Основной вопрос, который предстоит выяснить в этой главе: Был ли Иисусу вынесен синедрионом приговор и можно ли его считать законным (основанным на законе)?

Предпринимаются попытки доказать, что приговор по делу Иисуса синедрионом вообще не выносился. Так. В. Фрикке связывал такой вывод с тем, что не было самого судебного заседания. А была лишь «встреча членов синедриона», в ходе которой и проходила дискуссия. То есть, суда как такового не было, а проходило лишь совещание иудейских иерархов. В еврейской энциклопедии так и сказано: «Есть основания предполагать, что в доме первосвященника, где Иисус содержался под стражей, заседал не синедрион, а высшая храмовая коллегия (ср. Лука 20:1). Однако процедура заседания и решение этой коллегии противоречат уже сформировавшейся в ту пору Галахе».

Насчет утверждения об уже «сформировавшейся галахе» — явная натяжка. Да и попытки руководителей синедриона соблюсти судебную процедуру, пусть и в усеченном виде (вызов и допрос свидетелей, выдвижение ими обвинения, проведение не одного, а двух заседаний и др.) явно свидетельствуют в пользу версии о проведении судебного разбирательства. Поэтому вывод X. Коэна в этой части представляется вполне обоснованным. Он полагал, что приговор синедрионом все же был вынесен — «они же сказали в ответ: повинен смерти» (Мф. 26:66).

Нами приведено уже немало доказательств, опровергающих версию о том, что синедрион не судил Иисуса. Рассмотрим еще один довод, с помощью которого некоторые пытаются доказать, что суда не было. Суть этого довода в том, что при желании синедрион мог осудить Иисуса к смерти и без участия римлян. Также как и привести смертный приговор в исполнение. А коль этого сделано не было, то, значит, суд над Ним — исключительно римский. Такова, например, логика рассуждений В. Фрикке, М. Хейфеца и др.

Никто не спорит — последнее слово было за римским префектом Пилатом, и по римским же законам Иисус был казнен. Но из этого вовсе не следует, что прежде этого иудейский суд не вынес свой приговор.

Если обратиться к известному сочинению М. Хейфеца, то. в принципе, с общим ходом его рассуждений о пределах еврейской и римской юрисдикции согласиться можно. С одной лишь существенной оговоркой — по делам религиозным формальное утверждение смертного приговора у префекта (прокуратора) было, вероятно, все же предусмотрено. Но самое главное даже не в этом. Из приведенных Хейфецом многостраничных рассуждений вовсе не вытекает, что по делу Иисуса синедрион не выносил свой вердикт.

Автор не исключает, что. осуждая виновного в совершении религиозного преступления к смертной казни, еврейский суд мог и сам исполнить такой приговор, получив формальную санкцию префекта. На практике такая санкция, вероятно, испрашивалась не всегда, и римляне закрывали на это глаза, предпочитая не вмешиваться без необходимости во внутрииудейские дела и споры. По делу же Иисуса имела место особенность, о которой сказано в начале книги и на которую нельзя закрывать глаза: синедрион, вынеся Иисусу свой приговор, рассчитывал расправиться с Ним именно руками римлян.

«Сегодня большинство ученых — обоснованно писал К. Эванс — справедливо признают, что здесь участвовали как иудейские, так и римские власти. Все четыре канонических евангелия говорят о том, что Иисуса судили как иудеи, так и римляне, а иногда те и другие действовали в той или иной степени сообща». Поэтому еврейский суд и сформулировал свой обвинительный вердикт таким образом, чтобы нарушения Моисеева закона подпадали одновременно и под юрисдикцию римского трибунала.

Б. Деревенский в этой связи отмечал: «Обвинители понимали, что те чисто религиозные основания, по которым они приговорили Иисуса к смерти, не произведут на римского наместника должного впечатления. Вряд ли Пилат проникнется их идеей сохранить чистоту иудаизма. Поэтому пред лицом имперской власти обвинители выделили и использовали одну из сторон мессианского учения. — именно то, что Мессия Израилев должен был стать светским правителем, Царем Иудейским».

Формулировка обвинения, выработанная иерархами и сохраненная для истории Лукой, не оставляет сомнений в том, что. в случае отказа Пилата провозгласить свой вердикт «На крест!», Иисуса все равно бы казнили на основании вынесенного синедрионом приговора. Только другим способом — путем побиения камнями. Поэтому прав Э. Ренан, утверждая, что «при той путанице властей, которая в то время господствовала в Иудее, с этого момента (вынесения синедрионом вердикта. повинен в смерти“ — авт.) Иисуса можно уже было считать осужденным». Представляется, что именно это обстоятельство дало основания апостолу Павлу в одном из самых ранних своих посланий упомянуть иудеев, «которые убили и Господа Иисуса и Его пророков…»(1 Фес. 2:14–15). а апостолу Петру, представшему перед синедрионом, заявить еврейским судьям: «Бог отцов наших воскресил Иисуса. Которого вы умертвили, повесив на древе» (Деян. 5:30). О том же Павел говорил в своей проповеди, зафиксированной в Деяниях апостолов: «И не найдя никакого основания для смерти, упросили Пилата убить Его» (Деян 13:28).

Почему же первосвященники затеяли столь сложную рокировку, инициировав после собственного суда над Иисусом еще и суд Пилата?

Когда с кем-то расправляются чужими руками, смысл всегда один — убрать неугодного, оставаясь при этом незапятнанным. Если же говорить о конкретной цели, которую преследовали первосвященники, рассчитывая одним ударом убить сразу двух зайцев, то она могла сводиться к сохранению статуса-кво в иудейском обществе и (как ни высокопарно это прозвучит) к недопущению дальнейшего религиозного раскола. И это не просто слова. Несколько столетий до суда над Иисусом Иудею постоянно сотрясали религиозные расколы, в основе которых лежали разногласия в понимании и толковании древнего Закона. Этот факт засвидетельствован И. Флавием, кумранскими манускриптами и талмудическими источниками.

Расколы начались во времена Ездры и каждый раз сопровождались постройкой Храмов, альтернативных Иерусалимскому. Так. сразу после реформ Ездры многие иудеи ушли из Иерусалима к своим единоверцам — самарянам. которые, как известно, признавали лишь письменную Тору. Самаряне настаивали, что именно они — истинный Израиль, и возвели в 328 г. до н. э. свой храм, что было воспринято иудеями как вызов Закону. В начале II в. до н. э. обозначилось серьезное религиозное противостояние в самом Иерусалиме: между протофарисеями («строителями ограды») и их противниками, основавшими изолированную общину после бегства в Кумран. Общинники тоже имели намерение возвести в Иерусалиме свой храм, взамен оскверненного их оппонентами. А в середине II в. до н. э. священник Ония IV ушел со своими сторонниками из Иерусалима в Египет, где построил в Леонтополе еще один храм, подобный иерусалимскому.

Религиозные расколы происходили и во времена Иисуса. Самый известный — между школами Гиллеля и Шаммая. А. Штейнзальц в очерке о Шаммае прямо писал: «Именно в этом поколении произошел раскол: из-за неспособности привести споры к какому-то общему знаменателю, обе школы, по-своему подходившие к решению больших и малых галахических проблем. окончательно разошлись».

Детально вопросы о иудейских религиозных расколах будут рассмотрены в книге «Дело Иисуса: беззаконие по закону?». Пока же назовем причины, по которым иудейские иерархи после суда синедриона добились еще и римского суда, проведенного Пилатом.

С одной стороны, таким образом, они рассчитывали «снять возмущение» среди ревнителей Закона, усматривавших в словах и делах Иисуса подрыв устоев иудейской веры. А с другой стороны, стремились не допустить протестных выступлений среди многочисленных Его поклонников и последователей. Наилучшим выходом из сложившейся ситуации как раз и была судебная расправа, учиненная чужими руками. Такая рокировка, по расчетам первосвященников. могла способствовать достижению сразу нескольких целей: преодолению духовного раскола в обществе: повышению авторитета синедриона среди иудеев, серьезно пошатнувшемуся в те годы; сокрытию незаконности своего собственного приговора, вынесенного в отсутствие достаточных доказательств и в отступление от общих древнееврейских законоустановлений. В то же время, она позволяла осудить Иисуса на самую позорную для иудеев казнь и соблюсти при этом установленный во времена римской оккупации судоустройственный порядок, проявив уважение к власти римского кесаря.

Как видим, для иудейских иерархов было важно, чтобы состоялся и римский, и еврейский суды. Последний — для того, чтобы квалифицировать взгляды Иисуса как богохульные и отрицающие Тору; снять своим вердиктом «возмущение» среди фарисеев и книжников и подстраховаться на случай неудачи в Пилатовом трибунале.

Н. Т. Райт, акцентируя внимание на «желании суда обвинить Иисуса в нарушении еврейского Закона», подчеркивал: «Ведь обыватели желали, чтобы Иисус оказался Мессией того типа, которого Пилат, поймав, казнил бы, — вождем восстания, наподобие Вараввы. Допустим, еврейские власти обвиняют Иисуса в том, что он — революционный Мессия, и выдают по этому обвинению Пилату. Такие действия могли повлечь за собой то самое восстание, которого они старались избежать! Другое дело — если бы им удалось инкриминировать Иисусу крупное преступление по еврейскому Закону. Тогда у них были все шансы перетянуть народ на свою сторону…».

Кроме того, И. Т. Райт, анализируя причины, по которым иудейские вожди приняли решение казнить Иисуса руками римлян, полагал, что выдвинутым против него обвинением они «могли представить Иисуса Пилату как смутьяна, а своим еврейским современникам (и последующему раввинистическому иудаизму!) — как лжепророка и богохульника, сбивающего Израиль с пути». «В их же собственных глазах, писал далее Райт, он теперь представлял серьезную политическую угрозу. А значит, с какой стороны ни посмотри, Иисус должен умереть».

Итак, у нас есть веские основания предположить, что приговор синедрионом все же был вынесен. Но был ли он законным и обоснованным? Или это была расправа, облеченная в скорлупу закона и закамуфлированная под формальную законность?

К вопросу о доказывании в суде Божественного происхождения Иисуса.

Пытаясь найти ответы на эти вопросы, любой правовед сталкивается со следующей ситуацией. Исследуя юридические аспекты дела, он осознает, что оказывается за пределами правового поля, поскольку искомые ответы неразрывно связаны с доказыванием того, что Иисус не самозванец, а посланник Бога. А это уже — вторжение в область веры. Но можно ли доказать, что Иисус — Бог или Сын Божий? И обязаны ли были это доказывать еврейские судьи?

Свои рассуждения по этим непростым вопросам автор подробно описал в книге «Трибунал для Иисуса» (Книжный клуб Книговек, 2011). поэтому в данной работе они не рассматриваются.

Современному человеку кажется очевидным, что своим признанием в суде Иисус, по сути, открыто приравнял Себя к Богу. Христианские богословы, считающие, что синедрион был обязан в этом случае исследовать Его мессианские права, всегда предполагают и практически исходят из тождественности понятий Бог и Мессия. Судьи же того далекого времени не придерживались названного постулата. Не исключено даже, что они вряд ли до конца поняли, что между выражением «Сын Божий» и их Богом Яхве Иисус ставит знак равенства.

Попробуем представить себя на месте членов синедриона. Иисус, являясь Человеком, объявил Себя не только Мессией, но и Сыном Божиим. И если бы Он сделал это до начала суда, то, судя по всему, действительно дал бы серьезный повод для выдвижения против Него обвинений в богохульстве и идолопоклонстве. Однако Каиафа вынудил Иисуса открыто объявить о Своей великой миссии только в ходе процесса. До этого момента у первосвященников имелись, вероятно, на сей счет лишь подозрения и какие-то косвенные данные, свидетельствовавшие. по их мнению, о Его кощунственном посягательстве на Божественный статус и основы Торы, в результате чего Он «сбивал Израиль с пути».

Выходит, что постановка вопроса о наличии в действиях иудейских судей оснований для осуждения Иисуса может быть признана допустимой? А их обвинения в богохульстве и идолопоклонстве могут быть признаны обоснованными?

На самом деле это не так.

Почему?

Начнем с того, что доказывать в суде Божественное происхождение лица, оказавшегося на скамье подсудимых, действительно весьма проблематично. Кому доказывать? Самим себе? Или другим людям? И как доказывать? Двухтысячелетний опыт показал бесплодность таких попыток.

Кажется, что исследователь заходит здесь в тупик, упирается в стену, попадает в замкнутый круг, из которого нет выхода. Кажется, что и судьи синедриона оказались тогда в этом кругу. Однако точнее сказать — не оказались, а сами себя туда загнали. Допустим, что перед ними еще до суда стояла дилемма: Человек Иисус никак не может быть Богом и не соответствует, по их представлениям, мессианскому статусу. Выходит, что Он — самозванец, объявивший Себя в силу каких-то причин (болезни, высокого самомнения, мошеннических устремлений и т. п.) Мессией и Сыном Божиим? Но Иисус не был похож и на самозванца. Он творил чудеса, совершал невероятные деяния, исцелял неизлечимо больных людей — «слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют» (Лк. 7:22).

Хозяева Иерусалимского храма, вероятно, немало слышали об этих удивительных деяниях. и им надо было каким-то образом разрешать эту непростую и необычную ситуацию. Но как? Вопрос о признании Иисуса Богом отпадает. Первосвященники, как уже сказано, вряд ли до конца осознавали и чувствовали беспредельность высоты той божественной планки, на которую замахивался Этот Иудей. Они, конечно, догадывались, что Он «как будто ставил Себя на одну ступень с Живым Богом» (Й. Ратцингер). Вероятно, чувствовали, что Он указывает на Свою «сверхчеловеческую природу» (А. Мень). Возможно, смогли даже воспринять, что выражение «Сын Божий» трактуется Иисусом выше, чем понятие «Машиах» (Мессия). Однако с трудом верится, что сознание иудейских иерархов смогло вместить и переварить в полной мере претензии Иисуса на единосущие с Яхве. Симха Полонский писал: «Не принимая Нового Завета, практически невозможно понять, как это Иисус вообще мог произносить подобные слова, которые просто не могли уместиться в религиозном сознании евреев».

Между тем, из всего сказанного совсем не вытекает с очевидностью, что судьи синедриона подлежат оправданию перед судом истории и что они действовали в сложившейся ситуации по Закону. Его основа — завет, договор с Богом. Но вся ветхозаветная история — наглядное свидетельство того, что этот завет постоянно нарушался. Достаточно вспомнить, как священники поносили и преследовали пророка Иеремию, чтобы убедиться в многовековой актуальности обращения пророка Илии к иудеям: «Долго ли вам хромать на оба колена?» (3 Цар. 18:21).

В синедрионе, но не в суде.

Рассуждения богословов (например, И. Восторгова и А. Гумерова) об обязанности синедриона обсудить притязания Иисуса на звание Пророка и Мессии нельзя назвать абсолютно безосновательными. Более того, они в целом верны. Их просто не стоило рассматривать в контексте новозаветного повествования о суде над Иисусом.

Эта обязанность действительно вытекала из смысла и духа Моисеева закона. Но только не в рамках уголовного процесса. Не в условиях, когда над претендентом на статус Пророка или Мессии уже висел дамоклов меч сформулированного обвинения.

Напомню, что синедрион был не только (и даже — не столько) судебным учреждением. К его компетенции относились все важнейшие для государства дела. Синедрион, в частности, принимал решения об объявлении войны, о разрушении совращенного города и т. д. М. Абрамович прав, заметив, что перечень вопросов, рассматриваемых синедрионом, «бесконечен, как жизнь». И, безусловно, к числу таких вопросов относилось обсуждение мессианских притязаний. Тем более, что в случае с Иисусом ситуация, как уже сказано, была для иудейских иерархов не до конца ясной. Во всяком случае — до того момента, пока Каиафа, нарушая все правовые нормы, не потребовал от Иисуса признания в том, что Он «Христос, Сын Божий».

Важно подчеркнуть и то, что до этого самого момента Иисус ни разу не давал первосвященникам повода обвинить Его в приравнивании Себя к Богу. Он понимал, что труднее всего осознать смысл Его благовестия тем иудеям, которые далеко отошли от Бога. Он открывал Божественную истину постепенно, по мере осознания людьми этой сложнейшей для человеческого ума материи. Ведь вначале даже родители и ученики Иисуса не понимали всей тайны, связанной с отношением Его к Богу-Отцу. Прикровенное богоявление — очень точное в этом смысле понятие. Иисус раскрывает истину постепенно. Он никого не торопит и в ряде случаев отказывается явить очередное чудо, чтобы не «ошеломлять умы тех, кто не сочувствует ни Ему, ни Его целям». По толкованию епископа Мефодия, даже Иоанн Креститель, послав из темницы к Иисусу двоих из своих учеников, «не вопрошает прямо: Ты ли Христос, а прикровенно, чтобы не дать врагам Иисуса Христа повод обвинить Его пред римлянами, если бы Христос ответил прямо на этот вопрос». Возможно, по той же причине Иисус не приветствовал обращения к Нему как к Мессии. Возможно, Он допускал, что Его мессианский статус мог быть исследован в синедрионе иудейскими иерархами и законоучителями.

Вспомним последнюю главу трактата Санхедрин, в которой приведена «методология» подготовки к «Дням Машиаха», а также комментарии раввинов о том. что лишь синедрион способен определить, чем вызван духовный порыв пророка — «откровением свыше или больным воображением». Все эти толкования лишь подтверждают, что выяснение таких вопросов с древнейших времен действительно относилось к компетенции синедриона. Но не как верховного еврейского суда, разбирающего совершенное преступление, а как высшей духовной и религиозной инстанции Иудеи! Ничто и никто не препятствовал иудейским мудрецам обсудить до суда в спокойной обстановке сложившуюся ситуацию, выяснить истинное отношение Иисуса к заповедям Бога. Как уже показано. Он эти заповеди не нарушал. Он их по-другому толковал. Но это не повод еще до суда принимать кулуарное решение об убийстве Иисуса, а потом вести Его на судебную расправу.

Шаммай и Гиллель по-разному толковали Тору и предлагали различные варианты практического исполнения заповедей. Но они дискутировали и доказывали свою правоту не в суде. Известного вождя еврейского восстания Бар-Кохбу, которого Акива, по сути, признал Машиахом, мудрецы тоже не в суде перепроверяли: «обладает ли он сверхестественными способностями — может ли определить правого и виноватого в тяжбе»?.

Евангелист Иоанн свидетельствует, что и Иисус предлагал Своим обвинителям обсудить до суда правомерность Его притязаний: «Кто из вас обличит Меня в неправде? если же Я говорю истину, почему вы не верите Мне?» (Ин. 8:46). Но преследователи Иисуса «сговорились уже» (Ин. 9:22), никого не хотели слушать и слышать (Ин. 9:27), не желали обсуждать мессианские притязания Иисуса. Иоанн еще раньше дает это понять, приведя вопрос Никодима, обращенный к тем, кто уже принял решение об убийстве: «судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает?» (Ин. 7:50–51).

Суть ответа заключалась в следующем: а зачем это делать, если и так ясно, что притязания Иисуса неосновательны — ведь «из Галилеи не приходит пророк» (Ин. 7:52).

Альтернативные варианты

Таким образом, у иудейских иерархов было два варианта: обсудить мессинские притязания Иисуса в синедрионе как в авторитетном религиозном собрании до выдвижения против Него конкретного обвинения или осудить Его в том же синедрионе как вольнодумца и отрицателя Торы. Последний вариант показался первосвященникам более предпочтительным и легко доказуемым с помощью специфических норм древнееврейского права. Они выбрали самый простой, как им казалось, способ разрешения возникшей проблемы — убить с помощью чрезвычайного права. Применить же эти нормы можно было лишь в одном случае — соединив обвинение в лжепророчестве с обвинением в подстрекательстве к идолопоклонству.

Выходит, что заданность и запрограммированность действий иудейских иерархов сыграли в этом деле свою зловещую роль. Заданность же эта проистекала, с одной стороны, из желания удержать в своих руках власть и деньги, то есть сугубо материальных устремлений. А с другой — из формальной стороны дела: произнося «крамольные» слова, Иисус не обладал статусом законоучителя и мудреца. Сказалось, видимо, и упомянутое многими иудейскими историками событие — в те годы духовная элита, многие мудрецы и учителя Закона, выделились из синедриона и ушли в «центральную ешиву» (духовную академию).

Интеллектуально обезглавленный первосвященнический совет еще сильнее «захромал на оба колена». Он даже не попытался до суда дать непредвзятую оценку словам и деяниям Иисуса и сразу занял обвинительную позицию.

Допустим, однако, что предварительное заседание синедриона (не судебное) все же состоялось. но не нашло отражения в Евангелиях. Если члены синедриона, посовещавшись на таком совете, склонились к мнению, что Иисус — не Пророк или Мессия, а самозванец, и даже нашли свидетелей, готовых это подтвердить и выдвинуть соответствующее обвинение, то именно это и надо было доказывать в суде, коль уж заранее был произведен арест Обвиняемого и открыта судебная процедура. В уголовном процессе исследованию, доказыванию и проверке подлежала не обоснованность притязаний Обвиняемого на статус Пророка, Мессии или Бога, а обоснованность выдвинутых против Иисуса обвинений — то. что эти притязания необоснованны, что Бог не наделял Его властью прощать грехи и изменять Тору, что Он действительно является самозванцем, а значит, — богохульником и идолопоклонником.

Доказывание обоснованности притязаний и проверка обоснованности обвинения — это несколько разные вещи, на которые исследователи почему-то не обращают внимания. Конечно, и в том. и в другом случае исследованию подлежало, прежде всего, соответствие (или несоответствие) слов и деяний Иисуса ветхозаветным пророчествам. Но в уголовном деле такое исследование проводится совсем под другим углом зрения. Да и средства и методы исследования в последнем случае совершенно другие. Доказывать можно только установленными Законом процессуальными средствами и методами. А главное — последствия доказывания в этих ситуациях отличались коренным образом.

М. Хейфец обоснованно писал: «Лжемессианство по еврейскому закону карается смертной казнью по суду в одном-единственном казусе — если в суде было доказано, что обвиняемый был сознательным жуликом, мошенником, заведомо знавшим, что он плутует и в прямом смысле слова своим „призванием^’ надувал простодушных единоверцев».

Между тем, доказать это судьи синедриона не смогли. Они попытались это сделать. Но потерпели неудачу. У них ничего не вышло. Потому, что не могло выйти. Следовательно. Иисуса надо было оправдывать, снимать с Него необоснованно предъявленные обвинения. Или хотя бы — откладывать рассмотрение дела, как это и предписывалось делать после утраты первосвященником возможности разрешать наиболее сложные вопросы с помощью «урим и туммим».

По большому счету, и в самом суде (в условиях уже предъявленного Иисусу обвинения) у судей не было столь уж серьезных и непреодолимых препятствий для исследования неясных вопросов, для поворота дела в русло объективного правосудия. В том, разумеется, случае. если бы суд был беспристрастным, и если бы у судей отсутствовала изначальная установка на убийство.

При наличии соответствующего желания разобраться в этом деле и рассудить сложившуюся ситуацию по Закону, вряд ли явилось бы большим его нарушением стремление судей выяснить неясные для них вопросы, то есть выйти по своей инициативе за пределы и границы судопроизводства.

И опять-же итогом такого разбирательства должно было стать оправдание Иисуса. Понятно, однако, что такое оправдание явилось бы лучшим доказательством Его правоты и истинности Его благовестия. Судя по всему, что-то подобное судьи-обвинители предвидели. И, чтобы не попасть (как им казалось) в замкнутый круг, не оказаться в тупиковой ситуации, из которой нет выхода, они отказались от поиска истины. Они просто закрыли глаза на правду Божию и пошли другим путем: зачем нужны какие-то доказательства, когда и без доказательств, вроде бы. ясно, что Иисус изменил истинному еврейскому Богу (в их понимании).

Так родился в головах первосвященников и был реализован в суде синедриона зловещий план судебной расправы. Так для иудейских иерархов, воспринимавших в штыки каждое новое свидетельство Бога о Себе, Иисус стал «камнем преткновения» (Ис. 8:14). Так судьи, отказавшись от поиска истины, сами пошли на нарушение Закона, который гласил: «Не делайте неправды на суде;.. по правде суди ближнего твоего» (Лев. 19:15).

Что же получается в итоге? А получается действительно замкнутый круг: судьи не должны и не намерены что-то доказывать, свидетели — не могут, поскольку в такой ситуации подлежит применению чрезвычайный закон, а Подсудимому — нет смысла, так как изначально Его слова или знамения запрещено суду принимать во внимание. Вот такое толкование положений Торы, касающихся идолопоклонников, могло сформироваться усилиями законоучителей и господствовать в синедрионе того времени.

О вине, как необходимом условии наступления уголовной ответственности

Видя этот фарс, наблюдая изначальное стремление вынести смертный приговор. Иисус в том числе и по этой причине (чтобы помочь правоприменителям выйти из порочного замкнутого круга) открыто провозгласил перед судилищем Свою Божественную сущность. За эти Его слова судьи-обвинители ухватились как за спасительную соломинку, не понимая, что тем самым окончательно отрезают себе все пути к поиску правды и истины.

Этот шаг Иисуса (исповедальное объявление Себя Сыном Божиим), наверное, можно рассматривать как дополнительный повод для выдвижения синедрионом против Него тяжкого обвинения, а также — подкрепления всех ранее выдвинутых обвинений. Но не как основание для Его осуждения. В юриспруденции уже в те далекие годы необходимым условием для наступления уголовной ответственности и вынесения обвинительного приговора являлось установление в судебном заседании вины подсудимого.

Историкам уголовного права хорошо известно, что в ряде государств это важнейшее положение не было закреплено в законе и в более поздние исторические периоды. У древних же иудеев действовало Пятикнижие, в книгах которого упоминания о вине встречаются многократно. Уникальность Пятикнижия как древнейшего историко-правового документа заключается в четко разработанном учении о вине. Прежде всего — о степени вины (разграничении проступка и преступления) и ее формах (умышленной и неосторожной). Например, в Главе 35 книги Чисел подробно рассматриваются различия между умышленным и неосторожным лишением жизни (Чис. 35:16–18. 20–23, 27 и др.).

Й. Вейнберг, анализируя правовые нормы Учения о жертвоприношениях (Лев. 1–7), писал: «Показательно также последовательно проведенное казуистическое оформление законов, особенное внимание к степени вины, различение между проступком произвольным и непроизвольным, признание или непризнание своей вины совершившим проступок (Лев. 5:5,15). Это свидетельствует не только о высоком уровне юридической мысли, но также о преобладании в этом своде принципа личной ответственности индивида за свои проступки, что было одним из свойств и достижений древнееврейской религиозно-этической и религиозно-юридической мысли времени пленения и послепленного времени».

Детально вопросы вины были регламентированы в Девтерономическом кодексе. (Втор. 19:10; 17:6; 19:15–18; 25:2). а также в Мишне, и в Талмуде. Например, в Главе 9 Мишны трактата Санхедрин подробно регламентированы случаи, когда убийца мог быть освобожден от наказания.

Маймонид в самом начале Главы «Законы о Санхедрине» сформулировал тридцать фундаментальных заповедей, на которых базировалось древнееврейское правосудие. 17-я из них гласила: «Не приговаривать к смерти, если вина преступника не доказана превыше всякого сомнения». Поэтому А. И. Казанник обоснованно отмечал: «Общественно опасное деяние признается Талмудом противоправным лишь тогда, когда оно совершено виновно, то есть при наличии соответствующего психического отношения лица к деянию и наступившим последствиям».

Осуждение при отсутствии вины юристы называют объективным вменением. Как это не покажется странным, но приведенное в Большой советской энциклопедии определение этого понятия вполне применимо и к действиям еврейского суда: «объективное вменение» — это когда вместо понятия вины «употребляется понятие опасного состояния личности, в котором уголовная ответственность обосновывается не виной лица, привлекаемого к ответственности, а субъективным отношением судей к обвиняемому и содеянному». Исследование этого вопроса Э. Линтоном, юристом из Вашингтона, дало ему основание утверждать в своей книге «Юрист исследует Библию», что предметом разбирательства по делу Иисуса являлись не действия обвиняемого, а его личность.

О богохульстве и идолопоклонстве, как религиозных преступлениях, якобы совершенных Иисусом, судьи могли вести речь лишь в случае, если бы Он действительно был самозванцем. И осознавал это. Но вся земная жизнь Иисуса, каждый Его шаг и каждое произнесенное Им слово, являлись объективным доказательством того, что Его воля была направлена на спасение людей, в том числе и тех, которые пытаются врачевать других, не замечая, что сами больны. Иисус страдал и болел за все человечество. Он говорил, что пришел исполнить волю Отца на земле: «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе» (Мф. 6:10); «…суд Мой праведен, ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца» (Ин. 5:30). Однако о праведности своего суда, а значит, и о вине Иисуса, не посчитали нужным озаботиться судьи синедриона. Никаких доказательств ее наличия у них не было. И быть не могло. Даже с точки зрения чрезвычайного закона. В Катехизисе И. Сербского сказано, что «неповторимость и величие жертвы Христа… в Его абсолютной невиновности». Однако судьи, акцентировав внимание на формальной стороне дела, посчитали факт богохульства очевидным даже в отсутствие доказательств вины. Такой подход как раз и характерен для чрезвычайного трибунала, в отличие от обычного еврейского суда. Возможен он был лишь в условиях извращенного понимания судьями Моисеева закона. Возможно, они умышленно пошли по пути трибунальского правосудия, чтобы не поднимать вопрос о вине Иисуса. А значит, — и о своей собственной вине за неправосудный приговор.

Был ли у судей выбор?

У судей синедриона, как и у Иуды, был выбор. Иисус дал им такой шанс. Представ перед судом, как Обвиняемый, Он в то же время, как Высший Судья, поставил самих членов синедриона перед выбором: оправдать или осудить невинного. О том, что они знали о Его невиновности. пишут крупнейшие исследователи этой темы. Так, Н. Т. Райт согласен с мнением Э. Сандерса о том, что, «хотя обвинители Иисуса выдали его и Пилат казнил его именно по этому обвинению, обе стороны знали о его невиновности (по крайней мере, невиновности в каком-либо прямом смысле слова)».

Самое ужасное, что синедрион сделал выбор еще до суда. А затем уже предпринял отчаянные усилия для того, чтобы придать судебному преследованию Иисуса видимость формального соблюдения правовых норм (пусть и чрезвычайных). Но в том-то и трагедия, что представление об этих нормах у судей было серьезно искажено. Настолько серьезно, что даже у современных исследователей возникают основания для утверждений о прекращении и отмене Иисусом Моисеева закона. На собственном примере Иисус показал в суде, как этот Закон властная верхушка сумела адаптировать и приспособить для собственного обслуживания. Адаптацию эту провели фарисеи, которым удалось придать своим толкованиям, именуемым Устным законом, силу, равную или даже превышающую силу Письменного закона. Воспользовавшись нормами этого Устного закона, руководители синедриона фактически узаконили беззаконие. Прикрываясь галахическими правилами, они проигнорировали смысл и суть Торы.

Все сказанное является наглядным свидетельством того, что часть иудейского общества оказалась в те годы в критическом, крайне плачевном состоянии. Ряд представителей богоизбранного народа и. прежде всего, иудейские иерархи, сами отошли, отступились от Торы, перестали чувствовать истинного Бога. Поэтому суд был необходим и для их спасения. Евангелия свидетельствуют, что Иисус был наделен даром божественного исцеления. Не только отдельных людей, но и народа в целом. Однако судьи даже не попытались отделить ложь от истины, так и не смогли увидеть бревно в собственном глазу. Простые люди, рыбаки и нищие, увидели и поверили в Иисуса, а знатоки Торы — нет. Наоборот, с помощью особых галахических норм они спланировали и осуществили убийство в форме судебного фарса. С этой целью иерархи, призванные стоять на страже Закона, пошли даже на обман и фальсификацию. Один из пунктов вынесенного ими приговора (запрещение давать подать Кесарю) А. И. Лопухин обоснованно назвал «чистой ложью». Поэтому мы и говорим, что состоявшийся процесс был не судом, а судебной расправой, закамуфлированной под формальную законность. А отсюда проистекает все остальное — предвзятость, поиск лазеек и изъятий в Законе, попытки сфабриковать доказательства до начала суда. То есть Анна и Каиафа изначально задали себе установку — убить. После чего, для реализации своей преступной цели, стали выискивать в Законе правовые нормы, которые позволяли, по их мнению, придать этому убийству легитимность. Поэтому они даже не пытались увидеть за формальной процедурой сути Закона и его смысла. Поэтому они сами нарушили шестую заповедь «Не убей».

Не убей

Специалисты полагают, что глагол, использованный в оригинале этой библейской заповеди, обозначает безнравственное преднамеренное убийство. Поэтому у нас есть основания отнести к верхушке синедриона слова пророка Софонии, который говорил о судьях Иерусалима: «судьи его — вечерние волки, не оставляющие до утра ни одной кости» (Соф. 3:3). Проигнорировав правовые нормы Моисеева закона «И чистого и праведного не убивай» (Шмот 23:7), (по толкованию Маймонида — «Не наказывает суд на основании собственных предположений, а только по заявлению свидетелей, основанному на четких фактах», Законы о Сан-хедрине 20:1) и «Не поступайте злодейски в суде» (Ваикра, 19:15.35), (по толкованию Маймонида — не допускать «искажение суда, когда виновным признают невиновного», Законы о Санхедрине 20:6), судьи синедриона предпочли руководствоваться чрезвычайными нормами в отношении подстрекателей к идолопоклонству, позже изложенных Маймонидом в развернутом виде в его знаменитом кодексе (Законы о Санхедрине 11:5; 24:4). То есть избирательность по отношению к Закону и предвзятость по отношению к Иисусу представляются очевидными. Они проявились еще до суда.

Напомню еще раз, что по смыслу норм древнееврейского права судьи не должны были сами проявлять инициативу, искать доказательства или что-то доказывать. Но там, где это совпадало с их зловещими замыслами, они без зазрения совести пошли на грубое нарушение этого принципа: «Первосвященники же и весь синедрион искали свидетельства на Иисуса, чтобы предать Его смерти» (Мк. 14:55).

Предведением Иисуса охватывалось, что синедрион не сможет Его осудить, не преступив Закон. И потому Он, представ перед судом, обнажил таким образом порочность иудейской властной верхушки, чтобы укрепить через Свое осуждение, веру в Моисеев закон. А значит, — и веру в истинного Бога.

Суд этот наглядно показал, что до правды и истины доходят сердцем. А, прикрываясь законом, можно творить произвол. Страсти Иисуса — самое убедительное и яркое свидетельство того, как внешне формальное соблюдение Закона вылилось на деле в преступление против собственного народа, против Закона и правосудия.

Таким образом, можно констатировать, что приговор синедриона был, по сути, незаконен. Судьи проигнорировали суть закона, прикрывшись его формальной, процедурной оболочкой. Есть основания полагать, что они поступили так по злому умыслу, изначально решив, еще до суда, расправиться с Иисусом и адаптировав с этой целью свой приговор для римского наместника. К Пилату они пришли не для формального его утверждения, а для того, чтобы убедить префекта в необходимости осуждения Иисуса по римскому закону.