумал, что в отношениях с Анджолиной должен был придерживаться той системы, что освоил Балли. И к этим своим двум врагам он должен был относиться в том же духе. Ей он скажет, что бросает её не по причине измены, которую он ожидал, а по причине её выбора ему в соперники этого мерзкого типа. Эмилио больше не хотел целовать её губы, так как их уже целовал этот продавец зонтов. Эмилио закрывал глаза, когда речь шла о Балли, Леарди или даже Сорниани, но продавец зонтов! В темноте Эмилио представил и изобразил гримасу брезгливости, с которой скажет ей эти слова.

Он подбирал разные слова, но при каждом его охватывал конвульсивный смех. Он будет говорить так всю ночь? Таким образом, необходимо сказать всё сразу.

Эмилио вспомнил, что, вероятно, Анджолина будет возвращаться домой со стороны улицы Романья. Своим быстрым шагом он ещё мог догнать её. Эмилио ещё обдумывал всё это, но, уже радостный, что смог принять решение, разрубившее мучавшие его сомнения, принялся бежать. Быстрые движения сначала принесли ему облегчение. Потом он замедлил свой бег, так как ему в голову пришла новая идея. Если Анджолина будет возвращаться домой вместе с продавцом зонтов с этой стороны, не будет ли лучше, чтобы встретить их, спуститься на улицу Фабио Северо со стороны Городского парка и идти по ней вниз к улице Романья? Бег не пугал его, и он сделал бы этот огромный круг, но в этот момент Эмилио показалось, что напротив кафе Фабрис прошла Анджолина, сопровождаемая Джулией и мужчиной, который, очевидно, был продавцом зонтов. С такого расстояния Эмилио смог увидеть лишь грациозно подпрыгивающую девушку, которая, видимо, хотела понравиться мужчине. Эмилио перестал бежать, потому что у него было достаточно времени, чтобы настичь их. Он смог даже без раздражения снова подумать о словах, которые сразу же ей скажет. Зачем во всём этом деле нужны частности и странные мысли? Это было обычное дело, и через несколько минут всё будет кончено самым простым образом.

Эмилио подошёл к крутому подъёму улицы Романья, не видя больше тех людей, что, видимо, уже прошли мимо. Он зашагал быстрее, и его вновь охватили сомнения. А если это была не Анджолина? И как ему бороться со своим же возбуждением, которое постоянно возрастало в течение всей этой ночи?

Хотя они теперь находились в нескольких шагах от Эмилио, в темноте он продолжал думать, что эти трое были теми, кого он искал. Поэтому наступил момент спокойствия. Так легко успокоиться, когда сразу можно перейти к действию!

Эта группа напоминала ту, которую описал Балли. Между двумя женщинами шёл толстый и коренастый мужчина. Он держал за руку ту, которая была, по предположению Эмилио, Анджолиной и которая шла теперь обычной походкой. Эмилио посмотрел ей в лицо спокойным и насмешливым взглядом, что готовил с таким трудом. Но он был очень удивлён, когда увидел незнакомое и очень худое лицо пожилой женщины.

Ошибка болезненного воображения. Эмилио не хотел оставлять так эту группу, на которую он возлагал столько надежд. Ему в голову пришла идея спросить у этих людей, не видели ли они Анджолину, и он уже подумал, каким образом её описать. И постыдился! Хватило бы и пары слов для того, чтобы им всё стало ясно. И Эмилио продолжил идти быстрым шагом, который то и дело переходил в бег. Он увидел впереди большой промежуток длинной дороги и вспомнил, что когда на неё поворачиваешь, то видишь другую, такую же длинную, а затем ещё одну. Этому нет конца! Но надо было определиться с направлением дальнейшего движения, и на несколько секунд Эмилио засомневался, будет ли Анджолина идти по этой дороге или по другой.

Он ещё раз подумал о словах, что скажет ей этой ночью или на следующее утро. С достоинством (с возрастанием возбуждения Эмилио всё представлял уже более спокойно) с достоинством он ей скажет, что для того, чтобы от него освободиться, ей хватило бы и слова, единственного слова. Не надо осмеивать его.

— Я сразу же ушёл бы от тебя. Не следовало лишать меня моего места, отдавая его продавцу зонтов.

Эмилио несколько раз повторил эту фразу, заменяя в ней некоторые слова и стараясь улучшить даже звучание своего голоса, который становился по мере его усилий ещё более насмешливым и режущим слух. Эмилио прекратил своё занятие лишь когда понял, что чем больше он подбирал выражения, тем больше его голос срывался на крик и даже завывал.

Чтобы не идти через густую грязь в центре улицы, Эмилио подался в сторону, стараясь идти по щебню, но на неровной земле он оступился и, чтобы не упасть, протянул руки к каменной стене, и ушиб их. Физическая боль его оживила и увеличила жажду вендетты. Он почувствовал себя осмеянным больше, чем когда-либо ещё, как будто эта боль стала очередным ударом по нему Анджолины. Эмилио вновь показалось, что она идёт вдали. Любой отблеск, тень, движение — всё принимало её форму и призрачное выражение, убегавшее от него. Он снова побежал, чтобы догнать её. Эмилио уже не был спокойным и готовым посмеяться над ней, как на улице Романья. На сей раз единственным его желанием было обойтись с ней грубо. К счастью, оказалось, что это не Анджолина, и бедолаге показалось, что всё неистовство, которому он собирался предаться, теперь обратилось против него же самого, перехватило у него дыхание и лишило всякой возможности думать и сдерживаться. Эмилио укусил свою руку, как сумасшедший.

Он оказался в конце своего длинного пути. Большой и уединённый дом Анджолины вновь показался ему казармой. Дом был весь закрыт и окутан тишиной, его белый фасад освещался луной. Могло показаться, что в этом доме никто не живёт.

Эмилио остановился, стараясь найти в себе аргументы, чтобы успокоиться. Увидев его, можно было легко подумать, что в этот вечер он пережил измену верной женщины. Эмилио посмотрел на свои поране-ные руки:

— Этих ран раньше не было, — подумал он.

Да, так она с ним ещё не обходилась. Возможно, вся эта печаль и горе предшествовали выздоровлению. Но Эмилио подумал с горечью:

— Если бы она была моей, я бы так не страдал.

Если бы он действительно сильно захотел, захотел энергично, то она была бы его. Эмилио был тем, кто пытался привнести в их отношения совершенство, и всё это закончилось тем, что он стал смешон даже в своих глазах.

Эмилио почувствовал себя обессиленным и разбитым. Он сам во всём был виноват. Не Анджолина, а именно он был человеком странным и больным. И это тягостное заключение привело его прямо к своему дому.

На этот вечер всё было кончено. И вглядевшись ещё раз в фигуру женщины, что снова напомнила Эмилио Анджолину, он нашёл в себе силы закрыть за собой дверь.

Эмилио зажёг свечу. Движения его были неспешными — он старался отсрочить, как только мог, момент, когда, не в силах что-либо делать, ляжет на свою постель и не сможет уснуть.

Ему показалось, что в комнате Амалии кто-то разговаривает. Сначала Эмилио подумал, что это галлюцинация. Это были не выкрики, а только как будто кто-то спокойно разговаривал. Эмилио прикрыл осторожно за собой дверь, и у него больше не осталось сомнений — Амалия с кем-то говорила:

— Да, да, это именно то, что я хочу, — сказала она спокойно и отчётливо.

Эмилио сходил быстро за свечой и вернулся. Амалия была одна. Разговаривала во сне. Она лежала на спине, подвернув одну из своих тонких рук под голову, а вторая лежала на постели вдоль неё. Эта бледная рука смотрелась на сером одеяле очень красиво. Как только на лицо Амалии упал свет свечи, она замолчала и стала тяжело дышать. Попыталась несколько раз сменить ту позу, что стала для неё такой неудобной.

Эмилио ушёл со свечой в свою комнату, затушил её и стал готовиться лечь спать. Его мысли, наконец, изменили направление. Бедная Амалия! И для неё жизнь не была слишком радостной. Её сон, который, судя по её голосу, был сладким, представлял собой не что иное, как естественную реакцию на грустную реальность.

Вскоре спокойные и произносимые почти по складам слова Амалии вновь зазвучали в соседней комнате. Полуголый Эмилио вернулся к двери. Казалось, между отдельными словами не было связи, но (как в этом сомневаться?) Амалия разговаривала во сне с кем-то, кого очень сильно любила. В её словах легко можно было уловить огромную нежность и благосклонность. Во второй раз Амалия сказала во сне, что другой человек, которого она представляла, угадал её желания:

— Это то, что мы будем делать? Я на это и не надеялась!

Последовала пауза, прерываемая неясными звуками, по которым было ясно, что сон продолжается. Затем она снова сказала что-то с тем же смыслом. Эмилио ещё долго подслушивал у двери, когда же он захотел вернуться к себе, полная фраза из уст Амалии его остановила:

— В свадебном путешествии всё можно.

Несчастная! Она мечтала о свадьбе. Эмилио постыдился, что таким образом узнаёт секреты своей сестры, и закрыл дверь. Надо забыть, что слышал эти слова. Сестра никогда не должна узнать, что ему известна её самая сокровенная мечта.

Когда Эмилио ложился спать, то не вернулся мысленно к Анджолине. Он ещё долго слушал нежные и спокойные слова Амалии, которые тихо звучали в соседней комнате. Уставший от эмоций Эмилио почувствовал себя почти счастливым. Порвав отношения с Анджолиной, он сможет теперь посвятить всего себя сестре и будет жить только этой своей обязанностью.