Гар взялся провожать меня до дома, и в благодарность за то, что мне предстояло ещё не раз воспользоваться его компьютером и интернетом, я позволила. Но его увидели сидевшие на скамейке у крыльца папа, тётя Валя и Вера с Филом. Последние очень похоже скопировали полёт игоревой брови и синхронно удалились в дом.

       Игорь снова засмущался, и я решила выяснить, что причиной на этот раз, задержала его у калитки.

       Он ответил в совершенно саркастическом тоне:

       -- Как, ты ещё не в курсе, что сейчас мы имели возможность наблюдать за жизнедеятельностью клюевоненавистников?

       -- В курсе, но при чём здесь Клюевы? -- ответила я вопросом на вопрос, а сама мысленно хмыкнула: похоже, во Фролищах всё так или иначе связано с Клюевыми.

       -- Здесь у нас всё так или иначе связано с Клюевыми, -- озвучил Игорь мои мысли, удостоившись недоверчивого взгляда от меня. -- Наверное, ты и сама уже подумала о том же. Верно?

       Я кивнула.

       -- Верно... -- задумчиво повторил парень. -- Раньше мы дружили. Вера, Фил и я. А потом появились Клюевы. И оказалось, что я должен сделать выбор, или -- или.

       -- И ты выбрал Клюевых? -- робко предположила я.

       -- Нет. Я выбрал одиночество. Если мои друзья не способны допустить в своё сознание мысли о том, что я способен разделить своё сердце на две равные части, даже не так -- клонировать своё сердце, и оба вшить в грудь, и одним любить и ценить дружбу с ними, а другим, новым, дружбу с Клюевыми... грош цена таким друзьям!

       В этой фразе могло быть меньше наворотов и пафоса, однако, если бы Игорь изъяснялся иначе, он потерял бы как минимум половину своего очарования.

       -- Странно, -- это действительно казалось мне странным, о чём я и сообщила. -- Странно, Гар. Я тоже дружу с Верой и Филом. И дружу с... -- чуть не сказала "с Эдиком", -- с Клюевыми. Я просто общаюсь то с одними, то с другими. И... нормально всё. Может, вы просто друг друга не поняли?

       -- Нет, -- с ясно различимой горечью вздохнул Игорь. -- Нет, мы друг друга просто замечательно поняли. Да и ты бы тоже поняла. Вот сейчас что мы видели? Аттракцион ненависти ко мне, посмевшему пару месяцев назад заикнуться о дружбе с Клюевыми.

       -- Но мне ведь...

       -- Ты не росла вместе с ними! Ты не бегала каждый день с ними на речку! -- Гар говорил всё громче, а рука его всё размашистее отбивала ритм слов. -- Ты не изобретала с ними на уроках химии взрывчатку для подрыва школы! Не сочиняла с ними отговорки за пропущенные уроки физкультуры! Не лазила с ними по чужим садам за яблоками! Не дышала семнадцать лет одним с ними воздухом! Ты из Москвы, и уже за одно это тебе прощают дружбу с врагами!

       Вот он, мой шанс, и я его не упустила:

       -- А кстати, почему им Клюевы враги?

       Игорь даже ростом ниже стал, так опечалил его мой вопрос:

       -- Если бы мне знать, Надя. Но я не знаю. Я спрашивал, а мне говорили: ты нам друг или как? И ничего не объясняли.

       -- Жаль.

       Мне действительно было жаль.

       -- Зайдёшь на чай?

       -- Ты что? -- он снова прижал вскинутую бровь пальцем. -- Ты что, забыла, кто там у тебя сидит, э?

       -- Ну, ладно, -- беспечно улыбнулась я. -- Тогда в следующий раз!

       Гар обрадовался упоминанию о следующем разе и, козырнув к пустой голове, развернулся на пятках и чуть ли не побежал к себе.

       Вера и Фил пили чай -- мне, кстати, тоже налили -- и спорили о том, почему я так выразительно улыбалась, прежде чем уйти домой, как теперь выяснилось, даже не к себе, а к предателю.

       -- Ну какой он вам предатель? -- возмутилась я.

       -- А что, он нашу дружбу не предал? -- парировал Фил. -- Мы же ему по-русски сказали, если хочешь дружить с нами -- даже не смотри в сторону Клюевых!

       -- А что ж вы мне так не сказали? -- я начинала закипать, но ребята этого, кажется, не замечали.

       -- Да что тебе-то говорить! -- засмеялась Вера. -- Тебе же можно!

       -- Потому, что я из Москвы?

       Будь я кошкой, уже засыпала бы их всех искрами. Или глаза бы повыцарапала. Им. Обоим. Они дружно ржали и покачивались на стульях, ставя их на две задние ножки.

       -- В общем, так! -- я с размаху хлопнула обеими ладонями по столу и резко села.

       Стул не вынес напора и с оглушительным треском развалился подо мной!

       Если бы я не успела вцепиться в столешницу -- загремела бы на пол, головой о холодильник...

       А вот если бы Вера с Филом не прекратили ржать, я б, наверное, присоединилась к ним, мы дружным смехом проводили бы в мебельный рай душу безвременно почившего стула и на том бы всё закончилось. Но они умолкли как по команде и смотрели на меня с таким непонятным выражением... неприятным.

       -- В общем, так, -- я постаралась, чтобы голос мой звучал ровно, встала, упёрлась руками в стол, склоняясь к сладкой парочке. -- Слушайте меня, и внимательно. Вы ненавидите Клюевых, но терпите то, что я дружу с ними. Значит, будете терпеть и то, что Гар -- мой -- друг! Не хотите с ним общаться -- не надо. Но чтобы в моём присутствии никаких подколов, издёвок и игнора в его адрес!

       Вера тоже встала. Скрестила руки на груди.

       Ой.

       Наверное, надо пугаться, когда перед тобой вдруг вырастает отвесная скала-девушка сплошь из загорелых мускулов, а рельефные плечи её медленно и неотвратимо раздуваются до толщины вековых сосновых стволов.

       Трёхвековых.

       Нет, пятивековых...

       Мне бояться было нечего. Я выпрямилась. Я всё равно была ниже ростом, но разделявший нас стол нивелировал эту разницу. Хотя, конечно, что я могла противопоставить мускулатуре Захарченко, кроме несгибаемой воли -- и одного маленького, совершенно незначительного сюрприза, о котором подруга-культуристка даже не догадывается.

       Ведь у меня несколько больше мышц... во рту.

       Мы с Верой смотрели друг на друга. Молчали, пока она очень холодно не поинтересовалась:

       -- Это ты сейчас взялась мной командовать?

       -- Да, -- спокойно кивнула я. -- Это я попросила тебя принять как данность то, что я всегда дружила и буду дружить только с теми, с кем хочу. С тобой -- хочу. С Филом хочу. И с Клюевыми! И с Гаром, представь себе, тоже.

       Следующие слова дались мне очень тяжело. Может быть, пройди чуть больше времени, чем три дня, я бы их и не сказала, но всё происходило слишком стремительно, и поэтому я верила, что у меня хватит сил выполнить то, что пообещаю:

       -- А если ты -- не принимаешь меня -- такой, какая я есть... что ж, Вера. Тебя здесь никто силой не держит.

       Фил громко стукнул лбом о столешницу. Гарантия, не хотел издавать такого сочного звука, но так уж получилось.

       Вера расплела руки, и с тенью улыбки на лице почесала Филу за ухом, как коту. Широков незамедлительно замурлыкал. Захарченко более явственно улыбнулась и вздохнула:

       -- Ой, Надька, по краю ходили... ну да фиг бы с ними всеми! Чего не сделаешь ради настоящей дружбы... дружи, с кем хочешь, раз ты всегда так поступаешь.

       Я хмыкнула:

       -- Ой, Верка, неужто ты мне разрешаешь?

       Вот теперь, хоть и запоздало, Широков и Захарченко разразились дружным хохотом.

       Да уж. Лучше поздно, чем никогда.

       В катании на велосипеде была своеобразная прелесть. Живя в Москве, я не могла её до конца прочувствовать. Ведь нельзя же получать удовольствие от запаха выхлопных газов и асфальта, бесконечных верениц машин на улицах и толп народа в парках и скверах!

       А вот во Фролищах в моё распоряжение поступили шикарные пейзажи средней полосы, реликтовые сосновые боры и чистейший воздух, полный природных ароматов... кстати, некоторые из них были вовсе не так уж приятны. Например, бензиновая лужа на стоянке автобуса... хотя это как раз и не особо природно. Или, вот ещё, козы. Пегая папина Упа -- он назвал её именем речки, чтоб молоко рекой текло -- и её товарки, многочисленные Ляльки, Мальвы, Дарёнки и прочие, дни напролёт усердно выщипывали траву с обочин и посыпали дороги отборным "душистым горошком", а уж как одорировали округу их хлева и загоны с поросятками и прочей живностью...

       Оказалось, что мой "Салют", пусть и не чета всяким там разным "Стеллсам" и иже с ними по дизайну, вполне может сочетать в себе свойства и прогулочного, и горного велосипеда, одинаково успешно крутит колёса на ровной грунтовой дороге, на коротком заасфальтированном переулке, на кочковатом шоссе, ведущем к химбату, на бугристой лесной тропе... я не занималась на нём фристайлом, не ставила его на одно колесо, просто ездила. Разгонялась и дышала бьющим в лицо ветром, щурилась от мелькающих в глазах солнечных бликов. Или лениво покручивала педали, медленно проезжая мимо сосен, наслаждаясь тишиной. Я выезжала "на конные прогулки" по несколько раз в день. Видела, что здешние мальчишки и девчонки тоже гоняют на великах, но никогда не испытывала желания присоединяться к ним. Правда, одна групповая поездка мне в ближайшее время всё-таки предстояла.

       -- Поедем завтра на Санхар? -- предложила Вера.

       -- Лучше на Варех! -- вскинулся Фил.

       -- Ага, кормить комаров с Варехских болот!

       -- Будто на Санхаре комаров нет!

       -- Есть, но не столько же!

       -- Зато какие злющие!

       -- Ну так на Варех же пешком надо!..

       Так препираться сладкая парочка могла часами. При этом ребята чаще всего сидели обнявшись и даже целовались, с перерывчиками на мелкие склоки.

       Я вспомнила этот разговор, потому что уже далеко отъехала от Фролищ. Ну, как далеко... ехала небыстро, со скоростью километров пятнадцать в час, зато по лесу и почти без тропы. А, кажется, в этом направлении в двадцати пяти километрах от Фролищ было то самое озеро Санхар.

       Если прибавлю темп, вполне могу ещё до ужина управиться -- сгонять на озеро и вернуться домой. Интересно же посмотреть, что за место такое! Вдруг не понравится -- что, конечно же, вряд ли, -- и тогда буду поддерживать Фила и проситься на Варех. Или там на Еловое, на Кщару, Юхор, Светлое, Утрех... какие тут ещё озёра? А, Гаравы, Большая и Малая. Ну просто озёрный край какой-то.

       У меня всегда легко получалось ориентироваться на любой местности безо всяких компасов и карт, вот и теперь, я хотела на озеро, и мне уже чудилась протянувшаяся между ним и мною ниточка. Если буду крепко за неё держаться, не заблужусь и выеду точно туда, кода хочу.

       Интуиция и запах нагретого бетона подсказали, что, свернув сейчас налево, выберусь на гладкую дорогу и доеду до озера быстрей, чем по лесу. Действительно, очень скоро я выехала на дорогу, выложенную железобетонными плитами, но развить приличную скорость не получалось: плиты торчали в разные стороны, и получить удовольствие от езды по такой дороге могли только любители совсем уж экстремального катания. Зато рядом тянулась песчаная колея, куда я и съехала. Пригнувшись к рулю, наподдала по педалям, и сосны замелькали, убегая назад, и мне уже чудился запах свежести, когда по нервам вдруг ударил такой знакомый, такой желанный аромат Эдика!

       Внутренний Дикий радостно взвизгнул. Резко затормозив, чуть не оторвав подошву от кеда при соскоке, я принюхалась.

       Ветер дул вдоль дороги. Значит, Эдик где-то впереди!

       Так быстро я, наверное, никогда ещё не ездила. Минуты не прошло, как вдали перед глазами замаячили белые шорты и синяя майка. Мышцы застонали, с такой силой крутила я педали, а силуэт Эдика никак не приближался. Я даже порычала немножко, но быстро поняла, что этим только сбиваю дыхание. "Вот сейчас мы его догоним! -- радостно потирал лапки Внутренний Дикий. -- Сейчас мы его догоним и попьём!"

       Вместо того, чтобы прицыкнуть на него, я сосредоточилась на погоне, и он почуял волю, старался изо всех сил, накручивая мне нервы: "Чуешь, чуешь, как пахнет? Чуешь? М-м-м-м!.."

       Наверное, это действовала какая-то оптическая иллюзия. Готова поспорить, моя скорость достигла уже километров сорока в час! А Эдик был не дальше, чем в паре сотен метров! Но почему я никак не могу догнать его? Не может быть, чтобы он мне снова снился!

       Дорога резко, под прямым углом поворачивала, и я подумала, что сокращу расстояние между собой и Эдиком, бегущим по плитам, если срежу путь по прямой, через обочину. Есть! Эдик стал ближе. Я решилась окликнуть его:

       -- Э!.. -- окончание "дик" ветер впечатал мне в губы. Да и дыхание сбилось, пока набирала скорость.

       -- Эдик!

       Вторая попытка оказалась успешнее. Клюев оглянулся и приветливо помахал мне рукой, но и не подумал останавливаться.

       Нет, это всё-таки сон. Это не может быть явью! Я -- на велике! И кручу педали изо всех сил! Он -- пёхом! Я -- не могу его догнать! Да чушь же собачья!

       -- Эдик, постой!

       Он остановился, и я, усталая от этой нелепой погони, чуть не свалилась с "Салюта" прямо на месте. Постаралась не рухнуть пыльным мешком на дорогу, а аккуратно, пусть и не слишком изящно, слезть с седла. Подвела машину, держа за руль, к Эдику.

       Руки дрожали.

       -- Привет, -- он заговорил первым. -- Прости, я увлёкся и не обратил внимания, что ты за мной едешь. Ты не устала?

       -- Ты ещё спра... шиваешь, -- начала я с апломбом и пафосом, но закончила на выдохе. Шарик сдулся. Ярость погони утихла, Внутренний Дикий умолк.

       Запах Эдика туманил разум, но не взгляд, и я впитывала каждой зрительной луковичкой, каждой клеточкой сетчатки радужные блики на изгибах Эдиковых кудрей... все оттенки карего в его глазах... мелкий бисер пота, проступивший на загорелой гладкой коже...

       Внутренний Дикий жалобно заскулил, впиваясь взглядом в пульсирующие вены на шее Клюева. Я сглотнула. Облизнулась и отвела взгляд.

       Нет.

       Я не буду его пить. Буду жить мыслями о нём. Или стоять вот так, как сейчас, долго-долго, и дышать им. Если можно, то, пожалуйста, вечно.

       Молчание затягивалось.

       Видно, это мой бич в последнее время.

       -- О чём молчишь? -- спросила я, набравшись смелости.

       -- Не о чём, а о ком, -- поправил меня Эдик и улыбнулся.

       Коленки растаяли, и удержаться на ногах позволяли только крылья за спиной, выросшие от этой улыбки.

       -- Хорошо... о ком молчишь?

       -- О тебе.

       И мы снова умолкли.

       Я чувствовала, как теплеют уши, прямо-таки видела, как сквозь загар на моих щеках проступает смущённый-пресмущённый густой румянец, как улыбка на губах становится отрешённо-блаженной.

       Он!

       Молчит!

       Обо мне!

       -- А о ком молчишь ты? -- вернул вопрос Эдик. -- Или ко чём?

       -- О ком, -- тихо выдохнула я, продолжая впитывать его дыханием и взглядом.

       -- Позволишь мне угадать?

       -- Ага...

       -- Обо мне.

       Эдик улыбался так открыто, так радостно, и засмеялся так... счастливо, что я принялась смеяться вместе с ним. Он сказал "обо мне" безо всякой самоуверенности, так просто, так мило, что при всём желании невозможно было упрекнуть его в самодовольстве или зазнайстве. И мы вместе посмеялись над нашим сеансом перекрёстных дум друг о друге.

       -- Эдик...

       -- Да?

       -- А ты всегда так быстро бегаешь?

       -- Разве я бежал быстро?

       -- Но я же на велосипеде не могла тебя догнать!

       -- Да ладно! Ты просто медленно ехала!

       Я отступила на шаг от неожиданности.

       -- Я?! Медленно?! Да ты посмотри! - я резко развернулась к нему спиной. -- Ты посмотри, у меня вся майка вымокла, как я за тобой гнала!

       -- Да просто жарко сегодня, -- примирительно сказал Эдик. -- Ты, может, перегрелась просто... Давай я тебя домой отвезу.

       Даже если и планировала ещё возмущаться и требовать доказательств того, что я перегрелась и бредила -- он же явно на это намекнул! -- то последняя фраза заставила испариться все мои претензии.

       Я прикрыла на миг глаза и словно ощутила, как он будет бережно поддерживать меня своей рукой, как буду обнимать его... если бы внезапно на землю обрушилась космическая темнота, мои глаза засияли бы не хуже фар дальнего света! И озаряли бы они Эдика Клюева! От растрёпанных ветром волос и невыносимых в своей глубине глаз до стоптанных кроссовок на загорелых стройных ногах!

       Мы медленно ехали домой. С того момента, как я увидела белые шорты, синюю майку, чёрные кудри, для меня перестала существовать красота окружающей природы. Теперь же, сидя на раме "Салюта", круто выворачивая позвоночник, чтоб обеими руками крепко держаться за горячую спину Эдика, я вновь могла восхищаться этой поразительной гармонией, что постоянно была рядом со мной вне зависимости от того, обращают ли на неё внимание.

       Солнце катилось к западной стороне горизонта, растрескавшиеся плиты казались темнее обычного, а сосновые стволы были цветом, как тёмный янтарь, как гречишный мёд. Запятнанная закатными солнечными лучами зелень хвои парила в недостижимой вышине, смешиваясь с ультрамарином неба.

       Мы медленно ехали и разговаривали, обо всём и ни о чём. Эдик узнал, что мне за последние три дня Фролищи... понравились. Да, и нравятся всё больше и больше, но всё равно я планирую вернуться в Москву через год, чтобы поступить в институт, выучиться... ну, там видно будет, куда и зачем я буду возвращаться и буду ли... что я всю жизнь провела в Москве и просто не представляла себе, как можно жить в каком-нибудь другом городе.

       В голове сладко трепетала тоненькая, маленькая, но очень быстро крепнущая в присутствии Эдика мысль: да разве жила я там, в той Москве? Ведь жизнь моя началась позавчера. Когда я впервые ощутила этот божественный аромат. Увидела Эдуарда Клюева. Поняла, что никогда не решусь даже глотка его крови сделать, несмотря на то, что хочу этого больше, чем чего бы то ни было в этой жизни!

       Я старалась особо не наседать на Эдика с расспросами, но всё равно получалось, что больше спрашивала я.

       Постепенно узнавала всё больше и больше о том человеке, который неожиданно для меня стал смыслом всей моей жизни.

       Оказалось, что у Эдика девять братьев и пять сестёр, и все родные! А ещё есть около десятка сводных. Он называл их всех по именам, пытался за каждым именем закрепить некий "опознавательный" ярлычок, но в голове у меня всё равно образовывалась каша.

       Папа Клюев был военным, мама домохозяйкой -- другой профессии при таком количестве детей просто и быть не могло! -- все старшие братья шли по стопам отца, а вот девочки учились кто на кого, пополняя ряды Клюевых бухгалтерами, дизайнерами, экологами, психологами и финансистами.

       Сам Эдик тоже хотел стать военным.

       -- Ты хочешь маршировать по плацу и орать дурацкие песенки?! -- изумилась я.

       -- Зачем сразу дурацкие? -- усмехнулся Клюев. -- Среди строевых песен есть очень даже неплохие. И потом, я же не намерен всю жизнь оставаться рядовым. Вот так погоняют меня по плацу, а потом выучусь и буду сам новобранцев гонять. А потом гонять тех, кто гоняет новобранцев...

       -- А потом?

       -- А потом на пенсию выйду и заживу в своё удовольствие!

       Мы засмеялись.

       -- А если пошлют в горячую точку?

       -- Пришью на рукав нашивку с группой крови и в путь.

       -- Э-э... -- слова о группе крови Эдика натолкнули меня на совсем другие размышления, вовсе даже не о войне.

       Я облизнулась и перевела разговор в менее возбуждающее русло.

       И всё-таки. В голове кроме сладенькой мысли о моей любви к Эдику крутилась ещё одна.

       Я же ехала быстро. Очень-очень быстро. Почему же никак не могла догнать его?..