Глава 1

Поздний зимний вечер опустился темно-синим покрывалом на пригород окружного центра Гразид, герцогства Норскап. Лекарь Орзмунд год назад переехал сюда в новый дом, специально построенный по особому проекту: в комнатах первого этажа входные и внутренние двери высотой четыре метра, а потолки в комнатах — все пять. Зачем так? Лекарь Орзмунз оперировал гендеров — трехметровых человекообразных существ. Вот для них он и спроектировал новый дом, разместив на первом этаже комнаты-палаты и операционную с огромным столом.

Из множества окон его дома светились только два.

В уютно обставленной комнатке, в большом кожаном кресле, забравшись с ногами, сидела девушка с косой до лопаток и читала книгу. Она задумчиво играла кисточкой, получившейся на конце — то помахивала ею, как веером, то щекотала себя по носу — и водила пальцем по строчкам.

Книга относилась к жанру исторических загадок, была до краев наполнена парадоксами, вопросами и сомнениями. Автор, скорее всего, пользовался псевдонимом — ибо историка с таким именем в обозримых государствах не было. Обилие реконструкций, жутких жестоких сцен человеческих жертвоприношений, необъяснимых явлений и чудесных воскрешений… если бы не ссылки на вполне реальное историческое лицо и земли, существовавшие на самом деле, книгу можно было бы принять за авантюрную сказку.

За окном бесновалась февральская метель. Ветер бил в стекла, рассыпал по ним снежную крошку. На столе переливался всеми цветами радуги музыкальный кристалл, звучала негромкая мелодия.

В уличную дверь постучали — очень деликатно, почти неслышно. Атрелла прижала книгу к груди и, свесившись на правый бок, взглядом поискала тапочки. В дверь снова постучали. Атрелла хорошо знала, кто обычно так стучит. Так, будто слышится настойчивое извинение. Она нахмурилась и, подтянув шерстяные носочки, сползла с кресла и ногой принялась выуживать забившиеся под кресло тапочки. Книгу она при этом не выпускала из рук.

В дверь постучали третий раз, уже требовательно. Девушка со вздохом положила книгу в кресло и достала обувку руками. Идти в одних носках она не могла: как это, ходить по дому без тапочек?

Проходя через гостиную, она запалила в камине огонь и сняла колпачки с вечных свечей — двадцатисантиметровых прозрачных светящихся стержней. Гостиную наполнил свет.

Девушка уже подходила к двери в прихожую, когда стук раздался в четвертый раз, и из дальней комнаты долетел голос отца:

— Трелька! Оглохла, что ли? Стучат, открой, пожалуйста!

— Уже иду! — с небольшой долей раздражения ответила она и спустилась в парадную. Тут, действительно, без тапочек было никак нельзя. Ледяной февральский ветер забивал в щели иголочки перемерзшего снега, а каменный пол морозил даже сквозь толстые кожаные подошвы и шерстяные носки. Она запахнула меховую душегрейку, отодвинула засов и отступила на шаг в полумрак подъезда.

— Заходите!

Четырехметровые двойные створки распахнулись под ударами ветра.

Сложившись пополам — по привычке, видимо, не замечая высоты дверного проема — в дом протиснулась высоченная длиннолицая фигура в глухом меховом плаще, будто состоящая из множества шарниров. Фигура вошла в подъезд, переломившись в трех местах, и приняла форму перевернутого рыболовного крючка. Макушка Атреллы заканчивалась чуть выше пояса фигуры.

Из-под большой меховой шляпы на девушку смотрели огромные миндалевидные глаза с тенями как на верхнем веке, до самых бровей, так и на нижнем, отчего возникало впечатление, будто визитеру поставили "фонари" под оба глаза, и нарисованными стрелками от наружных углов глаз до ушей. Поверх шарфа торчали длинный прямой нос с жемчужинками в крыльях, крупные губы с золотыми колечками, отвисающие книзу и образующие с острым подбородком единую композицию — муравьед, сильно выросший и поднявшийся на задние лапы. Шеи посетителя не было видно, ее скрывали толстый шарф и воротник плаща. Из-под шляпы выбивались длинные соломенные, местами подкрашенные зеленой и оранжевой краской, волосы и торчащие через них заостренные уши, обильно украшенные колечками.

Существо несколько минут изучало Атреллу, не обращая внимания на ворвавшийся через открытую дверь колючий ветер, после чего тягучим басом проговорило:

— А не скажет ли мне милое дитя, что столь любезно открыло дверь в эту жуткую холодную непогоду на этих ужасных ледяных островах, дома ли глубокоуважаемый высокоученый лекарь — профессор Орзмунд?

Атрелла вздохнула, подобные визиты ей изрядно надоели. Странно еще, что гендер не высказался по поводу ее прически и одежды… Девушка кивнула:

— Дома! Да вы проходите, я дверь закрою, а то холодно!

Фигура выслушала ее, но не шелохнулась.

— Я хочу выразить огромную благодарность вам, любезное дитя, что вы соблаговолили открыть дверь несчастной путнице, проделавшей долгий путь в страданиях и тоске! Нестерпимый мороз, невыносимый ветер, ужасный дилижанс с жесткими, неудобными сидениями и тряская дорога от Ганевола в компании каких-то неотесаных людей, к тому же отвратительно одетых… но все это ничто по сравнению с уютным домом вашего отца, — гостья не сделала ни шага в дом, говорила она при этом мужским голосом, раскачиваясь под плащом, то кланяясь, то прогибаясь. Атрелла поняла из ее тирады, что их дом намного хуже всего перечисленного… впрочем, для гендеров важен не смысл сказанного, а красота фразы.

— Хотите выразить, так выражайте скорее! — Атрелла, не особенно церемонясь, взяла трехметровую фигуру за полы плаща и потянула на себя, затаскивая в подъезд, после чего зашла визитеру за спину и, помогая себе руками и ногами, упираясь попой в косяк, протолкнула гостя дальше к лестнице. Она захлопнула дверь и задвинула засов. Гость же, все так же ломаясь в трех-четырех местах, пополз по лестнице в прихожую, и его движение напоминало движение гусеницы. Атрелла замерзла, поэтому, двумя руками упираясь в нижний из выступающих шарниров, помогла гостю подняться:

— Холодно же!

Подобные визиты случались с регулярностью раз в месяц. Без ненужных церемоний Атрелла затолкала гостя или гостью в прихожую и сообщила, указав на открытую дверь в гостиную:

— Раздевайтесь, папа сейчас выйдет, — потом крикнула в глубину дома: — Па! К тебе пришли! — сама же отправилась дочитывать книгу.

Гостья, выбравшись в комнату с высоким потолком, принялась разоблачаться. Она не заметила, что девушка уже ушла. Говорить она начала еще в подъезде, продолжала, когда Атрелла позвала отца, и не остановилась, даже когда девушка вернулась к себе в комнату и снова устроилась с книгой в кресле.

В пустой гостиной гендерша изливала слова благодарности, при этом каждое прилагательное, срывавшееся с ее отвислых губ, будто вызывало какую-то реакцию в организме, и шарниры переключались, отчего поза непрерывно менялась.

Девушка уже давно снова читала книгу, а гостья все говорила, говорила… В гостиную вышел отец, Витунг Орзмунд — типичный северянин: соломенные коротко остриженные волосы на круглой голове, массивная шея и широкие атлетические плечи; вот ростом он, правда, не вышел. Лет ему было за пятьдесят, тридцать из которых он отдал изучению лекарского искусства. Он помог долговязой гостье раздеться, и та наконец освободилась от мехового плаща и длинного вязаного шарфа.

Атрелла через щель в неплотно прикрытой двери, нахмурясь, наблюдала за гостьей. Или гостем, который явился, чтобы поменять пол на женский… Ей все это очень не нравилось.

Гендер был немолод. Девушка уже научилась по морщинам на шее и лице и длине ушей определять примерный возраст подобных гостей. Гендеры слыли долгожителями. Их срок исчислялся в среднем в полторы тысячи лет. Этому было от восьмисот до девятисот.

Назвать гендера красавцем или гендершу красавицей мог бы только другой гендер4. Сами себя они считали эталонами красоты, стилистами, искусствоведами и вообще единственными жителями мира, кто действительно знал, что такое настоящая красота. Нет, среди них было немало нормальных особей, не зацикленных на оценивании прекрасного — таких, которые служили архивариусами, нотариусами — но эти, как правило, к отцу не приходили.

Гендер или гендерша, заламывая руки, объяснял, что в этом теле жить невыносимо, что вся сущность ее-его гендерская восстает против вопиющей несправедливости: жить с женским восприятием, чувствами, самооценкой в мерзком мужском теле. Все ужасно: она такая некрасивая, приходится накладывать много макияжа, но это же все ложь, а ложь и гендеры — несовместимы!

— Я должен стать женщиной, господин лекарь! — стонал гендер. — Я уже заручился поддержкой клана. — Он достал письма. — Вот, глава клана Ройо просит вас, господин лекарь, он перечислит на ваш счет любую сумму за операцию!

"Он уже весь клан достал", — мстительно подумала Атрелла, принципиально не глядя больше в гостиную, где распинался несчастный гендер. Все шло по старому, давно известному сценарию.

Витунг принял письмо, вскрыл цилиндрик и быстро, "по диагонали" просмотрел текст. Гендеры ни говорить, ни писать коротко не способны.

Профессор делал подобные операции уже несколько лет. Сперва это было чем-то вроде бахвальства: "А вот как я могу!". Потом, когда пошли солидные деньги, а пациенты разнесли славу о лекаре, отказаться стало уже невозможно. Но во всем есть риск. Герцогство Норскап — единственное государство, где такие операции не запрещены. Закон не карает хирурга, но общественность порицает. Профессору Орзмунду, сделавшемуся героем фельетонов и карикатур в рипенских и регалатских газетах, пришлось оставить университетскую клинику, кафедру и заняться частной практикой. А Атрелле периодически приходилось выслушивать упреки знакомых, что ее отец — большой грешник, ибо идет против воли богов. Поменять пол — это не бородавку с носа удалить. Всякий раз, когда отец соглашался на операцию, в доме назревал скандал. Несколько раз Атрелла уходила к подругам. Потом возвращалась, когда отец обещал, что это был последний раз, но проходил месяц или два — и появлялась новая шарнирчатая фигура с длинными губами и ушами, которая, заламывая руки, умоляла то отрезать лишнее, то пришить недостающее.

Проблема гендеров в медицинских кругах получила название гендерной дистрофии, ибо наблюдалась только в среде этой расы. Впервые это заболевание описал лекарь Анколимэ почти четверть века назад — но, будучи еще и жрецом бога Лита, он утверждал, что идти на поводу у типичной истероидной реакции означало одно: создать прецедент и из каприза перевести курьезную ситуацию в разряд заболевания. Сам лекарь Анколимэ крайне негативно отнесся к факту, что его бывший друг и однокашник Орзмунд решился на эти операции.

Витунг Орзмунд отвел гостя в специально приготовленную для гендеров комнату с длинной кроватью и большим креслом, а сам вернулся и постучал в дверь дочери.

Атрелла нахмурилась еще больше, сжала губы и в знак протеста поглубже спрятала под себя ноги. Вообще вся ее фигура заявляла: "Ты думай что хочешь, но лично я против". Она смотрела в книгу, уже не читая, а водила взглядом по одной строчке: "Позитивное мышление, оптимистический настрой уже могут сильно улучшить нашу жизнь и состояние здоровья".

Отец подошел к креслу и наклонился, пытаясь узнать, что так старательно изучает дочь. Атрелла демонстративно подняла книгу, чтобы тот мог прочесть на обложке: Дерамот Инглинг "Код Слемира".

— Очень спорная книга, — сказал Витунг. — Инглинг пытается доказать, что семилетнему мальчишке, который не умел ни читать, ни писать, удалось расшифровать надписи на развалинах храмов…

— Папа, не надо уходить от темы, — твердо сказала Атрелла. — Ты должен сказать ему "нет"! Хватит уже! Ну, сколько можно?

Витунг Орзмунд тяжело вздохнул и потянулся было погладить дочь по голове. Та резко дернулась, и он убрал руку.

— Милая Трелька, я на корабле, с которого на ходу не спрыгнуть. Это несчастные люди…

— Это не люди, а гендеры, — сказала Атрелла. — Они живут полторы тысячи лет… и никто не виноват, что, дожив до середины, они начинают выдрючиваться, мол, тоскливо жить в своем теле. Это их проблемы. Почему ты должен их решать? Тебе мало, что выгнали из университета? Что у меня нет подруг, что к нам не ходят гости, друзья, потому что их у нас нету! — она уже распалилась и говорила негромко, но очень яростно, а в глазах заблестели слезы. — Ты не должен вмешиваться в природу, в Божье уложение, родился он мужчиной, пускай и живет мужчиной… а то капризы… скучно ему, видишь ли, быть мужчиной… ненавижу этих манерных, ломучих, капризных гендеров.

— Ты не права, дочь. Это люди, и это — болезнь…

— Это придурь, папа, а не болезнь. Я устала слышать за своей спиной: "А кто это? Дочка лекаря Орзмунда, который пиписьки гендерам отрезает?". Вот уже где мне все это! — она провела ладонью по горлу. — Ты был лучшим лекарем герцогства, я даже уверена, что в мире лучше тебя нету, а теперь ты "пиписьки отрезаешь".

— Это не так, ты же понимаешь! Это разговоры дилетантов! — разозлился Орзмунд. — Операции, которые я делаю, — уникальны, это не просто член отрезать или грудь, это перенастроить всю систему организма на женский или мужской тип. Ты же знаешь!

— Знаю, но ничего никому объяснить не могу! И не хочу объяснять! — Атрелла соскочила с кресла. — Я хочу, чтоб мой отец действительно спасал больных, а не перекраивал капризных уродов. Я хочу гордиться отцом, а не стыдиться его. Я видеть больше их не могу. Эти длинные морщинистые хари, их уши, которые они не знают как завернуть, колечки эти, татуировки, волосы, крашеные во все цвета радуги… Меня тошнит от одного их вида! И я тебе твердо говорю: или ты ему откажешь, или я уйду из дома.

От этих слов Витунг замер. Скандал был не первым… Несколько мгновений он молча изучал дочь, потом махнул рукой:

— Не глупи. Куда ты пойдешь? Февраль на улице. Сама говоришь, ни друзей, ни подруг… — он подошел ближе: — Послушай, этот будет последним. Сделаем все красиво. Отпустим и сообщим, чтоб больше никого не присылали. Хорошо?

— Последним был прошлый, я все поняла, — Атрелла достала из шкафа дорожную кожаную сумку, кинула туда белье, теплые штанишки, свитер крупной вязки из некрашеной шерсти, туда же сунула недочитанную книгу. Она не шутя собиралась уйти. Отец молча наблюдал за сборами.

— А солнечное затмение… не самое важное в жизни явление, папа. Мне важнее, чтоб мой отец был уважаемым человеком, а не мишенью для насмешек.

— Ну, пожалуйста, Трелька… не делай глупости. Ты ж еще маленькая. Ну, куда ты пойдешь?

— Не твое дело. Мне уже семнадцать, — она дунула вверх, сметая с разгоряченного лба налипшие волосы. — Этот разговор у нас уже не первый… — дочь снова провела рукой по горлу. — На-до-е-ло!

Она сгребла в сумку с полочки немудреную косметику, достала из заначки мешочек с литами, заработанными летом в портовом госпитале. Потом принялась, тужась и краснея, натягивать на шерстяной носок кожаные зимние сапоги на толстой подошве.

Отец понял, что Атрелла уже не свернет с выбранного пути. Он развел руками:

— Ну, погоди… помоги мне с этим, ты ж знаешь, что без помощи я один не справлюсь.

— И не подумаю! Ищи себе помощника сам, плати ему… а я, — она накинула меховой плащ с капюшоном, перепоясалась плетеным ремешком, — вернусь, когда узнаю, что ты работаешь в госпитале нормальным лекарем.

Атрелла вытащила из шкафа посох черного дерева, инкрустированный серебром, подарок старинного друга отца — но подарок ей. На набалдашнике посоха читалась надпись: "Кто хочет — ищет способ, а кто не хочет — причину".

Витунг вышел в прихожую, задумчиво грызя нижнюю губу, остановился у входной двери. Внутренняя борьба на его круглом лице почти не отражалась. Отказать гендеру он не мог и не хотел, терять дочь — тоже. Он надеялся, что ее подростковый порыв, каприз исчезнут, как только она выйдет в февральский метельный вечер. Лучше выждать, чем топать ногами и кричать: "Не пущу!". Она ему нужна. Как помощница. Пусть идет — замерзнет и вернется.

Атрелла перекинула через плечо сумку и повертела посох в руках, раздумывая, брать ли его. Вещь дорогая, но тяжелая. Она не спешила, давая отцу убедиться в твердости ее намерений, подошла к двери, обернулась.

— Ну, прощай, папа, — резко дернула ручку засова, и этот лязг запомнился Витунгу вместе со словами дочери: — Может, еще и увидимся. Как устроюсь — напишу.

— Подожди! — Орзмунд бросился следом, но распахнувшаяся дверь под ударом ветра захлопнулась, больно ударив по лицу. Он схватился за нос. Между пальцев брызнула кровь. Лекарь зажал крылья носа, кровь потекла по руке и капнула на пол. Витунг вышел во двор, двумя руками собрал с перил в ладони горсть колючего снега и приложил к лицу.

В метели уличные столбы светились желтыми пятнами, и белое крошево заметало маленькие женские следы. Он постоял пару минут и вернулся в дом. По лицу его катились капли — таял снег, или это были слезы?..

 

Глава 2

Атрелле повезло. Выйдя на городскую площадь, она увидала зеленый и красный фонарики междугороднего парового дилижанса до Ганевола. Она постучала в водительскую дверь. Отодвинулась форточка, и высунулась бородатая молодая физиономия:

— Куда на ночь глядя?

— Дяденька, мне в Ганевол, места есть?

— Есть, есть, если деньги есть! — сказал рыжий. — Иди с той стороны, скоро отправляемся.

— А сколько до Ганевола?

— Один рыжий! — сказал рыжий водитель и, рассмеявшись, закрыл форточку.

Один лит. Это много. Атрелла пересчитала содержимое кошелька — тринадцать литов. Один сейчас — останется двенадцать. А в Ганеволе еще гостиницу нужно найти. И все-таки она зажала в пальцах монетку.

В дилижансе пассажирским был второй этаж. Атрелла отдала монету и поднялась по лестнице. На лавках сидели три человека и два фардва. Рыжий поднялся следом за девушкой, пересчитал пассажиров и сказал радостно:

— Ты — шестая! Счастливое число. Едем!

— А долго до Ганевола? — спросила Атрелла.

— Часа три-четыре, если метель не кончится. До полуночи будем в городе.

Только сейчас она рассмотрела рыжего водителя: было ему тоже лет семнадцать, а по ранней растительности на лице, чуть выкаченным синим глазам, короткой шее и в общем невысокому росту Атрелла безошибочно определила в нем фардва-полукровку.

Дилижанс был последним словом технической мысли. И хотя он, как и его предшественники, работал на перегретом пару — в отличие от них, воду грели не маги и не угольная топка, а недавно открытый минерал орион, способный нагреваться до пятисот градусов, если его масса достигала полутора килограммов.

Атрелла тонкостей всего этого не знала, просто однажды папа прочитал в вечерней газете, что теперь найдена достойная замена углю и магам-тепловикам — орион. Те маги, что работали на транспорте, пытались возражать, спорить, но места рабочие для них нашлись быстро — они всегда есть — и возражения скоро утихли. Рабочих мест стало еще больше.

В салоне было тепло. Атрелла устроилась на лавочке недалеко от лестницы, привалилась плечиком к окошку и стала ждать, когда, наконец, дилижанс тронется. Рыжий водитель копошился на первом этаже, сопел, пыхтел, чем-то стучал, но вот хлопнула дверь и послышался второй голос — видимо, напарник пришел. Из недр дилижанса донеслось равномерное чуханье, шипение, и огромная машина, задрожав, покатилась по каменистой, припорошенной снегом дороге.

Дорога вела на юг. Атрелла думала: что делает отец? Наверняка сейчас или разговаривает с гендером… или нет, пошел, наверное, к бывшему своему помощнику из госпиталя — Гедерину. Хотя вряд ли, если и пойдет, то не на ночь глядя. Один он не решится делать операцию. Обязательно нужен ассистент, который контролировал бы работу сердца и легких оперируемого. Все-таки отчасти отец прав — это не бородавку срезать и не увеличить грудь моднице или половые принадлежности ловеласу, это полная переделка организма, от скелета частично, до половой сферы. Она всегда любовалась работой отца, несмотря на то, что последний год на его столе лежали одни лишь ломучие гендеры — работой виртуоза невозможно не любоваться. Руки лекаря — его инструмент. От кончиков аккуратных, закругленных и чуть заточенных ногтей до локтя. Каждое движение выверено и завершено.

Вот он проводит кончиками пальцев от вершины лба пациента до промежности, мысленно обозначая срединную линию. Кожа под пальцами чуть приподнимается, липнет, будто притягиваемая невидимой силой — это отец настраивается на организм пациента, изучает его, определяет места, где может прятаться болезнь. Этот процесс недолог. Пациент еще не спит, он смотрит в потолок и отвечает на вопросы отца.

Особенностью методики профессора Орзмунда было то, что он, не как обычный лекарь, обнаружив проблему в организме, посылал импульс на ее исправление — он брал, в общем, нормальный организм, здоровый. Поэтому лечащим импульсом тут не обойтись. Он подключался к системам и начинал их перенастройку, направляя активные вещества в органы и ткани, изменяя их работу, форму, размеры, он "видел" организм изнутри, прекрасно зная его строение. Атрелла обычно стояла у головы пациента и, приложив кончики пальцев левой руки к виску, а правой — к груди, следила за тем, чтоб пациент спал, но при этом не прекращал дышать, и чтобы сердце его билось и легкие функционировали. Она чувствовала, как отец работает, как, повинуясь его мысленным командам-образам, зарождаются в костном мозге молодые универсальные клетки и отправляются в органы, где в спешном порядке заменяют ненужные старые ткани. При этом, если отец формировал организм противоположного пола, новые ткани были закладкой новых органов.

Каждая операция длилась по четыре-пять часов. А каждый гендер переносил по четыре операции и проводил в доме не меньше недели. Атрелла никогда не спрашивала, сколько отец получал за каждую операцию, с ним рассчитывались через банк, но, судя по тому, что он купил новый дом на окраине Гразида — платили очень немало. А если Гедерин ему откажет? Может такое быть? Вполне… тогда отцу придется… нет, он, наверное, сразу предложит помощнику хорошие деньги за ассистенцию. Ну и ладно! И пускай!

Она подняла правую руку перед лицом и принялась рассматривать ее. Талант отца передался и ей. Умение хорошее, знаний вот маловато и опыта. В салоне дилижанса светили молочные шары, отчего свет был белым, неживым. Атрелла рассматривала руку, пальцы, ногти. Повинуясь ее желанию, ладонь становилась полупрозрачной, видны были сосуды, мышцы, косточки… по сравнению с отцовской ладонь тонкая, пальцы длинные, но не такие, как у гендеров — паучьи, а просто изящная такая девичья рука. Руки лекаря могут преодолевать любые ткани, если только это не железо или камень, через одежду и даже через тонкий слой дерева. Главное — это почувствовать вибрацию вещества. У живых вибрации особенные. Работа лекаря отнимает немало сил, поэтому нужно хорошо питаться.

Будто бы в ответ на эти мысли, с передних сидений потянуло съестными запахами. Дорога всегда пробуждает аппетит, и запасливые путники берут с собой чего-нибудь перекусить.

Девушка вдруг вспомнила, что ела давно. Она ведь не планировала уходить из дома, все произошло само собой. Атрелла сунула руку в сумку, знаят, что не найдет там ничего съестного. Желудок наполнился соком и, переминая в складках слизистой активную кислоту, удивлялся отсутствию еды. Нужно было что-то делать. Но что?

Она принялась глубоко, но не шумно дышать. Кислород прихлынул к мозгу, голова закружилась, сигнализируя, что еще чуть-чуть, и произойдет потеря сознания. Атрелла не купилась на этот обман: она хорошо знала, что сознание померкнет еще не скоро, и еще есть время накачать кислород в ткани. Легкое покалывание и подергивание в мышцах сообщило, что активизировались ферменты, расщепляющие жир. Теперь нужно было перехватить образовавшийся избыток жира в крови, не дать ему сгореть, а сперва перекачать через печень и превратить в сахар. Часть энергии, полученной из жира, пошла на синтез глюкозы, однако печени этот сахар был не нужен, у нее был полон запас гликогена — животного крахмала. И поднявшийся уровень глюкозы в крови уменьшил чувство голода. Желудок успокоился. От недорасщепленного жира в крови остались кетоны, они еще больше снизили аппетит и вызвали эйфорию.

Атрелла не заметила, как задремала. Очнулась от того, что задергался пояс на талии. Она, не шевелясь, чуть приоткрыла глаза. Один из фардвов, ранее сидевший на передних лавках, стоял рядом и осторожно обшаривал сумку Атреллы. Она, тихонько сложив правую ладонь в форме копья, быстрым движением, прямо через одежду воткнула ее в грудь фардва — и вот уже горячее его сердце бьется в ее ладони.

Она чуть прижала работящий орган пальцами, и фардв-воришка, никак не ожидавший, что нарвется на лекарку, от неожиданности застыл. Он попытался отскочить, но Атрелла послала в позвоночник парализующий импульс, и ноги фардва приросли к полу.

— Отпусти, — просипел неудачник, — я ничего не взял.

— Так я тебе и поверила, — вполголоса сказала Атрелла, — у меня в сумке лежало пятьдесят литов, а сколько осталось?

— Врушка! — засипел фардв, и девушка снова помассировала его сердце пальцами, фардв побледнел и посинел. — Хорошо, хорошо, пятьдесят!

— Ну, так клади их на место.

— У меня нет, — сипел воришка, — я должен брата позвать…

— Вот еще, — шепотом сказала Атрелла. — Сейчас я позову на помощь, и вас выгонят из дилижанса в метель… если к утру доберетесь и не замерзнете — ваше счастье!

Дорога была весьма относительно ровной, поэтому каждый толчок вызывал у фардва сердечный приступ. Он слазил в бездонный карман и положил в сумку девушки свой кошель.

— Отпусти! Все, что есть, — тридцать четыре лита, семьдесят нюфов.

Атрелла же не спешила. Она левой рукой прочитала состояние организма, подлечила парой импульсов хронический простатит фардва — следствие неумеренных половых радостей, чуть расширила артерии в малом тазу, разбила пару камушков в почках. Она обнаружила, что фардв недавно поел. Голод снова напомнил о себе, и девушка снизила концентрацию уже расщепленных переваренных продуктов в крови фардва, решив, что ему и половины хватит, а ей нужно востановить затраченную на лечение энергию — и только после этого убрала руку из его груди.

— Свободен, дурень. Камни в почках и простату можешь уже не лечить, я поправила это все. А сердце слабенькое, видать, с малых лет воровством промышляешь, а не трудом горняка?

Фардв успокоился. Он заблестел глазками:

— А ты ничего, бедовая девка! Если б знал, что ты лекарка, не сунулся бы.

— Если бы у бабушки, — вспомнила Атрелла любимую папину поговорку, — были б мудушки, то это была бы не бабушка, а дедушка! Ты из Ганевола?

— Нет, — фардв сел на лавку рядом с девушкой. — Мы с братом из Рипена, город Блавна, слышала?

Атрелла покачала головой:

— Нет. Не слышала. Я местная, и никуда из города не выезжала.

— А сейчас куда? — любопытству фардва не было предела.

Атрелла хотела было пооткровенничать, но вспомнила, что рядом с ней мошенник, и достала из-за пазухи золотой круглый медальон Гразидской портовой больницы с надписью: "Младший лекарь округа Гразид". Медальон ей выдали для свободного прохода мимо охраны во время летней практики.

— Еду по делам в Ганевол, вызвали к больному.

— Че, у них там своих лекарей нет?

— Значит, нет. — Атрелле наскучил разговор. — Иди к брату, и если замечу, что шарите по сумкам — пеняйте на себя.

Фардв кивнул и поплелся в головной конец салона.

Чувство голода у девушки прошло. Она внимательно смотрела на передние сиденья.

Фардвы шебуршились, разговаривали негромко, но очень живо, неудачник получил пару раз по круглой башке кулаком. Потом братец встал и пошел к Атрелле. Она ждала, не спуская с него глаз. Братец сел напротив.

— Слы, лекарка, рыжьё верни.

— Я вас не понимаю, — холодно сказала девушка. — Говорите нормальным языком.

— Я тебе щас скажу, газель, ты брата лечила незаконно?

— С какой это стати?

— Он говорит, будто ты его уговорила полечиться и содрала с него тридцать рыжих, — фардв смотрел на Атреллу, выпучив глазки, — а лицензия у тебя есть? На практику?

— Да с чего вы взяли? Ничего я ему не делала, — возмутилась девушка, — он хотел меня обокрасть!

— Не трынди, мы бедные, но честные фардвы, я везу брата в Ганевол лечиться от простатита, а ты…

— Что я? — Атрелла поняла, что вляпалась, практика без лицензии — серьезное преступление, могут так наказать, мало не покажется. Но как они докажут?

Фардв полез за пазуху и сунул Атрелле свиток — выписку из Блавенской больницы, там на медицинском языке ясно читался "хр. простатит".

— Скоро мы приедем, я покажу брата лекарям, и что они скажут? Слы, деффка, тебе нужны неприятности? Верни рыжьё, и разбежимся.

Атрелла кинула фардву на колени кошель его брата.

— Он сам мне подложил, — улыбнулась она, — не мое это. А брата твоего я не лечила. Запомни.

Фардв смотрел на Атреллу рачьими глазками, не моргая. Видимо, думал, что б еще с нее содрать. Но тут пришел фардв-воришка и расстегнул штаны, показав огромный орган. У Атреллы глаза на лоб полезли.

— Что вы делаете?! — она, конечно, всякого навидалась в больнице летом, но вот что бы так беспардонно манипулировать…

Однако исцеленный братец на ее вопрос не отреагировал. Он возбужденно тыкал пальцем в торчащий из штанов сук и говорил:

— Вага, глянь!! Это ж чудо!

Братец ревниво поглядел на гордость любого фардва и спросил Атреллу:

— А если я тебе отдам рыжьё — мне такой сделаешь?

— Да ну вас! — она поняла, что это результат расширения артерий. — У меня лицензии нет! Штаны застегните! Хватит уже!

— Ты это, не гоношись, я пошутил насчет лицензии, — сказал братец фардв. — Мы не в претензии, я могу доплатить, если тебе мало.

Фардв-воришка спрятал гордость и теперь старательно застегивал маленькие пуговки на гульфике.

— Как тебя, лекарка, ты с нами по-людски, и мы по-человечески, мы все понимаем, брат погорячился, был не прав.

— Да прав он на все сто, — сказала Атрелла, — нет у меня лицензии, только учиться еду. Отвалите, господа. Инцидент исчерпан.

Она уже жалела, что вмешалась в проблемы здоровья воришки. Правду говорят, не делай добра — не будет и зла.

Фардв, глядя на Атреллу взором влюбленной собаки, положил на ее колени увесистый кошель, перепутешествовавший к девушке уже второй раз, и достал из кармана еще один.

— Вот еще сорок рыжих, сделай, будь ласка, — фардв, видимо, был ханутский, раз применил характерное для того наречия словосочетание.

— С какой стати? — Атрелла попыталась избавиться от кошелей. Фардвы ж не удержатся и раззвонят по всему миру, что какая-то девушка-лекарь им сделала такие агрегаты… нет уж. Но фардв обеими руками прижимал деньги к ее коленям.

— Мы никому, клянемся. Мы ж имени твоего даже не знаем. И не спрашиваем. И забудем все.

— А вот это хорошая идея.

Лицо Атреллы приняло выражение холодной решимости. Она посмотрела на фардва-воришку: — Садись рядом с братом!

Тот послушно сел и сложил руки на коленях.

Продумать структуру команд — дело секундное, стереть последние впечатления — нужно обеднить сахаром теменные зоны, вызвать перезагрузку триггерных участков. Это Атрелла хорошо себе представляла: манипуляция, близкая к обезболиванию и операционному наркозу, когда важно было отключить память. Она, действуя обеими руками, кончиками пальцев прикоснулась ко лбам фардвов, и те мгновенно погрузились в сон. Она пролетела по участкам быстрой памяти, удаляя все образы и впечатления. Тут же послала брату импульс на расширение артерий в малом тазу. И, запустив мозги фардвов на пробуждение, переложила кошели им на колени и сама пересела на другую лавку.

Теперь братцы проснутся и ничего не будут помнить. И единственный вопрос их озадачит — как они тут оказались, если в начале поездки занимали передние места?

За спорами-разговорами время пролетело. Через лобовые окна салона в снежном мареве виднелись городские огни — Ганевол! Атрелла чуть повернула голову. Фардвы пришли в себя и удивленно рассматривали кошели на коленях. Оглядывались, спрашивали друг друга — что они забыли в хвосте дилижанса и почему сидят спиной к движению? Ответов у них не находилось, об Атрелле они не вспоминали, ибо нечего было вспоминать. Пассажиры-люди спали и ничего происходившего не слышали и не видели.

Дилижанс покатился по городским улицам. Атрелла взяла сумку, спустилась по лестнице и постучала в отсек водителей. Из двери высунулась все та же бородато-рыжая физиономия.

— Чего те? Скоро приедем.

— Да я понимаю, подскажите мне недорогую гостиницу, до утра… — она невольно перешла на стиль фардвов, — перекантоваться.

— Я не справочная.

Рыжий хотел уже закрыть дверь, но Атрелла умоляюще поглядела на него:

— Вам что, трудно? Я же не местная.

— Ладно. Дилижанс остановится на портовой площади. В те гостиницы, что выходят на нее, не суйся — обдерут. Иди на улицу Канатную, и там увидишь таверну "Баркас". Хозяина зовут Жабель Дохлый.

Атрелла удивилась, лицо приобрело жалобное выражение — это же подстава! Она так назовет хозяина, он ее зарежет. Рыжий сжалился второй раз:

— Нет, это его кличка в порту, на самом деле его зовут Жаберин Дохолан. Скажешь, что ты от Ларика из клана Грамилин, он меня знает. Ну, а дальше сама разберешься.

— Дорого у него?

— Вообще он скряга, комнату снять на ночь — два нюфа, он ломит четыре, если согласишься не торгуясь, может поселить в сущем отстойнике, потому бейся за каждую монету, он уважает бережливых. А вообще там прилично — белье свежее, цветы в номерах.

Напарник в кабине рявкнул:

— Лар, харе трепаться! Подъезжаем!

Рыжий Ларик схватил Атреллу и потащил наверх, она не отбивалась. Он отпустил девушку, пихнул ее к лавкам.

— Господа пассажиры! Мы прибыли в город Ганевол! Начинаем торможение, приготовьтесь, упритесь ногами и руками, чтоб не разбить себе лицов!

Атрелла хихикнула:

— Лиц!

— Это у вас — лиц, — сказал Ларик и пошел вниз, — а у них — лицов.

Торможение — долгий процесс! Сперва сбросили давление в котле, а когда уже оставались сотни метров, водители задействовали тормоза. Дилижанс скрипел, послышался запах горящего металла, машину потащило по брусчатке, отчего весь салон наполнился мерзким дребезгом, наконец, она остановилась. Пассажиры потянулись к выходу. Атрелла уже на площади снова подошла к Ларику. Портовая площадь хорошо освещалась, а вот улицы расходились темными провалами.

— И которая Канатная?

Ларик показал направление:

— Туда, там рядом. По левой стороне — пятый дом. На вывеске парусная лодка. Не ошибешься.

Погода в Ганеволе слякотная. Снег в безветрии мягко покрывал брусчатку, таял и чвакал под ногами. Повсюду фонарные столбы светили молочно-белым светом. Атрелла пошла в указанном направлении, и тут ударил большой колокол. Ратушные часы отбили полночь.

 

Глава 3

Хозяин гостиницы "Баркас" оказался совсем не толстым и бородавчатым, как подумалось сначала Атрелле (навеяло прозвище Жабель Дохлый). Был он тощим седым дядькой со слегка желтушной кожей и желтоватыми глазами. В гостинице стоял еле заметный приторный запах тлена, будто в морге.

"Печень, — подумала Атрелла, — а вот что с печенью, нужно разбираться". И сразу, как молоточек по темечку: "Лицензия!". Девушка заставила себя стать обычной постоялицей обычной гостиницы. Как и посоветовал Ларик, она сослалась на рыжего водителя дилижанса.

Жабель заломил четыре нюфа, Атрелла пожала плечиками и сказала, что если это цена лучших апартаментов, то нормально, но сперва нужно посмотреть. Жабель сыграл бровями и спросил:

— А что же нужно госпоже в глухую ночь?

— Мне нужна комната с удобствами, чистое белье, и все это максимум за один нюф в сутки.

— Это цена какого-нибудь притона в трущобах, а не "Баркаса", — возразил Жабель, — я же вижу, вы с ног валитесь. Уступлю номер за два, если снимете на неделю.

Атрелла прикинула: четырнадцать нюфов, по одному за стол — еще семь, а сколько она проживет в Ганеволе? Кто б знал… а что она ищет? Сама себе на этот вопрос ответить не могла. Бегство из дома еще не казалось ей опасным предприятием, и происходящее с ней и вокруг нее выглядело словно само собой разумеющееся и давно запланированное.

Она достала из сумки один лит:

— Хорошо. Трехразовая кормежка в номере, и по рукам.

Жабель улыбнулся. Девушка ему понравилась. Он протянул руку для скрепления договора. Атрелла протянула свою ладошку.

Волна информации ударила прямо в темечко изнутри. Боль, что испытывал Жабель, никак не отражалась на его лице, а юная лекарка ощутила ее как свою, диагноз родился сразу: опухоль уже заполнила живот, шары метастазов грызли печень. Атрелла побледнела, на лбу выступил пот. Один из метастазов опасно расположился рядом с крупной артерией.

— Вам нужно к лекарю, дяденька, — сказала она жалобно. Она попыталась извлечь руку из ладони Жабеля, а тот вдруг прищурился и спросил хрипло:

— Лекарка?

— Еще нет, дяденька, только учусь.

— Хорошо ж ты учишься, если одним касанием определила мою хворь. ("А я ее от порога определила", — подумала Атрелла.) Был я у лекаря, говорит: поздно… дни мои сочтены. Осталось денег собрать да в храм Нэре отнести, чтоб уйти без боли и не мучаясь.

Он не выпускал руку Атреллы, потому что боль, разделенная на двоих, уменьшилась. А она, уставшая, не знала, как отделаться от Жабеля, и, скорее инстинктивно, чем намеренно, направила мощный импульс на уничтожение опухолевой ткани. Жабель почувствовал волну энергии, пролетевшую по руке и завершившуюся ударом в живот. Он невольно отпустил ее руку.

— Покажите мне комнату, — шепотом сказала Атрелла.

Жабель побледнел. Он молча смотрел на девушку, потом оторвался от стойки и подошел к внутренней двери, стукнул кулаком два раза:

— Дери! Вставай, проводи постоялицу. — Он оглянулся на Атреллу: — Мне нужно прилечь, знобит… — прошел мимо заспанного портье и повалился на кушетку.

Портье, не видя хозяина, с хрустом потянулся, поглядел на девушку. Взгляд его постепенно прояснился.

— Вещи где?

— Все мое ношу с собой, — процитировала Атрелла древнюю арвальскую пословицу.

— Тогда пойдем.

Номер действительно оказался вполне приличный. Портье Дери сдернул колпачки с вечных свечей, чтоб осветить все помещения. Показал, где удобства, постель, белье и как пользоваться запором на двери и шнурком для вызова горничной.

— Правда, горничной у нас нет, приду я или хозяин, или его жена.

Атрелла умирала от усталости и невольно подталкивала портье к выходу:

— Я спать хочу, Дери, я разберусь, идите.

— Да! В ванной спиртовая горелка для горячей воды, спирт в бутыли в шкафу. — Дери стоял в дверях, ожидая чаевых. — А еще там мыло, полотенце…

Она поняла, чего хочет настырный портье, и сказала:

— Я хозяину оставила лит, из сдачи возьми себе пару гимиков, остальное принесешь утром. А сейчас иди! И до утра меня не тревожь.

Дери ушел. Атрелла, наконец, разделась. Она шла к ванной, стаскивая с себя одежду и бросая ее на пол. В ванной она заправила горелку и, пока кипятилась в бачке вода, вертелась перед зеркалом, рассматривая себя и так и этак, распуская русую косу. Задумалась.

Изменить внешность? Чуть-чуть… ямочку на подбородке сделать, пару родинок на губе и на щеке. Нет, это все запоминается… Она помассировала ладонями лицо, одновременно посылая импульсы через пальцы к носу, щекам и лбу. Через минуту на нее смотрела из зеркала рыженькая простушка со сплошь усыпанным конопушками личиком. Похожа на себя и не похожа. Может быть, добавить пигмента в кожу? Нет, рыжие — они плохо реагируют на солнце… роста не добавить, скелет менять сложно и долго. Глаза не поменять… нос сделать покурносее? Она мяла нос и смотрела, как лучше. И вдруг испугалась: а сможет вернуться к прежнему виду? Закрыла ладонями лицо и постаралась вспомнить себя прежнюю. Посмотрела — она! Соломенные волосы и чистое белое лицо, без особых примет. Рассмеялась: и зачем ей маскироваться? Погладила себя: грудь нормальная, может, уменьшить? Нет… это самое ценное. Попу подтянуть? Это можно. И будто услыхала отцовский голос: "Физкультурой надо заниматься, а не перекраивать себя…".

Бачок свистнул паром — водичка вскипела!

Атрелла с наслаждением залезла под теплую струю и смыла дорожную грязь, усталость и обиду на отца. Про себя решила: поживет тут до весны, сходит в местный госпиталь, может, наймется на работу. И будет потихоньку разузнавать, как там папа.

Уже чистая, она покрутилась в комнате, определяя, где восток и, следовательно, восход, встала на колени и помолилась Литу привычной лекарской молитвой:

— Благодарю, Лит пресветлый, за все, что дал мне в день прошедший, знания для определения, твердости духа в принятии решения и сил к исцелению болезней. Прости меня за прегрешения вольные и невольные, и не оставь меня в милости своей, дай отдыха ночью и защити от гнева жены Твоей во время ее, — ощутила теплый толчок в груди, довольная поднялась с колен. Всегда приятно, когда тебя слышат, особенно если слышит бог. Она накрыла все свечи, на одну нахлобучила чехол с дырочками и, устроившись под одеялом, сложила ручки поверх и сказала:

— На новом месте приснись жених невесте, — хихикнула и почти мгновенно уснула.

Снилась какая-то ерунда. Она куда-то бежала, за ней гнались, вдруг впереди появилась огромная фигура с длинными руками, ее схватили, прижали к твердой как дерево груди — и она колотила в эту грудь кулачками, но слышались удары, как в доску.

В номер дробаданили нещадно. Атрелла укуталась покрывалом с кровати и подошла к двери.

— Кто?

— Хозяину плохо! Вас зовет! — голос Дери прерывался от волнения и бега по лестнице.

Атрелла распахнула дверь. Портье тоже был в исподнем.

— Но я же не лекарь… — она поправила волосы, дернув головой. Под покрывалом, кроме ночной сорочки, не было ничего, но портье не дал ей одеться.

— Хозяин зовет вас, пойдемте, — Дери схватил ее за руку и повлек за собой вниз по лестнице.

Жабель лежал на кушетке и тяжело дышал, лоб его покрывал холодный пот. Дери оставил Атреллу и подбежал к хозяину гостиницы:

— Она пришла!

Жабель приоткрыл глаз:

— Помоги!

Атрелла встала на колени рядом с кушеткой и заплакала:

— Я не имею права, у меня ничего нет, ни диплома, ни лицензии. Меня посадят!

Жабель разлепил пересохшие губы и, еле ворочая языком, проговорил:

— Как поговорили с тобой, боль утихла, а потом так затрясло — сил нет. Помоги — или исцели, или дай умереть, не мучаясь…

Откуда-то выскочила невысокая пухлая женщина и налетела на девушку.

— А, змея! Ты мово мужа уморила! Порчу напустила! — принялась она причитать и рвать на голове волосы. Атреллы касаться она боялась, только ругалась. А Дери ее удерживал и успокаивал.

— Умолкни, дура! — сказал Жабель. — Она тут ни при чем, — и впал в забытье.

Атрелла положила левую руку ему на лоб. Информация покатилась волнами: боли уже не было, а было что-то странное, опухоль скукожилась и стала малюсенькой и плотной, метастазы из больших шаров превратились в водянистые пузыри, сердце тарахтело, прокачивая через почки наполненную трупным ядом кровь, почки стояли, моча не шла. Атрелла поняла — ее инстинктивный импульс, конечно, вызвал распад опухоли, но объем ее был уже так велик, что разрушенные раковые клетки блокировали работу почек. Она убрала руку и повернулась к Дери и жене:

— Приготовьте очень много воды.

— Зачем? — удивились те.

— Я попробую его спасти, но мне нужно будет много пить.

Уже рассвело, когда бледная, изможденная Атрелла отняла руки от живота Жабеля. Тот, порозовевший, спал и дышал спокойно. Она за ночь раз десять бегала на горшок, очищая его кровь, и пила странную смесь: разведенные в воде мед и соль. О соли и меде она вспомнила в последний момент — когда-то отец ей говорил, что при тяжелой работе, очистке организма больного с почками, лекарю нужны три вещи: вода, соль и сахар. А иначе он сам погибнет, растратив все силы.

Она уснула прямо в комнате хозяина у стеночки, так устала. Не заметила даже, как Дери на руках перенес ее в номер и уложил в постель.

Проснулась она, когда в дверь деликатно постучали. Она крикнула:

— Кто там? Заходите!

Все происшедшее ночью казалось ей кошмарным сном. За окном светило полуденное солнце — Лит. Она попробовала прикинуть, который час — выходило, что далеко за полдень.

Дверь отворилась, вошла жена Жабеля, внесла поднос с яствами.

— Ваш обед, госпожа лекарь! — елейный голосок лишний раз подтвердил, что ночной скандал был всего лишь сном.

Сытенькая, отдохнувшая, Атрелла спустилась в холл таверны. Жабель стоял на привычном месте, лицо его приобрело розовую окраску, и он с наслаждением посасывал большую трубку, а по залу распространялся аромат отличного табака марки "Капитанский". Атрелла осмотрела зал — он был почти полон. Женщины-блюдоноски сновали меж столами, едоки — преимущественно одетые в морскую форму — дружно стучали ложками.

Девушка подошла к хозяину:

— Доброго дня, — она хотела еще спросить, где тут ближайший госпиталь, но Жабель достал трубку изо рта и сказал:

— Воистину добрый, девочка! — он положил перед ней на стойку лит: — Вот твоя монетка, дочка.

Атрелла покраснела:

— Что вы? Я же уплатила за комнату.

— Ты уже расплатилась с лихвой, живи сколько нужно.

— Я не понимаю, — растерянно сказала девушка.

— Да чего уж… — Жабель погладил ее по голове, — спасла меня. Неужто не помнишь ничего?

Понимание забрезжило. Атрелла догадалась, что ночные приключения — не кошмар лекаря, а реальность. Ей стало страшно. Она опять без лицензии оказывала помощь. И на этот раз она не пошутила, как с фардвами в дилижансе, а при свидетелях выполнила работу бригады лекарей первого класса. Такое ей не простят. Стоит сболтнуть Дери или жене Жабеля… и все. А ведь ее имя записано в книге посетителей: Атрелла Орзмунд. Девушка побледнела, от страха ослабли ноги, нос набух, и глаза наполнились слезами.

— Ну вот! — сказал Жабель. — А чего ж теперь реветь-то?

— У меня лицензии на практику нет, — всхлипнула Атрелла, — меня арестууууют….

Жабель понял. Он затянулся, выпуская дым колечками.

— Вот что, девушка, главное — не дрейфь. Я-то, ясен пень, не сболтну, а вот за Дери или женку ручаться не могу, особенно за женку. Не захочет, а проболтается. — Он опять покурил и продолжил: — Ее я сегодня ж отправлю в Нортел к сестре, на недельку, пускай там поживет. Дери велю рот зашить… а тебе, тебе… — он опять затянулся и медленно, с наслаждением выпустил дым через нос: — Ох, хорошо-то как!

Задумчивый взгляд его шарил по залу. Он подозвал одну из официанток:

— Лара! Ты видела сегодня Шармина?

— Капитан Шармин только что пришел, — ответила подбежавшая с полным подносом Лара.

— Предай ему, что я прошу подойти в мою комнату на пару минут. Есть серьезный разговор.

Официантка удалилась, а Жабель взял Атреллу за руку и повлек за собой.

В комнате, которую девушка вспомнила, хозяин усадил ее в кресло, а сам встал у раскрытой форточки и продолжил курить.

Вошел огромный широкий дядька в бороде. Он держал в толстых пальцах зубочистку и выковыривал мясо между зубами.

— Жабель! — хриплым басом спросил вошедший. — Скажи мне, что за разговор может оторвать меня от вырезки на углях? — он выудил кусок мяса и пожевал его.

Хозяин гостиницы оторвался от форточки, положил трубку на стол, подошел к капитану и, пропустив его вопрос мимо ушей, задал свой:

— Шармин, когда вы выходите?

— Да мы только стали под погрузку! — ответил капитан. — Может, завтра отчалим, это если до утра закончат. А может, и послезавтра! А что?

— Ты говорил, что тебе на судно лекарь нужен, — Атрелла вскочила, но Жабель махнул ей рукой: "сядь!". Она послушно опустилась в кресло.

— Нужен, верно, — Шармин даже ковырялку свою отложил.

— Тут вот какое дело, — Жабель подошел к капитану, — эту девочку нужно отвезти в Рипен, за провоз она может в плаванье лечить твоих охламонов.

Шармин поглядел на пунцовую Атреллу, потом перевел взгляд на Жабеля.

— Баба на судне… — начал он.

— Эта девочка спасла мне жизнь, Шарм, и ей нужно уехать, если узнают…

Капитан махнул рукой:

— Молчи, это лишнее. А мне достаточно знать, что она помогла моему старому другу. То-то я гляжу, морда у тебя неестественно румяная.

— У меня нет лицензии, — пискнула Атрелла.

Шармин откинул полу кожаного плаща, достал огромный нож, засучил рукав на левой руке, завернув свитер — и полоснул себя, да так, что кровь ударила фонтаном.

— Залечи, — повернулся он к девушке, протягивая руку с огромной раной.

Атрелла никогда не боялась вида крови. Она подбежала к капитану, накрывая ладонью порез. Кровь в ране мгновенно остановилась. К счастью, капитан рассадил себе только мышцы, а два крупных сосуда, артерию и вену, и нервы не задел. Она просунула пальцы второй руки в рану, ногтями свела края сосудов и коротким импульсом сварила их. Кровь устремилась своим обычным путем. Еще несколько секунд, и из-под ладошки девушки показалась нетронутая кожа. Атрелла отошла, кровь с пальцев исчезла, превратившись в воду.

— Вот.

Шармин потряс Атреллу за плечи. Она чуть не прикусила язычок.

— Хороша! — гаркнул капитан. — В море лицензии не нужны, акулам их показывать? Мы завтра, в крайнем случае, послезавтра выходим в Кренг, у меня лесовоз "Нарвал" — придешь в порт, спросишь, покажут. Вахтенному скажешь — прислал капитан. Возьму как пассажирку до Кренга, плата за провоз — будешь лечить команду. По рукам?

Атреллина ладошка утонула в капитанской лапе. Тот был абсолютно здоров.

 

Глава 4

Не довелось Атрелле прожить в "Баркасе" неделю. Жабель отнесся к ситуации девушки с пониманием, вник в серьезность положения и грозившую ей опасность. В принципе, законодатели герцогства Норскап не отличались особенным рвением к исполнению законов о лицензировании лекарской деятельности, но люди, желающие сделать карьеру на чужих ошибках, найдутся везде. Им не важно, кто и как совершил ошибку — они выжимают из ситуации все до капельки, раздувая ее опасность до немыслимых значений, превращая неосторожный поступок ребенка в преступление против государства и убеждая всех в угрозе человечеству. Выгода — вот чем обычно руководствуются такие люди, обращая чужие ошибки исключительно себе на пользу. Их не волнует дальнейшая судьба оступившегося. Их беспокоит одно — собственный успех. Они смело идут по костям, не считая побежденных. Они уверены в своей правоте. Жалость и милосердие они отвергают. Тех же, кто подвержен этим чувствам, — презирают. Эти люди признают одну богиню — Безутешную Нэре — и усердно поклоняются ей.

Атрелла в тот же день пошла в порт и разыскала лесовоз "Нарвал". Капитана на судне не оказалось, но тот успел уже отдать все необходимые распоряжения, и девушку встретили очень доброжелательно, показали каюту и даже научили нескольким морским словечкам. Она внимательно выслушала все необходимые требования, как-то: без разрешения дежурного вахтенного борта не покидать; сообщать, куда пошла, когда вернется; не плевать на палубу и за борт, не свистеть и не лазить в юбке на мачту, а еще рассказать коку, что она не ест.

Последний вопрос поверг Атреллу в задумчивость. До сего момента она считала себя не привередливой в еде, а когда спросили, что не ест — вдруг вспомнила, что терпеть не может свинину, кое-какую рыбу и рицкий хлеб с ароматическими травками. А еще ей не понравился сараджанский суп хач, которым угощал один из папиных учеников. Сам бульон на телячьих ножках, в общем, был ничего, если посолить, а вот то, что в него приходилось добавлять уксус и обязательно запивать разведенным винным спиртом — традиционным напитком салливанов — было совсем невкусно. Атрелла зашла на камбуз и все рассказала коку. Тот долго смеялся, наконец сказал:

— Кашу ешь? Мясо жареное, солонину, рыбий суп?

— Ем, — ответила Атрелла.

— А больше я ничего не готовлю. Так что разносолов, а уж тем более хача — не будет.

Он показал лекарке большие ящики с мясом, хлебом, крупами и мукой. Атрелла знала: это специальные контейнеры Герна — там остановлено время, поэтому ни мясо, ни хлеб не портятся. Она осмотрела каюту, осталась в целом довольна, потом доложила вахтенному, что нужно вернуться в гостиницу за сумкой, и тот отпустил.

Уходя, Атрелла оглянулась на корабль. Он был огромен. Этакое гигантское плавучее корыто, в которое такие же огромные портовые краны, управляемые магами-воздушниками, грузили квадратные бревна норскапской красной сосны — ценнейшего строительного материала на материке. Лесовоз "Нарвал" когда-то был четырехмачтовым торговым судном, с деревянным корпусом, обшитым листовой сталью. Теперь с него сняли две мачты, установили паровую силовую установку на орионе и переоборудовали — осовременили кормовые надстройки, где располагались и мостик, и рубка, и каюты. От старого "Нарвала" остались только китовая голова на носу и бивень — бушприт. Да еще две мачты, носовая и кормовая, названия которых Атрелла не знала.

В гостинице она пробежала в свою комнату, быстренько покидала в сумку вещички и, не запирая помещения, поскакала вниз по лестнице к комнате Жабеля. В коридоре ее перехватил Дери:

— Стойте!

Она застыла.

— Вам туда нельзя.

— Почему?

— У хозяина следователь из Братства Безутешной.

У Атреллы ослабели ноги. "Бебешники! Нэреиты!". Но как они вышли на ее след?

— Я пропала, — слезы сами навернулись.

— Хозяин ничего не сказал ему.

— Как ничего?

— Я слышал, будто вы приходили ночью, но не сошлись в цене и ушли, а куда, он не знает.

Атрелла достала платок и села у стенки — плакать. Ей было страшно, и уже хотелось пойти и добровольно сдаться. Говорят, если признаешь свою вину — можно отделаться запретом на практику для первого раза и штрафом. Правда, придется вернуться с позором домой и уже помалкивать насчет гендеров… Жизнь кончилась. А все из-за этих гадов фардвов с их пиписьками! Выпендриваться не нужно было! Почки почистила, простатит подлечила… теперь хлебай проблемы полным хлебалом.

Дери поднял ее и потащил к двери на двор:

— Идемте! Пока он обшарит все таверны и кабаки в районе, вы успеете уйти далеко. Я так понял, он не знает толком, как вы выглядите, а хозяин описал вас долговязой рыжей девахой со стрижеными волосами. Вы ведь не такая.

Атрелла тащилась следом, продолжая хлюпать носом:

— Яааа усу… губ… ляюуууу свою вину!

Дери вывел ее к дороге в порт:

— Идите, госпожа. Я вас не видел, знать не знаю, и ведать ничего не ведаю. Храни вас Лит пресветлый!

Атрелла мышкой пробежала на корабль. Вахтенный не заметил ее зареванности. Она заскочила в каюту, и больше всего хотела спрятаться в какой-нибудь маленький ящичек и сидеть там тихо-тихо… Она свернулась калачиком на койке и принялась думать: как же эти нэреиты узнали о ней?

А произошло то, что, в общем, и должно было произойти. Братцы-фардвы прибыли в город, затерлись в морвокзал и попались на чьей-то сумке, бдительный хозяин которой оказался не лекарем, как Атрелла, а самым обычным морячком, и сразу залепил воришкам по сопатке. Охрана порта всех скрутила и отвела в следственную — для выяснения. Моряк предъявил документы, добровольно подставил голову следователю, и тот в три касания к вискам и темечку определил, что он не врет — потому морячка отпустил. А проделав подобную процедуру с фардвами, обнаружил участки вытертой памяти, причем свеженькие. Это его насторожило. Будучи сам не лишен медицинских знаний, обнаружил и расхождение между записью в свитке из Блавны и отсутствием указанной болезни у якобы больного.

Выходило, что некий подпольный лекарь полечил фардвов и на всякий случай потер им память. Это почище драки в помещении вокзала! Он, конечно, обычный следователь и не занимается подобным, но как правоверный рэреит составил рапорт по всей форме, отправил воришек-фардвов в следственную тюрьму — до суда, а рапорт переправил в управление надзора при ордене безутешной богини Нэре.

Управление надзора занималось контролем благотворительности. А точнее, следило за исполнением договора между литариями и нэреитами — в частности, о том, что лекари не будут лечить бесплатно и всякий случай оказания помощи обязуются всенепременно учитывать. А то Безутешная еще больше расстроится. Кроме этого, у нэреитов бытовало правило: благотворительность, благородство, милосердие, всякие порывы ко спасению и исцелению суть безумие, а безумные — опасны! И подлежат изоляции. Допустить, что лекарь способен лечить из шалости, они не могли. Впрочем, лекарь-шалун — тот же безумец.

Следователь из Братства Безутешной рьяно включился в розыск преступника-лекаря, и в тот момент, когда Атрелла мирно отсыпалась после лечения Жабеля, поджидал дилижанс из Гразида, в котором ехали воришки.

Рыжий Ларик описал всех, включая и Атреллу, добавив при этом, что рекомендовал ей идти в "Баркас". Там следователь чуть не застал прибежавшую из порта девушку, если б не Дери, который вывел ее через служебный вход. Нэреит спокойно, даже несколько безучастно выслушал Жабеля и сказал, уходя:

— Я все выясню, господин Дохолан, и должен предупредить, что если вы солгали, то из свидетеля станете соучастником преступления, а это может вам обойтись впоследствии очень дорого.

Он поклонился и вышел. Жабель на эту реплику промолчал с деланным равнодушием. Жена его уже тряслась в дилижансе на дороге в Нортел, Дери — человек надежный, а больше об Атрелле никто ничего не знал. О записи в книге, а точнее, о ее исчезновении он позаботился еще утром.

Тот, кто сам не относится к нэреитам, плохо их знает. Религия чистого разума требует от адептов внимательности и подозрительности, трезвого расчета и абсолютной безжалостности.

Следователь был жителем Ганевола и кое-что кое о ком знал. В частности, знал он и прозвище хозяина "Баркаса". Посему он направился, конечно, по соседним тавернам, но, наткнувшись на информацию о том, что никакой девушки никто не видел, и после полуночи к ним вообще никто не приходил, отправился к лекарям.

Найти того, к которому не так давно приходил Жабель, не составило труда. Нэреит предложил лекарю-литарию оказать содействие в расследовании и поиске незаконного целителя-безумца и опять сообщил, что отказ от помощи будет квалифицироваться как соучастие и может повлиять на лицензию в дальнейшем. Лекарь согласился и позволил следователю покопаться в его записях. Тот быстро нашел запись, что Жаберин Дохолан страдает от рака желудка в финальной стадии с поражением печени.

Следователь нисколько не разозлился. Нэреитам эмоции воспрещены — это грех. Даже месть должна свершаться с холодной головой и чистым разумом. Он пригласил лекаря с собой и уже поздним вечером вновь появился в "Баркасе". Жабель все понял. Его ложь не прошла, теперь придется отвечать.

Нэреит пропустил вперед лекаря и сказал:

— Гражданин Дохолан, вы подозреваетесь в содействии преступнице — девушке роста ниже среднего, волосы русые, одета в коричневый плащ на меху, из вещей имеет дорожную кожаную сумку коричневого цвета и посох, инкрустированный серебром, по мнению свидетелей — вещь старинная, эксклюзивная.

Жабель пожал плечами:

— Докажите.

Следователь повернулся к сопровождавшему его целителю:

— Господин лекарь, осмотрите подозреваемого. Судя по вашей записи, у него имеется неисцелимое заболевание — рак желудка.

Лекарь, уже изумленный видом Жабеля, протянул руки.

— Дайте ваши руки, — попросил он, и Жабель протянул ему обе.

Лекарь взялся за запястья и принялся "осматривать" организм хозяина гостиницы, и снова изумлению его не было предела: он обнаружил на месте опухоли лишь небольшую деформацию, а там, где печень "украшали" шары метастазов, теперь была нормальная ткань. Следы лечения читались очень ясно. Неизвестный целитель так поработал с организмом Жабеля, что тот помолодел лет на десять. На мгновение лекаря взяла зависть. Сам он так не мог. Он отпустил руки хозяина гостиницы и повернулся к следователю:

— Это невероятно!

— Еще один случай незаконного и, как я полагаю, бескорыстного исцеления, — следователь достал блокнот и грифельный карандаш в медном корпусе.

— Совсем даже не бескорыстного, господин следователь, — улыбнулся Жабель.

— И много ли вы ей заплатили?

— Дело не в деньгах. Заплатил я ей пол-лита, но я сохраню в тайне ее имя. А это стоит намного дороже.

— Это ваше право, а стоит действительно целой гостиницы. Не слишком ли дорого?

Следователь обошел всю гостиницу, опрашивая постояльцев о девушке — никто ничего не знал. Он возвратился в комнату Жабеля, давил, угрожал, что тот получит массу проблем, что его замучают санитарными проверками, что Дохолан будет обвинен в пособничестве преступнице.

На что Жабель сказал:

— Все ваши выводы, господин следователь, вилами писаны по воде, это всего лишь ваши домыслы и догадки.

Лекарь, еще не ушедший из гостиницы, вдруг подал голос:

— Вы знаете, я, видимо, ошибся, определив у Жаберина Дохолана тяжелую болезнь, он абсолютно здоров! — и незаметно подмигнул.

Вот тут нэреит впервые проявил эмоции — он гневно сверкнул глазами и спросил:

— То есть, вы скверный лекарь? Не разобрались с болезнью? Не можете больного от здорового отличить?! Я поставлю на комиссии вопрос о вашей компетентности.

Он опять повернулся к Жабелю, который, услыхав слова лекаря, повеселел:

— Я должен опросить всех работников таверны, где все?

— Так уже по домам разошлись, — сказал хозяин, — ночь на дворе, придут завтра утром, и вы утром приходите. Правильно же говорят: утро вечера мудренее.

— Вздор! Ночь — время Безутешной. Именно по ночам рождаются самые гениальные идеи! Безутешная мне поможет… — тут следователь вспомнил, что сам он еще не жрец Нэре и не обладает тайными знаниями адептов. — Хорошо, мы придем завтра! И пеняйте на себя. Не говорите, что я не предлагал вам сотрудничать.

Он действительно пришел ранним утром, и не один. Жабель понял, что нэреиты не успокоятся — все обещанное они выполняют. Он уже жалел о своем благородном порыве.

— Послушайте, — сказал он, подойдя к бебешнику, — если я дам показания, вы оставите меня в покое?

— А не поздновато ли спохватились, господин Дохолан? — нэреит не мог отказать себе в удовольствии поглумиться над хозяином гостиницы.

— Вам виднее, господин следователь. Ну, так что, будете ее сами искать или дать точный адрес?

Следователь думал недолго. Прижать Жабеля он всегда успеет, а вот упустить преступницу, потеряв время на розыск, не хотелось бы.

— Однажды вы уже солгали, как я могу верить? — с сомнением произнес он.

— Сейчас мне обманывать невыгодно. В тот раз я еще не отошел от влияния девчонки. Вы же понимаете, как заразно безумие литариев, — Жабель говорил как истинный нэреит.

— Ну и где она?

— На лесовозе "Нарвал".

— Что ж, брат Жаберин, ваше признание стоит гостиницы.

Нэреиты помчались в порт. Но в портоуправлении выяснилось, что "Нарвал" уже два часа как ушел из Ганевола в Кренг.

Атрелла от волнений проспала завтрак. Ее не стали будить.

"Нарвал", уверенно рассекая четырехбалльную волну, шел на юг со скоростью вполне достойной для старого лесовоза — десять-тринадцать узлов при попутном ветре.

Следователь, стоя на причале, в бессильной ярости со всей силы стукнул кулаком по массивной каменной тумбе и зашипел от боли. Он пошел обратно в город, и первым делом направился в храм Безутешной, чтобы исповедоваться и посоветоваться со жрецами.

 

Глава 5

Дни сменяли дни, "Нарвал" стремился к югу, ведомый уверенной рукой капитана Шармина. Команда встретила Атреллу беззлобными шуточками. Все здоровые дядьки, никаких болезней. Это она определила, когда Шармин на следующее утро, уже в открытом море, построил свободных от вахты и представил нового лекаря — при этом она прошла вдоль строя, пожимая каждому руку и представляясь.

С одной стороны, это было замечательно. А то она думала, что морячки будут сплошь с алкогольным поражением печени, а оказалось — нет. На судне Шармин держал сухой закон. Пить разрешалось только на берегу и не перед вахтой. Вообще Шармин взял Атреллу в свою компанию за обедом и ужином, как он называл — в офицерскую кают-компанию. С ними обедали старший помощник, два помощника штурмана-навигатора и главный механик, отвечавший за работу паровой машины. Как поняла Атрелла, магом на судне был только штурман. Он служил на "Нарвале" еще с тех пор, когда корабль был парусным, и не только прокладывал курс, но писал прогноз погоды и обеспечивал попутный или боковой ветер.

Несмотря на здоровье команды, без работы Атрелла не оставалась: ежедневно к ней прибегали то с порезами, то с ожогами. Со всем этим она справлялась легко и быстро. И на третий день поняла — матросы нарочно себя травмировали, чтоб выкроить минутку и пообщаться с миленькой лекаршей. Заживляя очередной ожог, она пригрозила, что пожалуется капитану.

К вечеру третьего дня за ужином Шармин был невесел, он вздыхал, поглядывая на штурмана, и досадливо крякал. Атрелла поняла: что-то шло не так. Она спросила:

— Господин капитан, что-то случилось?

— Еще нет, — ответил Шармин, — но скоро случится. — Атрелла не знала, можно ли спрашивать дальше, но капитан сам объяснил: — Идет шторм, с которым нашему штурману не удалось справиться, и он для нашего старичка слишком сильный. А уйти — ходу не хватает.

Главный механик сказал:

— Мы выжимаем из машины все, что можно, но груз… может, сбросить, хотя бы часть?

Шармин стукнул кулаком по столу, и посуда подпрыгнула.

— Не бздеть! Груз укрепить. Навигаторам приготовиться к авралу.

Атрелла этой фразы не поняла, а навигаторы ответили:

— Есть!

— Простите, к чему приготовиться? — переспросила девушка.

— А вам, госпожа лекарка, приказ такой, — Шармин не соизволил объяснить насчет навигаторов, — надеть спасжилет, сидеть в своей каюте в обнимку с тазиком и не блевать на пол, а если пронесет со страху и до гальюна не добежите — убирать будете сами.

Атрелла покраснела:

— Я не…

Шармин продолжал, не обращая внимания на девушку и ее возражения:

— Шторм-команде проверить и подготовить шлюпки и все необходимое на случай эвакуации. Всей команде, — он повернулся к старпому, — занять места по штормовому расписанию. И следите за грузом! Заведите дополнительные тросы! Всё, пошли выполнять!

Атрелла почувствовала, как нелюбезно лупят в борт волны, и хотя в кают-компании было относительно светло, тепло и сухо, она представила, какой ад начинается на палубе. Она выскочила на квартердек, цепляясь за поручни, потому что ноги скользили по мокрым доскам. Несмотря на то, что "Нарвал" уже вышел из северных морей, ледяной ветер бил в корму, подгоняя старенькое судно. Атрелла слетела по трапу и больно приложилась коленкой о настил. Ее каюта была совсем рядом, когда вдруг сумасшедший удар — и все судно накрыла гигантская волна.

Ослепшая, оглохшая, мокрая до нитки, Атрелла нащупала ручку люка в трюм и, выждав момент, когда вода схлынула, нырнула в отсек кают. Задраив за собой дверь, она вытерла лицо. Небольшое окошко в двери позволяло видеть часть грузовой палубы. Вот промелькнула чья-то спина, матрос пошел на нос. Вот еще один. Она продолжала смотреть, хотя вода, стекавшая по стеклу, искажала перспективу, а бешеные удары волн сотрясали корабль, отчего девушка пару раз уже приложилась носом о дверь.

Она вдруг почувствовала, что замерзла — вот только что было жарко, а тут зазнобило — и по стеночке двинулась к себе в каюту. Тут уже побывал кто-то из команды: иллюминатор был задраен металлическими ставнями изнутри. Атрелла заперлась и стала переодеваться в сухую одежду. Форму корабельную ей выдали еще в первый день, обычную мужскую матросскую робу: просторную льняную рубаху, портки, теплый тонкий полосатый свитер-тельняшку с вышитым заклинанием, от которого в холодной воде становилось тепло, и просмоленную непромокаемую куртку с капюшоном. Одежду она с помощью боцмана перешила под свой размерчик, а вот обуви по ноге не нашлось. Пришлось ходить в сапогах. Переодевшись, она вспомнила, что Шармин велел надеть спасжилет. Его она нашла в ящике под койкой.

Шторм навалился с полной силой. Лесовоз скрипел и стонал, выгребая по краю урагана, рвался на юг, на тихую воду, но и шторм шел на юг, хотя их курсы расходились. Шторм заворачивал к западу, тогда как Шармин направлял "Нарвала" к северо-западному побережью Харанда — на восток. Ветер тащил судно за собой, сдвигая его к Слемировым островам и рифам.

Волны били в корму с левого борта, Шармин стоял в рубке, сам у штурвала, удерживая судно на курсе. Один из навигаторов лежал на кушетке с закрытыми глазами, второй стоял рядом на коленях и держал лежащего за руку. Шармин, не отрывая глаз от волн, рявкнул:

— Координаты?!

Навигатор, принявший специальное зелье5, сейчас сознанием был в пространстве над морем, над миром. Он видел и свой корабль, и другие суда, и побережье Харанда, до которого шторм не докатился, но которое покрывала бурая пелена, и Слемировы острова, на которые несся шторм, а главное — он общался с навигаторами других кораблей. Второй, что держал его руку, получал информацию и переводил ее в понятные слова.

— Пятьдесят два градуса северной широты, — отозвался неспящий навигатор, — и шесть минут.

Штурман приготовился поставить точку на карте, ждал долготы, и навигатор отозвался:

— Тринадцать градусов и десять минут западной долготы.

Штурман отметил место корабля, а навигатор продолжал:

— На юго-востоке от нас сторожевой фрегат Империи, готовы выйти на помощь. На севере пассажирский транспорт из Нортела — триста пассажиров, их шторм обошел, готовы идти к нам, но не хотели бы. От острова Арвал-большой отошел грузовой пароход "Хариб" из Лиды, но они сами почти в эпицентре.

Шармин молча слушал, потом сказал:

— Добро! Будет полный оверкиль светить — позовем. А пока — рано сливать масло.

Бодрствующий навигатор вдруг сказал:

— Шестой флот империи отправил два рейдера на паровом ходу нам навстречу, — и тут же добавил: — Мы их не звали!

Шармин пожевал бороду. Кто просит помощи, тот за нее и платит. Корабль и фрахт застрахованы, но пока получишь страховку, все жилы вытянут. Выбросить часть груза — тоже не выход: сброшенные бревна могут стать причиной аварий других судов.

— И когда будут здесь?

Навигатор помолчал, получая информацию от спящего, и сказал:

— При их ходе в сорок узлов — самое быстрое через шесть часов.

Шармин повернулся к штурману:

— Попробуй его утихомирить, шесть часов такого мордобоя наш старичок не выдержит.

Штурман принялся подбирать заклинание и настраиваться на управление штормом.

В рубку ворвался матрос:

— Лекарка где?

Шармин ответил по-морскому.

Штурман сказал:

— Не ругайся, ты ж ее сам в каюту послал.

— Что случилось? — спросил Шармин.

— Юргесу ногу тросом отхватило! Напрочь!

— Отнесите его в кубрик и зовите девчорку, она в своей каюте, блюет небось…

Атрелла прилетела в кубрик, хватаясь за стены, скобы, крючья и все, что могло помочь удержаться ногах в этой бешеной болтанке. На столе лежал белый как снег человек — матрос, а рядом, отдельно, — его нога, отрубленная будто топором чуть выше колена. На культе был накручен из пеньковой веревки импровизированный жгут. Матрос был в сознании и плакал. Рядом стоял его товарищ и уговаривал:

— Моли бога, что живой, не плачь, Юргес, лекарка уже тут, все будет хорошо, и без ноги жить можно!

— Мне на берегу жизни не будет… — раненый не стонал, боли еще не было.

Атрелла положила левую руку на лоб пострадавшего и первым делом погрузила в сон. Болевой шок не успел перейти в фазу торможения.

Летом в портовом госпитале ей было поручено обезболивать всех травмированных, а еще она помогала лекарю, который делал операции при разных травмах. Сейчас у нее помощников не было. Опытные моряки успели наложить жгут на ногу, и теперь парню не грозила смерть от кровопотери. Нужно было с чего-то начинать. Атрелла осмотрела культю.

Мышцы, сосуды и нерв были размозжены — не отрезаны. Это плохо. Она настроилась на организм больного и правой рукой осторожно обработала срез культи, удаляя осколки бедренной кости, кусочки мышц и жира из-под кожи.

Артерии и вены белыми трубочками-глазками смотрели на нее. Она вспомнила старую мудрость: была бы кость цела — а мясо нарастет.

Кость! Нужно восстановить ее. Атрелла взяла отрубленную ногу и приставила к культе, помощнику сказала: "Держи так", — тот схватился двумя руками за ступню и держал. А девушка, запустив обе руки в рану, к прижатым друг к другу краям бедренной кости, лихорадочно вспоминала, что отец говорил о работе с этой тканью. Вспомнила. У трубчатых костей два полюса! Нужно возбудить рост с полюсов. Она настроилась на края бедренной кости, и невидимые силовые линии протянулись через место перелома друг навстречу другу. Атрелла сварила надкостницу и ощутила, как остеоциты зашевелились на краях перелома. Она дала команду поднять уровень кальция и фосфора в крови. Оссификация пошла резвее.

Время летело. Помощник держал ногу, и оба они не заметили, что удары в корпус корабля стали тише. Шурману удалось договориться с ураганом.

Наконец кость схватилась. Мозоль еще была мягкой, и там, где недавно была щель, появилось пухлое желеобразное кольцо, которое быстро твердело. Атрелла начала сваривать сосуды. Ногтями одной руки она их сводила, второй рукой активировала сращение. Затем склеила нерв. И уже совсем без затрат сварила разрубленные мышцы и кожу. Потом отпустила жгут. Вся работа заняла полтора часа, нога была еще жива.

Юргес не просыпался, а Атрелла, положив ему руки на лоб, пыталась проверить — правильно ли ей удалось восстановить ногу. Все проблемы были с нервом, тот рос неохотно, связи восстанавливались медленно.

Она посылала команду за командой: пошевелить пальцами, стопой. Наконец, с мизинца появились движения, а за ними и чувствительность. Боль в ноге еще сохранялась, но была терпима. Атрелла перешла к ноге и легкими касаниями помассировала место, где еще недавно была культя. Кость будет полностью готова дня через два. Девушка вытерла мокрый лоб и сказала помощнику:

— Пожалуй, пока все. Теперь два дня ему нужно будет лежать, а потом начнет учиться ходить заново.

Помощник глядел на нее, выпучив глаза.

— Ты чего? — спросила Атрелла, — что с тобой?

Матрос потрогал себя за лоб, нос, потом еще раз прикоснулся к ноге Юргеса.

— Этого не может быть… — он сел прямо на пол. — Я такого и представить не мог. — Он зажал рот руками и сидел, раскачиваясь.

Атрелла поправила на себе робу, подошла к небольшому зеркалу над умывальником и, прихорашиваясь, спросила:

— Ты не знаешь, у кока от обеда компот остался? Пить очень хочется…

Шторм еще лупил в корму, но уже беззлобно, в кубрик ввалилась мокрая и смертельно уставшая команда. Они застыли у дверей, видя, что их товарищ спит на столе, и обе ноги у него на месте. Атрелла удивленно повернулась к сидящему:

— Значит, нет компота?

Тот только молча разводил руками, показывая то на спящего Юргеса, то на Атреллу, то на команду. Команда толпилась в дверях кубрика и молчала, а онемевший вдруг сказал:

— Нет, ребята, это надо видеть! У меня слов нет.

Потом Атреллу тискали, орали так, что пришел старпом, и ему наперебой рассказывали, что Юргес на скользких бревнах покатился, и ногой прямо под стяжку, тут удар, бревна прощелкнули, и тросом по ноге, как ножом! Нога — каюк, отдельно, кровища фонтаном, Юргеса и ногу принесли в кубрик, думали — прощай нога, а она вот — на месте! А лекарка, это ж ваще… от нее-то ждали, что она культю только закроет! А она всю ногу на место прилепила… и сейчас компоту просит. А ведь девчонка совсем — пигалица!

Старпом кое-как понял, что Атрелла приживила Юргесу ногу за два часа. О том, чтобы так приживляли отрубленные конечности, он, конечно, слышал. Но только когда такие операции выполнялись в больших госпиталях маститыми лекарями-хирургами. И не одним а целой бригадой. А тут не лекарка — недоразумение! Однако матрос спит на столе, нога на месте, а команда в полном составе тронулась умом. Вот такой компот.

Хотя компоту девушке все-таки дали. Все сходили на камбуз и принесли большую кастрюлю и кружку:

— На, лапушка — пей, сколько влезет.

Юргеса в шесть рук переложили на койку, он все еще спал. Очумевшую от гомона Атреллу усадили за чисто вымытый стол и стали наперебой угощать. Всем хотелось ее потрогать, не верилось, что она настоящая. И ей совали подарки: ремни, ножи, кто-то сунул губную гармошку, кто-то новую тельняшку, тяжелый амулет с далеких островов…

Эмоции хлестали через край, и каждое прикосновение воспринималось Атреллой как глоток энергии, радости и веселья. Наконец, пришел Шармин. Капитан рявкнул:

— А ну, брысь, сявки! — и команда затихла.

А Шармин расчесал бороду и сказал:

— От лица команды и от меня лично судовому врачику Атрелле объявляю благодарность. Спасибо, дочка. Руки у тебя — волшебные.

Он повернулся к старпому:

— Там на горизонте имперские кораблики нарисовались, пойди, договорись с ними. Скажи, что у нас все в порядке — идем прежним курсом.

Оставшиеся три дня до Кренга Атрелла занималась раненым Юргесом и разрешила ему вставать, когда "Нарвал" проходил мимо карантинного острова, а на траверсе уже виднелись портовые конструкции и краны. Лесовоз подходил к порту в сумерках, и Атрелла увидела замечательную картину: прямо под водой светилась двойная полоса, обозначающая фарватер. Юргес еще прихрамывал. Кость срослась до конца, и нерв тоже, но моряк чуть-чуть подволакивал стопу. Они вдвоем висели на фальшборте, любуясь подводными огнями. К Атрелле, с жадным любопытством рассматривавшей новый берег, наслаждавшейся теплым ветерком и доносившимися с берега запахами цветущих деревьев, подошел Шармин.

— Пойдем со мной.

Атрелла пошла, как приказали. В своей каюте капитан достал флягу с вином и, налив себе и Атрелле, провозгласил:

— Давай, дочка, с прибытием!

— Я не пью, — постаралась отказаться она.

— Лекари все пьют, не заливай. Да и я ж не напиться предлагаю, а только немножко, и чисто символически, выпить виноградного вина. Вина, наполненного светом Лита и дающего силу от Него.

Атрелла поняла — пить придется. Решительно взяла бокал, отхлебнула половину. Шармин выпил свой и спросил:

— Ты дальше-то куда?

— Не знаю, — сказала Атрелла. — Может, в порту в госпиталь наймусь?

Шармин покачал головой:

— Глупости! Тебе учиться нужно, у тебя талант!

Он вдруг залез куда-то под стол. И достал большой мешок:

— Это тебе.

— Что это?

— Команда собрала, тебе на учебу, за Юргеса. Бери. Тут хватит. Езжай в Продубин — там, я слыхал, медицинский университет, тебе в самый раз.

Атрелла покраснела:

— Мы ж договаривались, что я лечу за провоз. Это нечестно, я не возьму.

— Ты со мной договаривалась, я договор выполнил, а это деньги команды, так что с ними и объясняйся. Только я не советую отказываться, — Шармин очень серьезно покачал пальцем, — обидишь.

Атрелла растерянно смотрела на мешок.

— Что ж мне с ними делать?

— В каком смысле?

— Тяжелый, — жалобно сказала девушка.

— Ну, до банка тебе его донести помогут, а там положишь в рост, и с векселем покатишь в Продубин, оставь только себе на проезд.

Она посмотрела опять на мешок, который и сильный Шармин поднял не без труда.

— А сколько там?

— Триста литов! Ребята скинулись по десятке.

— Это слишком! Это очень много!

— По труду и уважение, — сказал Шармин, — отставить споры. Ты еще жизни не знаешь. Думаешь, моряку ногу на место присобачила — эка невидаль!? Ты его семью спасла! Ему жизнь сохранила. Ты думаешь, это все просто так? Поверь, моряки денежкам счет знают, они — эти литы — потом и кровью заработаны. Бери и цени!

"Нарвал" пришвартовался под разгрузку в темноте, не дожидаясь следующего дня. Банки в порту работали круглосуточно, и довольная Атрелла спрятала вексель на триста литов в сумку. Заодно она узнала, что на рассвете отправляется междугородный транспорт в Продубин, и дорога стоит — ого! — целых пять литов. Паровой междугородный транспорт — это не норскапский дилижанс, это целый трехэтажный дом на колесах. В транспортной конторе Атрелле сказали:

— Если хотите подешевле, в вашей комнате будет еще один пассажир, — она согласилась и подписала проездные документы. Ничего, всего пять дней в тесноте, да не в обиде.

Она думала, что попрощается только с Шарминым и вахтенным, но оказалось, что вся команда встала парадом у трапа. Перецеловались, и она счастливая сошла на берег. Это ж так здорово, когда тебя любят!

 

Глава 6

Город-порт Кренг — один из старейших в Рипене и крупнейший торговый порт. Атрелла была уверена, что все порты похожи один на другой. После Ганевола она ожидала чего-то похожего и тут. Однако Кренг поразил ее размерами, обилием пришвартованных и стоящих на рейде судов. Много кораблей стояли не у самого города, а у острова в трех километрах от материка. Остров этот назывался Карантинным. И главной его задачей было не пропустить на материк какую-нибудь болезнь.

Через него должны были проходить все корабли, которые впервые прибыли в Кренг или у которых окончился срок действия карантинного паспорта. Впрочем, многое зависело от того, откуда прибыло то или иное судно. Некоторые разгружались прямо там — на острове, хотя это было менее выгодно, чем в самом Кренге.

У "Нарвала" все документы были в порядке, потому под разгрузку он встал в самом порту, растолкав другие суда.

Атрелла помахала команде с берега рукой, попрощалась со старичком "Нарвалом" и, зажав в руке оформленные еще ночью проездные документы, отправилась на окраину города, где находился вокзал паровых транспортов. Архитектура Кренга, сохранившаяся еще с древних времен королевства, сильно отличалась от приземленной норскапской. Дома в Кренге все были высокие, многоэтажные, окна большие и светлые. Много закругленных углов, крыши домов сферические или состоящие из множества сфер.

Транспорт до Продубина — гостиница на паровом ходу. Атрелла подошла к ней. Длинный дом в три этажа с круглой крышей, сквозь которую торчали трубы, стоял на идеально ровной и прямой дороге. Девушка обошла транспорт по кругу в поисках входа, обнаружила две водительских кабины. Одну спереди, а другую сзади. И догадалась: транспорт не разворачивается. Дойдя до конца, он выгружает пассажиров и отправляется обратно, просто водители переходят в заднюю кабину, которая становится передней.

Вход обнаружился точно посередине, вместе с очередью. Посадка уже давно шла. Атрелла пристроилась в хвост и, когда подошла ее очередь, протянула контролеру оплаченные документы до Продубина. Тот сказал:

— Ваш спутник уже в комнате. Второй этаж, номер тринадцать.

Предвкушая интересное знакомство и заранее настраиваясь на весело-дружелюбный лад, путешественница поднялась на второй этаж и вприпрыжку побежала по длинному коридору в поисках тринадцатого номера. Дверь была открыта. Она влетела в комнату со словами:

— Доброго утра!

Навстречу ей высунулась долговязая фигура с длиннющими руками и вся в складку, от лба и глаз до пальцев. Гендер?! Такой подлости от жизни Атрелла не ожидала. Пять дней делить с ним одно жилье? Слушать его сентенции о прекрасном, страдания о невыносимости жизни в своем теле и рассуждения о том, как безвкусны люди? Она решила уже бежать обратно к контролеру, чтоб сменить номер, но гендер сказал:

— Доброго утра, милая девочка. Я не доставлю тебе неудобств, — и… замолчал!

Атрелла удивилась. Гендеры так коротко не говорят. Это был какой-то неправильный гендер.

Она замерла в дверях и спросила:

— А почему вы решили, что я боюсь, будто вы доставите неудобства?

Судя по лицу, этому гендеру было далеко за тысячу лет. Он полулежал на диванчике, потому что сидеть не получалось.

— Мы всем доставляем неудобства. Такая порода, — гендер попытался улыбнуться.

Атрелла продолжала изучать старика. Ни крашеных волос, ни колечек в ушах, ни разноцветных одежд. Какой-то древний, как и сам гендер, серый балахон. Голова почти лишена волос, зато обильно усыпана бледно-коричневыми родинками. Это действительно неправильный гендер. Редкий. Пожалуй, с ним может быть даже интересно. Как он лихо вычислил, что она прибыла с севера! Она прошла к свободному диванчику.

— А вы не храпите? — спросила не столько потому, что действительно опасалась храпа, сколько для того, чтоб хоть что-нибудь спросить, поддержать разговор.

Гендер опять попытался улыбнуться, морщины на лице раздвинулись, и Атрелла догадалась — он улыбается.

— Бессонница — удел стариков, — он поерзал ногами, пытаясь приподняться. — Может быть, познакомимся? Меня зовут Ирваниэль Валехо.

Поразительно, он не назвал клана.

— Атрелла Орзмунд, — сказала девушка, — а из какого вы клана?

— Ни из какого, — ответил гендер, — моего клана больше нет. Я одинок и бездетен.

Атрелла уселась напротив гендера.

— А ты, наверное, дочка известного профессора, лекаря Орзмунда из Гразида? — предположил он. Атрелла покраснела и кивнула.

— Я читал его работы.

— Он уже не преподает в университете.

— Я слышал об этом, — Ирваниэль изобразил грустное лицо, и все морщины повисли, — он пытается решить проблему гендерной дистрофии.

— Он делает операции по смене пола ва… ваш… гендерам, — в голосе Атреллы проскочила нотка раздражения.

— Я этого не одобряю, — заявил гендер. — А ты?

— И я, — сказала девушка. — Я из-за этого из дому ушла.

Ирваниэль молчал, рассматривая Атреллу.

— Вы меня осуждаете?

— Нет. Это серьезный поступок. Но ты, наверное, нас терпеть не можешь? Хочешь, я попрошу переселить меня в другой номер? — гендер как и все гендеры говорил медленно, с паузами.

Атрелла замотала головой:

— Нет! Вы совсем не такой. Не нужно!

— Ты знаешь, я сотни лет не выходил из библиотеки, и у меня голод общения… очень хочется поговорить с кем-нибудь. Если я тебе надоем, скажи — я буду молчать, а если тебе не трудно, давай разговаривать?

Атреллу насмешило такое предложение, и она прыснула в кулачок. Молчаливый гендер — это чудно. Нет, не молчаливый — молчащий, молчавший… и просит общения. Ух, наверное, он действительно очень хочет поговорить! Забавный дядька.

— Извините, — сказала она, — очень необычное предложение.

— Ничего страшного, — гендер совсем не обиделся, — мне будет проще, если ты меня будешь спрашивать, я поддержу любую тему.

— А чем вы занимались в библиотеке? — спросила Атрелла, разбирая свою сумку.

— Работал, — просто ответил почтенный Валехо, — я главный королевский архивариус Рипена. Архивы — это мое дело. Каждому документу нужен перевод, а я ведь знаю все языки континента и прилегающих островов, и каждому документу нужно отвести место в хранилище, записать в каталог. Это большая работа.

— А разве Рипен не стал республикой уже пятьдесят лет назад? — удивилась девушка.

— Да, это была очень интересная история. Пятьдесят два года назад король Феру сам все подготовил и созвал государственный совет — я хорошо помню эти события, если хочешь, могу рассказать.

Атрелла помотала головой:

— Не надо. Я учила историю. Но если короля давно нет, то почему вы — королевский?

Они не заметили за разговором, как транспорт пошел, медленно набирая скорость.

— Так получилось, — сказал Ирваниэль. — Главные архивы находились со времен исхода в королевском дворце в Тарборне, ведь с людьми из гибнущего Харанда в страну хлынул поток документов, книг, рукописей, чертежей, и все это нужно было как-тос хранить, вот тогда был издан указ о создании королевских архивов, а я получил назначение через пятьсот лет после наложения проклятия на земли Харанда и исхода его жителей. Должность моя какой была, такой и осталась — вот уже тысячу сто двадцать три года я королевский архивариус.

Гендер уже дважды упомянул об исходе. Из истории Атрелла знала о том событии, что произошло чуть больше полутора тысяч лет назад. Выходило, что гендер Валехо был ровесником ему, а может, даже помнил Харанд до гибели?.. Все-таки нелюбовь ее к гендерам была не так велика, чтоб отказаться от общения со столь необычным субъектом.

Ирваниэль все лежал на диванчике, иногда закрывал глаза и впадал в дрему. Впрочем, за его морщинами глаз было почти не видно. Он действительно не храпел, а из-за того, что и дыхание, и сердцебиение у гендеров редки, казалось, будто он умер. Атрелла не стала беспокоить старика, примостилась у окошка и принялась смотреть на весеннюю природу центрального Рипена. Зеленела трава, выстилавшая землю вдоль дороги. Где-то внизу проплывали занятые своими делами люди, редкие постройки и сады, сады… еще не цветущие, но уже сплошь покрытые розовыми бутонами.

Ирваниэль завозился на диване и как ни в чем не бывало продолжил:

— Сначала поменять название моей должности забыли, а потом сохранили как память и, как говорите вы, молодые, — для прикола.

Атрелла повернулась к гендеру и кивнула:

— Действительно, прикольно. Только я это слово не люблю. Меня воспитывал отец, а он очень строгих правил.

— А мама? — гендер произнес это слово с неожиданным чувством, очень тепло.

— А маму я не помню.

Гендер закрыл глаза и, покопавшись в памяти, предложил:

— Если тебе интересно, я могу кое-что рассказать о твоем отце, когда он был молод и учился в университете.

Атрелла подскочила от удивления:

— Вы его знали?

— Нет, не знал, — морщины на лице гендера обозначили улыбку. — Но я читал кое-какие документы и кое-что знаю о Витунге Орзмунде.

Девушка жадно уставилась на престарелого гендера:

— Расскажите, пожалуйста!

— Несколько лет назад я получил архивы коллегии национального здоровья, — гендер опять повозился на диване, устраиваясь поудобнее. — Фамилия Орзмунд мне знакома, как любому гендеру. Меня заинтересовал этот человек, и я стал более внимательно разбирать все документы, которые прямо или косвенно касались его.

"Все-таки гендеры не умеют говорить коротко", — подумала Атрелла.

Заведя речь на любимую тему, Ирваниэль говорил монотонно, будто читал запечатлевшиеся в памяти документы:

— Вот рапорт полицейского управления Тарборна от пятнадцатого апреля тысяча шестьсот пятнадцатого года… — Атрелла в уме сосчитала, что отцу тогда было, как ей, лет семнадцать-восемнадцать. — Ночью в участок центрального округа были доставлены студенты медицинского факультета Индрэ Анколимэ, Релина Ловиндерэ и Витунг Орзмунд. Все трое были в нетрезвом состоянии. Студенты были задержаны за попыткой объединения кошки и собаки, принадлежавших трактирщику, в заведении которого указанные студенты отмечали сдачу экзамена по оперативной хирургии.

Атрелла рассмеялась:

— Папа такой озорник?

— К рапорту подшиты объяснительные, из которых следовало, что идея и методика объединения организмов были предложены Релиной. К счастью, трактирщик вызвал полицию, и операция закончилась, не начавшись. "Хирурги" были оштрафованы на десять литов.

Атрелла хохотала до слез.

— Этого не может быть! Папа оперировал кошку? — она уже не смеялась, а стонала от смеха. А Ирваниэль сказал серьезно:

— Гендеры не могут врать, милое дитя. Я рассказываю дословно, как написано.

Тут до девушки дошло.

— Погодите! Вы сказали, что их соучастницу звали Релина! Так звали мою маму. А Индрэ Анколимэ — это старый друг отца, он мне посох подарил, когда я родилась, — Атрелла показала на стоявший в углу посох.

— Что же случилось?

— Папа сказал, что мама умерла.

С лицом Ирваниэля что-то происходило, но он не улыбался.

— Извини. Это папа так сказал? — гендер вдруг заскрипел, будто в горле появился песок.

— Да, а что? — удивилась Атрелла.

— Я ничего не могу утверждать, девочка, я просто читал один любопытный документ, датированный двадцать девятым февраля одна тысяча шестьсот двадцать пятого года.

Это был год, когда Атрелле исполнилось четыре. Она жадно слушала.

— Докладная из Адмиралтейства: "Двадцатого февраля исследовательским парусником "Созвездие" к югу от Слемирова архипелага был подобран плот с потерпевшими кораблекрушение паломницами", — гендер замолчал, Атрелла затаила дыхание. — Всего с плота снято одиннадцать человек, все женщины. К рапорту прилагался список имен с документами; так вот, под номером девять значится Релина Ловиндерэ — жрица Безутешной первого ранга.

Атрелла побледнела. Мама — жрица богини Нэре? Этого не может быть! Все лекари — литарии. Может быть, это была другая женщина? Имя и имя рода… если имя может совпасть, то род? Это невероятно.

— Вы уверены, что это она?

— Я ни в чем не могу быть уверен, милая девочка, — гендер подергал себя за нос, — если чего-то не видел или не слышал сам. Я видел документ, о нем тебе и рассказал. Имеет ли та женщина отношение к твоей маме, или она назвалась этим именем с целью скрыть истинное — я не знаю. Люди могут обманывать. А ты знаешь нэреитов: для них морально все, что выгодно. С другой стороны, зачем кому-то может быть выгодно назваться именем твоей матери?

Вопрос резонный. Атрелла спросила:

— Господин Ирваниэль, скажите, а что еще было в том рапорте? Откуда плыли те паломницы? Куда их доставил корабль "Созвездие"?

— "Созвездие" высадил их в порту Ларин на северной оконечности острова Орий, сам же продолжил плавание. Дальнейшая судьба паломниц мне неизвестна. А вот откуда плыли?.. — Гендер погрузился в воспоминания и будто прочел по памяти: "…подобраны одиннадцать женщин, назвавшиеся жрицами богини Нэре, следовавшими из порта Хандер на корабле "Элав" к Слемировым островам с целью розыска развалин протохрама Безутешной".

Атрелла пыталась вспомнить: где это — Хандер? Но Ирваниэль ее опередил:

— Хандер — это маленький порт королевства Кола.

Тут девушка вспомнила: Кола — это полуостров на севере материка, там расположилось одно из самых загадочных государств мира. Все рассказанное старым гендером потрясло ее. Атрелла тихо выскользнула из номера — ей не хотелось, чтобы гендер видел, как она плачет — и пошла по длиннющему пустому коридору. Слезы душили.

Отец всегда уходил от разговоров о маме. "Умерла в родах… меня не было рядом. Лекарь, принимавший тебя, оказался слаб и неопытен", — все, что он сказал однажды.

Акушерское кровотечение — грозное осложнение родов, когда раньше времени отслаивается послед. Погибнуть могут и мать, и плод, но любой лекарь, более-менее владеющий навыками остановки кровотечений, может спасти роженицу. Главное, быстро отреагировать не первые симптомы — не мешкать ни в коем случае. Это Атрелла хорошо усвоила, однажды летом в Гразидском госпитале ей пришлось самостоятельно бороться с таким недугом минут пятнадцать, пока не подбежали старшие лекари. Какой же бестолочью оказался тот, кто принимал роды у мамы?! Впервые она не поверила словам отца. Но для чего ему обманывать? Это она может узнать, только если вернется.

В конце коридора оказалась застекленная дверь, и Атрелла вышла на небольшой балкончик. Задувал теплый весенний ветер, с неба светило солнышко. Девушка присела на лавочку и позволила себе поплакать вволю.

Когда Атрелла отправлялась с междугороднего вокзала, на окраине Кренга к причальной мачте швартовался дирижабль из Норскапа. Его зацепили якорями за специальные ушки и подтянули к земле. Экипаж пошел отдыхать, а грузчики тем временем разгрузили отсек с почтой.

Среди посылок и бандеролей на разборку пошли ящики с письмами. Одно было адресовано в Управление безопасности ордена безутешной богини Нэре. Письмо прибыло из Ганевола. Следователь, на всякий случай обшарив за пять дней герцогство в поисках следов Атреллы, убедился, что вероятной преступницей остается девушка, вписанная пассажиром на лесовоз "Нарвал". Агентам ордена предписывалось осторожно выяснить у команды лесовоза, как зовут девушку и куда она могла направиться дальше.

Письмо попало в орден после полудня, еще около двух часов пролежало в ящике, и наконец было вскрыто и прочитано.

Начальник Управления озадачился. Преступления, описанные в письме, достаточно серьезны, чтобы поднять на ноги всех агентов побережья. Но с другой стороны, агент из Норскапа указывал, что лекарка неизвестна, что лечит бесплатно и явила себя очень сильным целителем. А нэреитам хорошо известно, что целитель может не только вернуть к жизни умирающего, но и одним прикосновением остановить сердце или парализовать. Безответственный, хулиганствующий лекарь опаснее безумца с ножом в руке. Но ни имени, ни особых примет, ничего конкретного не сообщалось. Кроме перечисления преступлений.

Лекарка — явная литарийка, но, похоже, ни к одному храму или ордену не принадлежит. И раз так, то ее можно без проблем уничтожить, не давая потом никому никаких объяснений.

Вся медицина в Рипене и многих странах мира тщательно регламентирована. Лекарям запрещено исцелять безнадежных больных, поэтому случай с Жаберином Дохоланом — вопиющее нарушение закона! Его давно ждали в царстве Нэре — царстве мертвых, а теперь, из-за этой девчонки, Безутешная не получит его еще долго. Это непорядок! За одно это преступление она может быть уничтожена. А сколько еще она может совершить разных бед?

Проникнувшись серьезностью проблемы, начальник вызвал трех агентов и приказал им разыскать гуляющих в порту членов команды "Нарвала" и деликатно выяснить все, что можно, об их пассажирке.

К сожалению, капитан Шармин за делами оформления нового фрахта совершенно забыл предупредить команду, что откровенничать насчет Атреллы нежелательно. А впечатления от ее помощи Юргесу были так велики, что агентам ордена не составило труда узнать: девушку звали Атрелла. Фамилии ее назвать никто из команды не мог, но и этого было немало, в совокупности с рассказом об операции, проделанной ею во время шторма. Агенты примчались с докладной к начальнику уже под вечер. К преступлениям добавилось еще одно. Осталось разузнать самую малость — полное имя преступницы. В судовой роли она должна быть вписана.

Капитан Шармин был изрядно удивлен, когда его среди ночи вызвали в портоуправление с бортжурналом и судовой ролью. Он ни на минуту не задумался, что это может быть как-то связано с пассажиркой. Он думал о новом грузе, новом рейсе и списании на время Юргеса для долечивания, а также о розыске матроса для замены на месяц-два. В портовой канцелярии проверили записи, и начальник Управления мигом составил рапорт в центр о прибытии на западное побережье Рипена опасной преступницы — Атреллы Орзмунд, примерно девятнадцати-двадцати лет. Всем отделениям рекомендовано принять все возможные меры к ее розыску и даны приметы: рост ниже среднего, светлые волосы до плеч, глаза серые, одета в меховой плащ, в руках черный, инкрустированный серебром посох — это все, что мог сообщить следователь из Ганевола. В случае оказания сопротивления при задержании преступницу дозволялось уничтожить.

Рапорт с помощью светового телеграфа разнесся по стране. И уже утром следующего дня все агенты безопасности Безутешной или, как их называли в народе, бебешники вышли на вокзалы, встречать прибывающих путешественников. Агенты ничем не отличаются от обычных людей. Разве что взгляд холоднее, да улыбка не любезна, а будто маска. А так — люди как люди, каких большинство.

После известия, что мама, возможно, жива, Атрелла до сумерек ходила сама не своя. Гендер помалкивал. Он по-прежнему полулежал на диванчике, то ли в дреме, то ли в задумчивости. Девушка к вечеру успокоилась, выплакалась и улеглась — и, не замечая соседа, забылась беспокойным сном под мерное покачивание самоходного дома. Она не заметила ночной остановки на два часа в городе Кажин. И ей фантастически повезло, что агент, проходивший по транспорту под видом разносчика напитков и пирожков, наткнулся на гендера Ирваниэля. Тот выполз до половины корпуса в коридор, при этом не снимая зада с дивана, купил пирожков и кувшин с яблочной брагой для Атреллы и пива для себя. Агент не догадался спросить, есть ли кто-нибудь еще в номере, решив, что гендер уж наверняка путешествует один. А раз патологически честного гендера не спросили, то с какой стати он будет сообщать, что опасная преступница мирно сопит в две дырочки прямо напротив него, невидимая агенту за стеночкой, и посох тут же, в одежном шкафу?

И вот на рассвете уже полетели первые рапорты о том, что разыскиваемая девушка не обнаружена.

Проснувшись, Атрелла увидала снедь, купленную заботливым гендером. Есть хотелось очень сильно. Но она первым делом помолилась, попросив прощения у Лита за то, что вчера забыла прочесть молитву перед сном. В заключение она горячо попросила бога помочь в поисках мамы, но на этот раз привычного теплого толчка в сердце не ощутила. Значит, Лит все-таки обиделся на нее. Но это ничего. До вечера есть время умилостивить его добрыми поступками.

Лит не умеет долго сердиться, он же самый добрый и веселый бог. Он обожает детей, молодоженов и бескорыстных открытых людей. Правда, он еще и порядочный распутник, потому что благословляет всех детишек, и законнорожденных, и бастардов. Ему не важно, от кого и как кто родился. Как говорится в учении литариев, все, что по любви, — от бога и для бога!

Лекарям дозволено прерывать беременность лишь в одном случае — если она наступила в результате насилия. И то, если будущая мать сперва получит благословение в храме Лита или договорится об упокоении души нерожденного младенца в храме Нэре. В первом случае нужно было на исповеди громко и от всего сердца рассказать богу, — а при этом слышат и жрецы, и другие прихожане храма — о своей беде. Нужно признать свой грех ненависти к младенцу — чаду от насильника, и, может быть, жрец даст разрешение на прерывание… правда, чаще он такого разрешения не давал. У нэреитов же достаточно принести некую сумму, которую укажет жрец, и дать имя еще живому младенцу, об упокоении которого жрец будет просить богиню. Обычно после этого случался выкидыш, а если нет, значит, богиня решила — младенцу жить! И никто уже не рисковал идти против ее воли.

Впрочем, нежеланных младенцев всегда можно было продать. Охотнее всего их скупали однополые супружеские пары из сект "детей голубой и розовой луны". Эти нэреиты считали, что разрушать план Лита: "Плодитесь и размножайтесь" — лучшая форма служения Безутешной. Сами они детей иметь не могли, поэтому покупали нежеланных новорожденных и воспитывали в присущих их религии традициях.

Большинство людей в мире, те, кто верил и принимал догмат о существовании главных богов, которые присматривают за человечеством, — Лита-солнца, создателя всего живого на планете, и его ревнивой и мстительной жены Нэре — в различных ситуациях обращались то к одному богу, то к другому. Ибо каждому дано право выбора: идти вверх, к солнцу, и пополнить хор Лита, которым этот светлый бог надеется убедить жену в искренней любви и успокоить ее — или спускаться вниз, во тьму, чтобы влиться в ряды армии Нэре, для окончательной битвы, после которой на всей планете установится ее власть, а Лит признает свою измену.

Атреллу не устраивало царство Нэре, где правят холодные и жестокие люди, во всем видящие одно — выгоду или убыток. Где главными заповедями были: морально все, что выгодно; моя улыбка стоит дорого; все можно купить, но не все, что продается, — дешево; бескорыстие аморально, милосердие и благотворительность есть деяния безумцев, а доброта — порок.

Закончив с молитвой, девушка скрылась в туалете и умылась. Она решила немного преобразиться по рипенской моде и, проведя пальцем по бровям и векам, добавила пигмента, отчего бровки стали намного темнее, а глаза выразительнее. Она завилась, накручивая волосы на палец, и немного осветлилась, отчего волосы приобрели золотистый оттенок. Вышла в номер яркая кудрявая и чернобровая блондинка.

Морщины гендера обозначили улыбку.

— Ты будто дочь самого Лита, — сказал Ирваниэль, — таких детей рисуют на картинах в храмах солнечного бога.

Атрелла ничего не ответила, только хмыкнула и повела плечиками. Она разобрала узел, в который упаковала вещички, купленные на рынке в порту, переоделась и превратилась в самую обыкновенную рипенку.

По мере продвижения транспорта на восток становилось холоднее. Рассветный ветерок, залетавший в окно, сильно отличался от дневного.

Гендер показал на пирожки и кувшин с бражкой:

— Угощайся, милая девочка.

Атрелла откусила полпирога с ягодами и, жуя, сказала:

— Фпасибо, ошень фкуцно. А мы уше талеко отехали?

Гендер понял вопрос:

— Прошли чуть больше одной пятой пути. Мы въехали в Виноградную долину.

Атрелла стала вспоминать географию Рипена, которую в школе проходили весьма и весьма и бегло, да еще и учитель-географ был дурак, оттого интерес к предмету угас, не появившись. Перебирала в уме карты страны, пока не вспомнила: Виноградная долина — аграрный район в центре страны, низина, по ней течет река Верна. Протяженность долины с запада на восток — около тысячи километров. Это значит, что еще дня два или три они будут ее пересекать. Главное производство — виноделие, зерновые, малое животноводство, легкая промышленность. Несмотря на нелюбовь к учителю, Атрелла обладала хорошей памятью и училась неплохо.

За окошком виднелись сплошные голые виноградники, лозы были укутаны мешковиной: кое-где еще лежал снег. От теплого побережья дорога уводила на восток, к Большому Рипенскому хребту, к холодам, снегу и горным речкам.

Все-таки, хоть и конец февраля, а зима цепко держалась за свое. Маги не вмешивались в погоду, если только не надвигалось что-нибудь угрожающее. За исполнением закона о магической деятельности следило специальное управление.

Бражка согрела сердце, развеселила. Вчерашняя грусть, навеянная сообщением о том, что мама, вероятно, жива, рассеялась.

Атрелла уселась у окошка и приготовилась разговаривать, как просил Ирваниэль. Она вспомнила, что старый гендер сказал: "Спрашивай, мне так проще" — поэтому обратилась:

— Уважаемый Ирваниэль, расскажите, пожалуйста, об исходе! Вы несколько раз упомянули об этом событии. Я знаю, что последнее летоисчисление в Рипене и прилегающих к Харанду государствах начинается с того года. Но почему случился исход?

Гендер очнулся. Он присел, помассировал тонкими паучьими пальцами лицо, и чуть помолчав, сказал:

— Исход начался из-за того, что всю территорию Харанда, от западного побережья до восточных гор, северных отрогов Большого Рипенского хребта, и от северного побережья до южных рубежей — горного массива, отделяющего эту страну от Рипена, — поразило проклятие Нэре.

Атрелла удивилась:

— Нам говорили, что это образное выражение, а на самом деле кто-то из магов Харада создал неправильное, очень сильное заклинание погоды. И до сих пор никто не может эту магию развеять.

Лицо гендера опять странным образом исказилось, а голос стал скрипучим. Атрелла интуитивно определила — это реакция на неправду.

— Проклятие Нэре — не образное выражение, — возразил Ирваниэль. — Это название самой страшной молитвы жрецов Безутешной. Наложенное на человека, проклятие приводит к гибели, страшной и мучительной смерти. Здесь же проклятие было наложено на всю страну.

— Но зачем жрецам Безутешной уничтожать целое государство? — удивлению Атреллы не было предела. — Они так пекутся о выгоде. Разве это проклятие может быть выгодно?

— Я не берусь рассуждать о выгоде. Гендерам это понятие недоступно. Мы понимаем в гармонии. Как истинный гендер, скажу: ничего прекрасного в Харанде сейчас нет. Мертвая, наполненная уродами-мутантами и чудовищами земля, воздух, которым нельзя дышать — он медленно убивает. Единственное забавное существо, которое вывозят авантюристы из Харанда, — голые луговые собачки, огромными стадами бегающие по мертвым равнинам.

— Вы там бывали? — Атрелла совсем забыла, кем работает гендер, и тот ей напомнил:

— Я архивариус, милое дитя, я читаю документы, включая те, которые долгие годы считались строго секретными. Но я там бывал. Еще до исхода. Был я таким, как ты, молодым и радостным. Ты ведь, наверное, знаешь, что молодые гендеры похожи на взрослых людей?

Атрелла кивнула. Отец говорил, что свой характерный гендерский вид — трехметровых ломающихся человекоподобных существ — они обретают годам к ста, возрасту полового созревания.

— Ты, наверное, в курсе, что все гендеры родом из Харанда?

Атралла раскрыла в удивлении глаза:

— Неет. Я думала, вы не люди.

— Гендеры произведены из людей, — сказал Ирваниэль с улыбкой. — Это был последний эксперимент группы магов, которых собрал Магнус Гендер. Слышала о таком?

Девушка снова отрицательно покачала головой. А старый гендер продолжил:

— Это было за шестьсот тридцать два года до исхода. После удачи с фардвами и, как решили маги Гендера, неудачи с морскатами, а особенно после официальной смерти самого Гендера, хотя пожил он немало, было решено создать группу людей-долгожителей. По сравнению с человеческим веком, сто — сто пятьдесят лет, срок жизни в полторы тысячи лет — это вечность. Я не специалист в медицине, милое дитя, и не смогу тебе объяснить нюансов, как действует то средство, которым поили добровольцев из пятидесяти дворянских семей Харанда. Скажу только, что эксперимент шел около пятисот лет, и семья Валехо была последней, участвовавшей в нем. А я, единственный ребенок второго поколения Валехо, родился за восемьдесят шесть лет до исхода.

Атрелла принялась складывать в уме все услышанные ею за прошедшие сутки цифры. Выходило, что гендеру Ирваниэлю уже куда больше полутора тысяч лет! А он, будто прочитав ее мысли, сказал:

— Да, Атрелла, мой срок подходит к концу. Но не будем о грустном. Все гендеры — участники эксперимента рассеивались по миру, образуя семейные кланы, обязательно поддерживали связь друг с другом и старались продолжить род. Ты, возможно, в курсе, как трудно гендерам создавать потомство?

И опять Атрелла помотала кудрявой золотистой головкой.

— Очень сложно, — сказал Ирваниэль. — А все дело в температуре семенников, которая должна установиться для того, чтоб семя у мужчин было действенным. Весь процесс отношений с женщинами-гендерами — это не просто ритуал, это технология!

Атрелла хихикнула.

— Это смех сквозь слезы, дитя. Ты понимаешь теперь, почему я так негодую по поводу операций, выполняемых твоим отцом? Ведь после них гендеры становятся бесплодны — и это в самый детородный их период! И я рад, что ты меня понимаешь и поддерживаешь.

Атрелла серьезно кивнула. Поддерживает и понимает. Потому и из дому ушла.

— Получается, что род Валехо на вас прервется?

Гендер развел руками:

— Господь не одарил меня красотой, даже в понимании гендеров. Первые пятьсот двадцать два года я путешествовал по миру, изучал языки. Да и возвращаться мне было некуда. Проклятие Нэре гнало жителей Харанда с родной земли. Большинство ушли в Рипен, немалая часть перешла горы северных отрогов хребта и осела в Вализе, остальные уходили морским путем. Теперь кто-то живет в Норскапе, остальные рассеялись в мире и, может быть, даже потеряли память о своем происхождении. А я вот стал архивариусом и жены себе не обрел.

Гендер промочил горло глотком пива.

— Значит, в мире живут сорок девять кланов гендеров?

— Сорок восемь, милое дитя, — уточнил Ирваниэль, поставив на столик кувшин. — Дело в том, что семья Элленсааров, довольно многочисленная, вышла из эксперимента на первом этапе. Они решили остаться с результатом — жить двести лет и умирать в день зачатия. Еще до исхода они захватили острова на юге и основали империю, правда, со временем из их фамилии ушла одна буква "л". Теперь их зовут Эленсаары. Но из них часть тоже рассеялась по миру, дав такую веточку человеческой расы, как эленсары. Слышала о них?

Атрелла, в который уже раз, помотала головой:

— Нет. А чем они особенны?

— Эта особенность семьи Элленсааров и стала причиной выхода из эксперимента. Выяснилось, что у всех мальчиков и отчасти у девочек из-за трансформации под действием средства, разработанного магами Гендера, появились исключительные математические способности, гендерская память — то есть абсолютная, и при этом они практически ничем не отличаются от обычных людей, разве что только ростом, около двух метров.

— Если я правильно поняла, Элленсаары — императорская семья — не единственные такие в своем роде?

— Да, представители этого рода встречаются в разных землях. Порой их потомки и они сами не знают секрета своего происхождения. Среди эленсаров нередки незаконнорожденные, избравшие путь авантюрный. Впрочем, ты наверняка об одном таком слыхала.

— Нет, не знаю, а кто он?

— Некий капитан Рэм Тофал — авантюрист и следопыт, он сейчас отбывает срок в Продубинской тюрьме.

— А за что?

— Ему инкриминировано много преступлений: он украл корабль в Кренге, погубил немало народу, использовал запретную магию, а главное — совершил переход через Харанд, вынеся из него массу запрещенных вещей, жидких заклинаний, магических артефактов. Но главное, из-за чего ему, возможно, снизят срок наказания, — он вынес и сдал государству кое-какие очень важные документы.

Гендер поднял руку и приложил длинный палец к губам:

— Только не спрашивай меня, какие, обманывать я не могу, но и рассказывать — тоже.

Атрелла кивнула и уставилась в окно. Как она, в сущности, мало еще знает! Совсем ничего! А эти гендеры — на самом деле люди. Как любопытно. А что он говорил об удаче с фардвами? Выходит, что и фардвы, и мифические морскаты — тоже люди?

А что они сами о себе плетут? Созданы богами подземелий, или дети морских демонов… О боги! Сколь же в мире лжи! Никому нельзя верить. Но как же жить?..

Эти мысли навеяли грусть. Атрелла нахмурилась. Сама веселый и открытый человек, она привыкла доверять людям. Ее угнетала мысль, что подобных ей не так уж много.

Гендер понял, что у девушки наступил информационный перегруз, и ей нужно все обдумать и уложить. А главное — помолчать. Он допил пиво и задремал.

Юная лекарка смотрела, как за окном река, параллельно которой шла дорога, ломает лед, и огромные куски льда с неслышимым грохотом взмывают в воздух и падают на берег, рассыпаясь сверкающими на солнце кристаллами. Оторвать взгляд от этой мощи было невозможно.

Остановка в городке Бенид случилась под вечер.

Атрелла выскочила на площадь. Рядом с ее транспортом стоял и попыхивал паром точно такой же, но направлявшийся в Кренг. Кругом раскинулся стихийный рынок. Чем там только не торговали?! Главное, что хотела купить девушка — это еды. Ей было крайне неловко, что весь день она питалась тем, что купил гендер. Он, может, и богатый дядька, и с ним очень интересно, но было бы невежливо не ответить ему тем же и не выложить на стол купленные на свои денежки угощения.

Атрелла пробежалась вдоль рядов, остановилась напротив женщины с очень симпатичными упакованными корзинками. Женщина громко выкрикивала:

— Господа путешественники! А вот наборы "В дорогу"! Покупайте всё необходимое!

Атрелла затормозила рядом:

— А что там?

Женщина обрадовалась и, быстро освободив одну из корзинок от укутывавшей ее ткани, показала:

— Вино прошлогоднее, хорошее — сухое, сладкое, чистый мед. Вон и сам мед, диких пчел, ежели бессонница, так только примете ложку — вмиг уснете, а вот сдоба, а вот вяленая говядина, а вот и сало свиное, сама солила, с чесночком и перцем. А вот тут нитки и иголки, наперсток, ножницы, ежели чего подшить — никакой магии!

— Я не ем сала, — сказала Атрелла, — и вина не пью. — Все остальное ей понравилось. Она видела вяленую рыбку, и флягу с пивом для гендера, и виноградную кисть, видимо, все-таки не без магии сохраненную до весны.

— Ну и ладно, папашко твой и выпьет и съест, когда это вино да сало были лишними в дороге? — подбоченилась женщина. — А корзинка? Это ж произведение искусства, а не корзинка! Отдаю даром!

Рядом мгновенно появилась фигура с ледяными глазами:

— Даром?

— Ну не даром, конечно, — осеклась женщина, — а вот за все про все пять нюфов! Разве не даром?

Нэреит ухмыльнулся, отходя от торговки, и та вытерла пот.

— Вот проклятый, — прошептала она, — совсем торговать не дает.

— Я возьму за четыре, без вина и сала, — негромко сказала Атрелла. Ее тоже напугал бебешник.

Она вдруг увидала в сумерках странную фигуру: высоченный, похожий ростом на гендера человек, затянутый во все черное. Он стоял, еле заметно покачиваясь, и глядел на окно их номера в самоходном доме. "Странный какой", — подумала Атрелла. Она не расслышала, что ей ответила торговка, и потому переспросила:

— Так как, четыре нюфа за корзинку без вина и сала?

— Таки я вам говорю, дамочка, это вы дешево цените! Набор упакован, и я не могу его разбивать, а потом куда прикажете девать выложенное? Товар мой называется набор путешественника "В дорогу", берите все как есть за пять!

Атрелла вздохнула, выложила пять нюфов и опять поглядела на черного человека. Тот как-то странно качнулся и исчез.

Девушка вернулась в номер к Ирваниэлю, поставила корзинку перед гендером.

— От нашего стола — вашему столу, — произнесла она когда-то услышанную фразу. — Тут пива фляжка. Вы ведь любите?

Гендер зашевелился, поднимаясь, потер ладони, загадочным образом не заплетя пальцы в узлы. Он заметил задумчивое выражение лица Атреллы:

— Что-то случилось?

Она пожала плечами:

— Не знаю. — Она села на свой диванчик и принялась выкладывать на стол продукты. — На наши окна смотрел один странный человек, вы не видели?

— Нет, — сказал Ирваниэль. — Я люблю лежать и к окну не подходил. — Он взял флягу с пивом. — Чем же он странный?

— Если б не его движения и поза, я бы подумала, что он гендер. А еще он одет в черную кожу или что-то похожее. А потом он так вот нагнулся, — Атрелла рукой показала, как нагнулся черный, — и исчез, прямо в воздухе растворился.

Гендер молча допил пиво и, когда девушка уже решила, что он задремал, вдруг спросил:

— Если мы еще постоим, ты можешь сходить на почту и отправить письмо?

Атрелла с готовностью вскочила:

— Конечно, давайте!

Из внутреннего кармана своего необъятного балахона гендер достал небольшой пакет.

— Тут написан адрес. — Он положил на стол пару литов. — Вот, заплати за особо ценную бандероль и доставку курьером.

Атрелла сгребла монетки, пакет и помчалась к выходу.

На первом этаже стоял кондуктор. Увидав выбегающую девушку, он предупредил:

— Через пять минут отправляемся!

— Я быстро!

В здании почты было много народу. Атрелла расстроилась, потолкалась, пытаясь разобраться, куда же сдавать особо ценную бандероль. Все заполняли бланки, скрипели перьями. За окном свистнул Дом. Отправка через минуту.

Атрелла бегом вернулась к транспорту, когда тот уже потихоньку двигался по дороге. Его близнец до Кренга уже ушел. Она вскочила на порожек, просочилась мимо кондуктора. Тот захлопнул дверь.

— Не успела, — хныкнула Атрелла.

— Ну и ничего, — сказал кондуктор, — в шесть утра будем в Нимизе — утром почта безлюдна, отправишь первым делом.

Вернувшись в свой номер, девушка обнаружила, что гендер спит. Потому о неудаче с отправкой бандероли ничего говорить не стала. Решила, что в шесть все выполнит, и совесть ее будет чиста.

Кондуктор постучал в дверь номера за десять минут до прибытия. Атрелла, не обратив внимания на безмятежно спящего гендера, подскочила к двери и приоткрыла:

— Подъезжаем?

— Да, Нимиз через десять минут, уже тормозим. — Кондуктор закрыл дверь и пошел к выходу.

Девушка принялась лихорадочно одеваться.

Она стояла рядом с кондуктором в числе прибывающих, дожидаясь, пока дом не остановится совсем. Наконец, кондуктор открыл дверь. Пассажиры посыпались на площадь.

И ничего не изменилось. Такие же торговки, только лица заспанные, да воздух слегка морозил. Атрелла вприпрыжку помчалась к зданию почты.

Безлюдна почта?! Ага! Как же!..

Народу было, конечно, меньше, чем вчера вечером в Бениде, но очередь в шесть человек собралась именно у того приемщика, что занимался посылками и бандеролями.

Атрелла расстроенно всплеснула руками:

— Что ж такое, и даже утром народу много?

— Так ведь транспорт пришел, — сказала стоявшая впереди дама. — Сейчас посылки в него погрузят. Тут всегда так, когда приходит самоходный дом.

"Вот дура! — подумала Атрелла. — Как же я не сообразила, что все почтовые отправления забирает именно мой транспорт?". Она звонко спросила:

— А мне особо ценную бандероль, с курьером отправить, это к кому?

На нее посмотрели все, кто был на почте. Приемщик высунулся из-за стойки:

— Пройдите к начальнику отделения!

Атрелла оставила очередь и пошла к указанной двери. Начальником оказался молодой парень, судя по рыжей шевелюре и открытой улыбке — типичный литарий. Девушка поздоровалась и выпалила:

— Мне нужно отправить особо ценную бандероль с курьером.

Она положила пакет перед начальником, тот глянул адрес и сказал:

— Десять литов. Вот бумаги — заполняй.

Атрелла побледнела. "Как десять? Ирваниэль дал только два! Старый гендер совсем не знает, что сколько стоит, или живет ценами тысячелетней давности!".

— Десять? — голос ее дрогнул. — Извините, мне нужно вернуться за деньгами в номер.

— Давай быстрее! — поторопил рыжий начальник, — транспорт отходит через полчаса!

До Атреллы вдруг дошло, но она спросила на всякий случай:

— А курьер поедет на этом транспорте?

— Естественно, — пожал плечами начальник. — Три лита за проезд, и остальные за работу, плюс налоги.

Озадаченная девушка пошла к самоходному дому. Мимо прошел полицейский в форме, внимательно поглядел на Атреллу. Она не обратила внимания, только на секунду ощутила исходивший от него странный химический запах.

В коридоре ее остановили. Подошел дядька в сером плаще и показал жетон полиции.

— Вы пассажирка из тринадцатого номера?

— Да, я, — Атрелла пыталась заглянуть за спину полицейского. — А что случилось?

В номере шла какая-то возня. Из двери показались ноги гендера, потом вышли двое и еще двое, неся его на балахоне. Трехметровое туловище было неподвижно.

— Что с ним?

— Умер.

— Как умер? Он спал… Мы вчера с ним разговаривали. Потом он уснул.

Дядька в плаще уже отвернулся от девушки, он разбирал какие-то свитки и посторонился, пропуская тело. Атрелла принюхалась: здесь витал тот же странный химический запах, каким пахнуло от полицейского на улице. Может, так все полицейские пахнут?

— Ирваниэль Валехо Бер Даргно. Место рождения — Северный Харанд, имение Валехо. Главный королевский архивариус. И никаких подорожных документов, предписаний или направлений. А лет ему… — полицейский охнул, — вот это да! Я думал, столько не живут. Думаю, ему уже срок пришел. Путешествовать в таком возрасте — не для древних гендеров.

Полицейский цепко взял Атреллу за руку, и та непроизвольно отметила, что его мучают гастрит и еще вросший ноготь на правой ноге. Она заставила себя забыть, отключить лекарские способности.

— Пойдемте, подпишете протокол как свидетель, и можете ехать дальше.

Полиция покинула номер. Атрелла в суматохе совсем забыла о бандероли. Когда дом покатился, она заперла дверь и долго плакала. Ей было жалко старика. Кондуктор побеспокоил ее через час и, зайдя в номер, сказал:

— Если госпожа хочет путешествовать дальше одна, за два лита я на следующей станции зарегистрирую на ее имя весь номер.

Атрелла выложила на столик золотые, что дал ей гендер:

— Вот. Мне не нужны попутчики.

— Как вам будет угодно, — кондуктор забрал деньги и ушел. В своем служебном помещении он и не подумал ничего записывать, ведь номер и так оплачен до конечной станции. Облапошил доверчивую девушку, воспользовавшись ее подавленным состоянием…

Атрелла устроилась полежать и принялась думать: что же дальше? До Продубина еще два дня пути. А там нужно найти университет, учебную часть. Впрочем, всему свое время. В бок что-то давило. Она достала мешающий предмет.

Бандероль!

До сих пор в суете она даже не поглядела, что ж на ней за адрес. И удивленно прочитала: "Департамент общественного здоровья республики Рипен. Государственному советнику И. Анколимэ". Больше ничего. Видимо, адрес Департамента знали в любом почтовом отделении.

Вот и повод встретиться с дядей Индрэ. Он, конечно, не ожидает увидеть такого курьера. Может быть, ему будет приятный сюрприз. И Атрелла, наконец, встретит давнего друга отца, о котором ей так много рассказывали.

А еще нужно будет расспросить дядю Индрэ о маме. И это странное сообщение, о той жрице с ее данными… Может, советник Анколимэ что-то знает? Или может разузнать по своим правительственным каналам?

Или не говорить ему, а заработать побольше денег и самой отправиться в Колу — искать ту женщину? Путница забыла о векселе на триста литов, лежавшем на дне сумки.

Путешествие дальше шло без приключений. Остановки, движение… Погода от дня ко дню становилась все холоднее и все больше напоминала погоду на островах Норскапа. Атрелла больше не покидала самоходный дом. На третьем этаже обнаружился вполне приличный ресторанчик, весь застекленный. Туда девушка и ходила, когда чувствовала голод. Из содержимого корзины она съела только виноград и вяленую рыбу. Вино оставила для других пассажиров, а сало выкинула, чтобы не воняло.

В начале пятого дня кондуктор заглянул в номер и сказал:

— Транспорт прибывает в Продубин в полдень, пожалуйста, не забывайте свои вещи. На выход будут открыты все двери, как в середине здания, так и на его концах.

Атрелла кивнула:

— Я все поняла.

На пятый день транспорт остановился на окраине Продубина. Пассажиры пошли на выход. В числе первых на площадь выскочила Атрелла и первым делом побежала в здание вокзала, чтобы изучить карту города и расспросить. Ее направили на почту. Пометавшись по территории вокзала, она наконец выяснила, куда бежать первым делом.

По счастливому стечению обстоятельств протокол, подписанный Атреллой, попался на глаза агенту ББ именно в полдень пятого дня — когда девушка уже покинула транспорт и, стоя на вокзальной площади, озиралась в поисках почты.

Рапорт из полицейского управления пришел к следователям ББ через час. Еще полчаса ушло на составление донесения и отправку световым телеграфом в Продубин.

Агенты явились к пустому самоходному дому и принялись искать хоть кого-нибудь, кто мог бы рассказать о преступнице. Водители-машинисты ничего вразумительного о пассажирах сказать не могли. А вот кондуктор… Агенты нашли его в ближайшем трактире, пьяного в дым. Он попросту зажилил два лита, отданных Атреллой, на них и загулял. С большим трудом он вспомнил, что девушка как-то обмолвилась, что собирается посетить Департамент общественного здоровья и университет, и расспрашивала, как их найти в городе.

Услышав это, агенты бросили кондуктора гулять дальше, а сами разделились на пары и рысью помчались по указанным учреждениям.

Атрелла же разыскала Департамент общественного здоровья и выясняла, как бы побеседовать с советником Анколимэ. Ее спросили, по какому вопросу. Она ответила — по личному.

— А по личным вопросам, — сказали ей, — советник принимает с пяти вечера.

А на вопрос, где же он сейчас, ответили:

— В университете, читает лекцию студентам.

Добравшись до университета, девушка узнала, что профессор уже прочел лекцию, и сейчас читает спецкурс аспирантам в аудитории номер шесть. Лекция только началась.

Она оставила посох и плащ в гардеробной и, в своем наряде по рипенской моде, пошла по коридорам в поисках шестой аудитории.

Агенты ББ прошли мимо нее, не обратив никакого внимания. Внешний вид Атреллы никак не вязался с образом опасной преступницы. Бебешники знали только те приметы, что сообщил им следователь из Ганевола, и главной из них был посох. Наконец они поняли: взять преступницу смогут только на выходе-входе университета. Потому один расположился на ступеньках, а второй — рядом с гардеробной.

Атрелла тем временем нашла аудиторию номер шесть и, приоткрыв дверь, разглядывала лектора.

Профессор-советник Анколимэ оказался ровесником профессора Орзмунда. Он был невысокий, седой, с короткой седой щетиной на лице. Глядя на него, девушка думала, что где-то видела его лицо — хотя Индрэ был у них в доме один-единственный раз, в год ее рождения. На советнике был белый лекарский балахон, такой же, как и на аспирантах. На шее его висел на золотой цепи большой знак Лита, солнце с человеческим лицом — жреческий символ. Профессор был еще и главой Продубинской епархии церкви Лита пресветлого. Он говорил громко, очень четко выговаривая каждое слово, рисовал мелом на матовой стеклянной доске и обсуждал с аспирантами то, что Атрелле показалось в самый раз первому курсу: методы активации заживления ран.

Профессор читал лекцию в режиме диалога. Он рассказывал, задавал вопросы, дожидался правильного ответа и, продолжая давать материал, снова задавал вопросы. В зале кипела работа. Курсанты не заглядывали в конспекты до последнего момента. Как только профессор слышал шелест страниц, он больше не ждал ответа из аудитории: сам отвечал на заданный вопрос и давал объяснения.

Атрелла увлеклась и не заметила, как, отворив дверь, вошла в зал.

Профессор не обратил на нее внимания, а какой-то парень, весь в белом с золотом, огромными руками в белых перчатках схватил ее за плечи и силой усадил рядом с собой на первый ряд.

Профессор читал лекцию на тему ранений внутренних органов. Он затормозил напротив Атреллы, но, глядя куда-то вверх, на амфитеатр, спросил:

— Ну, и какую ткань мы используем в качестве заплаты?

С верхних рядов посыпались предложения. Профессор рукой отметал их:

— Нет, это приведет к застою, нарушит естественное движение свободных жидкостей. Ну, неужели, никто не сообразит?

— Можно взять протоклетки костного мозга, — робко сказала Атрелла, — и переместить их в рану, они превратятся в организованную ткань.

Профессор аж подскочил:

— Назовите себя, курс и группу?

Атрелла стала совершенно пунцовая. Она поднялась и сказала:

— Атрелла Орзмунд, я еще не учусь.

Индрэ Анколимэ на мгновение впал в ступор, рассматривая девушку, потом сказал:

— Ага, вот как? Это ничего, бывает… — ответ девушки на миг привел в замешательство и лектора, но он быстро собрался и спросил: — А откуда же вы знаете о таком способе лечения?

— Я читала вашу статью в "Медицинском вестнике" за прошлый год, — сказала Атрелла.

— Вот! — воскликнул профессор. — Абитуриентка читала, а выпускники университета не удосужились даже узнать о существовании этой моей работы. Замечательно! Позор вам, господа хорошие!

Он подошел вплотную к Атрелле и сказал:

— Молодец, — и, чуть обернувшись к белому с золотом парню, от которого буквально слепило, такой он был весь светящийся, добавил: — Задержи девушку, доставишь ее ко мне в госпиталь.

После этого советник довольно скоро закончил лекцию и, крикнув белому парню в перчатках:

— Я на минуточку в учебную часть! Отведи ее, как я сказал! — быстрым шагом вышел.

Парень молча отдал честь и, повернувшись к Атрелле, дожидавшейся, пока курсанты покинут аудиторию, сказал:

— Разрешите представиться, Орингаст Браго, лейтенант службы безопасности Республики. Телохранитель советника Анколимэ. Прошу следовать за мной.

— Я арестована? — спросила Атрелла с вызовом. Она не видела лица телохранителя, оно было где-то там, наверху.

— Задержаны, до выяснения, — улыбнулся лейтенант Браго.

— За что? За срыв лекции? — Атрелла упорно изучала пуговицу на его кителе.

— Можете считать, что так; впрочем, сейчас придет советник, и вы все узнаете, — сверкающий лейтенант Браго указал девушке на выход.

— И куда мне теперь? В тюрьму?

— Полагаю, сначала в гардероб, нужно одеться, на улице снег с дождем.

Лейтенант говорил негромко, но тоже очень четко, будто со сцены.

Атрелла совсем не испугалась. Белое с золотом — цвета Лита. От этих людей она не ждала ничего плохого. Девушка заложила руки за спину и, изображая тюремную заключенную, пошла по коридору, явно дурачась.

Орингаст шел рядом. На его тренированном лице не отражалось никаких эмоций, смеялись только глаза. Девчонка ему понравилась. Не обращая внимания ни на кого, она попросила свои вещи. Ей выдали меховой плащ и черный с серебром посох, а также дорожную сумку.

Агент увидал, что преступница вот — перед ним, и помчался к ней. Но с разбегу налетел на Орингаста. Тот рукой аккуратно отстранил агента:

— В чем дело, сударь, что вы кидаетесь?

— Я имею предписание задержать опасную преступницу Атреллу Орзмунд, согласно приметам! Это ваш посох? — спросил он побледневшую девушку.

— Мой, — сказал подошедший сзади советник. — Это мой посох. А в чем дело, господа нэреиты?

Тот, что посмелее, достал свиток с рапортом Крамецкого управления ББ и прочитал:

— Атрелла Орзмунд обвиняется в оказании безвозмездной медицинской помощи одному фардву и двум людям — тяжко болящему, по имени Жаберин Дохолан, гражданину герцогства Норскап, и моряку по имени Юргес Емецкий. Из-за чего Безутешная лишилась законно предназначенной ей души и инвалида. Подозреваемая определена как особо опасная в своем безумстве. В случае оказания сопротивления дозволено уничтожить.

При этих словах Атрелла еще больше побледнела, а телохранитель положил правую руку на кожаную сумочку, что висела на поясе. Один советник не утратил бодрости духа. Он весело, словно куражась, сообщил агентам:

— Все понятно, уважаемые. Но госпожа Орзмунд находится под защитой ордена Лита, и в настоящий момент по моему приказу помещается под домашний арест по поводу перечисленных вами преступлений. Так что прошу все претензии подавать в письменном виде и согласно установленной форме. Думаю, мы разберем данные случаи и уладим все недоразумения с Безутешной, — советник говорил бойко, будто давно заготовил свою речь. — А сейчас прошу извинить, мы очень спешим.

У парового дилижанса, вроде такого, на котором Атрелла ехала из Гразида в Ганевол, советник остановился и сказал Орингасту:

— Не спускай с нее глаз. Отведешь в госпиталь, сдашь с рук на руки Варре, и сам сиди там. Я не исключаю, что беспардонные господа нэреиты предпримут атаки на госпиталь, чтоб получить столь выгодный объект… — он глазами показал на смущенную девушку.

Профессор наклонился к ее ушку:

— Что, ручки чесались?

Она кивнула, и горючая слеза прожгла в снегу глубокую дыру.

— Ладно, не реви. Все проходили через это… по молодости, — успокоил советник и вошел в дилижанс.

Бебешники держали дистанцию, но не уходили. Они смотрели на сцену отъезда советника, на бело-золотого лейтенанта и на девушку-преступницу. О чем они думали? Что замышляли? Орингаст не выпускал их из поля зрения.

Атрелла вдруг вспомнила о бандероли и закричала:

— Погодите, дядя Индрэ!

От крика агенты и Орингаст подскочили, а она протянула советнику пакет:

— Вот, это вам!

Тот принял посылку. Прочитал адрес и вскрыл упаковку. На руки выпали несколько потемневших от времени тетрадей, на которых виднелись полустертые надписи на неизвестном языке.

— Откуда это у тебя? — пробормотал изумленный профессор.

— Это мне дал гендер Ирваниэль Валехо, главный королевский архивариус из Тарборна, — ответила Атрелла.

Агенты жадно ловили каждое слово.

— Я ждал его, — сказал советник.

— Он умер, — грустно сказала Атрелла, — а я выполнила его поручение.

Профессор Анколимэ улыбнулся:

— Да. Ты все сделала замечательно! — он снова вошел в дилижанс и помахал через открытую дверь рукой. — До вечера! Нам нужно будет о многом поговорить.

Повозка загремела поршнями и укатила.

— А мы на чем поедем? — спросила у Орингаста Атрелла.

— Пешком пойдем, тут рядом, — ответил лейтенант.

И они пошли. Агенты Безутешной следовали за ними в отдалении. Рыбка опять сорвалась с крючка!

 

Глава 7

Старший лекарь университетского и монастырского госпиталя Варра Таэггер оказалась женщиной огромного роста. Даже высокий и стройный Орингаст рядом с ней казался подростком, которого нарядили в парадный мундир.

Атлетическое сложение, крупные черты лица, близко посаженные желто-зеленые большие глаза, рыжая грива вьющихся волос, пухлые алые губы, не нуждающиеся ни в помаде, ни в татуаже, а еще аккуратные круглые ушки, спрятанные под волосами и смещенные чуть выше, чем у обычных людей. Как оказалось, они могли шевелиться. Это Атрелла заметила, когда Орингаст сдавал ее с рук на руки. В глубине коридора что-то грохнуло, будто уронили ханутскую фарфоровую вазу, и одно Варрино ухо высунулось через пряди и развернулось назад, в сторону звука.

Варра очень строго поглядела на девушку и не менее строго — на телохранителя. Одета она была довольно экзотически: лифчик на веревочках, почти не скрывавший груди, и длинный передник, прятавший всю нижнюю часть тела от талии до ступней. Орингаст и Атрелла смотрели на ее грудь, не отводя глаз. Да, там было на что посмотреть! В свете заходящего солнца, заглянувшего через дверной проем, обнаженное тело лекарки светилось золотым оттенком. Атрелла догадалась: оно все покрыто нежнейшим пушком, тоже рыжего цвета.

— Ну, и долго мы будем пытаться обмениваться мыслями? — спросила золотистая красавица.

Атрелла улыбнулась.

— Меня зовут Атрелла Орзмунд, — сказала она и коротко поклонилась, как это делали младшие лекари перед старшими в гразидском госпитале.

Варра перевела взгляд на Орингаста:

— Тебя, милейший, я знаю, можешь не представляться.

Орингаст, вдоволь налюбовавшись естественной красотой, отдал честь и доложил:

— Госпожа старший лекарь! Поручено доставить данную особу, называющую себя Атреллой Орзмунд, и отдать под ваше начало. Советник поручил взять на довольствие, отвести жилье и ждать его.

Варра взяла Атреллу за плечо, пропустила мимо себя в коридор, отчего девушка совершенно пропала за ее могучим торсом, а Орингаста остановила:

— Это женская половина, офицерам охраны тут делать нечего.

— Нас выслеживали бебешники, — сказал лейтенант, — поручено охранять.

— Я сама охраню, — сказала Варра, и ни у кого не возникло сомнений на этот счет.

Она продолжала стоять лицом к Орингасту. Атрелла же, оказавшаяся у нее за спиной, поняла, почему. Кроме передника на старшей лекарке не было ничего, а на том месте, где у людей начинается ложбинка попы, у Варры рос короткий полосатый хвост с черным кончиком. И этот хвост нервно лупил старшую лекарку по бедрам.

Когда Орингаст, отдав честь, развернулся и ушел, Атрелла робко спросила:

— Простите, а вы кто?

Варра, может, и поняла вопрос, но уточнила:

— В каком смысле?

— Я в смысле хвоста, — сказала Атрелла.

— Никогда не слыхала об экзотах?

Варра привела девушку в комнату, где в большой ванне с горячей водой был привязан мужчина. Привязан крепко: с одной стороны его удерживал ремнями корсет, обхватывавший грудь и прикрепленный к стенке ванны, а с другой — широкий пояс, от которого к противоположному концу ванны тянулись канаты и подвешивался груз. Руки мужчины были свободны, он закинул их за голову и держался за верхние ремни. Варра полезла в бассейн, как была в переднике. Она не дождалась ответа Атреллы.

Атрелла не слыхала об экзотах, но догадалась, что это тоже какой-то древний эксперимент, подобный созданию фардвов и гендеров. Ситуация изменилась, и расспрашивать дальше девушка посчитала неприличным.

Крепкий фардв-полукровка висел, растянутый за грудь и бедра, в горячей воде, а старший лекарь, подсунув руку ему под спину, что-то искала, проводя пальцами по позвонкам.

— Это Нэйл, — сказала Варра. А полуфардв прокряхтел:

— Да, я Нэйл. Варра, счастье мое, мне так, конечно, легче — совсем не больно, но как-то тесно, не пошевелиться. Ты надолго меня подвесила?

— А пока лекарей кормить не начнешь как положено, жмот несчастный, — отозвалась Варра с напускной угрозой, как в шутку грозят детям старшие.

Похоже, старшей лекарке что-то не удавалось. Она хмурилась. Подняв глаза на Атреллу, сказала:

— Подвесь ему еще по паре килограммов!

Девушка увидала стойку с гирями и выполнила приказание. Грузы вешались парно со стороны правой и левой ноги. Полуфардв крякнул, но в целом отнесся к тяжести спокойно.

— А что вы делаете? Он не сознается в краже? — Атрелла сделала кровожадное личико: — Может быть, еще?

Варра разогнулась, мокрой рукой убрала с лица налипшие волосы и улыбнулась:

— Вообще-то, пытки в ордене Лита не практикуются. Нэйл — честнейшая душа, он не ворует. Этот нехороший полуфардв — наш ключник, хранитель запасов. Сегодня получал товар и сам разгружал обоз. Потаскал мешки с провиантом…

— И сорвал себе спину, — закончила мысль Атрелла.

— Ну да! Похоже, там все четыре диска ушли вперед.

Юная лекарка вспомнила практику в госпитале. Там с этими проблемами было немало пациентов. Она принялась раздеваться.

— Ты куда? — спросила Варра.

— Помогу вам, — Атрелла разоблачилась до белья и влезла в ванну.

Нэйл закрыл глаза.

— А ты что, лекарь?

— Меня папа учил, — скромно сказала девушка и положила правую руку на живот Нэйла.

Варра посмотрела на полуфардва ниже ремня с тросами и приказала строго:

— Успокойся, жеребец.

— Богини! — не открывая глаз, произнес Нэйл. — Мог ли я мечтать когда-нибудь?

— Мог. Вы, мужики, вечно об этом мечтаете, — иронически заметила Варра. Она снова подсунула ладонь под поясницу полуфардва, пока Атрелла сверху, погрузив руку Нэйлу в живот по локоть, искала выдавленные межпозвонковые диски.

— Мышцы сведены. От боли, — сказала Атрелла.

— Да уж, — отозвалась Варра, — не растянуть. Крепкий мужик. Может, еще килограммов пять на каждую сторону?

— Если вы не против, я попробую расслабить их.

Варра озадаченно поглядела на девушку.

— Там образовался порочный круг, — попыталась объяснить Атрелла.

— Я вообще-то знаю, — несколько раздраженно сказала Варра. Она с сомнением смотрела на помощницу. Ее пальцы прикасались к коже Нэйла, и она чувствовала, как ладошка Атреллы гладит напряженные жгуты сведенных болью мышц спины, тех, что оплетают позвоночник и позволяют людям держать вертикальное положение. Девушка нащупала триггерные зоны в связках и короткими импульсами блокировала болевую чувствительность. Мышцы моментально расслабились, а Нэйл подрос на пару сантиметров.

— Э! Э! Вы меня так порвете!

Варра смогла ухватиться за раздавленные диски и, потянув на себя, установила на место. Помассировав, она срастила надорванные связки меж позвонков.

— Все, — сказала она и полезла из ванны, при этом мокрый хвост залепил полуфардву, раньше времени открывшему глаза, пощечину. Тот промолчал.

Варра скинула часть грузов:

— Повиси пока так. Будем потихоньку отпускать.

— И надолго? — Нэйл пытался осмотреть себя.

— Чем дольше, тем меньше проблем будет потом, — объяснила старшая лекарка. Она бросила Атрелле большое банное полотенце:

— Вытирайся и одевайся. У нас полно дел.

— Эй! Богини! — заорал Нэйл. — Мне еще на ужин кашеварам рацион выдавать! Отпустите!

— Через час, — ответила Варра. — Раньше нельзя.

Ее одежда лежала тут же за ширмой, которую Атрелла в пылу работы не заметила. Они одевались. Девушка изучала столичную моду. Варра натянула кожаные мужские штаны, опоясалась ремнем. Хвост при этом обернулся вокруг талии. Когда Варра сняла мокрый лифчик, Атрелла обратила внимание, что пушок, покрывавший тело старшей лекарки, на спине темнее — рыжее, а на груди почти белый. Только небольшие соски были лишены этого покрова. Варра надела короткую белую рубашку с косым воротом, пуговки застегивать не стала, и поверх рубашки — кожаную в тон штанам куртку на металлических пуговицах. Куртка, явно мужская, на груди не сходилась. Последними в облачении были короткие сапоги без каблука.

Варра покрутилась перед Атреллой:

— Ну, как я тебе?

— Вы очень красивая, — честно сказала девушка. — Я даже не представляла, что такие бывают.

— Никто не представляет, — с долей грусти сказала Варра, — мужа мне не найти, — почти пропела она и скинула еще по грузику, облегчив растяжку. — Пойдем. Нужно тебя поселить.

— А ключ?! — возопил из ванны Нэйл. — Ключи-то все у меня в каптерке! А она заперта. Освободите меня, и я вам все выдам. Уже ничего не болит!

— Я дверь сломаю в твою каптерку, — сказала Варра. — Лежи, горе. Если встанешь сейчас — заболит опять.

Полуфардв ни на секунду не усомнился, что так оно и будет, и забеспокоился:

— Ты что! Там материальных ценностей!.. Я вовек не расплачусь!

Варра показала Нэйлу ключик, неизвестно когда и как выуженный ею из кармана хозяйственника:

— Не волнуйся. Не стану ломать. Шучу я.

Она снова вывела Атреллу в коридор. А та спросила:

— Неужели вам так трудно выйти замуж?

— Почти невозможно, — Варра отпирала каптерку Нэйла. — У меня ж запросы.

— Какие запросы? — не поняла Атрелла.

Варра принялась загибать пальцы:

— Я хочу, чтоб он был не ниже меня ростом, чтоб мог носить на руках, чтоб не пил, не курил, и главное, чтоб он был, как и я, экзотом, иначе прервется нить потомства. От человека у меня родятся обычные люди. — Варра показала сжатый кулак с отставленным большим пальцем. — Так что замуж мне в ближайшее время не светит, — палец сам залез между указательным и средним, получилась фига, — но очень хочется.

Атрелла непонимающе пожала плечиком. Ее эта проблема не тревожила. Будет время, появится и муж.

Варра отыскала нужный ключ и, заперев каптерку, повела свою подопечную дальше.

— Есть такая песенка "Хочу мужа", слышала?

Атрелла улыбнулась и помотала головкой:

— Нет, а спойте!

— Да не певица я, — сказала Варра, — так… мотивчик там простой, там-тарай-рам, там-тата-рам, та-рам, тарарам, там — парам, пам, тарарарам-пам, там- парам-пам-пам, а стихи такие:

"Хочу мужа, хочу мужа, хочу мужа я,

Принца, герцога, барона или короля!

А без мужа злая стужа будет жизнь моя!

Хочу мужа! Хочу мужа, хочу мужа я!".

Атрелла тихонько засмеялась, а Варра продолжала:

"Пусть будет муж мой черным как ворона,

И рожа перемазана углем!

Но лишь носил бы он корону

И в Арринде считался королем!".

Атрелла звонко расхохоталась — и тут же закрыла рот рукой. Все-таки они в госпитале.

Варра довела ее до комнаты, открыла дверь:

— Вот твоя келья, располагайся.

— А почему — келья?

— Орден Лита — это монастырь, госпиталь при монастыре, ну вот, по традиции наши апартаменты тоже называются кельями. Запираться тут не принято, как и ломиться в дверь. Если к кому нужно зайти, останавливаешься у двери и не стучишь, а громко читаешь молитву: "Господь мой Лит пресветлый, прости нам прегрешения вольные и невольные!". Если хозяин кельи может принять, он сам крикнет — входи! А нет, — то подожди, или сам выйдет. Так же и ты. Услышишь молитву за дверью, значит, к тебе пришли.

Варра вдруг вспомнила что-то. Из кармана куртки извлекла золотой медальон на золотой цепи — несколько поменьше, чем у профессора-епископа Анколимэ — и надела на шею, поправив волосы. Атрелла поняла: старший лекарь — жрица Лита первого ранга.

Госпиталь и монастырь снаружи, из проулка, не производили впечатления такой громадины, какою они оказались на самом деле. Все дома в городе примыкали друг к другу так, что образовывали замкнутое кольцо, ограниченное улицами. Внутри такого кольца обычно располагался дворик или зимний сад, если у владельца домов хватало денег застеклить поверху крышу. Монастырь занимал целый квартал, одна стена с жилыми помещениями выходила на набережную Пры к Монастырскому мосту.

Атрелла осмотрела скромно обставленную комнатку. Посох ее остался у советника. Она убрала вещи в шкаф, решив, что разберет попозже, а сейчас неплохо бы прогуляться по городу. Она спросила Варру, можно ли.

— А вот в город выходить тебе пока нельзя, — покачала головой Варра. — Жди отца Индрэ.

— Ну, а госпиталь-то можно посмотреть?

— Можно, конечно, но, извини, не сейчас. У меня полно дел. Сиди тут и жди.

Атрелла подошла к Варре и, хотя ни рядом, ни в коридоре никого не было, краснея, пошептала на ушко.

Варра без улыбки сказала:

— Я тебе занесу, у меня есть, а вообще нужно управлять этими функциями. Меньше хлопот.

— Я с папой жила, он меня такому не учил.

— Ну, ничего, я научу, — Варра вложила в ладошку девушки ключ, при этом Атрелла отметила блок, словно стена — никакой истекающей информации из организма экзотки.

Варра ушла.

Девушка осмотрелась. Вот еще одно жилище. Надолго ли? Бегство из дому привело к опасным приключениям. Она понимала, что ничего не закончилось. Нэреиты, подобно южным хищным рыбкам, вцеплялись в свою жертву мертвой хваткой. От них можно только откупиться, но сколько это будет стоить? Ведь на кону ее жизнь. Фактически ее уже видели жертвой безутешной богине. Все происшедшее в университете — лишь отсрочка.

В пустой комнате, в тишине опять накатили тревога и грусть. Что она сделала? Встала в позу из-за какой-то ерунды. Дались ей эти гендеры? Их так мало в мире. Вот, например, Ирваниэль — очень хороший дядька. Жалко, что помер в дороге. Вообще, всегда почему-то жалко, когда помирают. Странно это. Ведь мы знаем, что смерть — это всего лишь начало другой жизни в другом мире и в другом качестве, а все равно не хочется уходить из этого мира. Наверное, по привычке.

Вот если ее все-таки арестуют, докажут, что она кругом виновата, а потом принесут в жертву Нэре, она умрет для этого мира и придет в царство Безутешной. Как ее там встретят? Уж наверное, не с цветами — литарийку, безумную лекарку. И как ей там жить? Наверняка мучительно… Очень не хочется к Нэре. Она холодная. Не злая, вроде бы, но на фоне доброго, яркого и теплого Лита его обиженная жена — очень четко определяет, что раз не добро, значит, зло. И попадать под ее власть страшно.

Девушку не оставляло ощущение неслучайности всего происшедшего с ней за последнюю неделю. Она не планировала многое из того, что ей довелось сделать. Она не собиралась покидать герцогство, но уплыла. Она не думала о поступлении в университет Продубина, но профессор Индрэ назвал ее абитуриенткой… и она не планировала в ближайшее время встречаться с другом юности папы Витунга, но пришлось… а жить в монастыре? Такое ей и в головку не приходило. Кто-то очень могучий явно вел ее за руку и берег от напастей. При этом самих напастей от нее не скрывал, словно грозил огромным пальцем: "Ай-яй-яй, озорная девочка!".

Атрелла всхлипнула. Сидя на кровати, она пропускала волосы промеж пальцев, распрямляя и окрашивая их в черный цвет. Она это делала не специально, просто настроение было плохое.

Расставшись с одним из своих телохранителей и Атреллой, советник Анколимэ укатил в Департамент общественного здоровья. В машине он присел у окна и принялся разбирать привезенные тетради. Язык харандский, это он определил сразу. И хотя в рипенском наречии немало харандских слов, пришедших вместе с жителями во время исхода, письменность за полторы тысячи лет изменилась очень сильно, как и некоторые слова, их явные и скрытые смыслы.

Два месяца назад советник получил письмо от главного королевского архивариуса Валехо о том, что он, разбирая переданные ему предметы, сданные Рэмом Тофалом, обнаружил дневники Крина Хольста — лейтенанта службы безопасности Харанда. Непосвященному имя лейтенанта вряд ли что скажет, а вот ориям и литариям высшего эшелона оно хорошо известно. В эпоху крови бывший лейтенант Хольст занял важное место в их рядах, став жрецом Лита вместе со своей женой Леррой Винд.

Архивариус, сам бывший харандец, прекрасно помнил мертвый язык и начал перевод дневников. В письме он сообщил, что нашел в тексте решение проблемы ориев и спешит передать эти дневники советнику лично! Правда, в дороге он умер. Гендер был стар, он вполне мог умереть. Но интуиция требовала — проверить. Обязательно проверить!

Сразу по прибытии в департамент, еще по пути к своему кабинету, советник приказал ассистенту связаться с управлением безопасности в Нимизе и выяснить причину смерти гендера Ирваниэля Валехо.

В кабинете советник разбирал дела. Не прошло и пятнадцати минут, как к нему внесли ответ из Нимиза, поступивший по световому телеграфу.

"На Ваш запрос отвечаем: причина смерти гендера Валехо определена как насильственная, в результате отравления ядом доломеи розовой. Указанный яд в пилюлях обнаружен в вещах гендера. Одна пилюля была вшита в воротник его плаща. Ею он и воспользовался. Когда труп был обнаружен кондуктором парового транспорта Крамец-Продубин по прибытии в Нимиз, гендер был мертв уже около десяти часов".

Советник задумался. Допустить, что Атрелла имеет отношение к этой смерти, он не мог. Тем более что именно ей гендер отдал дневники. А вот зачем он покончил с собой? Ответ напрашивался сам собой: чтоб сохранить в тайне то, что дневники уже у Атреллы, и место, где хранится их перевод.

Почему? Выходит, он заметил слежку? Другой причины не было. Гендер боялся выдать важнейшую тайну.

Нужно поговорить с девушкой.

Советник Анколимэ перебрал дневники — перевода не оказалось. Он спрятал все документы вместе с дневниками в сумку и несколько минут сидел, собираясь с мыслями. Догадка напрашивалась очень страшная, и советник невольно отмел ее, пока не будет точного подтверждения.

Он вызвал секретаря и начал прием посетителей.

 

Глава 8

Когда Атрелла еще пересекала северное море и спасала ногу моряку на лесовозе, однажды вечером в городке Кар, что в Лиде, в таверну "Медный ерш" вошел немолодой человек. На лице его явственно читались следы мучительной борьбы с крепкими напитками, но все же оно было не лишено былого высокомерия. С плеч его свешивался изрядно потертый плащ, какие обычно носили лет десять назад маги, состоявшие на службе герцога лидийского.

Отставной волшебник не задержался в дверях. Он сделал несколько шагов и присел у ближайшего столика.

— Эй, Речин, ты чего, после вчерашнего не отошел? — окликнули из зала. Маг, не привыкший к полумраку харчевни, не видел, кто спросил.

— Вот дураки, — проворчал он, — сколько можно повторять, я завязал. Солнце прямо в глаза светит… — он подождал, когда зрение установится.

Пока Речин сидел и массировал веки, подошел разносчик:

— Кушать будете?

Мага этот вопрос застал врасплох.

— Что? А? — Он задумался на минутку. — Пожалуй, поем.

Разносчик приготовился записывать.

— Давай мясо овцебыка по-карски, с тушеными бобами, и компот.

Разносчик записал, но отходить не спешил.

— А чего-нибудь покрепче компота?

— Проваливай, — буркнул маг Речин. — И запомни: я завязал. Начинаю новую жизнь.

— Что возьмете из соусов к мясу? Оуранскулхойклап с чесноком и солеными огурцами, кровавый соус алукард или белый сырный банницукино?

— Давай алукард. И жареных пиявок инуяси в панировке, — согласился Речин. — Долго ждать?

— Минут двадцать, — отозвался уже на пути к кухне разносчик.

Речин встал из-за стола и поднялся на второй этаж, где располагались номера для постояльцев. Он прошел по балкону над залом, свернул в коридор и, выбрав одну дверь, постучал.

— Мошшно! — раздался голос. — Сахоти!

В комнате с закрытыми ставнями и плотно завешенными окнами в немыслимой позе, словно завязавшись в морской узел, стоял на одной ноге очень тощий лысый человек. Четыре вечные свечи по углам комнаты освещали его, и четыре тени лежали на полу. В комнате витал странный химический запах, как в аптеке.

— Мое почтение, — кивнул Речин.

— Котофо? — постоялец принялся развязываться. Его суставы выгибались под немыслимыми углами, казалось, что и кости гнутся, настолько пластичными были все движения, но за плавностью ощущалась нечеловеческая сила. Речин застыл, наблюдая за невозможным. На голубой лысине постояльца блестели искорками отражения свечей.

— Готово, да, — Речин полез в сумку, — это была трудная работа, но я справился. Все-таки столько лет служил у герцога мастером артефактов!

— А сколько лет ты пил? — голубой постоялец был одет в черную кожу, от пяток до шеи, и даже руки в черных перчатках, а в черных глазах светился рубиновый огонек.

— Мастерства не пропить, — процитировал известную поговорку Речин. — Я завязал.

— Тафай! — черный стащил с правой руки перчатку и нетерпеливо потянулся за ожидаемым изделием.

Речин протянул ему бронзовый кругляш с нанесенными знаками: в многоугольную звезду вписана спираль на тринадцать оборотов. По краю кругляша вмонтированы прозрачные кристаллики.

Черный взял амулет и, покрутив в пальцах, спросил:

— Как это рапотает?

Речин подошел вплотную.

— В центр наносится капелька крови — и через пару минут амулет заряжен на тринадцать часов. Если капнуть крови животного, он будет ориентирован на образ животного.

— Понятно, — сказал черный. — Хшо.

Речин поглядел на голубую кожу постояльца, в глазах мелькнуло прозрение:

— Вы ведь орий?

— Тля тепя это так фажно?

— Нет, — смутился маг, — я думал их, нет на материке. Вы — легенда.

— Та, я — лекента, — сказал орий. — Мошшет быть, хощешшь ссснать мое имя?

— Если вам угодно, — маг пожал плечами, — хотя я предпочел бы рассчитаться и уйти. Я свою работу сделал. Деньги при вас?

— Рассщитаться, это мошно, — сказал орий и молниеносным движением вонзил длинный палец с острым ногтем Речину в переносицу. — Меня софут Маркаф Рэнт. Не слышал? — мага била смертная судорога, он рухнул на пол, заливая кровью ковер. — Ну фот, теперь мы в расщете.

Орий капнул кровью с пальца в центр медальона, и она разбежалась по спирали, прокрашивая рисунок, кристаллики налились алым цветом. Черный облизнул палец и поморщился, пробормотав: "Мосски!". Он надел амулет под одежду, при этом приняв вид Речина, вышел из комнаты, запер ее и спустился в зал.

— Мастер Речин! — крикнул разносчик. — Ваш ужин готов, прошу к столу.

Орий кинул на пол золотую монету:

— Исфини, я спешу. Это тепе са труты. Съешшь сам.

Он натянул на голову черную маску — при этом разносчику виделось, что маг накинул капюшон — и вышел в сумерки.

Разносчик изумленно поднял золотой с гербом Лиды и профилем герцога.

— Что с вашим голосом, мастер? — он бросился вдогонку, но дверь уже захлопнулась.

Когда же разносчик выскочил на улицу, там никого не было.

— Это слишком много… — пробормотал он.

Черный орий тем временем мчался по вечернему городу, и редкие прохожие замечали только внезапный порыв ветра и раскачивающиеся вывески у подъездов. Орий остановился в скалах, присел между камней и достал из сумки черную плитку сушеной крови.

Откусив немного, он рассасывал ее, задумчиво глядя на снующих муравьев, готовящихся ко сну.

Он намеренно не стал сливать кровь из мага Речина. Убийство — да, странное, но оно ничем не указывает, что убил орий. А значит, искать будут человека. Вот и пусть ищут.

Полторы тысячи лет назад он остался генералом без армии. Его соратников и солдат переловили и вывезли на остров Орий жрецы-литарии. Мог ли он предполагать, поднимая восстание, что его ждет поражение от жрецов, которых никто в те времена и всерьез-то не принимал?.. Так — юродивые. Добрые, отзывчивые, наивные дурачки… а вот, поди ж ты… именно в их руках оказалось самое эффективное оружие против ориев — детей ночи: молитва "Гнев Лита", хранящаяся в храмах этого светлого бога. Видимо, как раз для таких случаев, как борьба с ориями.

Рэнд почувствовал, как возвращаются силы, потраченные на бег.

Движения высокой скорости — залог невидимости и непобедимости ориев. Созданные пятнадцать веков назад суперсолдатами, они и остались суперсолдатами. Только вот никто не мог предположить в те времена, что воевать они станут со всем миром.

Чего хотел Рэнд? Чего он добивался? Ни много ни мало господства над миром. Одну страну он уже преподнес безутешной богине Нэре. Кто помнит это? Жрец, чьей кровью он полил алтарь в храме в Эриде? Он давно уже в роли собачки у ног богини. Может быть, ближайшие соратники? Большинство из них уже на Ории. Там почти двадцать тысяч ориев. Устроить им побег? Можно, но пока рано. В Харанде обитают ории-одиночки, там им привольно, но нет перспективы. Людям там не выжить, а охотиться приходится только на голых харандских собачек или гигантов хого-того, происшедших от человекообразных черных обезьян, живших в зоопарках. Такого господства Рэнду было не нужно. Молитва "Проклятье Нэре" оказалась не тем, на что он надеялся. Это был акт отчаяния и возмездия за проигрыш. Месть — блюдо, которое подают холодным. А он тогда кипел от ярости, от бессильной злобы. Верховный жрец из эридского храма долго не соглашался выдать молитву. Рэнд — бывший майор безопасности Харанда — умел развязывать языки. Нэреит понял, где выгода, потому выложил требуемое. И умер мгновенно и безболезненно. А что дальше? Его тоже схватили. Он бежал… сколько раз он уже бежал? Много. Теперь он умнее. Спокойнее и рассудительнее. У него есть своя земля, прислуга, огромные стада и сколько угодно крови. А главное, его агенты во всех странах. До сих пор он не покидал убежища в горах, на границе Лиды и Пину. И не собирался, пока не получил известие из Рипена: "Обнаружены дневники Хольста", — этого лейтенантишки, которого он посчитал мертвым вместе с невестой. Как они его провели!? Ведь Рэнд был уверен: зелья обратного превращения нет. Оказалось — есть. И зелье, и рецепт. Вот только где? Где-то в Харанде.

А вот информация о том, где все это может храниться, может быть только в дневнике Хольста. Агент сообщил, что дневники в руках этой древней развалины — гендера Ирваниэля. Нужно навестить его. Морем в Рипен не добраться. Значит — через горы.

Рэнд закончил ужинать и пошел обычным шагом. Он по прежнему оставался в образе Речина. Орий поглядел на амулет. Один из тринадцати алых кристалликов снова стал прозрачным. Вот, значит, как? Отсчет обратного времени? Очень удобно.

Он вышел на ровную площадку, сплошь заваленную кусками плотной, не пропускающей воздух ткани, обрезками бронзовых труб, осколками стекла и прочим строительным материалом. Посредине поляны наполнялся воздухом дирижабль. В застекленной рубке шли приготовления к запуску паровых машин. Из легкого домика на краю поляны слышались голоса.

Рэнд снял амулет, чтоб не подстрелили как незнакомца и шпиона, и в своем обычном виде вошел в домик.

Там его ждали шестнадцать мужчин. Все бывшие военные. Наемники. Орий знал по имени только одного — командира отряда. Наемники, увидав знакомую фигуру, расслабились и сели на свои места, принялись опять обсуждать свои дела. Бывший майор хмыкнул — дисциплинка! Впрочем, он для них не командир — хозяин. Рэнд махнул рукой предводителю отряда:

— Фыйтем, Хлафин.

Командир наемников Хлавин Рамбам молча поднялся и вышел. Одет он был в традиционный наряд воинов вне армии какого-либо государства: кожаные штаны и куртку, прошитые стальными нитями, и легкие доспехи, спасающие от шальных стрел и несильных боковых ударов. В остальном воины полагались на ловкость и бойцовские качества. О том, что он служил в армии Лиды, говорил только офицерский ремень с гербом герцогства. Эту реликвию наемник берег, уверенный, что она приносит удачу.

— Мы готовы, хозяин, — сказал Хлавин. — Когда отправляемся?

Орий поглядел на оболочку дирижабля, набравшую объем и уже оторвавшую гондолу от грунта.

— Как только путем котофы лететь.

— Осталось минут десять. Погружаемся?

— Та, — орий подошел к гондоле, открыл люк. — Ну, што, мошем лететь?

— Да! — из моторного отсека вышел механик. — Орион — просто чудо! Давление растет. Дирижабль сбалансирован.

Орий обернулся к командиру:

— Комантуй покруску.

Дирижабль поднялся в сумеречное небо, где еще было солнце, и орий закрылся черным плащом. Лучи были слабые, но глаза ночного воина не выдерживали и таких.

Воздушный корабль шел вдоль границы Пину-Лида в сторону Серпенова перевала, туда, где высота гор не превышала четырех тысяч метров над уровнем моря. Использовать винты в пограничном районе было опасно. Под покровом низкой облачности, используя попутный ветер с гор, с выключенными моторами дирижабль проник на территорию Рипена и опустился в глухом лесу.

Выгрузив наемников, он по приказу ория, с нарисованными знаками почтовой службы Регалата на бортах, пошел вдоль Рипено-Регалатской границы на восток и, загоревшись, рухнул в скалистых горах на пятьдесят километров западнее пограничного города Тросн. Прибывшая к месту аварии пограничная команда Рипена обнаружила лишь обгоревший труп механика и обломки дирижабля.

А его единственный пассажир, в образе покойного механика, кратковременными пробежками по пятьдесят километров мчался в сторону древней столицы Рипена — Тарборна.

Известие, что королевский архивариус гендер Ирваниэль Валехо отбыл в Кренг, было равносильно удару молота по голове. С другой стороны, это подтвердило важность обнаруженных дневников. Но зачем Ирваниэль поехал в Кренг?

Орий выбрался из города и, сидя на вершине белой сосны, подобно гигантскому орлу, думал. Привычка думать, забравшись на возвышенность, помогла понять причину поступка гендера. Рэнд увидел бригаду магов-дорожников, восстанавливавших покрытие на трассе. Там поднимался дым от расплавленной земли. Это означало, что прямое сообщение между Тарборном и Продубином временно отсутствует. Вот поэтому гендер и покатил в Кренг.

Орий спрыгнул с вершины, приземлившись на четыре точки, и помчался на север.

Через двое суток, отдыхая только днем, предварительно находя себе убежища, он добрался до Кренга. По пути орий находил и объекты для маскировки, благо начался сезон бродячих театров, и огромное количество самодеятельных и полупрофессиональных трупп двигалось по дорогам Рипена с запада на восток в сторону города Крамец. Древнейшая традиция, заглохшая было после исхода, спустя три века ожила и старательно исполнялась из года в год.

В Кренге орий выяснил, что гендер отправился в Продубин. И снова — ночной бег, с короткими остановками, чтобы перекусить сушеной кровью, восстановить силы и бежать, бежать. Междугородная трасса — идеально ровная поверхность. Днем она забита повозками, местное население ждет, пока пройдет самоходный дом, после чего использует дорогу как обычный путь в обоих направлениях. А вот ночью на трассе пусто.

Рэнд обогнал транспорт, в котором ехали Атрелла с Ирваниэлем. Примчавшись на рассвете в городок Бенид, он выбрал погреб потемнее и дремал до сумерек. Он переговорил с кондуктором и, глядя на окна номера гендера, обратил внимание, что его особа привлекла внимание молоденькой золотоволосой девушки, рьяно торговавшейся за корзинку с провиантом. Рэнд достал амулет и выяснил, что тот полностью иссяк, пока он спал. Срочно нужна была кровь. Свежая кровь какого-нибудь местного жителя. Но пока он искал подходящее тело, дом тронулся и ушел в сторону столицы.

Выругавшись, Рэнд помчался следом. В Нимиз он прибыл еще ночью, убил ночного полицейского и ждал транспорт до рассвета. Но тот настал раньше, чем самоходная гостиница остановилась на площади. Орий, задрапированный в кожу и в черных очках, в образе полицейского осмотрел номер и обнаружил труп гендера. В номере больше не было никого, но на соседнем диванчике валялась дорожная сумка. Орий ногтем оттянул край и заглянул внутрь: книга, всякая девчачья ерунда в виде гребешков, заколок и ленточек — ничего серьезного. Дневников там тоже не оказалось. Рэнд покинул гостиницу и сообщил в местное управление безопасности о трупе. Он видел, как гендера вынесли и отправили в местный госпиталь. А еще он увидал ту самую девушку, что была в Бениде на рынке. Оказалось, что она сняла тот же номер, где ехал гендер. И девушка эта вышла из здания почты.

Орий догадался, что, вероятнее всего, гендер поручил ей отправить документы почтой. Дом отошел от Нимиза, а Рэнд, которому в образе полицейского оставалось быть еще три часа, зашел к начальнику почты.

Тот сказал, что описанная полицейским девушка заходила к нему, чтобы нанять курьера, но у нее не оказалось нужной суммы, и она ушла. На вопрос, кому был адресован пакет, рыжий начальник почты, не усмотрев в ответе ничего секретного, ответил:

— В Продубин, в Департамент общественного здоровья, советнику Индрэ Анколимэ.

Рэнд, изо всех сил стараясь не шепелявить, поблагодарил и понял: дневник до вручения адресату достать не удастся. Девица, если не отправила дневник сейчас, может это сделать на любой остановке. Но главное, он интуитивно чувствовал, что ищейки идут за ним. По пути к Продубину он всего один раз попытался проникнуть в номер девчонки, но тот оказался заперт, а хозяйка куда-то пропала. Не имея возможности ни ждать ее, ни тем более рыскать по трехэтажному самоходному дому, Рэнд решил затаиться и стал думать, как добыть дневники уже у адресата.

Орий оставлял за собой шлейф трупов тех, в чьем образе являлся днем в государственные учреждения. Рано или поздно сыщики поймут, с кем им пришлось тягаться, и догонят. Нужно использовать агентов из местных жителей, а самому на время исчезнуть.

 

Глава 9

Советник Анколимэ приехал в монастырь уже затемно. Ужин подали в келью: молочный суп и гренки с сыром. Советник помолился, благословив еду и питье, без аппетита проглотил пару ложек супа и съел одну гренку. Отодвинул тарелки с остатками пищи, выпил чашку крепкого чая и, посидев несколько минут, отправился на женскую половину.

Атреллу он застал сидящей с ногами на кровати за чтением все того же "Кода Слемира". Она уже поужинала — тем же самым, что подали и советнику. Кухня в монастыре едина для всех. Страхи перед неминуемой карой Безутешной несколько уменьшились. На сытый желудок о плохом думать не хотелось. Поесть — лучший способ спастись от дурных мыслей, а еще неплохо бы сбежать в другой мир, и книга для этого самое хорошее средство.

Атрелла погрузилась в прошлое на тысячу четыреста лет, перенеслась на Слемиров архипелаг, который в те годы назывался Арвальским, или утонувшей землей.

Инглинг — автор книги — неплохо разбирался в сохранившихся документах, но, как он сам утверждал, немало свидетельств пропало. Зато возникло множество легенд, слухов и домыслов. Непреложным фактом оставался один: Слемир — мальчик-жрец Лита высшего ранга. А сам Инглинг, отрицая все официально признанные события, выдавал новые идеи.

Атрелла читала "Книгу Слемира" в переводе с арвальского гендера Анригаэля Звиелго. Анригаэль писал "Книгу" на вализском. На более общий, понятный большинству жителей материка рипенский диалект ее перевел поэт Юалин Лу. "Книгу" проходили в школе и даже учили наизусть "песни" из нее. Атрелле больше всего нравились песни "Ты" и "Я", в которых рассказывалось, как жители острова спасали новорожденного младенца и выхаживали… а монстр, захвативший над ними власть, зачаровал людей, перессорил, и они ополчились на мальчика.

Разве орий, которые, как известно, абсолютно не способны к магии, мог заколдовать островитян?

Девушка по памяти прочитала песни с того места, как погиб возлюбленный матери Слемира:

1. Как прожить, если умер любимый?!

Мир расколот на мелкие части,

Каждый вдох отзывается болью,

И во тьму улетают надежды,

Как с засохших деревьев листы…

2. Но случилась нежданная радость —

Вдруг в постылом, измученном теле

Две души оказались сокрыты!

Так бывает, что на пепелище

По весне вырастают цветы.

3. Непостижное таинство жизни

Расцветало, невидное глазу,

И в видениях будущей маме

Открывались минувшего вехи —

Аргаваллы забытой черты…

4. Как себя она долго терзала,

Что в припадке безумного страха

Чуть младенца убить не решилась!

Зелье дорого было — и, к счастью,

Оказались карманы пусты.

5. Округлилась со временем дева,

И старалась поменьше работать,

Чадо тайное оберегая.

Слуги монстра заметили это —

И под землю ползком, что кроты…

6. В тот же день нагрузили бедняжку

Непосильной и грязной работой.

Как она ни старалась беречься —

Раньше срока дитя растревожив,

Еле скрыться успела в кусты…

7. Долго корчилась юная мама

В очистительных муках рожденья.

Поначалу стонала чуть слышно,

А к рассвету завыла так громко —

Все собаки поджали хвосты!

8. Так, пророчества во исполненье,

В день, когда задувают пассаты,

В час предутренний и неурочный

Родился шестимесячный мальчик.

Безутешная, слышишь ли ты?

9. Он тебе не достанется в жертву,

Мы лечить его будем и прятать,

А когда он окрепнет как надо —

Ты его отыскать не сумеешь

Средь других, что кривят в плаче рты!

10. Для тебя приготовлена жертва —

Ведь тебе все младенцы едины…

Пусть покамест тебе мы покорны —

Близок час избавленья от ига,

Исполнения нашей мечты! (1)

И следом — песнь "Я":

1. Злое чудище, черный губитель,

Бушевал и не ведал покоя,

Но откуда беда угрожает —

Не сумел от народа добиться:

Люди гибли, секрет свой тая.

2. Драгоценный младенец, спаситель,

Был от матери тут же отторгнут,

Нарекли его именем Слемир

И при свете ярчайшего солнца

Окатили водой из ручья.

3. Положили в сапог его теплый,

Отыскали с десяток кормилиц;

Каждый день его разные люди

У себя от врага укрывали —

Вся деревня была как семья.

4. Как целитель велел, добавляли

В молоко ему травы и зелья,

Чтобы спал он всю ночь и не плакал:

"Ночью слуги чудовища рыщут —

Неровен час, услышат тебя!.."

5. Время шло — ничего не случалось,

И чудовище угомонилось,

Прекратились ночные облавы.

То ли просто устал проклятущий,

То ли понял — с людьми так нельзя.

6. Чтобы сладить со стадом строптивым,

Мало силы — нужна еще хитрость:

Голь на выдумку очень богата,

Бог быть должен не просто ужасен,

Но коварен и мудр, как змея!

7. Мальчик рос; он окреп, встал на ножки,

Полюбил он лесные прогулки,

Научился ходить он неслышно,

Быстро бегать и прятаться ловко,

И метать наконечник копья.

8. Копья целые — все под запретом,

Да и мал еще Слемир сражаться.

А тем временем черный убийца

Напустил на людей морок злобы —

Во врагов превращались друзья…

9. И на Слемира вдруг ополчилась

Та семья, что его воспитала:

"Ты не тот, кто народ наш избавит!

Ты не нужен нам больше, подкидыш —

Уходи, шмакодявка ничья!.."

10. С горьким плачем обиженный мальчик

Убежал и забился в пещеру.

Там с трудом, лишь за миг до заката,

Мать родная его отыскала:

"Тише, милый… я мама твоя!".

У Атреллы всегда выступали слезы на этом эпизоде. И сейчас она промокнула глаза краешком рукава. "Мама, мама, где ты?". Девушка выпила воды, успокоилась и вернулась к чтению спорной книжки.

Борьба пятилетнего мальчика с подземным монстром, что ежедневно пожирал кого-либо из жителей острова, требовал от женщин рожать больше и отдавать пятилетних детей в жертву, убивал всех старше сорока лет, — представала в "Коде Слемира" как борьба с орием, случайно занесенным на остров штормом с погибшего корабля. Кровавым орием.

И вот это никак не укладывалось в сознании девушки. Ведь всем известно, что коренные жители острова Орий — вегетарианцы, питаются зеленой массой папоротников, которые и выращивают у себя на острове.

Инглинг утверждал, что пищеварительная система ориев способна усваивать и зеленый пигмент листьев растений, и красный пигмент крови людей и животных.

Откуда он это взял, автор не сообщал. Это его теория. Правдоподобная, но всего лишь гипотеза — предположение.

Книга читалась как приключенческий роман. В то, что ории могут быть такими страшными, не верилось. Инглинг явно насочинял. Да и папа говорил, что после выхода "Кода Слемира" были статьи в газетах о том, будто автор скрывается под вымышленным именем и все, что написано в его книге, — вымысел (2).

Советник не помолился у двери, он от волнения забыл об этикете — и, толкнув дверь кельи Атреллы, остановился на пороге, удивленно рассматривая незнакомую девушку со странной прической: правая половина головы — черные прямые волосы, а левая — золотистые вьющиеся.

— Это комната Атреллы Орзмунд? — на всякий случай спросил отец Индрэ.

Девушка подняла голову от книги, удивленно сказала:

— Да! Это же я, дядя Индрэ. Вы меня не узнали?

Советник засмеялся:

— Что ты сделала со своей головой?

Атрелла соскочила с койки и подбежала к зеркалу над умывальником.

— Ой! — и принялась быстро перекрашиваться, прочесывая черные пряди сквозь пальцы и возвращая им былую окраску и волнистость. — Это я немножко погрустила.

Она вернулась на кровать, а советник уже устроился на табурете.

— Ну, рассказывай, — он положил руки на колени и расправлял складки балахона.

— О чем?

— Обо всем. Почему из дома сбежала, что ты там натворила с фардвами и этим Жаберином, которого ждала Безутешная?

Атрелла принялась рассказывать. Она не оправдывалась. Сказала, что ей не удалось разубедить отца менять пол гендерам, что решила подействовать на него ультиматумом: или она уходит, или он прекращает делать операции — а вон как судьба обернулась. Сначала эти воришки фардвы… она ведь просто пошутила сперва, а когда поняла, что натворила, — память им потерла. Советник всплеснул руками: "Ужас!". А потом этот дядька в гостинице, Жабель, который… у него рак желудка с метастазами и такая боль! Что она убила опухоль, сама того не желая… и что ей оставалось делать потом, когда он стал умирать, ведь почки остановились? Вот она его и очистила. Советник жадно спросил:

— Как?

Атрелла объяснила, что подключилась к кровеносной системе дядьки и прочистила все своими почками и печенью, она много пила и все яды обращала в воду, заранее подготовив ферменты для расщепления некротических токсинов. Советник удивленно покачал головой. На такое не всякий дипломированный специалист пойдет.

Девчонка поражала. Отчаянная головушка. Понятно, почему нэреиты в бешенстве.

— Что со мной будет? — спросила Атрелла. Ей опять стало страшно. — Меня отдадут Безутешной?

— С чего ты взяла?

— Ну, эти же сказали, что можно уничтожить… — она напомнила рапорт, прочитанный нэреитом в университете.

— Это обычная практика для бебешников. Для тех, кто сопротивляется. — Советник улыбнулся: — Не переживай, все обойдется. Завтра придешь в храм на исповедь, покаешься, думаю, Лит простит. Грех не больно велик пока. И я за тебя помолюсь, попрошу. А потом уже договоримся с нэреитами. Ты мне вот что расскажи: как ты познакомилась с архивариусом?

Атрелла пожала плечиками:

— Это было совершенно случайно. Я списалась с корабля, оформила проезд до столицы, и мне сказали, если поеду с попутчиком — выйдет дешевле. Вот я и согласилась. Я так удивилась, когда увидела гендера.

— Ты же их не любишь.

— Ну… — Атрелла замялась, — я не люблю этих, ломучих стилистов. А Ирваниэль такой интересный, и говорил он совсем не так, как папины пациенты. Он неправильный гендер.

Советник рассмеялся:

— А может быть, это другие — неправильные?

— Может быть, — тоже развеселилась Атрелла. — Жалко, что он умер, — она сделала серьезное лицо: — Жалко, когда умирают.

— А о чем вы говорили перед его смертью?

Атрелла задумалась на минуточку.

— Он попросил меня отнести на почту пакет, который я вам отдала. Только там было очень много народу, а дом уже отходил. Я попробовала утром из Нимиза отправить, а начальник почты сказал, что курьер поедет этим же домом. Вот я и подумала: все равно мне к вам нужно — сэкономлю.

— Понятно. А до того, как он тебя послал на почту?

— А до этого я ходила на рынок за продуктами, — Атрелла сидела, накручивая прядку на виске на указательный палец, и она все туже завивалась, — а там еще был чудной человек. Очень худой, весь в черной коже, даже голова в такой шапке… круглой. Он смотрел на окно нашего номера, а потом исчез. Я моргнула — его нет. Он был похож на гендера, только двигался очень плавно. Я рассказала Ирваниэлю об этом человеке. Но он ничего не сказал. Только попросил меня отнести пакет. И это всё… А вот его денег не хватило на курьера.

Советник нахмурился. Все сходилось. По следу архивариуса и, наверное, Атреллы шел орий. Гендер покончил с собой, чтоб не выдать тайну дневников, как только узнал о слежке и у него появился доверенный курьер. Девчонка — богом хранима, это Ирваниэль понял и не сомневался, что она доставит пакет. Поэтому и денег дал немного…

Отец Индрэ узнал, что хотел. Страшная догадка подтвердилась. Маркав Рэнд пытается достать дневники Хольста.

Что он теперь предпримет, когда заветная цель проскользнула между пальцев?

Одной Нэре известно. Но это к слову. Вероятнее всего, и богиня не в курсе, что предпримут монстры, называющие себя ее детьми, или детьми ночи. Очень поэтично, если бы не реки крови, что проливают эти детки.

Советник уже собрался уходить, как заметил обложку книги, которую Атрелла, пока с ней разговаривал епископ, задвинула под попу.

— Ты читаешь "Код Слемира"?

Атрелла вытянула из-под себя книгу, протянула отцу Индрэ:

— Да, половину прочла уже.

— Ну и как она тебе? — в голосе советника промелькнули ревнивые нотки.

— Здорово написано, только непонятно кое-что… и мне кажется, теория, что чудовище в пещере — это орий, притянута за уши. Ведь всем известно, что ории питаются зеленой массой растений. Даже если они могут пить кровь, то зачем они станут это делать? Ведь тогда придется убивать, как описано тут. Это ужасно.

Священник-лекарь задумчиво улыбнулся:

— Действительно, ужасно.

— Я до этой книги не думала об ориях совсем, а теперь только и думаю, ну как они сбегут со своего острова?!

— Нет, — покачал головой советник, — не сбегут. Их очень хорошо охраняют.

— Откуда они вообще взялись, эти ории? — Атрелла перелезла к окошку и принялась водить пальцем по стеклу.

— Правды уже никто не знает, — сказал советник, — их пытались создать как солдат… непобедимых. В общем, так и вышло.

— Кто же это такой умный? — нахмурилась девушка.

— Какие-то харандские маги. Их имена затерялись в веках. В результате их эксперимента погибла целая страна.

— А нам в школе говорили, будто маги-погодники ошиблись.

— Это официальная версия, как и то, что ории травоядны. Так говорят, чтоб не смущать и не пугать людей.

— Тогда зачем этот Инглинг пишет, что ории — кровожадные монстры? Он что, не понимает, что люди могут испугаться?

— Ну, во-первых, многие люди не поверят, как и ты. А во-вторых, на международных конференциях по вопросу ориев уже несколько раз поднимался вопрос о том, чтобы разрешить этим "коровкам" жить на материке. Вроде бы, они же травку едят — никакой опасности!

— Я не понимаю. Как они могут быть опасны?

Советник подошел к окну и на запотевшем стекле пальцем изобразил пять корабликов носами друг к другу. Когда он расставил символы элементов, Атрелла поняла — химическая фомула.

— Что это? — спросил советник.

— Похоже на гем, пигмент, окрашивающий кровь в красный цвет, — ответила девушка.

Советник рядом изобразил похожую, но несколько отличающуюся:

— А это?

— Не знаю.

— Это хлорофилл из растений. Зеленый пигмент, позволяющий растениям дышать. Сходство видишь?

— Да.

— Ории могут свободно усваивать и то, и другое. Только от крови они пьянеют, как от вина. Особенно от человеческой крови, да еще если человек этот перед смертью был напуган. Так что, милая девочка, опасность налицо. А Инглинг нисколько не врет. Его гипотеза небезосновательна.

Советник пошел к двери.

— Читай до конца. Там к завершению многое становится понятно.

Выйдя из кельи Атреллы, он усмехнулся. Книга удалась. А о том, что Инглинг — это его псевдоним, Атрелле знать совершенно не обязательно.

Он спешил к себе в келью, где его ждали дневники Хольста.

Из дневников лейтенанта службы безопасности республики Харанд Крина Хольста

Фрагмент 1

…трудно поверить, что когда-то они были людьми. Особенно это касается первых: Рэнда и тех, кто был с ним.

Сейчас, когда нам удалось оторваться от них, я в томительном ожидании, пока Лерра придет в себя, не нашел ничего лучшего, как сделать эти записи. Столько событий, столько переживаний и волнений за последние месяцы!

Моя любовь подверглась этому чудовищному превращению. Если бы не этот маг — Фэтлир! Всякий раз я вспоминаю его в молитвах с благодарностью. Он дал мне чудом сохранившийся флакон с зельем обратного превращения.

Я хожу кругами по горной деревушке в тяжких раздумьях о судьбе моей страны. Что ждет ее жителей? Что ждет всех нас? Я размышляю о причинах появления "детей ночи" — так они сами себя называют. Фэтлир сказал, что эти чудовища — бывшие люди, военные добровольцы. Маги называли их ориями.

Эти бывшие люди напрочь забыли о своей прежней жизни.

Меня бросают в дрожь воспоминания о том, как они ели. Бесподобная стремительность их движений, чудовищная сила — и безжалостность.

В деревне появляются другие уцелевшие свидетели бойни, учиненной ориями. Рассказам этим не хочется верить, но мне ли подвергать сомнениям их слова?

…Оторвать голову ребенку и жадно глотать льющуюся в горло кровь. Это их возбуждает. Они пьянеют и приходят в неистовый восторг, хохоча и танцуя в лунном свете, жонглируя опустошенными человеческими телами.

Прошло время. Но и сейчас, закрывая глаза и представляя эти жуткие картины, я испытываю приступы тошноты.

И сейчас я пишу…

Не сдержался. Добрые люди в этой деревушке. Стоило мне отойти за угол и выложить съеденное за завтраком, как сразу появилась девушка-литарийка с кувшином родниковой воды. Заботливо приложила руку к голове и спросила: "Дурные воспоминания?". От ее голоса или прикосновения мне сразу стало легче.

Все, что нам довелось увидеть, все, что рассказывают немногочисленные уцелевшие, говорит об одном: ждать чудес не приходится, страна обречена. Что будет с миром, если его захватят ории? Что будет с людьми, которых уже сейчас эти голубые твари кличут не иначе как "мешки", а на свой орийский лад — "мешшхи"?..

Я не хочу быть орием, но не хочу быть и мешком. Неужели нет способа победить этих монстров?

Не оставляют мысли о Лерре — ей пришлось пережить самое ужасное. Она сказала, что только любовь помогла ей справиться с черной тоской.

…Я познакомился с любимой шесть месяцев назад. Случайно. Шеф вызвал меня с отчетом, а она зачем-то приехала к отцу в Канцелярию. Я сразу понял, что это дочь Винда. Они похожи.

Должен признаться, она мне не понравилась в первый момент. Высокомерие сочилось из ее фигуры, взгляда, устремленного куда-то вдаль, мимо меня, поворота головы. Дочь генерала. Этими двумя словами объяснялось все, и взгляд, и выражение лица. Кто мы все там, внизу?

Как я ошибался! Оказывается, она готовилась к серьезному разговору с отцом, это ему она несла маску неприятия, нелюбезности и непослушания. Ей очень важно было сохранить решимость и настрой, чтобы выстоять. Для чего? О чем она говорила? Что он отвечал? В приемную не доносилось ни звука. Дверь вдруг распахнулась, и я увидел совсем другое лицо: обиженый ребенок, на которого незаслуженно орали, топали ногами и унижали. Она выбежала из кабинета, а я, вместо того чтоб идти с отчетом, бросился следом и, остановив в коридоре, спросил:

— Что я могу сделать для вас?

Она всхлипнула и сказала:

— Мне никто не может помочь. Он не слушает меня… никто не может меня понять! — она подняла глаза…

Кажется, она мне что-то говорила, объясняла — а я стоял, онемевший и оглохший, и молчал, тупо уставившись на нее. Я любовался ее набухшими губками, покрасневшим носом, блеском заплаканных глаз, и все это под музыку ее прерывающегося голоса… Я не знаю, что произошло в тот момент. Видимо, проснулась моя тщательно скрываемая литарийская сущность.

— Я люблю вас… — голос прозвучал откуда-то со стороны, только спустя несколько секунд я понял, что он был моим.

Она улыбнулась по-детски светло и покачала головой:

— Так не бывает. Вы же меня совсем не знаете. Только безумцы-литарии могут так влюбиться. Вы ведь не из них?

Я пожал плечами, глупо улыбнулся:

— Я уже не знаю… Но больше всего на свете я хочу одного: чтобы ты никогда не плакала. У тебя чудесная улыбка.

— Меня зовут Лерра, — сказала она. — Лерра Винд.

В коридоре не было ни кого, кто мог бы донести генералу о нашем разговоре. Что это? Чудо! Мы с ней встретились еще раз через день…

Видимо, Нэре это было безразлично, а Литу — нет.

Доставленный документ советник принес в монастырь и спрятал в своем столе. А где-то ведь есть перевод, сделанный архивариусом. Вероятнее всего, он остался в хранилище. Орий наверняка не знает о переводе. А как он узнал о дневниках? Видимо, когда Ирваниэль обнаружил их, он от волнения объявил всем сотрудникам о находке, и кто-то из них оказался агентом Рэнда. О том, что выслеживал старого гендера именно Маркав Рэнд, советник не сомневался. Предводитель армии ориев в эпоху крови был стар, но не дряхл. В создании этих чудовищ, похоже, была допущена ошибка — они бессмертны.

Советник уже много лет занимался темой исцеления ориев. А точнее, их обратного превращения в людей. Пока средства найти не удавалось. В университете у профессора Анколимэ была закрытая лаборатория, в которой и проводились исследования. Вторая лаборатория находилась на острове Орий, в небольшом городке Соль на берегу океана.

Большинство ориев, живших на острове долгие сотни лет, уже забыли вкус крови, успокоились и даже сотрудничали с исследователями, охотно давая для исследований жидкость, текущую в их сосудах и больше похожую на подкрашенную синими чернилами воду.

Колония на острове была резервацией. А всему миру навязали легенду о травоядности ее жителей, чтоб не нервировать. Истину знали немногие. По большей части военные и люди, стоящие у власти.

Остров Орий охранялся объединенными флотами, так, что и лодочка не проскочит. За полторы тысячи лет было всего три попытки побега с острова, последняя — более трехсот лет назад.

И поэтому несколько лет назад королевству Регалат разрешили проложить маршрут почтовой службы на северное побережье материка Зилябра, над территорией острова.

Материк Зилябра был официально открыт адмиралом Орнедой, гнавшимся за Рэмом Тофалом всего двенадцать лет назад. На самом же деле первым, кто высадился на побережье Зилябры, был Тофал. Он и дал материку это название. В отличие от Орнеды, который не придумал ничего оригинальнее Юго-западной земли.

Книга Тофала "Путешествие на Баррге", написанная в заключении, наполненная опасными приключениями, порой тонким, а порой и грубоватым моряцким юмором, стала бестселлером. И хотя официальная слава открытия нового материка досталась адмиралу, слава бесшабашного авантюриста и писателя по праву принадлежала Тофалу, еще и потому, что книгу Орнеды, больше похожую на бухгалтерский отчет, читать просто невозможно.

Не прошло и года, как все государства на западном побережье от Большого Рипенского хребта установили дипломатические отношения со странами на материке Зилябра. Почтовые дирижабли из столиц ходили туда ежедневно, но только регалатские пролетали над островом Орий.

Все было бы ничего, если бы там, на острове, находился и главный негодяй — Маркав Рэнд. Однако, по данным разведок разных стран, его логово располагалось где-то в горах на границе Лиды и Пину. Он был очень богат, через подставных людей владел землями и фермами. Он никого за эти годы не обратил в ория, но мог это сделать в любой момент. А главная мечта Рэнда — освободить свою армию, заключенную на острове. Этот факт не давал спать спокойно службам безопасности всех стран по обе стороны Большого Рипенского хребта.

Советник, вернувшись в свою келью, перебирал рапорты, полученные им по запросу в Управление безопасности.

"Сводка по нераскрытым убийствам за последнюю неделю.

1. В пригороде Тарборна обнаружен труп актера труппы из города Ерина Лобира Жерга 56 лет. Смерть наступила от проникающего ранения в область переносицы. Рана нанесена острым круглым предметом, вероятно, стилетом. Убийца не найден.

2. В селении Бня на дороге Блавна-Кренг, в подвале собственного дома обнаружен труп Лавины Ронг 43 лет, смерть наступила от проникающего ранения в область переносицы, нанесенного острым круглым предметом, вероятно, стилетом. Убийца не найден.

3. В пригороде Кренга обнаружен труп Юма Лоншера 20 лет, причина смерти — декапитация. Голова отделена от туловища, труп обескровлен. Убийца не найден. По тревоге поднята поисковая группа, опрошены местные жители на предмет свидетельства появления ория на территории Рипена. Свидетелей нет. Есть гипотеза, что это работа актеров, двигающихся в сторону Крамеца на восток. Розыск в районе остановил продвижение более пяти десятков бродячих театров.

4. В городе Бенид обнаружен труп уличного охранника Дериба Рогана 45 лет, смерть наступила от проникающего ранения в левый висок, предположительно кастетом.

5. В городе Нимиз на окраине, в кустах, обнаружен труп окружного следователя управления безопасности Бассала Лонга 35 лет, смерть наступила от проникающего ранения в затылок. Удар нанесен тупым предметом, перелом костей черепа".

Советник потер лоб. От всех этих смертей заболела голова. Убийства — это всегда ужасно, страшно, больно. Знать, что есть существо, так спокойно убивающее, очень тяжело. Отец Индрэ промокнул глаза пальцами.

— Господи, прости им всем прегрешения, вольные и невольные… — он пробормотал молитву и продолжил разбирать сводки. Больше ничего примечательного.

Отложив свитки, он посмотрел в темное окно, выходящее во внутренний дворик монастыря. Что делать? Орий, возможно, уже в столице. Вряд ли он спокойно ходит по городу, но глаза и уши — его агенты — есть повсюду.

Из нэреитского ордена "Братство Безутешной" пришла претензия насчет Атреллы, с требованием выдать преступницу.

Советник взял чистый лист и написал ответ: "На ваше заявление от… сообщаем, что указанная вами Атрелла Орзмунд в настоящее время проходит обряд очищения в монастыре Лита пресветлого. Монастырь готов внести сумму, способную погасить претензии ордена к указанной особе". Подписал: "Настоятель храма Лита, государственный советник Индрэ Анколимэ".

Письмо уйдет в братство завтра утром, сутки или двое нэреиты будут его обсуждать. Они не могут не понимать, что получить Атреллу нереально. Советник Индрэ — мастер бюрократической переписки, и мог бы составить бесспорную конкуренцию высшим иерархам Братства Безутешной. Только нижние чины братства заблуждались насчет епископа-литария. А это означало, что бебешники станут обсуждать возможность торга не меньше суток, и еще сутки, когда придут к выводу, что лучше деньгами, будут определять сумму. Такую сумму, чтоб литариям было выгоднее отдать Ателлу, а точнее — выдать, потому что денег таких просто нет.

Советник знал главу нэреитов Лориндера Тими, тот занимал пост начальника Управления безопасности Продубина. Именно от него он получил сегодня сводку по убийствам. Они не были дружны, но и врагами их не назовешь. Расчетливый и ироничный Лориндер нравился советнику. Большой умница и служака. Он-то отлично понимал, что Атреллы ему не видать. А значит, лучше запросить сумму солидную, но реальную. Любопытно, какую сумму Лори сочтет реальной для советника? Жалование вполне приличное, дай бог, чтобы хватило.

В храме перед вечерней молитвой советник подошел к Варре и прошептал:

— Атреллу активно подключай к работе в госпитале, но утром обязательно на исповедь.

Варра кивнула-поклонилась и ответила:

— Будет сделано. Хорошая девочка.

— Хорошая, но озорница. Нужно учить владеть собой, а то бед не оберемся. У нее большие способности.

Они не заметили, что объект их обсуждений стоял, скромно потупив глазки, в углу, и корил себя за невоздержанность, от всего сердца прося у доброго бога Лита прощения.

_______________

(1) Автор песен "Книги Слемира" — Ю. Лункина

(2) Роман о Слемире пишет Ю. Лункина

 

Глава 10

Сверкающий лейтенант Орингаст Браго был единственным сыном и последним ребенком в семье героя Рипена, боевого генерала, потомка княжеского рода — Финнегана Браго.

Генерал любил детей. Вообще. Детей абстрактных. Когда же он женился, то спустя месяц уехал в расположение вверенной ему армии для проведения широкомасштабных маневров.

Любимая жена осталась его ждать, и по истечении известного срока родила… девочку.

Генерал всякий раз, приезжая в родовой замок, оставлял жену в положении, а она, словно в отместку за отлучку, рожала девочек.

Хотя Рипен официально и не вел никаких войн, локальные конфликты периодически возникали. То Пину заявил претензию на спорную территорию в горах, то фанатики Асахи подняли восстание, то Регалат, вдруг вспомнив старинные карты, решил отхватить кусок плодородных земель на юге в пойме Тарны… Так что дел у генерала было немало. В лоно семьи его возвращали только ежегодные отпуска и случайные заезды домой, когда по делам службы он оказывался поблизости от родового гнезда Браго.

Финнеган Браго появлялся дома наездами, исполнял супружеский долг, проверял домашнюю бухгалтерию и отбывал в часть. А жена рожала.

Поначалу генерал радовался каждому ребенку:

— Ничего, что девочка! Следующим будет мальчик!

Как бы не так. Следующей опять была девочка, и опять, и снова… и так восемь раз за десять лет. Рождение последних четверых дочерей генерал принимал смиренно, как волю богов. Ходил в храм Лита, заказывал службу, исповедовался в грехах, отнес немало денег и в храм Нэре, просил жрецов, чтоб договорились с Безутешной насчет рождения мальчика.

Может, хоть один из богов сжалится или ощутит выгоду подношений — и наконец подарит сына?

В год, когда боги вняли его молитвам, генерал подал рапорт об отставке. Он еще не был стар, но в генеральном штабе ему сказали, что молодые дышат в спину, что армия реформируется и сокращается… Пора, мол, на покой — дочерей воспитывать. Вон какая армия — целый женский батальон!

Поседевший и облысевший, он приехал весь в орденах и славе к жене и детям. Дождавшись, когда утихнет счастливый визг из восьми девичьих глоток, с замиранием сердца принял из рук супруги кулек с багровым чадом, которое пускало слюнявые пузыри и возмущалось буквально всем, а особенно тем, что его взял на руки какой-то потный и вонючий седой дядька, который младенцев и держать-то толком не умеет.

— Сын, — сказала жена. — Это твой наследник, я назвала его, как дедушку — Орингаст.

Имя генералу понравилось. Дедушка был ого-го какой герой. Наследника с таким именем ждала боевая слава!

Мальчик довольно быстро подрос и начал носиться по замку, сшибая углы. Правда, он каждую зиму болел, косолапил, сутулился, шепелявил и картавил одновременно, но в целом был премилым ребенком, который обожал любую живность, большую часть времени проводил на заднем дворе, где работала прислуга, и мечтал стать великим путешественником. О военной карьере он и слышать не хотел, ибо панически боялся крови и всякий раз, порезав палец, падал в обморок.

Если первые годы генерал умилялся, глядя на будущего путешественника, то после пяти лет он с каждым годом делался все мрачнее.

Лекари разводили руками. Парень был абсолютно здоров. Ни глистов, никакой иной дряни в его организме не обнаруживалось. Говорили: "Конституция такая". Генерал стучал на лекарей кулаком и орал: "Конституция у нас одна! А вы — г…но-специалисты! С одним мальчишкой разобраться не можете!".

Орингаст тем временем оставался тощим, бледнолицым и голенастым доходягой, который толком и сдачи дать не мог.

Его били. Били деревенские, били одноклассники. Он не жаловался. Молча сносил унижения и оскорбления и терпел. Уходил в библиотеку, где просиживл с книжками дни и ночи.

Не вытерпел генерал. Он куда-то уехал на пару дней и вернулся с пожилым дядькой в поношенном солдатском мундире. Гость, осмотрев хлюпика-Орингаста, сказал:

— Приказ ясен, господин генерал, главное, чтоб не сдох…

— Вот именно, — сказал генерал. — Забирай. Жду вас через полтора года, к осени.

— А школа? — попытался возразить наследник.

— Ничего, нагонишь!

И этот солдат увез Орингаста. Не на отцовском паровике, и не на почтовом дилижансе. Увез фигурально. На самом деле они ушли пешком. Как и положено великим путешественникам.

Покинув отчий дом ранней весной, лишь только сошел снег, Орингаст не появлялся в замке полтора года. Где они побывали с ветераном, чего повидали — не пересказать. Но факт один — налицо. Уходило с солдатом бледное тощее нескладное создание четырнадцати лет, которое ни одного слова не могло сказать, чтоб не оплевать собеседника, которое не могло отжаться от пола хотя бы два раза и столько же раз подтянуться на перекладине. А вернулся жилистый юноша с цепким наблюдательным взглядом, который очень четко и ясно доложил отцу о своем прибытии и попросил закупить пять возов строевого леса. Из прислуги отобрал себе в помощники троих крепких парней, и они начали.

Сестры бегали по утрам смотреть, что там происходит на заднем дворе. А там происходило сущее чудо. Из квадратных бревен дорогущей красной сосны вырастал чудный терем. Орингаст работал один. Он уверенно управлялся с инструментами, как заправский плотник, вгонял топор в середину бревна и словно за ручку переносил его одной рукой.

Терем подрастал. И вот настал момент, когда Орингаст настелил из специально закупленной кровельной коры крышу, отчего теремок напомнил раскрывающуюся сосновую шишку, и пригласил всех родных на новоселье.

Смущенный такой разительной переменой в сыне, бравый генерал молча пил чай, наслаждаясь смоляным духом светящихся сосновых стен, пока сестры и мать расточали восторги. Потом мать с сестрами пошли бродить по еще не обставленным комнатам, а отец, только когда наступила тишина, спросил:

— Ну, и какие планы на жизнь?

Он боялся, что Орингаст скажет: стану, мол, архитектором или строителем. Или еще что-то совсем не то, о чем мечтал отец. Но тот, серьезно глядя в глаза генералу, спросил:

— Я подал документы в Ивинсол. Ты не против, папа?

— На какое отделение? — только и спросил тот. Ивинсольская высшая военная школа готовила элиту армии Рипена.

— Внешняя разведка, — ответил сын. И улыбнулся: — Я все-таки надеюсь попутешествовать. Если ты поможешь по окончании попасть в Управление ВР.

— Поживем — увидим, — сказал генерал и горячо обнял сына. Тот не обманул его надежд.

Подать документы — это еще не поступить. Пока Орингаста ждала школа обычная. И подросшие за время разлуки сверстники. Правда, они ждали мальчика для битья и потому несколько опешили, когда в класс вошел двухметровый плечистый малый, в котором с трудом угадывался бывший бледный доходяга.

Обидчики весь день совещались, стоит ли повторять прошлогоднее, и решили попытаться — проверить на вшивость. А ну, как этот обновленный Ори — всего лишь декорация, а в душе остался тем же безответным козлом, который не может решиться ударить обидчика?

Генерала Браго вызвали в школу. До сих пор проблем не было. Орингаст никогда не жаловался, и хотя до отца доходили слухи о побоях, он не вмешивался, уверенный, что честолюбие князя Браго однажды заставит Ори сжать пальцы в кулак и ответить. И вот произошло нечто из ряда вон.

Инспектор лицея, воспитатель со стажем, дождался генерала и с прискорбием сообщил, что Орингаст искалечил четверых. Двоим пришлось лечить переломы, одному — заращивать раны на лице, а четвертый лежит дома с сотрясением головного мозга и сможет выйти на занятия только через две недели. Родители пострадавших в гневе.

Орингаст был тут же, в коридоре. Его окружали девушки-одноклассницы, яростно спорившие, кому из них лечить победителя.

Генерал выслушал инспектора и сказал:

— Давайте послушаем, что скажет сын.

Они пригласили Ори. Тот вошел, потирая ушиб на левом плече.

— Скажи, сын, можно было их хотя бы не калечить?

Орингаст покачал головой, открыл сумку и выложил на стол инспектора кастет, кожаную дубинку с песком внутри и нож с родовым гербом одного из нападавших.

— Мы начали один на один, обменялись парой ударов, а когда они навалились кучей, у меня не было выбора, одному против семерых — ты же понимаешь, отец, фактор времени. Или я их ломаю, или они меня.

— Но откуда такая жестокость? — спросил инспектор. — Ты же всегда был добрым мальчиком, Ори?!

— Я был соплей, о которой и вспоминать не хочется, а стал мужчиной. И то, что вы называете жестокостью, это жесткость и справедливость. Жалеть этих подонков я не собираюсь. А если они подадут в суд, у меня есть свидетели, что я защищался.

Отец закрыл рот раньше инспектора. Это был достойный ответ. Достойный князя и наследника рода Браго. Достойный будущего офицера. Но взрослые не успели сказать ни слова, как Орингаст добавил:

— И еще, у меня есть имя — Орингаст. Это имя моего дела, и я прошу называть меня так, а не этой собачьей кличкой.

Инспектор поглядел в глаза мужчины и, проглотив сухой ком, неизвестно откуда взявшийся в горле, сказал:

— Хорошо. Вы можете идти. Я поговорю с родителями ваших обидчиков. Сам.

Вернувшись домой, генерал привел сына в большой зал, где на стенах были развешаны боевые трофеи и картины батальных сцен, в которых принимали участие предки рода Браго. Генерал снял со стены фамильный меч и, повернувшись к сыну, сказал:

— Я не люблю пафоса и длинных речей. Обряд вступления в наследие рода Браго ждет тебя в двадцать лет. Но сегодня ты заслужил право называться воином. Это мой счастливый день, мой праздник: я узнал, что у моего сына сердце льва. Что он не побоялся выйти один против семерых и победил. Случись это раньше, может быть, я накрыл бы стол и преподнес тебе торт, но сегодня ты сказал, что стал мужчиной. А для мужчины лучший подарок — это оружие. Меч рода Браго не покидает стены этой комнаты, он — залог благополучия нашей семьи. — Генерал положил меч клинком на плечо Орингаста, и тот опустился на колени. — Властью, данной мне по праву наследства, правом князя и владетеля этих земель, я объявляю, что сегодня ты получаешь рыцарское звание, пока неофициально. По-домашнему.

Генерал вернул ритуальный меч на стену и извлек из оружейного ящика стальной обоюдоострый изящный ханутский клинок, украшенный тончайшим узором, будто морозом по стеклу, и точно такой же кинжал:

— Это все, чем я могу наградить победителя. Сегодня ты отстоял честь рода. Это дорогого стоит. Я горжусь тобой, сын. Бери эти клинки и совершенствуй свои навыки. Учитель фехтования придет завтра.

Ответ из Ивинсола доставили только зимой. Там было написано следующее: "Уважаемый господин Браго! Ваше намерение поступить в наше учебное заведение — большая честь для академии. Однако, согласно положению о высших учебных заведениях республики Рипен, вам необходимы две вещи: аттестат об окончании школы и возраст как минимум шестнадцать лет. Учитывая, что вы потомок династии Браго и внук героя Рипена, сообщаем, что у вас будет преимущество при сдаче вступительных экзаменов. Будем рады встретить вас в рядах абитуриентов на будущий год. С уважением, начальник учебной части, полковник Назер".

Все случилось, как предсказал отец. В пятнадцать не приняли. Поэтому Ори приналег на учебу и фехтование. Он не хотел поблажек. Блестяще сдав все тесты, юный рыцарь и князь Браго стал курсантом академии Ивинсола.

Учился он старательно, на отлично, потому что мечтал попасть в дипломатический корпус — отдел резидентуры. Однако что-то не сработало. На Орингаста Браго пришел запрос из Девятого управления безопасности, занимавшегося охраной государственных деятелей.

Возмущению юноши не было предела. Выпускник Ивинсола был уверен, что свинью подложил отец; вероятно, не обошлось и без матушки, очень не хотевшей, чтоб чадо пропадало на нелегальной работе в чужих странах и рисковало жизнью. Их можно понять, все-таки единственный сын.

Рапорт о переводе в службу внешней разведки начальник "девятки" отклонил. Он видел, каких усилий стоило Орингасту разговаривать спокойно. Он понимал молодого офицера: каково это, получить такое предписание!

Поэтому генерал подошел к лейтенанту, обнял за плечи и сказал отечески:

— Не злись, сынок. Это тоже работа, нужная и важная. Эти советники — такие раздолбаи, кто ж им жизнь спасет, если не мы? А отслужишь два года, обещаю: переведу, куда попросишься. Сам за тебя попрошу. Хорошо?

Орингаст ответил:

— Так точно. Я все понял. Готов выполнять.

Но сперва его отправили на курсы телохранителей, где учили совсем другому, нежели в Ивинсоле. И только через три месяца Орингаст познакомился с невысоким седым мужчиной пятидесяти трех лет — государственным советником Индрэ Анколимэ, епископом, профессором медицины и важным государственным деятелем республики.

Лейтенант Браго стал одним из трех постоянных охранников советника Анколимэ. Его объектами были монастырь и университет.

Служба шла без приключений. Дни за днями, редкие просьбы-поручения советника, ежедневные лекции по хирургии, на которых он вынужден был сидеть, общение с Варрой и другими лекарями и служителями ордена Лита, когда по делам службы ему приходилось покидать монастырь.

Ежедневно выглаженный, сверкающий аксельбантами и эполетами белый с золотом парадный мундир. Раз в месяц выезды на зачеты по рукопашному бою и стрельбе.

Поначалу охранники стреляли из небольших ручных однозарядных самострелов — арбалетов. Оружие ближних дистанций. Потом появились духовые самострелы, заряженные иглами с парализующим зельем и даже с ядом. Охранники носили в карманах металлические баллончики и при ходьбе издавали характерный звон, за что их даже прозвали "железными яйцами".

Управление новых видов оружия не прекращало поисков в разработах средств защиты и ближнего боя. Все это было нужно для одного — отражения нападения различных ассасинов, фанатиков-нэреитов и даже литариев, считавших, что официальная церковь погрязла в грехах, и только смерть очистит… и прочую глупость.

Но вот месяц назад телохранителям сперва показали, а затем и выдали новейшие образцы оружия. Такого Орингаст еще не видал. Инструктор продемонстрировал необычной формы деревянную основу от самострела без дуги, струны и стрел. Обычная деревяшка, с довольно удобной рукояткой, удлиненным ложем и стекляшкой на том месте, где обычно находится стальная дуга. Офицеры еще не держали в руках подобного, а инспектор поднял оружие, направил его на деревянную мишень и почти неслышно щелкнул. Ничего не произошло. А точнее, курсанты не поняли, что произошло. В мишени появилось трехсантиметровое сквозное отверстие с опаленными краями.

— Это называется паган, — сказал инструктор. — Стреляет тепловым импульсом. Дерево прожигает на глубину до пяти сантиметров, стальной лист толщиной сантиметр — насквозь. Толще не проверяли. Найдем — проверим. Живые объекты прошибаются тоже насквозь. Главная заповедь — не направлять на зеркальные предметы, можете засадить по себе. Вопросы есть?

Вопросов было много. А как работает, а надолго ли хватает? А чего еще нельзя?

Вообще новое оружие оказалось хрупким, капризным и не терпящим воды. В качестве источника энергии для импульса использовались большие прозрачные кристаллы, вставлявшиеся в рукоятку пагана. По этому кристаллу бил от пружинки деревянный ударник. Что происходило дальше, офицеры не знали и не пытались вникнуть. Главное — как ухаживать? Как выяснилось, уход простой: периодически разбирать, благо там все крепилось на одном винте, протирать медные пластины от окислов, а стеклышко, из которого вырывается смертельный луч, от грязи. Кристалл-генераторов хватает в среднем на двадцать выстрелов, рекомендуется использовать до первой осечки. После чего кристалл стоит заменить.

Оружие понравилось и не понравилось одновременно. И первая же мысль, пришедшая всем офицерам:

— Это не должно попасть в руки бандитов.

Инструктор всех успокоил. Кристаллы и излучатели делать очень сложно, паганы поступили на вооружение только в Девятое управление, и руководство надеется, что применять его придется исключительно на стрельбах.

Однако, как говорит народная мудрость, благими намереньями вымощена дорога в царство Безутешной. Стрелять пришлось, и не раз. Правда, еще никого не убили, но ранения оказались тяжелыми. Ткани попросту испарялись в месте попадания луча, лекари ругались: откуда взять заплату? А еще у пагана вид какой-то несолидный. Направляешь на бандита, а он, привыкший к виду самострела, этот кусок дерева всерьез не принимает.

Орингаст сидел в своей келье в трусах и майке и занимался чисткой оружия. Мягкой тряпочкой протирал контактные пластины и вспоминал события прошедшего дня. Из всего нагромождения он выделил главное — явление Атреллы.

Она вошла в лекционную комнату и попала в луч солнца, залетавший через окно. Золотистые волосы подобно нимбу осветили миленькое личико. Телохранитель, интуитивно ощущавший ход мыслей студентов в аудитории, почувствовал внимание, с которым тридцать голов, и мужских и женских, повернулись в сторону двери. Вот тогда он встал и посадил девушку рядом с собой. По аудитории пронесся дружный выдох. От незнакомки пахло цветами и весной, а еще исходил неуловимый поток радости, любви и какого-то неземного света. Хотя Орингаст вывел ее из солнечных лучей, темнее Атрелла не стала — будто пропитавшись, она частичку солнышка принесла с собой.

Орингаст смотрел в темное окно, а видел Атреллу.

Очень хотелось встретить ее снова, взять за руку, расспрашивать и слушать ее звонкий голос. Смотреть, как меняется ее личико, когда она то грустит, то смеется.

Закончив профилактику, лейтенант собрал паган, спрятал в кобуру. Завтрашний день должен начаться как обычно — с храма, утренняя молитва, потом поездка в Департамент общественного здоровья, потом…

Орингаст подумал, что в храме он обязательно увидит Атреллу. Попробовать заговорить с ней? В госпиталь не пройти, там Варра. Он, вообще-то, пройти может всюду, но объяснять, зачем, к кому… врать не хочется, а правду сказать он пока не мог.

Орингаст глядел в ночное окно, выходившее в зимний сад. До него еще никак не могла дойти простая истина: блестящий лейтенант Браго, наследник княжеского рода — влюбился, словно мальчишка, с первого взгляда.