Хорошо, когда дежуришь по классу не ты, а кто-то другой. Дежурный, как бы он ни старался, всегда на нерве и уязвим для упреков.
Завести его ничего не стоит. Например, если на переменке страшным голосом закричать:
– Кто сегодня дежурный?!
– Мы! – Дежурные по классу «братья Карамазовы» с неохотой прервали углубленное изучение очередного номера «Советского спорта». – А что?!
– Они еще спрашивают! – в притворной истерике забился Колюня. – По моей парте ползает муха! Уберите ее, уберите!…
– Больной, – сделали «братья» общее медицинское заключение и, продолжая подведение итогов футбольной недели, забубнили как молитву: – «Кайрат» выиграл у «Пахтакора», московское «Торпедо» у минского «Динамо», «Арарат» проиграл «Шахтеру»…
У всех свои заботы, свои интересы.
– Люди! Кто еще не сдал мне фотокарточку три на четыре на комсомольский билет – сда-вай-те! – заклинала Оля Самохвалова. – Малышева! – окликнула она новенькую (та нескольким девчонкам класса передавала какие-то новости). – Когда принесешь свою фотографию?
– Завтра! – пообещала Катя.
– Вчера ты тоже говорила: завтра!…
– Я приносила, Оля, честное слово. Но она куда-то пропала…
– Последняя муха сезона! – истошно завопил Колюня. – Яркий представитель семейства насекомых, отряда двукрылых! – Забавляя самого себя, Колюня устроил аукцион. – Сто рублей! Кто даст больше? Сто рублей – раз, сто рублей – два…
– …и еще в этой книжке есть раздел про Венеру Милосскую как идеал женской красоты, – делилась впечатлениями о прочитанном Малышева. – Девчонки, ни в жизнь бы не поверила, что это про нее! Но я же своими глазами читала!…
– Ну, Катя! – Света Зарецкая от нетерпения даже затопала ногами. – У тебя одни междометия. А конкретно? Какой у нее был рост?
– Сейчас вспомню. Метр шестьдесят…
– Такая коротышка?! – не поверила ей высоченная староста класса Наташа Спринсян. – У меня уже сейчас метр семьдесят семь…
– Сто рублей – десять!… Продано!
Эмму Гречкосей, толстушку и сластену, волновал другой параметр красоты Венеры.
– В этом месте у нее было шестьдесят пять, – сообщила ей Катя.
– Ура! – возликовала Эмма. – У меня пока меньше!…
– Ничего, – осадила ее Света Зарецкая, – скоро догонишь и пере… – Тут Света издала пронзительный крик и застыла с видом, будто ей за ворот бросили голого гада. На самом деле брошена была полудохлая муха.
… Черт знает что! Девчонки превратились в злющих ведьм. Чокнутая Зарецкая за муху кинулась на него, вцепилась руками в волосы и заставила кланяться ей в ножки десять раз и столько же – извиняться. Три раза он вполне чистосердечно попросил прощения. А чокнутая продолжала вместе с волосами выдирать у него мозги и приговаривать: «Извиняйся и изменяйся!» Спринсян и Гречкосей активно помогали ей. Одна Малышева сообразила, что это жуть как больно, и прекратила пытку.
Разочарованный в жизни и в людях, с горящей от таски головой, он сел рядом с Валерием Коробкиным. Будущий астрофизик всухомятку ел бутерброд с вареной колбасой и листал какую-то книгу впечатляющей толщины. На его половине парты, отделенной от другой росчерком красного карандаша (дело рук Валерия), лежали клеммы, моточки проволоки тонкого сечения, конденсаторы, похожие на значки, и прочее. Один конденсатор, самый красивый, Колюня тут же без спроса прицепил к своей груди.
– К-когда я ем, я глух и нем? – деловито спросил он Коробкина. Но ответа не получил. Тогда он съел у него бутерброд с сыром. (Валерий, сглотнув слюну, продолжал листать книгу.) – История техники! Том первый!… – забрал у него книгу Колюня и заахал: – Какую литературу читает человек! Того и гляди, изобретет колесо, а если поднатужится, то и велосипед.
– Ты подошел, чтобы это сказать? – сурово спросил Валерий.
– Совсем человек перестал понимать шутки!
– Я уже говорил: твоих шуток я не понимаю.
– Т-ты тоже не всегда афоризмами выражаешься. «Морду набью», «скот», – напомнил ему Колюня про первосентябрьскую линейку. Красным карандашом подправил кое-где стершуюся линию раздела парты. – Но я не злопамятный… Сбежим с последнего?
– С труда? – глянул в расписание Валерий. – Не могу. Надо одну детальку для поворотного круга выточить.
– А после уроков что делаешь? – не отступал Колюня.
– Домой пойду.
– Жаль. У меня есть идея: в киношку сходить…
– Во сколько?
– В четырнадцать пятьдесят. В Доме культуры.
– Не могу. В это время придет машина. С матерью баки грузить будем. А что идет?…
– Лучше спроси, кто с нами пойдет! – Колюня придвинулся к нему поближе и шепнул на ухо: – Твоя соседка!
– Без меня! – тотчас отпрянул и стал еще суровее Валерий.
– Ну, Коробок!
– Я же сказал: не могу. Баки грузить будем…
– Один раз в жизни о чем-то попросил! – тихо и с отчаянием простонал Колюня.
– Ладно, – уступил, Валерий. – Но с одним условием: ты мне продашь трубу. Тебе она все равно не нужна.
– Договорились! – Колюня признательно сжал его руку.
– Всю сумму не могу сразу. Отдам частями.
– О чем разговор?! – засмеялся Колюня. – И чтобы ты не передумал, держи, паря, все три билета. Встречаемся у входа!…
Он так увлекся переговорами с Коробкиным, что не заметил, как в класс со стопкой тетрадей вошла высокая, прямая, как штык, учительница литературы и русского языка Наталья Георгиевна. Она с нарочито покорным видом ждала, когда Рублев заметит ее присутствие.
– Я могу начинать урок? – вежливо осведомилась она у него.
– Аха… – не нашелся Колюня и прытко побежал на свое место.