1. По подозрению в измене родине

По данным судебной статистики, в 1941 — 1945 годах каждый пятый-шестой человек был осужден военными трибуналами по контрреволюционной статье.

Параллельно военным судам продолжали действовать внесудебные органы, вклад которых в дело «укрепления государственной безопасности» также был довольно весомым.

Так, по данным Центрального архива ФСБ РФ Особым совещанием при НКВД СССР было рассмотрено в 1942 году — 77547 дел, к расстрелу приговорено — 26510 человек (каждый третий). Военными трибуналами в том же году было осуждено за контрреволюционные преступления — 112 973, в том числе за измену родине — 43 050.

Дела об измене Родине (статья 58—1 УК РСФСР), поступавшие в трибуналы, составляли подчас половину, а в 1944 — 1945 годах — две трети от всех контрреволюционных преступлений.

Процент осужденных за контрреволюционные преступления, к которым была применена высшая мера наказания — 24,6 %. По статье 58—1 и. «б» Уголовного кодекса этот процент был значительно выше. Например, в начальный период войны расстрел был применен к 85 % «изменников».

Кто же попадал под трибунал по статье «Измена родине»? Немало было красноармейцев и офицеров, добровольно перешедших на сторону врага, либо попавших в плен, а затем завербованных немецкими спецслужбами. Были пособники фашистов, служившие в полиции и участвовавшие в истязаниях и расстрелах мирных граждан. О некоторых из таких дел будет рассказано в этой и последующих главах. Но прежде отметим, что через трибуналы и Военную коллегию прошло в те годы немало «изменников», ставших таковыми по воле авторов многочисленных директивных указаний, а также по причине применения исполнителями таких указаний физического воздействия к обвиняемым.

Политические фантазии законодателя порой заходили слишком далеко. Сразу оговоримся, что сами по себе деяния, о которых пойдет речь, нередко являлись преступными и представляли общественную опасность. Другое дело, что им искусственно придавалось «контрреволюционное» обрамление. Соответственно, трибуналы судили виновных уже не по уголовной или воинской статьям, а как «врагов народа».

Так, еще до войны совместной директивой наркомов внутренних дел, юстиции и прокурора СССР от 28 апреля 1941 года было предписано всех заключенных, совершивших побеги из лагерей, судить по «контрреволюционной» статье (58–14 УК РСФСР, контрреволюционный саботаж) и применять к ним «суровые судебные меры наказания, в отдельных случаях до высшей меры наказания включительно». Это указание действовало и в годы войны. Приказом наркома юстиции СССР № 6 от 26 января 1942 года по той же статье 58–14 УК предлагалось квалифицировать случаи злостного уклонения людей от сдачи трофейного имущества (огнестрельного и холодного оружия, боеприпасов и др.).

Сталинский приказ № 227 от 28 июля 1942 года тоже, как известно, устанавливал, что командиры и политработники, «отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины». Через три дня, 31 июля 1942 года Нарком юстиции СССР и Прокурор СССР спустили в трибуналы директиву № 1096, которая предписывала:

«1. Действия командиров, комиссаров и политработников, привлеченных к военному суду командующими и военными советами фронтов за самовольное отступление с боевой позиции без приказа вышестоящих командиров, квалифицировать по ст. 58—1 «б» УК (измена Родине, совершенная военнослужащим) Расследование по этим делам производить в срок 48 часов.

2. Действия лиц. преданных суду военного трибунала за пропаганду дальнейшего отступления частей Красной Армии, квалифицировать по ст. 58–10 ч. 2 УК РСФСР (контрреволюционная пропаганда и агитация в военной обстановке)».

Директивой прокурора СССР № 13/18580с от 12 октября 1942 г. предписывалось «дезертиров из Красной армии, занимающихся бандитизмом, вооруженными грабежами и контрреволюционной повстанческой работой, заочно предавать суду военных трибуналов по ст. 58–16 как изменников Родины. Поскольку после этого практически всех дезертиров начали относить к «изменникам». Главный военный прокурор и начальник Главного управления военных трибуналов вынуждены были вскоре направить в прокуратуры и трибуналы разъяснение № 0145/1/04072 от 29 ноября того же года о том, что «постановление ГКО от 11 октября 1942 года не следует распространять буквально на всякого дезертира, унесшего с собой оружие».

Из других подобных документов можно назвать постановление Пленума Верховного суда СССР от 23 марта 1944 года. В нем давалось указание «самовольный переход линии фронта» гражданскими лицами рассматривать как акт измены Родине, если он совершен «с целью оказания содействия врагу, либо, хотя бы и без прямо поставленной такой цели, но из враждебных побуждений к Советской власти». Когда же самовольный переход был лишен и этих расплывчатых признаков — действия подпадали под ту же статью 58—3 УК РСФСР.

Вот уж действительно — куда ни шагни, все равно окажешься затянутым в болото «контрреволюции».

Впрочем, «контрреволюционерами» тогда становились, даже не делая никаких шагов. Достаточно было родственной связи с «врагом народа». В постановлении ГКО от 24 июня 1942 года «О членах семей изменников Родины» говорилось, что применение репрессий в отношении членов семей, перечисленных в пп. 1 и 2 лиц (следует длинный перечень), «производится органами НКВД на основании судебного приговора судебных органов или решений Особого совещания при НКВД СССР». Иными словами, для применения репрессий к родственникам репрессированного лица не требовалось никаких дополнительных решений. Они перечислялись в том же постановлении: отец, мать, муж, жена, сыновья, дочери, братья и сестры.

Все это действия (или бездействие), которым контрреволюционная окраска придавалась Указами Президиума Верховного Совета СССР, приказами НКО. постановлениями ГКО или Верховного суда СССР. Но было немало и таких случаев, когда уголовные деяния облекало в контрреволюционные одежды воображение сотрудников НКВД.

Согласно официальным данным за годы Великой Отечественной войны органы военной контрразведки обезвредили 43 477 агентов гитлеровских спецслужб. Но вы нигде не найдете данных о том. кто из них в действительности был завербован Абвером, а кого «сделали» немецкими агентами следователи особых отделов и управлений контрразведки «Смерш». Процитируем выдержки из документа, который наглядно показывает о том, как фабриковались такого рода дела.

Начальник Главного политического управления А. С. Щербаков, проверявший по жалобе командующего 7-й отдельной армии генерал-лейтенанта А. Н. Крутикова деятельность особого отдела этой армии, в донесении на имя И. В. Сталина от 22 мая 1943 года писал:

«Красноармеец Ефимов 29 ноября 1942 года был вызван следователем Особого отдела на допрос в качестве свидетеля. Ефимов рассказал, что в 1941 году был в плену у немцев и оттуда бежал. Это вызвало подозрение и, по существу, явилось основанием для его задержания. 30 ноября Ефимов на допросе признался в шпионской деятельности.

Анализ следственных материалов показал, что следствие по делу Ефимова проведено крайне поверхностно и недобросовестно. Все обвинения построены только на признании самого подсудимого. Причем все эти признания пестрят противоречиями и неправдоподобностями.

Особый отдел имел полную возможность проверить личность Ефимова и собрать о нем более глубокий материал. Однако этого сделано не было. Единственным объективным доказательством виновности Ефимова является его сдача, будучи в окружении, в плен в сентябре месяце 1941 года и пребывание на территории, оккупированной немцами. В результате категорического отказа Ефимова на заседании Военного трибунала 30 апреля 1943 года от своих показаний и отсутствия в деле каких-либо других материалов, свидетельствующих о его виновности. Ефимов был оправдан.

Между тем по материалам следствия дело рисовалось таким образом, что Ефимов, проживая в Торопецком районе, якобы был близко связан с немцами, пьянствовал с ними в ресторане, выдал немцам жену политрука Никифорову Марию и вел среди населения антисоветскую агитацию.

Виновными в создании бездоказательного обвинения Ефимова в шпионаже являются старший следователь Особого отдела армии капитан Седогин и начальник следственной части, он же заместитель начальника Особого отдела армии подполковник Керзон».

В донесении Щербакова приведено немало дел такого рода. Причем, многих «немецких агентов», в отличие от Ефимова, к тому времени уже успели расстрелять:

«Военный Трибунал 7-й армии и его председатель т. Севостьянов стали выражать сомнение в правильности проведения следствия в отношении ряда людей, которые уже прошли через трибунал и осуждены трибуналом за шпионаж… Пышнова и Лялина, Масленникова и Никитина, Стафеева. Провести надлежащее расследование по этим делам не представляется возможным, так как осужденные (кроме Лялина) расстреляны».

Аналогичный пример приведен в воспоминаниях судебного секретаря военного трибунала М. Делаграмматика, который вел протокол суда над военной медсестрой Ольгой Сердюк, обвиняемой по ст. 58–16 УК РСФСР: «Составляя протокол, я не встретил в ее показаниях фактов шпионской деятельности. Она признала, что была завербована в лагере военнопленных, дала подписку сотрудничать с немецкой разведкой, — этим дело и ограничилось. Но для военного трибунала основополагающее значение имел сам факт вербовки, даже не сопровождаемый разведывательной деятельностью. Мало того, и о вербовке-то было известно лишь со слов подследственной, без всяких вещественных доказательств. И вот — обвинительный приговор и скорый расстрел. Старший секретарь военного трибунала Шарков однажды поделился со мной методикой выявления немецких шпионов. Начальник Особого отдела НКВД корпуса, высокий и плотный человек, заходил в камеру, где находились военнослужащие, подлежащие проверке (освобожденные или бежавшие из плена, бывшие в окружении, партизаны), выбирал и уводил какого-либо слабого или боязливого бойца, применял к нему свои огромные кулачищи и получал таким образом признание в шпионаже. Дальше несчастного ожидало мучительное следствие, трибунал и казнь».

Факты фальсификации по делам об измене родине выявлялись и на других фронтах. Но это были редкие случаи. Большинство приговоров пересматривалось уже после войны. А ряд высокопоставленных арестантов, в основном генералов, как уже сказано, вообще содержали в заключении без суда и следствия. Среди них дела в отношении «изменников родины» бывшего начальника 2-го отдела Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления Красной Армии военного инженера 1-го ранга А. А. Гюннера и начальника артиллерии 58-й резервной армии комбрига Н. Ф. Гуськова, арестованных в годы войны по подозрению в измене родине, а осужденных лишь в конце 1950 года, да и то во внесудебном порядке, к лишению свободы сроком на 15 лет каждый.

Гюннер был арестован 19 сентября 1941 года. Непосредственным поводом для его задержания по подозрению в шпионской деятельности, также как и для генералов Вейса, Ширма-хера и других, стала его нерусская фамилия.

Как видно из приобщенной к личному делу автобиографии, Гюннер писал в ней о том, что родился он 22 мая 1899 года в Санкт-Петербурге, с 1913 по 1919 год был тесно связан с семьей подпольщика-большевика С. Я. Алиллуева, где осенью 1917 года познакомился с И. В. Сталиным, что за успешную работу по укреплению обороноспособности Союза ССР был награжден в 36-м орденом «Знак Почета», а в 40-м — орденом Красной Звезды. Но контрразведчики интересовали совсем другие вехи его биографии. Родители — чехи, эмигрировали в Россию, российское подданство приняли в 1914 году, в 1912-м тринадцатилетний Артур зачем-то ездил с отцом на свою историческую родину. А в октябре 1939 года вообще побывал в фашистском логове вместе с арестованными позже за дезинформацию Советского правительства о состоянии вооружения германской армии Засосовым. Савченко, Герасименко и другими руководителями Главного артиллерийского управления Красной Армии. В Берлине Гюннер, как установило следствие, занимал в гостинице отдельный номер, а, значит, мог общаться с представителями германской разведки.

И все же, судя по всему, доказательств, изобличающих Гюннера в измене Родине, было собрано недостаточно. В этом случае, как всегда, следователи обратились к «безотказной» статье 58–10, предусматривавшей ответственность за проведение антисоветской агитации. 19 сентября 1950 года Гюннеру было предъявлено именно такое обвинение. «Преступление» выражалось в том, что он во время Отечественной войны среди сокамерников высказывал пораженческие взгляды и возводил клевету на советскую действительность.

Арестованному в феврале 1942 году начальнику артиллерии 58-й резервной армии комбригу Н. Ф. Гуськову Особое совещание при МГБ СССР, в отличие от Гюннера, проштамповало вмененную следствием ст. 58—1 «б» УК РСФСР. Хотя вряд ли кто из исследователей сможет понять — в чем же конкретно выразилась эта измена? Единственной зацепкой может стать запись в его личном деле о том, что в 1941 году комбриг Гуськов был исключен из партии «за неправильное определение немецкой культуры».

Нам остается только добавить, что и Гюннер, и Гуськов в 1953 году были полностью реабилитированы. Причем, Гуськов — постановлением все того же Особого совещания при МГБ СССР от 31 июля 1953 года, что по тем временам было большой редкостью.

 

2. Приглашение к самоубийству

8 января 1943 года советское командование предъявило командующему 6-й немецкой армии генерал-полковнику Ф. Паулюсу ультиматум о безоговорочной капитуляции всех немецких войск, окруженных в Сталинграде. Предложение это было отклонено и 10 января началась операция «Кольцо» с целью расчленения и разгрома по частям окруженной фашистской группировки. После этого Паулюс неоднократно запрашивал у Гитлера согласие на капитуляцию. Но тот неизменно отвечал отказом. Причем, в категорической форме. А 30 января — присвоил Паулюсу звание генерал-фельдмаршала.

Намек фюрера командующий понял правильно:

— Это. по всей видимости, приглашение к самоубийству. Но я не доставлю им этого удовольствия.

На следующее утро Паулюс отдал распоряжение поднять белый флаг. Предварительные переговоры с немцами провели офицеры 38-й бригады, а после доклада об этом командующему 64-й армией генерал-лейтенанту М. С. Шумилову, тот поручил возглавить миссию по проведению капитуляции своему начальнику штаба генерал-майору И. А. Ласкину

В 9.00 Иван Андреевич прибыл в штаб Паулюса, расположенный в подвале универмага. И сразу объявил:

— Всем поднять руки вверх! Вы пленены. Я. начальник штаба 64-й армии генерал Ласкин. Прибыл по поручению советского командования принять у Паулюса капитуляцию.

Гитлеровские генералы повскакивали со своих мест. Ласкин потребовал немедленно отдать приказ о прекращении огня, кратко изложил условия капитуляции. Потом спросил генералов:

— Где находится Паулюс?

Фельдмаршал был в соседней комнате. Его доставили в штаб Рокоссовского, а в начале февраля 1943 года — в подмосковный Красногорский лагерь для военнопленных.

8 августа 1944 года Фридрих Паулюс выступил по радио с антинацистским заявлением, в котором призвал немцев выступить против Гитлера. В тот же день гестапо арестовало всю его семью…

Впрочем, о дальнейшей судьбе Паулюса и об аресте его семьи сегодня хорошо известно. В то же время, мало кто знает, что главный герой нашего рассказа, отважный советский генерал И. А. Ласкин, предъявивший ультиматум немецкому фельдмаршалу, в конце 1943 года тоже был арестован…

Отвечая на естественный вопрос — за что? — надо прежде сказать о том, что в 1943 году сотрудники вновь образованного Главного Управления контрразведки «Смерш» активизировали свою деятельность. Были произведены аресты нескольких крупных военачальников. В мае. например, задержали заместителя командующего Юго-Западным направлением по автобронетанковым войскам генерал-лейтенанта В. С. Тамручи, в августе — заместителя командующего войсками Среднеазиатского военного округа генерал-майора Г. А. Буричен-кова…

Обвинялись все они в измене родине по статье 58–16 УК РСФСР. Руководитель «Смерша» В. Абакумов стремительно набирал политический вес, попытался даже оттеснить на второй план Л. Берию. А для этого нужны были новые громкие дела. Аббревиатура «Смерш» расшифровывалась как «Смерть шпионам». Поэтому дела, естественно, должны были быть о шпионаже и измене Родине. Соответствующие указания Абакумов отдал своим подчиненным, после чего кривая судебной статистики неуклонно поползла вверх.

Об этой тенденции ранее никто из военных историков не писал. Поэтому приведем несколько ранее засекреченных цифр. В 1941 году за измену родине военными трибуналами было осуждено 8 976 чел., в 42-м — 43 050, в 43-м — 52 757, в 44-м — 69 895. Всего же за годы войны военными трибуналами было осуждено за измену родине — 274 599 человек.

«Смершевцы» поработали на славу, изучили тысячи старых следственных дел, просветили биографии многих военачальников, начиная с дореволюционного времени. И кое-что накопали.

В частности, предположили, что генерал Буриченков в молодости был провокатором. В 1912 году его арестовали в гор. Владивостоке как участника нелегальных собраний рабочих-печатников. А вскоре, по версии следствия, начальник охранного отделения завербовал его и поручил следить за членами Владивостокской подпольной революционной организации. Новому агенту присвоили кличку «Максим». А за оказываемые услуги, якобы, обещали платить деньги.

На допросах генерал-майор Буриченков признался, что в 1912 году был завербован охранкой, выдал им несколько известных ему революционеров.

После этого воображение следователей связало шпионскую деятельность Буриченкова с германской и польской разведками. А также — с «Российским общевоинским союзом», по указаниям которого он проводил враждебную деятельность против Советского Союза.

Вместе с тем, учитывая хлипкость доказательственной базы, дело в суд сразу направить не решились. Обвинительное заключение было утверждено только 12 февраля 1952 года. А 27 марта состоялся суд.

Военная коллегия Верховного Суда СССР оправдала Буриченкова по ст. ст. 58—1 п. «б» и 58–11 УК РСФСР. Но факт сотрудничества с царской охранкой сочла установленным, квалифицировала эти действия пост. ст. 58–13 УК РСФСР и приговорила генерала к 15 годам лишения свободы.

В 1953 году Г. А. Буриченков был реабилитирован и по этой статье. Его дело военная коллегия прекратила 23 июля 1953 года. Но на свободе генералу пожить не довелось. 27 августа он скончался.

Заместитель командующего Юго-Западным направлением генерал-лейтенант В. С. Тамручи вообще не дожил до суда. Он умер в Бутырской тюрьме 28 октября 1950 года.

Сотрудники «Смерша» полагали, что Тамручи. как бывший штабс-капитан царской армии, не мог не стоять на антисоветских позициях. Так и оказалось. На допросах с применением мер физического воздействия его «раскололи». Тамручи признался, что в середине 20-х годов примыкал к троцкистской платформе, а в последующем проводил линию Троцкого в жизнь — во враждебном духе критиковал мероприятия, проводимые Советской властью и клеветнически отзывался о руководителях ВКП (б) и Советского правительства. Когда же началась война, стал утверждать, что руководители Советского правительства не подготовили страну и армию к войне, что отступление Красной Армии есть результат проведенных в 1937–1938 гг. арестов, из-за которых армия оказалась без опытных командных кадров.

За эти слова Тамручи забили до смерти.

Ну а теперь о деле И. А. Ласкина. Если для Паулюса присвоение фельдмаршальского звания явилось «приглашением к самоубийству», то для генерал-лейтенанта (с 9 октября 1943 года — авт.) Ласкина, незадолго до ареста награжденного орденом Кутузова I степени, обвинение в измене родине означало, что его в скором времени ждет пуля на основании расстрельного приговора. В ожидании такого приговора он просидел в тюрьме до сентября 1952 года. И. к счастью, остался жив.

Генерал Ласкин был арестован по подозрению в шпионских связях с германской военной разведкой вскоре после ликвидации Северо-Кавказского фронта, штаб которого он возглавлял, В «Смерш» поступила информация, что в августе 1941 года, в бытность Ласкина начальником штаба 15-й Сивашской мотострелковой дивизии, он побывал в плену у немцев и допрашивался ими. но скрыл это обстоятельство.

На допросах И. А. Ласкин подтвердил факт пленения и допроса. Но шпионскую связь с германской военной разведкой категорически отрицал.

Дивизия Ласкина попала в уманьский котел 6 августа 1941 года. Комдив генерал-майор Белов был убит. Ласкин принял на себя командование остатками дивизии — менее 400 бойцов, расчлененных немцами на несколько групп.

Группа генерала Ласкина, состоявшая из 40 человек, в бою 8 августа потеряла 12 бойцов. Боеприпасы закончились и было решено оружие и документы закопать, переодеться в гражданскую одежду и группами по 2–3 человека прорываться к своим.

Вместе с Ласкиным пошли на восток комиссар дивизии полковник П. Ф. Конобевцев и командир 14-го танкового полка полковник И. А. Фирсов. Вскоре их задержали немцы и подвергли допросам. Они назвались вымышленными именами, скрыв свою принадлежность к Красной Армии, и были отправлены в Днепропетровск, но по дороге бежали. А в сентябре 1941 года Ласкин с Конобевцевым вышли в расположение наших частей. По взаимной договоренности они действительно скрыли факт своего ареста немцами. Но одной лишь причине — с тем. чтобы избежать унизительных проверок и необоснованных подозрений в сотрудничестве с врагом…

После «разоблачения» и ареста И. А. Ласкин просидел в тюрьме в ожидании суда восемь с половиной лет. Перед судом Военной коллегии он предстал 5 июня 1952 года. Все обвинения категорически отверг, как надуманные, и со свойственной ему четкостью и решительностью убедил судей в своей невиновности. Дело было направлено на дополнительное расследование, которое оказалось недолгим. 2 сентября того же года в результате повторного рассмотрения дела судьи Военной коллегии без всяких на то оснований признали Ласкина виновным в совершении воинского должностного преступления, предусмотренного ст. 193—17. п. «а» УК РСФСР и назначили ему наказание в виде 10 лет лишения свободы. Но, поскольку на основании акта амнистии в связи с победой над фашистской Германией этот срок подлежал сокращению наполовину, И. А. Ласкин был освобожден из-под стражи. А еще через несколько месяцев Военная коллегия исправила и эту свою ошибку, прекратив дело генерал-лейтенанта за отсутствием в его действиях состава преступления.

Как мы выяснили, И. А. Ласкин, и ряд других генералов, арестованных в годы войны за измену Родине, ожидали суда по несколько лет. Между тем. совместным приказом НКГБ, НКВД и прокурора СССР от 28 июня 1942 года «О порядке привлечения к ответственности изменников родины и членов их семей» органам госбезопасности предписывалось «обеспечить проведение следствия по делам об изменниках Родины в кратчайшие сроки», а военным прокурорам «следить за тем, чтобы такие дела рассматривались военными трибуналами вне очереди»

Это указание было в полной мере выполнено по делу, о котором наш следующий рассказ.

 

3. За что расстреляли комдива Короткова?

Действия командиров частей, соединений и объединений, привлеченных в годы войны к судебной ответственности, независимо от статей Уголовного кодекса, которые им вменялись в вину, как правило, были связаны с поражениями в ходе неудачных оборонительных операций. Победа же все списывала. В том числе и большие потери по причине неумелого и бездарного руководства боевыми действиями своих частей. Но не всегда. Были и исключения.

Корсунь-Шевченковская операция вошла в историю как удачная наступательная операция. Между тем. в ходе ее проведения по приговору военного трибунала был расстрелян командир 38-й стрелковой дивизии (3-го формирования) полковник Коротков Андрей Данилович, а его начальник штаба подполковник Хамов Петр Филлипович — осужден на 10 лет лишения свободы, с отсрочкой исполнения приговора и направлением в штрафной батальон.

Приговор военного трибунала 1-го Украинского фронта от 29 января 1944 года в отношении Короткова был приведен в исполнение 3 февраля перед строем офицеров 38-й дивизии, представителей еще шести дивизий, а также группы офицеров чехословацкой бригады во главе с полковником Свободой.

Дивизия уже имела печальный опыт расстрела своего комдива. В начальный период войны дивизией с тем же номером (1-го формирования) тоже командовал «изменник родины» М. Г. Кириллов, расстрелянный в 1942 году по приговору военного трибунала.

Расстрелу А. Д. Короткова в 1944 году предшествовали следующие события. Старший помощник Главного военного прокурора полковник юстиции Розенблит связался по телеграфу с членом военного совета фронта генерал-майором К. В. Крайнюковым. Между ними состоялся следующий разговор:

— Непонятно, почему Военный совет фронта сам не утвердил приговор, имея согласие маршала Жукова.

— Приговор маршалу Жукову не докладывали. Можем доложить и по утверждении приговор приведем в исполнение.

— ГВП считает, что в подобных случаях промедление, связанное с получением санкции, нецелесообразно. Прошу приговор доложить Жукову, а затем вынести соответствующее решение в Военный совет.

Машина закрутилась. Военный прокурор фронта Б. Шавера и председатель военного трибунала Г. Подойницын тут же направили по команде просьбу об утверждении приговора, поддержанную Н. Ватутиным и К. Крайнюковым. А в день казни командующим фронтом генералом армии Ватутиным был подписан приказ войскам 1-го Украинского фронта № 0023, в котором говорилось:

«…Командир 38 СД полковник Коротков, преступно отнесясь к выполнению святого долга, в момент атак противника на участке дивизии, устранился от руководства боем и оставив НП дивизии, не дав никаких указаний командирам полков, ушел в штаб дивизии, где бездействовал…, оторвавшись от штаба, бесцельно болтался между отходящими группами… предложил штабу «выходить из окружения», в то время как фактически никакого окружения не было…

Полковника Короткова, предавшего интересы родины, преступно нарушившего приказ НКО № 227—1942 г. и допустившего самовольный отход дивизии с занимаемых рубежей, военный трибунал фронта, как изменника Родины, приговорил к расстрелу…».

Казнь комдива, по воспоминаниям очевидцев, происходила при следующих обстоятельствах:

«У села Голодьки Тетиевского района Киевской области в роще на поляне заранее была отрыта яма и недалеко поставлен раскладной походный столик, накрытый красным «революционным» материалом. Прибывавшие офицерские колонны выстраивались в каре. Не освободили от этой церемонии даже женщин-медичек, если они имели на погонах хотя бы одну крохотную звездочку. Сначала прибыли члены Военного трибунала со «свадебным» генералом, видимо, членом Военного совета армии. Потом подъехала крытая машина с охраной и через заднюю дверь вывели осужденного бывшего командира дивизии Короткова, который, видимо, уже знал о приговоре, вынесенном ему Военным трибуналом, так как руки его были связаны за спиной, а рот был завязан, чтобы он не смог разговаривать… Поставлен он был перед столом. Председатель Военного трибунала 1-го Украинского фронта объявил приговор от 29-го января 1944 года и закончил словами: «Коменданту трибунала привести приговор в исполнение!» Комендант подтолкнул приговоренного к яме. Коротков все время пытался что-то сказать, но повязка закрывала рот. Комендант подал команду: «Лейтенант, командуйте людьми».. Тремя очередями из автоматов обреченный был весь изрешечен пулями и упал в приготовленную ему саперами яму. Но и на этом не закончилась церемония. К яме подошел комендант капитан Рыкалов и сделал три контрольных выстрела в конвульсирующее тело. После этого генерал-майор подытожил: «Собаке — собачья смерть!» По рядам строя прокатился негромкий ропот, и генерал скомандовал: «Командирам частей развести офицеров по местам расположения!».

После этого яма с расстрелянным полковником была засыпана и выровнена с поверхностью земли. Никакого холмика не оставили и о месте захоронения всем исполнителям казни предложили забыть.

За что же осудили и расстреляли командира дивизии полковника Короткова? В чем выразилась его измена родине?

В январе 1944 года немецкая группировка, окруженная нашими войсками в районе Корсунь-Шевченковского, предприняла попытку вырваться из котла. С внешней его стороны по позициям 38-й дивизии нанесли удар немецкие части, с тем чтобы оказать помощь группе прорыва. Этот маневр немцев оказался для советского командования неожиданным. Около села Босовка 38-я дивизия потерпела сокрушительное поражение.

По воспоминаниям фронтовиков, воевавших в составе дивизии, в том числе начальника оперативного отделения штаба этой дивизии майора В. И. Петрова, ставшего после войны маршалом и Главкомом Сухопутных войск. 14 января 1944 года на позиции обескровленной в предыдущих боях дивизии начали наступать немецкие танки и самоходки. Поскольку сил и средств для отражения этой атаки противника было явно недостаточно, Коротков обратился по телефону к командиру корпуса генерал-майору С. П. Меркулову с просьбой о переподчинении ему корпусного противотанкового резерва. На что комкор ответил:

— Еще не начался бой, а ты уже резервы просишь.

Через несколько часов дивизия была разгромлена, остатки ее в беспорядке отступили с занимаемых позиций. Комдив был в отчаянии. Он накачался спиртным и в пьяном виде «расстрелял без необходимости несколько офицеров и солдат». Точное число погибших в документах не указано. По воспоминаниям ветеранов дивизии Коротков беспричинно застрелил капитана-артиллериста, а потом чуть было не убил командира разведроты лейтенанта А. Зайцева, ставшего впоследствии генерал-полковником. Кого еще успел застрелить пьяный Коротков. установить не удалось. 26 января он был арестован сотрудниками «Смерша» прямо в траншее 29-го полка.

В ходе следствия, кроме Зайцева, был допрошен и будущий маршал, а в то время просто майор Петров, который успел выбить пистолет из рук Короткова и спас тем самым Зайцева от неминуемой гибели. Петров заявил, что по приказанию Короткова направлял шифровку командиру корпуса о выдвижении резерва в полосу 38-й дивизии. Меркулов же отрицал факт ее получения. Когда же в «Смерше» «раскололи» корпусного шифровальщика, тот признался, что шифровку от Короткова получал, но сжег ее без акта по указанию командира корпуса. Маршал В. Петров считал, что это спасло его от суда военного трибунала. Командир корпуса генерал Меркулов был снят с должности.

В приговоре военного трибунала 1-го Украинского фронта, определившего командиру дивизии А. Д. Короткову по ст. 16-58-1 «б» УК РСФСР расстрел, с конфискацией имущества и лишением воинского звания, говорилось, что Коротков, являясь командиром 38-й стрелковой дивизии, в период 14–16 января 1944 года при наступлении противника на занимаемый дивизией рубеж допустил самовольный отход частей и подразделений дивизии. В решающий момент уклонился от руководства боем: оставил НП, потерял управление частями и связь с ними, не принял мер к наведению порядка и организации отпора врагу, проявив полное бездействие. Напившись пьяным в период отхода частей, бесцельно расстреливал бойцов и офицеров. Среди личного состава сеял панику, вносил дезорганизацию.

Коротков безусловно был повинен в том, что от отчаяния и страха расстрелял в пьяном угаре своих подчиненных. Но обвинять его в измене родине не было никаких оснований. Сделали это военные юристы, как видим, не напрямую, а с помощью ст. 16, которую пристегнули к ст. 58–16 УК РСФСР. Статья 16 позволяла применять «сходные по роду преступления статьи» в тех случаях, когда совершенное преступное деяние прямо не было предусмотрено Уголовным кодексом. Но в данном случае такая статья имелась. Главный военный прокурор генерал-лейтенант юстиции В. И. Носов обоснованно отмечал в протесте от 20 марта 1944 года о необходимости переквалификации преступных действий комдива на ст. 193—17 п. «б» УК РСФСР. Но по неизвестной причине этот протест не был тогда рассмотрен Военной коллегией. Сделала она это лишь 8 марта 1958 года, удовлетворив протест Главного военного прокурора А. Г. Горного. Определением Военной коллегии приговор военного трибунала Его Украинского фронта от 29 января 1944 года был изменён — действия А. Д. Короткова переквалифицировали со ст. 16 и 58—1п. «б» УК РСФСР на ст. 193—17 п. «б» УК РСФСР, исключив из приговора указание на конфискацию имущества. В остальной части приговор был оставлен без изменения.

 

4. Герои — «изменники»

После того как началось освобождение от фашистов захваченной ими территории СССР, Красная армия стала пополнять свои ряды за счет молодых людей призывного возраста, побывавших в оккупации. Многие из них храбро воевали и были удостоены высших наград. А потом некоторые герои оказались под трибуналом — за измену родине…

Один из мобилизованных райвоенкоматом Ровненской области — Иван Сергеевич Килю-шик. В Красную армию его призвали в марте 1944-го года. А через четыре месяца за проявленный в бою героизм удостоили звания Героя Советского Союза.

Согласно наградным документам, при форсировании Западной Двины на подручных средствах, рядовой 801-го стрелкового полка 235-й стрелковой дивизии И. С. Килюшик убил немецкого офицера и внес замешательство в ряды укрепившегося на берегу противника.

Ивану вручили Золотую Звезду и отправили в месячный отпуск.

Ночью, 10 августа, в его родную хату в селе Остров Ровненской области ворвались боевики УПА, связали Героя и увели с собой.

Командир УПА, заявил Килюшику:

— Такие люди должны воевать с нами. И воевать, в первую очередь, против Советской власти, за самостийную Украину.

Килюшик промолчал — возразить не посмел. В банде он находился полгода, весной был задержан работниками НКВД на чердаке своего дома.

Судебное заседание военного трибунала 13-й армии проходило в Ровно уже после войны. 29 сентября 1945 года И. С. Килюшик был осужден по ст. ст. 54–16. 54–11 УК УССР к 10 годам лишения свободы, с поражением в правах на 5 лет и конфискацией имущества.

Как видно из материалов архивного следственно-судебного дела, фабула обвинения сводилась к следующему: «10 августа 1944 года Килюшик бандитами был взят из дома и уведен в банду УПА «Дубового». В этой банде Килюшик был подробно допрошен, а затем зачислен в боевку «СБ» «Богдана». Дав свое согласие на пребывание в этой банде, он. Килюшик, под кличкой «Недалекий» находился в ней до 14 марта 1945 года и проводил активную контрреволюционную деятельность против Советской власти.

В октябре 1944 года в составе бандбоевки «СБ» «Богдана» в селе Собищецы принял участие в расстреле семьи партизана в составе 5 человек, среди которых было убито и двое малолетних детей.

В октябре месяце 1944 года Килюшик был назначен подрайонным проводником (руководителем) молодежной организации ОУН «Юнак».

Работая в этой должности. Килюшик занимался вербовкой молодежи в банду УПА и создавал в селах оуновские молодежные организации.

Находясь в банде, Килюшик на вооружении имел автомат. С этим автоматом он 14 марта 1945 года и был задержан на чердаке своего дома (л.д. 55–56)».

В судебном заседании И. Килюшик свою вину в измене родине признал, но заявил, что после того как боевики УПА отобрали у него награды и увели с собой, он дал согласие на участие в банде только потому, что боялся расправы над своей семьей. Кроме того. Килюшик утверждал, что в боевке за ним все время следил бандит, специально приставленный к нему «Богданом».

По поводу расстрела семьи партизана в селе Собищецы Килюшик заявил в суде, что в этой операции он принимал косвенное участие — находился в окружении дома.

В 1959 году, в связи с поступившей от Килюшика жалобой, военная прокуратура Прикарпатского военного округа провела по этому делу дополнительное расследование.

В процессе проверки материалов дела было, в частности, установлено: «Родственники и соседи осужденного, допрошенные по делу, подтвердили, что Килюшик И. С. в банду УПА бандитами действительно был уведен насильно». Дополнительно был допрошен и сам Килюшик. который не отрицал, что «будучи рядовым бандитом, он вместе с другими членами УПА участвовал в налетах на села, в которых ими забирались продукты питания, а в селе Колодня участвовал в вооруженном столкновении с советскими бойцами истребительного батальона».

Поэтому прокуратура не нашла оснований для его реабилитации, считая виновность в измене родине доказанной.

В последующие годы И. Килюшик неоднократно обращался в различные инстанции, надеясь на то, что его все же оправдают.

В августе 1965 года в Главной военной прокуратуре был даже подготовлен соответствующий проект протеста, в котором предлагалось приговор по делу Килюшика отменить, а дело — прекратить.

Представляется, что некоторые основания для принятия такого решения в деле имелись. Однако с автором протеста не согласился заместитель Главного военного прокурора.

На этом история не закончилась. В 1971 году из отдела наград Президиума Верховного Совета СССР в Главную военную прокуратуру поступило заявление И. Килюшика, из которого следовало, что по приговору суда звания Героя его не лишали и он просил разыскать и возвратить ему награды. Тут то и выяснилось, что трибунал в сентябре 1945 года забыл возбудить соответствующее ходатайство перед Президиумом Верховного Совета СССР.

В июне 1971 года Главный военный прокурор генерал-полковник А. Г. Горный направил в отдел наград Президиума ответ о том. что в ходе задержания Килюшика награды и документы у него не изымались, и что. по материалам дела, они были изъяты у него бандитами.

В том же году И. С. Килюшик был лишен звания Героя Советского Союза.

Похожая судьба у младшего сержанта Г. П. Вершинина. Он был удостоен звания Героя Советского Союза посмертно за бой в ночь на 3 июня 1942 года у села Волочек. Его отделение в составе парашютно-десантного батальона уничтожило несколько десятков немецких солдат и офицеров, захватило 22 танка. 2 БТР и 4 миномёта. Когда началась немецкая контратака, отделение Вершинина уничтожило мост через реку.

Вершинин считался погибшим при взрыве. Но он оказался в плену, где согласился служить во вспомогательном охранном батальоне. Затем служил в рабочем сапёрном батальоне, а летом 1944 года бежал к партизанам

6 июля 1945 года военный трибунал войск НКВД Мурманской области осудил Г. П. Вершинина по статье 58–16 УК РСФСР к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. А 30 декабря того же года он был исключён из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 31 марта 1943 года.

И. С. Килюшик и Г. П. Вершинин стали «изменникамим», уже будучи Героями Советского Союза. Но в годы войны были случаи, когда советские граждане, в период оккупации сотрудничавшие с врагом, после мобилизации в Красную армию совершали героические подвиги и удостаивались Золотых Звезд, что. впрочем, тоже не спасало их от трибунала.

В июне 1946 года из Глинского райвоенкомата Сумской области в Президиум Верховного Совета СССР поступило секретное письмо, из которого следовало, что Литвиненко Николай Владимирович сотрудничал с немцами в 1941–1943 годах на территории Сумской области.

Сотрудники МГБ СССР вскоре установили, что указанный человек к этому времени был уже Героем Советского Союза и являлся курсантом Рижского военного пехотного училища. В августе 1946 года его арестовали, а в ноябре того же года военный трибунал Южно-Уральского военного округа осудил Литвиненко в закрытом судебном заседании в г. Чкалове к 10 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях, с последующим поражением в правах на 3 года.

В приговоре говорилось, что Н. В. Литвиненко, работая в 1941–1942 годах статистом сельскохозяйственной общины и секретарем сельской управы, участвовал в проведении обысков у местных жителей, задержании неизвестного советского гражданина, подозреваемого в том, что он советский партизан. В марте месяце 1942 года Литвиненко добровольно поступил на службу в немецкую полицию, на должность полицейского, и шесть раз принимал участие в боевых операциях против партизан в районах Сумской. Черниговской и Полтавской областей. Кроме того. Литвиненко один раз конвоировал в районный центр Глинск граждан, для отправки их на каторжные работы в Германию, нес вооруженную охрану населенных пунктов, здания полиции, немецкого коменданта и шефа жандармерии. За службу в полиции Литвиненко получал от немцев обмундирование, продовольственный паек. 60–70 марок ежемесячно.

Далее в приговоре отмечалось, что «в связи с наступлением частей Советской армии, в августе месяце 1943 года Литвиненко эвакуировался в тыл немецкой армии, в Винницкую область, где проживал до января 1944 года, т. е. до призыва его в ряды Советской армии».

Воевал Николай Литвиненко храбро, за форсирование реки Вислы был удостоен звания Героя Советского Союза. Однако Золотая звезда и орден Ленина на груди не спасли его ни от кары советского правосудия, ни от бессонных ночей и угрызений совести. Все эти годы он ожидал ареста, и даже пытался уволиться из армии, заполучив справку о том, что болен туберкулезом. Не помогло…

К сожалению, перечень лиц сотрудничавших с немцами, а после мобилизации награжденных за совершенные подвиги высшей наградой страны можно продолжить. Кроме уже упомянутых И. Е. Добробабина, И. С. Килюшика, Г. П. Вершинина, Н. В. Литвиненко, были осуждены и лишены звания Героев Советского Союза за службу у немцев лейтенант П. К. Мес-нянкин (Мяснянкин) и красноармеец Э. В. Черногорюк (Э. Г. Шнекенбургер). Оба были осуждены после войны по ст. 58–16 УК РСФСР на 10 лет лагерей каждый. Также по указанному основанию были лишены Золотых звезд (не по представлению суда) красноармеец П. А. Куцый (Кусый). старшие сержанты Е. Е. Сидоренко и А. С. Лашко.

 

5. О тайных обществах и организациях

После того как И. Сталин дал в 1941 году указание председателю Военной коллегии В. Ульриху убрать из приговора по делу генерала армии Павлова высосанные следователем из пальца обвинения в «заговорщицкой деятельности», число действующих на фронте «контрреволюционных заговорщических организаций» пошло на убыль.

В довоенном прошлом остались крупные «антисоветские заговоры» с участием высшего командного и начальствующего состава. «Контрреволюционеры» помельчали, действовали, как правило, в пределах одной части или подразделения. Их преступные действия зачастую были связаны с переходом или подготовкой к переходу на сторону врага. В ряде случае изменнические преступные группы формировались по национальному признаку.

«Особым отделом 23 армии разоблачена группа изменников, состоящая из 27 человек, которые являлись уроженцами Западной Украины. Организаторы этой группы Колодниц-кий и Мациевич оказались связанными с „ОУН“ (организацией украинских националистов) и действовали по заданию этой контрреволюционной организации… Подрывная деятельность этими врагами велась чрезвычайно конспиративно, членам группы были присвоены клички, на выполнение специальных заданий давались пароли и отзывы и т. д. К сентябрю 1941 г. эта группа наметила организованный переход на сторону противника с оружием. Суду военного трибунала предано 23 участника группы и 18 человек приговорены к расстрелу».

Еще один пример. В обзоре о судимости среднего и старшего командного и начальствующего состава Военно-морского флота, составленном в феврале 1943 года, отмечалось, что командир БЧ-5 танкера «Передовик» военный техник 2 ранга Усов вел среди военнослужащих контрреволюционную агитацию, а затем создал на танкере контрреволюционную группу в количестве 14 человек, которая готовилась к уводу корабля за границу и уничтожению при этом командного и политического состава.

Историки знают, что к исследованию подобного рода дел всегда надо подходить с большой осторожностью, поскольку не все написанное следователями на бумаге соответствовало действительности. Архивное дело по обвинению Усова и членов его группы, к сожалению, обнаружить не удалось. Поэтому сегодня трудно судить — предпринимались ли командой танкера реальные шаги по подготовке к переходу на сторону врага? А вот по другому аналогичному делу сомнения в реальности преступных намерений проходивших по нему красноармейцев возникли только в 1990 году.

Согласно приговору, в ноябре 1942 года военнослужащие 250-й отдельной стрелковой бригады Мавлютов и Швец, оба ранее судимые, организовали «изменническую группу для перехода на сторону врага». Помимо них, в нее вошли еще 9 красноармейцев. Они неоднократно собирались и обсуждали план такого перехода, который предполагали осуществить сразу по прибытии на передовую линию фронта. Договорились, что сигналом для перехода к врагу станет зеленая ракета, запущенная Швецом.

7 февраля Мавлютов был арестован Особым отделом. Выяснилось, что еще летом 1942 года он попал на Воронежском фронте в плен к противнику, был завербован немецкой разведкой и переброшен на советскую территорию. Судя по документам, выполняя задание немцев. Мавлютов и привлеченный им для контрреволюционной работы Швец проводили среди военнослужащих антисоветскую агитацию — восхваляли немецкую армию, убеждали бойцов в лояльном отношении немцев к пленным красноармейцам и склоняли их к переходу на сторону врага.

Группу обезвредили и 20 марта 1943 года перед судом военного трибунала 55-й армии предстали 11 красноармейцев-заговорщиков во главе с Мавлютовым и Швецом. Все обвинялись по нескольким контрреволюционным статьям.

Мавлютова и Швеца суд приговорил к расстрелу. Остальных — к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на десять лет каждого.

Сомнения в справедливости и законности этого приговора в то время не возникли ни у бойцов, ни у командиров. Появились они лишь спустя многие годы у военного прокурора Ленинградского военного округа, который предлагал в своем протесте дело в отношении Мавлютова прекратить за недоказанностью обвинения, в отношении остальных осужденных — за отсутствием в их действиях состава преступления.

Доводы, которые привел в своем протесте прокурор, сводились к следующему. Обвинение Мавлютова в измене Родине основано только на его противоречивых показаниях. Действительно, на допросе 8 февраля 1943 года он показывал, что бежал из плена и был ранен во время побега. На допросе 10 февраля того же года, который длился всю ночь, с 23 часов до 6 часов утра. Мавлютов впервые заявил следователю, что в плену был завербован немецким офицером и специально переброшен в расположение Красной Армии для проведения антисоветской работы. Аналогичные показания дал он и в судебном заседании, где подтвердил, что вовлек для перехода на сторону немцев других военнослужащих, рассказывая им о своем нахождении в плену и о доброжелательном отношении немцев к русским военнопленным и к населению.

Из показаний Мавлютова, Швеца, Грязнова и других осужденных по этому делу усматривалось, что между ними действительно велись разговоры о переходе на сторону противника. Однако, по мнению прокурора, никаких конкретных действий по осуществлению такого перехода никем из них предпринято не было. Поэтому все разговоры осужденных о переходе на сторону противника в протесте предлагалось расценивать «лишь как обнаружение умысла, что само по себе не может служить доказательством покушения на измену Родине и создания группы для совершения этого преступления».

Что касается обвинения Мавлютова и Швеца в антисоветской агитации, то как видно из материалов дела, высказывания этих лиц не содержали призывов к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, предусмотренных ст. ст. 58—2 и 58—9 УК РСФСР, а потому состава преступления, предусмотренного ст. 58–10 ч,2 УК РСФСР не образуют.

Рассмотрев материалы дела и согласившись с доводами протеста, военный трибунал округа прекратил это дело.

Думаю, что у некоторых читателей зародились сомнения в правильности такого решения, хотя этот типичный для времен войны пример вовсе не сложен с юридической точки зрения. В последующих главах мы расскажем о военнослужащих, которые не на словах, а реально сотрудничали с врагом. Однако и по таким делам, когда состав преступления, предусмотренного ст. 58—1 п. «б» УК РСФСР, был налицо, не всегда применимы резкие и однозначные оценки.

Надо сказать, что в числе «лидеров» по количеству выявленных и обезвреженных антисоветских групп был блокадный Ленинград. Об одной из таких групп, именуемой «Союз старой русской интеллигенции» и объединявшей научных работников, мы уже рассказали. Анализ обнародованных документов подталкивает к мысли, что и некоторые другие антисоветские группы могли быть созданы чекистами искусственно.

Так, в спецсообщении Управления НКВД по Ленинградской области и городу Ленинграду № 9746 от 6 ноября 1941 года говорилось:

«.. По вскрытым за последнее время контрреволюционным формированиям также получены сигналы о готовящемся перевороте и стремлении враждебных элементов оказывать практическую помощь войскам.

1. Контрреволюционная группа из бывших людей, возглавляемая б. бароном Штакельбергом, готовится к приходу немцев и в этом направлении проводит антисоветскую работу. Один из участников группы художник Афанасиу нашему агенту сообщил, что он является сторонником поражения СССР и готовится принять участие в терроре против коммунистов. Для этой цели изыскивает оружие. Афанасиу рассказал агенту, что в октябре в поселке Ольгино он встретился с командиром воинской части, который сообщил ему об отрицательных настроениях в армии и возможном военном перевороте к 24-й годовщине Октябрьской Революции.

Афанасиу арестован. Производим аресты остальных участников группы.

2. Родственники белоэмигрантов Зайцевых — Бочагова и ее муж Соколов (сын б. директора царскосельской гимназии, в данное время командир взвода 26 полка связи) группируют вокруг себя б. офицеров царской армии и командиров Красной Армии. Участники группы устраивают сборища и обсуждают, вопросы, связанные с приходом в Ленинград немецких войск. В конце октября Бочагова сообщила нашему агенту, что к Октябрьским праздникам готовится вооруженное выступление военных и открытие фронта немцам. Участники группы Соколов и Невский (командир взвода отд. ж.д. батальона) готовятся перейти на сторону врага.

Бочагова и Соколов арестованы. Следствие форсируем.

3. Контрреволюционная группа, возглавляемая художником Быковым, ставила перед собой задачу создания повстанческой фашистской организации «Нацист». Организация должна была оказывать вооруженную помощь немецко-фашистским войскам для захвата Ленинграда.

Осуществлению вражеских замыслов помешал их арест…».

В обобщенном донесении, которое Л. Берия направил 20 августа 1941 года руководителям Государственного комитета обороны, отмечалось, что с начала войны и до 1 августа 1942 года в Красной армии было обезврежено 20794 чел., изменивших или пытавшихся изменить Родине, в том числе 550 изменнических групп. В эти группы входило более 2,5 военнослужащих.

В этом донесении приведено немало примеров осуждения трибуналами руководителей и членов заговорщических групп, но ни одного крупного военачальника среди них нет.

Действовали такие группы не только на фронте. Например, в отчете руководства ГУЛАГа отмечалось: «В течение 1941–1944 гг. в лагерях и колониях вскрыто и ликвидировано 603 повстанческих организаций и групп, активными участниками которых являлись 4640 человек». Большинство таких организаций были мифическими. Но в отдельных колониях действительно были созданы подпольные организации. Например, «Железная гвардия», «Русское общество мщения большевикам» и др.

Одно из отличий «заговорщических групп», действовавших в годы войны, от довоенных антисоветских военных организаций заключалось в том, что нередко это были не мифические. сфабрикованные по сценарию НКВД организации, а реально действовавшие общества и группы. Правда, не все из них преследовали контрреволюционные цели. Поэтому в отдельных случаях действия «заговорщиков» квалифицировали по другим статьям.

Например, летом 1944 года в 268-м батальоне авиационного обслуживания сотрудниками «Смерша» была выявлена созданная молодыми офицерами еще в апреле «хулиганская организация «Союз холостяков авиационных военных лейтенантов».

Этот «Союз» учредили десять лейтенантов. Их сборища, по докладу начальника Особого отдела 2-го Белорусского фронта «сопровождались коллективными пьянками, нецензурной бранью и другими хулиганскими действиями». В числе основных пунктов обвинения фигурировал и такой — «участниками этой организации была составлена хулиганская песенка на мотив Государственного гимна СССР». Особисты по этому поводу сокрушались:

— В 37-м за это всех бы к стенке поставили. А теперь приходится мелочевку вменять.

Мелочевкой была часть 2 ст. 74 УК РСФСР, предусматривавшая наказание за буйное хулиганство до 5 лет лишения свободы. Главные инициаторы созданного «Союза холостяков» лейтенанты Воронов и Исаков были преданы суду по этой статье, а остальных разжаловали в рядовые и направили исправлять вину на передовую.

В том же докладе председателя военного трибунала 2-го Белорусского фронта о судимости офицеров за 1944 год было приведено еще одно аналогичное дело. Разница лишь в том, что этому делу все же удалось придать контрреволюционную окраску.

Инженер-дорожник 104-го ОДЭБ капитан Бородкин и офицер того же батальона Шапиро создали тайную организацию, которая называлась «Общество оболтусов с высшим образованием». В нее вошло 9 офицеров. Было установлено, что «общество развивало существующие в офицерской среде нездоровые настроения — недовольство службой, неправильным использованием специалистов». Выяснилось и то, что Шапиро ранее уже был осужден за антисоветскую деятельность. Этого оказалось достаточным для того, чтобы действия всех членов «Общества оболтусов», проводивших «в течение года контрреволюционную агитацию», квалифицировать по ст. 58–10 УК РСФСР. Досталось и партийным органам. В донесении председателя трибунала фронта отмечалось: «Парторганизация не знала о существовании общества и в апреле 1944 года предложила Бородкину вступить в партию. Он ответил контрреволюционным клеветническим выпадом против партии и ее руководителей, заявив, что в партию вступать не желает.