Остров Орий с большой высоты походил формой на рыбу.

Основное его население просыпалось с закатом.

Дневное светило — Лит, солнце, обжигающее и дарящее жизнь, — зашло за горизонт, осветив нежно-розовым нижний край облаков. В наглухо закрытых домах зеленых ориев началось движение: открылись плотные ставни, из труб потянулись белые дымки разжигаемых плит… население острова готовилось к завтраку и трудовой ночи.

В единственном крупном порту острова жизнь, наоборот, затихала, загорелись несколько окошек канцелярии портовой охраны и таможни со складом — там, где шли прием-выдача грузов. Обычных людей на острове — единицы.

Люди не ории, ории не люди, у каждой общности свой график сна и бодрствования. На покрытом зеленью и горами острове почти двадцатитысячный народ ориев, по преимуществу мужчин, сотни лет занимался сельским хозяйством и последние пятьдесят лет — горными разработками и добычей минерала под названием "орион".

Порт, носящий имя Ларин, был единственным, что связывало Орий с большим миром. Единственная накатанная дорога вела от порта через весь остров до рудника — огромного карьера в горах на юге, а вдоль нее тянулись поля карликовых древовидных папоротников с огромными сочными зелеными листьями, богатыми хлорофиллом. Вдоль дороги расположились фермы, а ближе к руднику — четыре больших поселка ориев — горняков.

На первый взгляд, все было тихо и благообразно — если бы не патрулировавшие побережье острова боевые корабли объединенной эскадры империи Эленсааров и республики Рипен, тщательно следящие за всеми приплывающими и особенно за выплывающими с острова. Следили за морем, за побережьем, следили и за воздухом…

В быстро сгущающихся сумерках над островом появился дирижабль. Опытный капитан воздушного судна на подлете уменьшил подачу горячего воздуха в оболочку, и дирижабль, пересекая полосу прибоя и прибрежных скал, принялся чиркать спущенным якорем по мясистым листьям папоротников, выдирая острыми растопыренными лапами клочья сочной зелени.

Наконец крюки вцепились в древесину, и началась посадка. Из гондолы вылетели гарпуны, вгрызаясь в каменистый грунт. Негромко прожужжали лебедки, прижимая к самой земле пассажирскую гондолу.

Раскрылся люк, и в тропическую ночь выпрыгнула высокая гибкая фигура, затянутая в черную кожу. В темноте виднелось только бледное лицо. По движениям и пластике, по росту и цвету кожи можно было догадаться, что это орий. Он отошел от освещенного фонарем проема и хрипло сказал:

— Шту сафтра на этом ше мессте. (2)

Из гондолы приглушенно отозвались:

— Слушаюсь, господин. В это же время?

— Расумеется. Я уше кофорил, сащем спрашифать?

Черный орий захлопнул крышку люка и, проворчав: "Послала ш Нэре итиотов…", метнулся в темноту под развесистыми вершинами папоротников и растаял. На дирижабле принялись травить концы, подымаясь, и, совершив нехитрый маневр, один за другим отцепили якоря.

Под гондолой показался вымпел Рипена. Отлетев от острова на изрядное расстояние, дирижабль поднялся еще выше, поймал нужный воздушный поток и сменил вымпел Рипена на флаг почтовой службы Регалата. Теперь, когда он отлетел уже достаточно далеко, чтобы никто на острове не услышал, его паровые машины заработали на полную мощность. Дирижабль уходил на Запад, в сторону континента Зилябра. Из-за горизонта вынырнула молочно-белая луна…

Черный орий, тем временем, пробрался к дороге, под папоротниками переоделся в костюм горнорабочего и, уже спокойно выйдя на брусчатку, дождался проходившего парового транспорта, что собирал рабочих. Многие горняки шли на рудник пешком, поэтому никого не удивила фигура незнакомца, вышедшего из зарослей. Ории мало общаются друг с другом. Он ловко вскочил на подножку проползавшего паровика и придал лицу скучающее выражение, как и у большинства голубокожих существ. Пассажиры не отреагировали. Кто зевал, кто читал флюоресцирующую газетку "Рабочий Орий". Новоприбывший обратил внимание на большой заголовок: "Найдены дневники Хольста! Проблема ориев скоро будет решена!". В глазах его промелькнула ярость. Он уже видел эту статью, она-то и заставила его прилететь на остров. Действовать нужно было очень быстро.

От рудника уже доносились взрывы, редкие, ухающие… потом наступила тишина… и опять раздался грохот, масса серо-голубой породы взметнулась в ночной воздух и осела крошевом. Ории лопатами нагружали породу в вагонетки и на руках откатывали к желобу. Вагонетки одна за другой опрокидывались, порода скользила в жерло обогатительной фабрики… Оттуда день и ночь отвозили в порт ящики серого песка — ориона. Уже на материке материал спрессуют в тяжелые черные шары — тепловые элементы.

Черный орий с ненавистью глянул на равнодушную массу ориев-работяг: эти хоть сейчас готовы вернуть себе человеческий облик… Многие из них даже не успели повоевать. Их брали недоделанными, грузили на корабли и отправляли сюда1.

Соскочив с подножки пыхающего паровика, пришелец направился к зданию Управления горных разработок. Особая пластика его движений контрастировала с поведением основной массы работяг, да и выражение глаз, горевших в свете молочных фонарей, что освещали дорожки и площадки транспортов перед зданиями, было иным: у него — пылающий рубин, у остальных — клубника со сливками.

Черный уверенно вошел в здание Управления, поднялся на второй этаж. Он увидал шедшего по коридору ория. Тот распахнул дверь одного из кабинетов, и черный проник туда следом за хозяином. Начальник смены, не почуяв опасности, прошел к столу, потянулся и только тогда увидал незваного гостя. От неожиданности хозяин подпрыгнул, в глазах мелькнуло выражение, схожее со взглядом черного ория, но он быстро взял себя в руки и, не здороваясь, указал гостю на стул. Сам уселся за стол и, проведя ладонью по шару настольного фонаря, засветил его.

Мягкий молочный свет наполнил помещение. На столе лежала та же газета с сообщением о находке дневников.

— Сфет — это лишнее, — проворчал черный.

— Сащем ты стесь? — нелюбезно спросил хозяин кабинета. Он напоминал гостя: такой же высокий, худощавый и абсолютно лысый, нежно-голубая кожа, синие губы, рубиновые зрачки в обрамлении голубых белков, прямой нос с небольшой горбинкой и впалые щеки. Несведущий мог бы принять собеседников за братьев — только тот, что прилетел на остров, двигался быстрее и увереннее, и мимика его была заметно богаче.

— Соскущился, — хищно улыбнулся гость, — феришь?

Хозяин еле заметно пожал плечами, несколько равнодушно ответил:

— Если скашу "ферю", ты ше не поферишь мне, я лущше промолщу. И… — он кивнул на газету, — смотри, щто пишут!

— Франьё! Хольст — пешка… щто он мок сснать о проекте? Фолшепники пытались нас опмануть…

— Фитишь ли, — сказал хозяин кабинета, — мешки сщитают Хольста отной ис клющефых фикур ф нашей фойне и попете нат нами… Ты не сокласен?

— Мое мнение уше не имеет сснащения. Прошло мноко фремени, ты, наферное, фсе сапыл?

— Я фсе помню. Хотел пы сапыть, та не сапыфается… Если п ты не оттал прикаса статься, мы п сейщас не раскофарифали. Шисснь, таше такая, лущше смерти. Ты снаешь, какими нас штут ф сарстфе Песутешной?

— Я — снаю, — мрачно произнес черный. — Там мы снофа люти. Нэре мы такими не нушны.

— Сащем ты стесь? — повторил собеседник черного ория свой вопрос. — Фсе-таки ты сильно рискуешь…

— Песс прифкуса крофи шисснь кашется прессной, а, Серник? Ты-то уш сапыл, какофа она на фкус?

При этих словах орий, названный Серником, изменился в лице, в глазах появился хищный блеск, пальцы вцепились в край столешницы.

— Я нищефо не сапыфаю. Уше кофорил! Но если нато хлепать селёную пурту, я хлепаю и молщу в тряпощку. Ты-то непось и фкуса папоротникофой похлепки не сснаешь. Укостить?

— Та пропати ты пропатом с ней! — черный весь скривился, будто ему предложили что-то уж очень непотребное. — Терьмоеты, — сказал он и тут же пожалел. Чтоб перевести тему и сгладить напряженность обстановки, он вытащил из-за пазухи небольшой сверток, извлек из него черную блестящую пластину и отломил прямоугольную дольку.

— Покляти, попропуй, — он ловко перебросил кусочек на стол, прямо под нос Сернику.

Тот прикоснулся к плитке, сжал в пальцах и поднес к лицу. Ноздри дрогнули, мелькнул черный язык. Серник снова понюхал кусочек:

— Она! Откута?

— От ферплюта, — усмехнулся гость. — Растфори в теплой фоте и пей, этот кусок примерно на полофину щашки.

— Шутишь? — Серник откусил немного и теперь смаковал…

— Серьессно, ферплюшья крофь. Фысушена и расфасофана в прикеты.

Серник отложил кусочек, достал из стола термос с кипятком и сделал, как посоветовал черный.

— Снащит, ты решил меня растрафить, кофарный.

Гость пропустил замечание мимо ушей и, пока хозяин размешивал багровую жижу в кружке и пил маленькими глотками, спросил:

— Храм Песутешной на острофе есть?

Серник кивнул, не отрываясь от кружки.

— Это хорошо. А кто слушпы фетет?

Серник поставил на стол пустую кружку, облизнул верхнюю губу и ответил:

— Ты ефо снаешь — Хелирт.

— А тафно ефо фсяли?

— Лет тритсать уше тут. Рипенский патруль ф Харанте. Он орканисофал стесь храм, опщину, фсе саконно, никаких присыфоф к фосместию… Просит у Нэре милости тля фсех и терпения…

— Ммм… та, — только и произнес гость в задумчивости.

— Ну а ты кте?

Черный только помотал головой:

— Это лишнее. — Он поглядел на Серника: — Как себя щуфстфуешь?

Тот вот только что сидел за столом — и уже стоял перед гостем. Движения его заметно изменились, и в глазах зажегся такой же рубиновый огонь, как у черного.

— Тафненько я не пил ее… Но ты феть не укощать меня припыл?

— Ну, пощему ше? — сказал гость и протянул Сернику весь пакет. — У меня к тепе телофое претлошение.

— Я слушаю, — тот вернулся к столу, обнюхал пакет и произнес мечтательно: — А сапах!..

— Мне нушен орион.

От этих слов Серник не сел, а рухнул на стул:

— С ума сошел? Каштый крамм на ущете, кте я тепе фосьму?

— Ты тощно отупел от селёнофо терьма, Сер, ну напряки моски… Я тепе орканисую постафки сушеной ши-ту, — орий использовал старинное слово, обозначающее кровь для жертвоприношений, — а ты, са сщет тофо, что тфои рапотяки потымут фырапотку в нощь, всё, щто наперется сферх плана, сакотофишь тля меня.

— А если тело фскроется? Кто-нипуть стуканет мешкам?

— Та? — неподдельно удивился черный орий. — Это после тофо как ты их прикормишь ши-ту? Сомнефаюсь. Сснащит так, сатницу от стула оторфи и саймись орканисацией, я тфа раса ф нетелю путу тепе присылать ящики с питанием. Спрасыфать их путут с непа. Поэтому опретели тощно место — кута китать. И место, кте я саперу орион. Ты остроф сснаешь лущше меня, потыщи тощку ф корах. Пока мне нушно три ящика. Ты понял?

Серник уже только кивал. Гость закончил инструктаж. Он встал и направился к двери.

— Сколько тепе фоопще нушно ориона? — хрипло спросил Серник.

— Мноко, — черный орий развернулся у двери и повторил: — Мноко. И хоть ши-ту я тепе путу присылать ощень мноко, не путь слишком щетрым… Та, фот щто! Отфети меня к Хелу… Фот уш по кому я тейстфительно соскущился.

— Сейщас, — Серник спрятал подаренный сверток в сейф и повел гостя за собой. — Ты так сфопотно хотишь по острофу… феть ты ф росыске. А если кто усснает?

— Фы тут фсе спите на хоту, кто усснает? Щтопы усснать, нато хотя пы класа от семли потнять и поклятеть на меня… Та, умело мешшхи фас спеленали… — гость шел за Серником, в сторону от рудника. Наконец тот вышел на дорогу между плантациями и, указав направление, сказал:

— По прямой ити, слефа уфитишь пещеру. Фокрук фхота натпись — молитфа. Мешхи понащалу пропофали сакрыть храм, но мы отстояли… такая переписка, пюрократия… но расрешили.

— Это хорошо, — гость остановил уходящего Серника, — я у тепя еще пояфлюсь…

— Когда?

— Не фашно, кокта нушно путет. Ты, клафное, напери мне три ящика.

Гость качнулся в сторону и пропал, только взметнулись клубы пыли, указывая его движение по дорожке.

Серник понюхал пальцы, еще пахнувшие кровью.

— А щто? Мошет, и фернем сепе пылую слафу тетей нощи… (2) "Плакослофенна Нэре и топра к щатам сфоим", — произнес он начало орийской молитвы.

На дороге оседала пыль.

_________________

(2) Ории сильно шепелявят, их разговор лучше читать вслух — так понятнее.

(3) Дети ночи, Дети Нэре — богини ночного времени и холодного расчета, выгоды — самоназвание ориев.