О том, что страшное известие пошло гулять по улицам города, обрастая небылицами, я узнал от той, свидания с которой жаждал. Для меня было неожиданным, что Верочка позвонила сама и печальным плаксивым голосом сообщила о гибели Тамары. Мне оставалось лишь восклицать и сочувствовать. Однако сумел напроситься в гости, сославшись на то, что необходимо вместе обсудить сложившееся положение, и хотя я не говорил о чем-то конкретном, она без раздумий дала согласие.

Я не сразу помчался к одинокой даме, тем самым как бы убыстряя ход расследования, но нарушая его последовательность, а решил сначала побывать в комитете по экологии, дабы вызнать там кое-какие интересующие меня факты, а затем уже во всеоружии объявиться перед Верочкой.

Все сотрудники пребывали в трауре, ни смеха, ни говора, даже в коридоре стояла печальная тишина. Катя находилась на своем рабочем месте в приемной и промокала носовым платком слезки. Увидев меня, закрыла лицо руками и зашлась в беззвучном плаче. Я ждал, когда схлынет эта неуправляемая волна скорби, ибо слова успокоения в данной ситуации являлись бы тем маслом, что еще больше распаляет огонь безутешного горя.

Катя прерывисто всхлипнула и отняла руки от лица.

— Простите, я сейчас, — произнесла она неузнаваемо изменившимся голосом и, скорее по привычке, привела себя в порядок, не забыв взглянуть в зеркальце.

— Вы пришли что-то выяснить? — догадливо спросила она.

— Только между нами, — предупредил я.

Она согласно кивнула.

— Кто вчера донимал звонками Тамару?

— Не знаю, — Катя судорожно мотнула головой. — Она переключила телефон на себя.

— Как она выглядела?

— Очень расстроенной, — подтвердила Катя мое предположение. — Подумала, неприятности по службе. Тем более, она предупредила, что уезжает к председателю областной администрации, и больше не появлялась.

— А посетители утром у нее были?

— Нет, никто не заходил, — на лице секретарши обозначилась боль, она как-то умоляюще обратилась ко мне: — Что же это такое происходит? Что же это за напасть такая?

Объяснять ей, что первопричина «напасти» — грязные деньги, дающие их обладателям власть и вседозволенность, но в конце концов губящие их самих, не было никакого желания. Катя наверняка не сразу поняла бы меня, а дискуссия на эту тему не входила в мои планы. Поджимало время, ведь там, в следственном изоляторе, томилась Татья-на. И хотя моментами я по-прежнему проклинал ее, задыхаясь в очередном приступе ревности, все же Господь потихоньку просветлял мой помраченный ум, посылал в мое сердце великодушие и смирение, и я сознавал, что оставался единственной надеждой для своей супруги, обличенной в страшном грехе. А обвинение снимать с нее не собирались, и Маврик методично подшивал в дело новые протоколы допросов и свидетельства очевидцев, и оно толстело.

Верочка не выглядела чересчур печальной, хотя и старалась придать лицу соответствующее выражение. Да и длинный голубой халатик как-то не гармонировал с трауром души, если таковой присутствовал.

— Простите, что принимаю вас по-домашнему.

— Ничего страшного, это даже будет располагать к большей откровенности, — в свою очередь намекнул я на серьезность предстоящего разговора.

— Проходите, пожалуйста, — она сделала пригласительный жест рукой в сторону зала.

— Не задержу вас? — запоздало осведомился я. — Будний день, и вас, видимо, ждут на работе.

— Работа… — повторила она, и в ее тоне прозвучала настоящая горечь. — Я не работаю, так что можете располагать моим временем.

Выяснять, почему не работает и на какие средства живет, не стал. Нетактично, все-таки женщина.

На низеньком столике перед диваном стояли бутылка коньяка, две рюмочки, на тарелке — фрукты.

— Присаживайтесь и давайте помянем Тамару, — предложила Верочка.

Короткий ритуал поминовения происходил молча, и лишь когда донышки пустых рюмок соприкоснулись со столом, Верочка обеспокоенно спросила:

— Считаете, что эта череда убийств может затронуть еще кого-то?

— Не исключено, если творящий зло не будет изобличен или не будут устранены побуждающие совершать его это зло мотивы.

— Боже праведный! — воскликнула она и приложила руки к груди. — Спаси и сохрани нас.

В этот возвышенный момент я сообщил ей:

— Перед смертью Тамара звонила вам.

Пальчики Верочки дрогнули, сжались в кулачки, руки безвольно упали на колени. Она смотрела на меня изумленно, растерянно и недоверчиво. Казалось, дар речи к ней вернется нескоро, настолько ошеломляюще подействовали мои слова, но вот Верочка мотнула головой, словно отделывалась от наваждения, и вместо объяснения настороженно попотчевала меня вопросом:

— А вам откуда это известно?

— На то я и сыщик. Но суть не в этом, подслушивал я или подсматривал, а может быть, у меня ясновидение, суть заключается в другом — в телефонном разговоре, который, как понимаю, состоялся между вами, не так ли?

— Ну да, — подтвердила Верочка безо всякой охоты.

— Она пригласила вас к себе домой, — дал я понять, что содержание разговора мне известно.

Верочка согласно кивнула.

— Зачем?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Тамара, чувствовалось, была сильно расстроена и, возможно, хотела совета или пожаловаться на судьбу.

— И вы начали немедленно собираться?

— Знаете, — Верочка заволновалась, — я передумала идти к ней, хотя и обещала. Не хотелось больше прикасаться к их склокам, сплетням, тем более я уволилась, зачем мне быть третейским судьей. Решила спустя некоторое время позвонить и придумать что-то уважительное, лишь бы не встречаться с ней.

— Позвонили?

— Нет, — поколебавшись, призналась Верочка.

— А она ждала вас и, обознавшись, открыла дверь убийце.

— Не понимаю, о чем вы, — на меня смотрели широко открытые глаза.

— Убийца — женщина, и что самое интересное: пришла она в том же розовом платье от Юдашкина, — пояснил я.

— Вы… вы… — Верочка не находила слов. — Вы сочиняете. Откуда вам это известно?

— В наше время техника дошла до всего, — не стал я раскрывать тайну своего унизительного пребывания под диваном. — К сожалению, лица незваной гостьи разглядеть не удалось. Но у нее имеются отличительные приметы: заметный шрам на правом бедре, а на запястье две буквы «С», — и я выразительно посмотрел на ее правую руку. Она одернула рукав халатика. — Вам не встречалась женщина с такими метками?

— Нет! — отрезала категорично.

Ее ответ нисколько не смутил меня, и я продолжил:

— Достоверно выяснено, что Окунев приобрел четыре платья. Три обладательницы дорогих подарков известны, но вот четвертая…

— Уж не хотите ли вы сказать, — загорячилась Верочка, — что четвертое платье принадлежало мне и я отдала его напрокат убийце?

— Она ждала вас, — стоял я на своем, — и уверен: в заблуждение ее ввело именно платье, этот своеобразный отличительный знак, иначе Тамара не впустила бы незнакомую женщину.

Лицо Верочки покрылось пятнами, она порывисто поднялась и сделала резкий жест рукой со словами:

— Идите, проверьте весь мой гардероб, если считаете, что платье, которого у меня никогда не было, уже вернули.

Я сидел, несколько сконфуженный проявлением женских эмоций, не пытаясь возразить или успокоить.

— Или, может быть, вы думаете, это я стреляла в Тамару? — Верочка подступила ко мне почти вплотную. — Тогда убедитесь: у меня нет никакого шрама на правом бедре.

 И дальше последовало уже совсем неожиданное: она, как фокусник, еле уловимым движением сбросила с себя халат и предстала совершенно обнаженной. Крутанулась на месте, давая созерцать свое тело, и застыла лицом ко мне. Вернее сказать, мои глаза оказались напротив ее часто вздымавшегося животика. В голове у меня все перепуталось, помутилось, инстинкт брал верх над рассудком, но я, в море проблем забывший про женщин, наверное, нашел бы в себе силы сдержаться от ответного порыва, если бы не продолжающаяся провокация Верочки. Она опустилась ко мне на колени, обхватила меня за шею и, неровно дыша, призывно зашептала в самое ухо:

— Будьте моим последним мужчиной. Не думайте о своей жене, переступите через уже ненужную вам верность, как это сделала она: не задумываясь, изменила вам. Отомстите ей. Вы ощутите, как сладок этот миг мщения.

Ее слова действовали как гипноз, порождая полное безволие. В эти мгновения я не задавался вопросами: какие цели преследовала Верочка, соблазняя меня, и почему я должен стать ее последним мужчиной, мой разум оказался полностью во власти мысли о мести. Казалось, станет легче, несомненно будет легче, уйдет навсегда эта поедающая нервы ревность, а вместо нее поселится маленькая тайна о пикантном приключении, которая и начнет греть душу, вытеснив оттуда мучительное чувство, вызванное предательством жены. И я «отпустил тормоза».

От Верочки ушел ранним утром, но никакого удовлетворения или даже маленького облегчения не испытывал. На душе было пакостно и совестливо…