Иван Зюзюкин
Не было печали...
Вообще-то Генка, если засыпал, то спал крепко. Сны ему снились редко, разве что когда поздно ужинал. И особенно крепким у него сон был по утрам. Тут хоть пой, хоть танцуй около него - свое он возьмет и пока не выспится, не встанет.
Но в то утро он просыпался дважды. Нервы, должно быть, за лето расшатались. Первый раз открыл глаза немыслимо рано - пяти не было. Солнце едва поднялось над заречным лесом. Но, несмотря на такую рань, светило во всю мощь ярко, рассылая свои лучи во все страны света. В бытовке, в которой Генка, разметавшись на раскладушке, спал, оно отыскало выщербленный сучок. И цилиндриком бело-розового света, точно палкой, уперлось в щеку спящего. На ней мигом занялся золотистым огнем мягкий пушок, какой вырастает у мальчишек к четырнадцатому рубежному году. Не просыпаясь, Генка с улыбкой погладил нагретое солнцем место. Лучу это не понравилось. Со щеки он перебрался на Генкин нос - большой, горбатый, со смешной загогулиной на кончике. Ощутив щекотание в ресницах, Генка доверчиво открыл круглый, со сна глупый глаз. И тут же в гневе застонал, крутнулся на раскладушке: сметая сон, солнце больно, до самых пяток, прострелило его ослепительно ярким светом...
Засыпая вновь, он нехорошим словом назвал Самсоныча, хозяина дачи, у которого папа Витя и мама Люда Калачевы, дорогие Генкины родители, третье лето подряд снимали эту щелястую бытовку. Силен дядя! Когда-то купил ее для хозяйственных нужд, по нынешним ценам, считай, задарма. А теперь сдает - под дачу! И хоть бы чем-нибудь забил щели. Нет, у него один разговор: не нравится, не снимайте. И как с ним поспоришь? Здесь, в Вихровке, дачу снять - легче в рай попасть. Ищут ее с осени и любой задаток оставляют, лишь бы хозяева к весне не передумали. А рвутся сюда по многим причинам: прекрасный грибной лес, чистая, питаемая родниками речка...
Но сам-то Самсоныч этой благодати, наверное, и не замечает. Некогда ему, с утра до вечера ковыряется в земле, фрукты-овощи выращивает. И, как что-то поспеет, тут же продает, сам даже на зуб не попробовав... Ему за семьдесят, вдовый, детей нет. А все равно копит и копит. Словно рассчитывает: когда смерть придет - сунет ей тыщонку-две, она от него и отстанет. И вот чтобы участок приносил дохода еще больше, построил мансарду, похожую видом на скворечник (нынче сдал ее какой-то женщине, которая говорит, что она писательница), каждую осень с места на место перетаскивает яблони и груши, освобождая площадь для доходной клубники... А чтобы заделать щели в бытовке, на это времени у старого хрыча нет...
С тем Генка и уснул. И еще примерно с час спал. Да так сладко, ненасытно, будто с каждым вдохом втягивал в себя душистый, янтарного цвета мед, а с каждым выдохом освобождался от грехов... И снился ему в это время чудной сон. Будто в его классе идет контрольная по математике. Он сидит на последней парте с Нариком Набиевым. Есть у них такой. Ничего мальчишка, но внешностью своей на психику давит. Обидно до чертиков становится иной раз. Набиев - чистокровный татарин, а выглядит как русский: голубые глаза, волосы светлые. А его, Генку Калачева, русского и по матери, и по отцу, из-за носа и смуглой кожи принимают и за грузина, и за цыгана, и даже за грека - только не за русского!..
- Вы что?! - во сне спросил Генка Набиева, одетого зачем-то в собачий полушубок. - С бороздки съехали?
- Почему? - не понял Набиев, продолжая потеть над задачей. Оказалось, на нем была и шапка из собачьего меха.
- Лето наступило! Каникулы идут!.. - напомнил Генка. - А вы зачем-то контрольную пишете.
- Не слышал разве? - сказала ему впереди сидящая Людочка Рубанова, известная зубриха нашего времени, живет в одном с ним доме. - Наш класс решил учиться круглый год. И без выходных!
- Еще чего?! - возмущенно пробормотал Генка во сне. Во сне же достал из сумки бутылку "Буратино", брикет мороженого "Пломбир", посоветовал Нарику не носить летом меховых вещей и, приветливо помахав ему рукой, с легкостью пушинки взмыл под потолок.
- Калачев! Сейчас же сядь на место! - вдруг услышал он злющий голос математички. Оглянулся, а она рядом с ним летит с грибной корзинкой в руке.
Чего только не приснится! В жизни эта учительница совсем не злая. Наоборот, любит шутку, с ним, Генкой, часто по душам разговаривает, хотя выше тройки он у нее обычно не получает. А во сне - к чему бы это? раскричалась. Совсем как "русалка", их классная, в жизни. Эта-то, он хорошо знает, терпеть его не может. На последнем перед каникулами классном часе при всех ленивым и, как только язык повернулся, бездуховным назвала. "По моим сведениям, ты, кроме вещей, ничем больше не интересуешься", - сказала... Допустим, он такой. А сама? Только уроки кончатся, хватает сумку и по продуктовым, промтоварным магазинам бегает. Духовные ценности ищет, да?
- Я чего кричу на тебя, Гена? - продолжая лететь рядом, стала оправдываться математичка. - Недовольны тобой в школе. Говорят, тянешь вниз лучший класс по всем показателям и какими-то делишками на стороне занимаешься...
- Пусть говорят, мне-то что! - вспылил Генка во сне и так резко повернулся на другой бок, что - чуть на пол не слетел. Год ему осталось терпеть. Восьмой окончит, в пэтэу, где на автослесарей учат, уйдет. И ни разу, вспоминая свой класс, не заплачет. Такие все, за исключением Нарика и еще трех-четырех человек, умные и правильные. Особенно эта Людочка Рубанова, к которой его, как отстающего, прикрепили. Она совсем не дает ему прохода! Где ни встретит, начинает воспитывать. Перед каникулами обещала даже в Вихровке навещать. Очень он по ней соскучился...
От перемены мест слагаемых, как известно, сумма не меняется. А вот со снами, если повернуться на другой бок, что-то происходит. Генка опять очутился за партой. Только теперь все происходило не в классе, а на участке Самсоныча под яблоней. О чем-то захотел спросить Нарика, глядь, а рядом с ним сидит... Найда, хозяйская собака!
- Кто тебя сюда посадил?! - изо всех сил сдерживая себя, спросил он Найду.
- Самсоныч, - застенчиво ответила она, одним махом длиннющего языка слизнула у него все мороженое и тут же, боясь наказания, виновато заскулила.
Протяжный скулеж заполнил всю бытовку, и он проснулся. "Щенки скулят", - наконец осознал он, что его разбудило во второй раз. И другое тут же понял: Самсоныч еще вечером перетащил конуру со щенками подальше от своего дома и поближе к бытовке - на, мол, Гена, слушай, наслаждайся этой музыкой...
Глянул на часы и чуть не заплакал: без пяти минут шесть! Спит-то он крепко. Да вот, сколько помнит себя, его всегда будят. Только полтора года стукнуло - папа Витя и мама Люда стали по утрам втискивать его в колготки, рейтузы, сапожки и относить в ясли. Немного подрос - в детский сад устроили. Та же жизнь с одной лишь разницей: теперь самому приходилось во все втискиваться. Надеялся, что в школу пойдет - отоспится. Напрасно! Папа Витя и мама Люда у него по профессии оба связисты, а по призванию - великие педагоги. Оба считают: чем меньше любить и холить своего единственного сына, тем больше шансов, что из него выйдет толк. Можно подумать, у них только и забот, как бы он без дела не остался. Каждый день: это помой, это сдай, то купи... Мало того, что шесть раз в неделю встает в семь утра и идет в школу, что-нибудь и на воскресенье придумают. А не послушаешься - тебе же будет хуже...
Точно так же Генка рассуждает, когда начинаются летние каникулы и родители объявляют ему, что он едет в пионерский лагерь на две, а один раз было, даже на все три смены. Начнут расписывать, как ему там будет хорошо. Он слушает их и молчит. А что? Спорь не спорь - все равно отправят. Лучше притвориться, что сам об этом только и мечтал. По-хорошему бы он пожил в лагере месяц - там ничего иной раз братва собирается. А остальную часть лета провел бы в городе или в Вихровке. Но родители боятся, что сын свяжется с плохой компанией и чего-нибудь натворит. В лагере же, рассчитывают, с ним ничего не случится, он там будет как в камере хранения. В лагере, видишь ли, ему не дадут наделать глупостей, в чем они, кстати, глубоко заблуждаются глупостей, если захочешь, везде можно наделать...
И еще, в чем его милые родители крупно ошибаются, загоняя его на все лето в лагеря, что он там отдыхает душой и телом. Как бы не так! Может, ему просто больше других не везло, но почему-то он всегда попадал к вожатым, которых словно специально обучали, как не давать детям покоя и в каникулы. То будят ни свет ни заря и ведут встречать восход солнца (можно подумать, оно без тебя не взойдет), то, чтоб сделать пионеров выносливыми, среди ночи поднимают отряды - и беги с рюкзаком на спине во тьму кромешную... да еще кричи зачем-то "ура!"... Кому-то из братвы все это нравится. Мол, какая романтика! А его, получается, опять дергают.
И вот сегодня... Каникулы. Воскресенье. В бытовке живет один. Папа Витя и мама Люда улетели отдыхать "дикарями" на ЮБК (Южный берег Крыма). Домой вернутся дней через десять, не раньше. Чем не жизнь? Мечта! Праздник! Кстати, как раз сегодня у него день рождения. Самый, можно сказать, важный день в году. Законнее причины спать до упора нет и быть не может. Как же! Щенки, кто их только придумал, не дали...
С намотанным на голову одеялом лежал и пытался представить, что сейчас делается в конуре. Ясно, что. Шесть щенков, переползая друг через друга, тычутся во все стороны, роют мордами подстилку. Мать ищут! Ту самую Найду, которую только что видел во сне... Но зря, дурачки, ищут. Вчера перед обедом, возвращаясь с речки, переезжал на велосипеде через бетонку и увидел Найду в кювете. Лежала с высунутым набок языком и уже вся была в чешуе зеленых мух. Кто-то сбил на большой скорости... Врать, что у него при виде убитой собаки сжалось сердце или, как там еще пишут в книжках, навернулись слезы, он ни себе, ни другим не станет. Постоял немного и поехал на дачу. Лишь на Самсоныча зло взяло: плохо кормил собаку! Щенки тянули из нее, вот она и бегала через бетонку поживиться отбросами. Добегалась псина...
Самсоныч вчера с утра под третий урожай редиски (первые два у него съел червячок) перекапывал и, надев противогаз, какой-то химией поливал грядки. Узнав от Генки, что случилось с Найдой, снял противогаз и с силой вогнал лопату в землю.
- Жалко собаку! - вздохнул он. - Умница была. Зря не лаяла. Но если кто чужой к воротам подходил, весь поселок на ноги поднимала!..
После купания зверски хотелось есть. Но стоял, не перебивал Самсоныча. Как-никак - хозяин. С ним надо повежливей...
- Да, ей теперь не поможешь... - Самсоныч посмотрел в сторону конуры щенки, заждавшись матери, уже поскуливали. - С ними вот, сосунками, что делать? А?! - спросил он так грозно, будто это Генка их осиротил. - Они же без матери не сегодня завтра подохнут. Правильно я говорю?
Генка отмолчался.
- Ты вообще-то любишь животных?
- Вообще люблю, - кисло подтвердил Калачев.
- Собака - друг человека. Не помнишь, кто сказал?
- Кажется, Чехов, - не моргнув глазом, ляпнул Генка.
- Да, - покивал хозяин, - он умел...
Генка, мучаясь, поглядел на небо. Погодка: теплынь, ни одного облачка. Сейчас он разогреет себе вчерашнюю кашу, хлобыстнет стакан чаю. И, знай наших, опять на речку!
- Такой еще момент учти, - все сильнее напирал Самсоныч. - У этих щенков хорошая порода. Найда нагуляла их с Мухтаром. А это вообще не пес, а золото! Грудь как у волкодава, лапы - во! И выносливый, черт! Один здесь всю зиму живет, крыс жрет и дачи от хулиганья охраняет... Так что надо песиков выходить. Одного себе возьмешь, другого я вместо Найды себе оставлю. Остальных, - хозяин, задумавшись, сощурился, - к другим определим. Договорились?
- Нет! - резко, даже в затылке кольнуло, крутнул головой Генка и быстренько шмыгнул в бытовку. Поглотал пшенной каши, подкачал шины - и рванул подальше от всего...
Вечером, возвращаясь с речки, он еще издалека услышал: щенки уже вовсю скулили. Подъехал к даче и увидел такую картину: у ворот, возбужденно покуривая папиросу "Казбек", туда-сюда в широкополой розовой шляпе расхаживала Медея Витальевна. Та самая, что у Самсоныча сняла мансарду и там, на верхотуре, колотя пальцами по машинке, целыми днями пишет рассказы.
Генка никогда еще в глаза не видел ни писателей, ни писательниц. И вот - увидел. Он тут третий день ест, спит, купается, одним словом, бьет баклуши, а Медея Витальевна все дни напролет вкалывает и курит как паровоз. Работает то она, краем уха слышал, редактором в издательстве. А тут, называется, свой отпуск проводит. И ни семьи у нее, ни приличной жилплощади нет. Машина есть, да и та - пишущая. Короче говоря, не будь у нее этой розовой шляпы, никогда бы не подумал, что она - писательница...
Уже смеркалось. По вечерней зорьке было видно: и завтра сохранится ясная погодка. Накануне дня своего рождения решил залечь пораньше, за прежние месяцы отвести душу. Но на пути к бытовке его остановил Самсоныч. Видно, дядя еще не потерял надежды из своего жильца сделать юного натуралиста.
- Их всего-то полторы-две недели подержать на молоке, - убеждал хозяин. - А потом хоть на картошку переводи, ничего им не сделается... Как, Геннадий?
- Не могу.
- Каникулы. Все равно ведь бездельничаешь...
- Сказал же: не могу.
- Я-то думал: молодой, любознательный, сознательный! - вскипел Самсоныч. - А ему все нипочем!.. Не понимаю, как таким лоботрясам родители разрешают жить за городом?
- А при чем тут это?
- При том... Ты тут чего-нибудь натворишь. А кто отвечать будет? Я...
Видеть Генка не видел, но чувствовал: их разговор слушает Медея Витальевна. И точно: стрекот машинки прекратился.
- Степан Самсонович! Напрасно вы его уговариваете, стращаете. Это не метод воспитания. - Она говорила в открытое окно, не показываясь из скворечника. - Сначала надо разобраться в его психологии. Я уверена, ему абсолютно все равно, что мы с вами о нем думаем...
Генка глянул наверх, откуда писательница, словно оракул, вещала, и недовольно отвернулся. Что верно, то верно, не за тем сюда приехал, чтобы его и здесь воспитывали...
- Но самое интересное в другом... - продолжала Медея Витальевна через Генкину голову разговаривать с Самсонычем. - Молодой человек, наше с вами, так сказать, будущее, слушает нас и искренне, я подчеркиваю, искренне не понимает, из-за чего мы с вами волнуемся... Он-то живой, сытый... У него есть папа, мама, друзья, которые его любят... Что ему еще надо?..
Говорила она с большими паузами. Наверное, затягивалась "Казбеком". Потом оставила Генку в покое и вспомнила про одного своего приятеля драматурга, у которого сразу три собаки. Начала еще про что-то рассказывать, да Генка больше не стал ее слушать. Подался к себе в бытовку. Он еще не сошел с ума, чтобы связываться со щенками. Драматургу почему не держать целую свору? Денег, наверное, навалом. А в его кармане побренькивает всего сорок восемь копеек. Это - съездить в город. А вернуться уже будет не на что. Сам-то он до возвращения родителей с ЮБК как-нибудь продержится. В бытовке еще с прошлого лета сохранились крупа, макароны, сахар. И много-много соли. А щенкам подавай молока, причем не меньше, чем на рубль в день. Самсоныч удавится, денег ему не даст. У писательницы Генка и просить не станет. У самой, наверное, нет... Но даже если бы у него был миллион - и то не стал бы связываться. Папа Витя и мама Люда, как только вернутся из отпуска, попросят его отсюда. И отправят туда же, откуда он сюда прибыл три дня назад...
А прибыл Генка в Вихровку не откуда-нибудь, а из "Фокуса". Это так называется лагерь, в который мама Люда с помощью своей подруги устроила его в этот раз. Лагерь - закачаешься! В сосновом бору. Есть бассейн. Вечером кино или танцы. Публика там собралась - дети работников искусства в основном. И вожатый на этот раз попался - совсем не то, что прежде. Студент ВГИКа. Мишей зовут. По ночам не будит. Интеллигентный, ходит в кожаном пиджаке, днем и вечером не снимает темные очки и мечтает поскорей снять ленту.
Он в первый же день обогрел вниманием пионера Калачева.
- Ну, расскажи, чем увлекаешься... Радиотехникой?.. Может, спортом?.. терпеливо задавал он наводящие вопросы. И вдруг преподнес, как большой подарок, следующую новость: - Но, если хочешь знать мое мнение, ты создан для кино!.. Да, да, ты не ослышался: для кино! - повторил вожатый и стал, заходя то слева, то справа, изучать Генку в профиль - словно уже к съемкам приступил! - У тебя же, Гена, ярко выраженное комическое обаяние. Одно твое появление на экране будет вызывать смех... я хотел сказать, добрую улыбку зрителя. Можешь проверить. Мы с отрядом будем здесь снимать забавную короткометражку. Одна роль в ней написана... ну прямо как будто специально для тебя!..
- Нет, - предупредил Генка, - сниматься я не буду.
- Чудак... - уже без улыбки, даже с какой-то грустью сказал вожатый. А вдруг тебе суждено стать знаменитым киноартистом? Равным, например, Юрию Никулину?
- Я уже избрал себе профессию.
- Ты? - не поверил ему Миша. - Какую?
Генка сказал про пэтэу и свои планы на будущее.
- Дело, конечно, твое, - пожал кожаными плечами вожатый. - Но, отказываясь от съемок, ты много теряешь. А развитие у тебя и так не очень чтобы. И интересов, как я понял, никаких...
В заключение Миша отправил его в столовую лагеря - накрывать для отряда столы...
И Генка, привыкать, что ли, накрывал, но вины за собой совершенно не чувствовал. - А насчет интересов?.. Если Калачев молчит, это еще не значит, что ему нечего сказать. Интерес у него был и есть. К чему? Да хотя бы к "ченджу". Тем, кто не знает, что это такое, он может сказать: "чендж" в переводе с английского - обмен...
Как некоторые его сверстники, забывая про сон и еду, занимаются разведением рыбок в аквариуме или до истощения сердечной мышцы гоняют по льду шайбу, так и Генка не мог нормально жить, если он не обменивался. Предположим, утром он уходил в школу в одной шапке, а возвращался в другой. Не важно, что его была новей и подороже. Важно, что эта ему нравилась больше той. Случалось, посреди зимы менял шарф ручной вязки на шикарные плавки, а весной выменивал их на перчатки с меховой подкладкой. Были, конечно, и примеры обратного порядка, когда кто-то из рук Генки взамен своей вещи получал товар не самого высокого качества или совсем не по сезону. Но Генка ли был инициатором "ченджа" или кто-то другой, во всех случаях виноватым признавался он. Уж больно порочной казалась всем его внешность...
Сначала "ченджем" он занимался только в своей школе. Но после нескольких проработок на совете отряда и в кабинете директора перенес эту свою деятельность за пределы. Страсть чем-то разнообразить жизнь крутила его мысли, как колесики, в одном направлении. Допустим, на Новый год родители подарили ему югославские кроссовки. А он в тот момент хотел иметь портфель типа "пресс-атташе". И вот, узнавая, что почем, начинал ходить по промтоварным, комиссионным магазинам, заглядывал и в "Березку"...
Со временем Калачев стал авторитетной личностью в своем микрорайоне. Все подростки, одержимые той же страстью, что и он, знали: носатика Генку посреди ночи разбуди, он, не задумываясь, скажет, что сейчас в ходу: вельвет в крупный или мелкий рубчик, Дюма или Морис Дрюон, сколько что стоит в переводе на советские рубли, болгарские левы, японские иены и т.д.
Дома Генкину страсть к "ченджам" всякими способами заглушали. Строгий папа Витя сколько раз предупреждающе заносил над ним свою руку. Случалось, и опускал. Не помогало. Мама Люда после каждого сигнала из школы или детской комнаты милиции плакала от стыда. "В кого ты такой коммерсант?!" допытывалась она, держа сына за уши, чтоб глаза в сторону не уводил. А Генка не знал, что сказать. Может, это в нем кровь какого-то неведомого ему предка говорит. Может, это у него какая-то неизвестная науке болезнь. Откуда ему знать? Но точно, что не в родителей пошел. Мама Люда в справочном бюро работает, по "09" отвечает. Какая там, елки-моталки, коммерция? Папа Витя в узле связи установкой телефонов заведует. Мог бы получать "в лапу". Не получает. Кто-кто, а дети про своих отцов все знают. Даже больше, чем те думают... Но и другого Генка не понимал: за что ему дома по шее дают и в школе как на прокаженного смотрят? Он не вор и не грабитель. Только обмен признает.
В лагере Генка у одного рыжего мальчишки из их отряда (по фамилии Белый) увидел симпатичный приемничек с наушниками, между прочим, отечественного производства и недорогой. Увидев, сразу стал сам не свой: давно мечтал иметь с наушниками, намекал родителям, чтоб к дню рождения купили такой, да они, как всегда, не поняли. Тут же побежал в камеру хранения, достал из рюкзака шикарный купальный халат производства Индии (мама Люда загодя подарила к дню рождения) и футболку с верблюдом на груди производства США (сам выменял за двести метров японской лески). Белый, скривившись, тер пальцами, мял халат - только что не брал на зуб. Усомнился, что из чистого хлопка.
- Сам ты из синтетики! - беззлобно возразил ему Генка.
- Вот если бы у тебя был "Декамерон", - помечтал Белый, большой книголюб. - Тогда бы я еще подумал...
- А "Золотой осел" годится?
- Тоже неплохая вещь, - подумав, ответил рыжий.
"Золотого осла" у Генки в помине не было. И не читал он эту книгу, а только слышал, что она про любовь и со всякими там картинками. Он видел "Осла" у кого-то в лагере. Ног не пожалел, нашел хозяина. Им оказался бывший пионер, ныне десятиклассник Гусаков, которому, кстати, досталась та самая роль в короткометражке, что вожатый Миша предлагал Калачеву. Гусаков согласен был уступить "Золотого осла", но взамен ему хотелось иметь кассету с "Бони М" на одной стороне и "Машиной времени" на другой... Три дня Генка не ел, не пил, занимался "ченджем". Наконец достиг своей цели: приемник с наушниками принадлежал ему!
Но это был первый случай, когда он не обрадовался обмену. Приемник, хорошенький на вид, еле-еле работал.
- Почему не предупредил, что батарейки старые? - напустился он на Белого, когда они остались в палате вдвоем.
Рыжий, сидя у окна, читал (вернее, картинки рассматривал) "Золотого осла". Калачев отравлял ему все удовольствие.
- Не приставай! - окрысился он. - Я же не с тобой, а с Гусаковым обменивался!
Знал, хмырь, что говорить: только обмен состоялся, десятиклассничка увезли в город с воспалением среднего уха.
- Обязан был меня предупредить!
- Мелочный ты, Калачев!.. Из-за каких-то батареек...
Тут в палату вошел вожатый Миша с кинокамерой в руке.
- Ты не заменишь Гусакова? - спросил он рыжего. - У нас сегодня съемка.
- Горло болит! - заохал, застонал Белый. - Не смогу...
- Что же делать?.. - Миша из-за съемок осунулся. - Ладно, попрошу другого... А тебя, Калачев, назначаю дежурным по палате, - с ледком в голосе известил он.
- Я на этой неделе уже два раза дежурил! - взмолился Генка. - Лучше давайте я заменю Гусакова...
- Искусство требует жертв, но без твоих оно как-нибудь обойдется, сурово глянул Миша сквозь темные очки. - И прибери на совесть! Сегодня родительский день.
Только вожатый ушел, Белый запел другую песню:
- Ладно, верни мне приемник, я тебе - книгу.
- Это видел? - показал ему Генка фигу. - Меня всякие там шуры-муры не интересуют...
- Серый ты, Калачев!.. Кто собирает такие книги, ничего за "Осла" не пожалеет... Меняйся, пока я добрый!
Из чистого любопытства Генка взял книгу. На ее титульном листе виднелся библиотечный штамп.
- Ворованная, - вернул он книгу тут же. Случайно его взгляд упал на тумбочку Белого - на ней, прикрытые носовым платочком, лежали вырванные из "Осла" картинки. - Ну ты и гнида! - взорвался Генка и, не желая пачкать рук, схватил швабру. Но не успел замахнуться - Белый выскочил из палаты через окно...
А Генка? Прибрав в палате, счел, что вправе прикорнуть с часок. Однако поспать ему и тут не дали!
- Калачев... - услышал он сквозь дрему чей-то грозный голос. Открыл глаза: над ним склонился мрачный-премрачный Миша. - Сейчас же верни Белому его приемник!
- Почему?! - вскочил Генка.
- Его мать приехала, такой шум подняла...
- Но я не с ним, а с Гусаковым обменивался!
- Конечно, - не поверил ему вожатый, - Гусакова в лагере нет, на него все можно валить...
Генка, чуть не плача, отдал приемник.
- А книгу, - помахал Миша "Золотым ослом" перед его носом, - я перешлю в библиотеку, в которой ты ее украл.
- Это не моя книга!
- Гусакова, да?.. Эх, Калачев, Калачев, вот, оказывается, чем ты увлекаешься... Себя, отряд, меня, вожатого, опозорил, хороших ребят в махинации втянул... - На Мишу страшно было смотреть. - По-хорошему, гнать тебя надо из лагеря... Но скажи спасибо, что я уговорил мать Белого не заявлять об этом случае в милицию. Только вот начальника лагеря не удалось уговорить. Сегодня после тихого часа состоится линейка. Придется тебе за свои поступки отчитаться перед всей дружиной...
Когда в лагере наступил тихий час и все в палате уснули, Генка сбросил с себя одеяло, под которым наготове лежал обутым и одетым, и вышел из корпуса. Дежурные по лагерю вместе с вожатым Мишей обсуждали план предстоящей съемки. Генка помахал их талантливым спинам рукой, прошел кустами к забору, перемахнул через него. И - был таков...
Домой, в город, он не дурак какой-нибудь, не поехал. Там бы его быстро нашли и обратно в "Фокус" отправили. Прямым ходом поехал в Вихровку. ...И вот он здесь. Только папе Вите и маме Люде могло прийти в голову, где он укрывается. Но сначала пусть их разыщут!..
...Уснуть в третий раз Генка, как ни старался, уже не смог. Вышел из бытовки на яркий свет. Потянулся, зевнул - и чуть не вывихнул себе челюсть. Над его головой, треща перьями, пестрым бумерангом пролетела сорока. Говорят, это к гостю. Но он ни по ком еще не соскучился... Из-за кустов малины взлетала вверх и щедро рассыпала бесценные алмазы брызг тугая струя воды. Самсоныч с утра пораньше поливал из шланга посеянную вчера редиску.
- Доброе утро! - приветствовал он жиличку, выглянувшую из скворечника, чтобы покурить. - Как спалось?..
- Шутить изволите? - отозвалась писательница. - До четырех работала. Только уснула, проснулись они, - показала она папироской на конуру, - и начали... Да бог с ним, со сном! На том свете отоспимся. А на этом бы еще поработать...
- Ладно, - пообещал ей хозяин. - Сейчас не покормлю, в обед не покормлю... к вечеру они утихнут.
- Да за что же подвергать их такой мучительной смерти?!
- Можно легкую устроить. - Шланг с водой в сильных руках Самсоныча забился как змея, схваченная за горло. - Веревку с камнем на шею - и в речку...
- Юмор у вас...
- Я бы их всех соседям раздал. По десятке за каждого. Это ж при нынешних ценах фактически даром. Да кто их возьмет? С ними знаете сколько мороки! Ого-го-го...
- Не знаю, ничего не знаю! - сдавила виски Медея Витальевна - видно, у нее от недосыпа мигрень началась. - У меня нет ни времени, ни желания торговать вашими щенками... И прошу учесть - не работать я могу и дома...
Окно, из которого она говорила, закрылось с жутким скрежетом петель... И Самсоныч затужил! Середина лета. Если писательница съедет, кто ему заплатит за вторую половину? И кого в это время найдет вместо нее? Неразумно было терять ее и по другой причине. Медея Витальевна, убежденная вегетарианка, скупала у него почти весь урожай овощей. На станцию не было нужды ходить. А это при его ногах - счастье!..
- Геннадий! - решительно остановил Самсоныч юного жильца, который уже умылся и шел со спрятанной за щекой незрелой ягодой малины к себе в бытовку. - Купаться скоро поедешь?
- Сейчас. А что?
- Возьми их с собой на речку. Там и оставь...
- Сами это делайте. А я не буду...
- Тогда съезжай отсюда к чертовой матери!.. Мне твои родители не говорили, что вместо них тут будешь жить ты...
- Наверное, не успели, - вяло соврал Генка.
- Ты меня за дурака не принимай! Приехал поздно вечером, без вещей. Не иначе как сбежал откуда-то!
Генка стоял ни жив ни мертв! Нервничая, он прямо на глазах хозяина сорвал и отправил в рот еще одну ягоду малины. Оказалась тухлой.
- Может, ты за так не согласен? - фамильярным тоном спросил его Самсоныч. - Бог с тобой, могу заплатить!..
Утро было чистым, теплым, ласковым. Хоть плачь, не хотелось отсюда уезжать.
- Трешки не пожалею! - посулил хозяин. - Да или нет?
Генка промолчал. А что он мог сказать?
- Слава богу, сторговались, - истолковал Самсоныч его молчание как согласие и на радостях метнул струю воды в соседских кур, заходивших на его участок. - Но чтоб без обмана! А то выпустишь их где-нибудь в поселке. А меня поссовет как штрафанет... Сделай все как полагается. Культурно...
- Пойду перекушу, - зло сказал Генка в ответ. - Их тоже покормите. А то пока до речки довезу, все нервы истреплют...
И пошел разогревать вчерашние макароны.
- Я не ослышалась? - опять появилась в окне Медея Витальевна. Она пучками ела укроп и петрушку. Витамины, наверное, повышали ее работоспособность. - Он согласился?!
- За деньги!
- Какой ужас!..
- Они, я заметил, за копейку на все пойдут...
В скворечнике застучала машинка. Но и тут же затихла.
- Я по натуре человек прямой и из-за этого много раз страдала. - Медее Витальевне, видно, все равно не работалось. И она опять выглянула. - Скажу и вам, Степан Самсоныч: вы не лучше, чем этот молодой человек. Грязную работу делаете его руками. А, впрочем, вы оба друг друга стоите!..
Генке не нравилось есть черствые макароны вперемежку с ее причитаниями. Выглянул из бытовки и попросил хозяина:
- Положите их в корзину и тряпкой прикройте.
И через несколько минут вышел на улицу. Самсоныч, заботливый человек, уже приторочил корзину со щенками к багажнику. И шесть веревочек дал. На каждого щенка - по одной. Точность как в аптеке. Генка, отправляясь, даже не оглянулся...
Первым делом он подъехал к поселковому ларьку с громким названием "Продукты". Торговля еще не началась, а народ уже толпился. Остановился и стал издалека присматриваться к стоявшим в очереди людям. "Чендж" приучил его определять, кто есть кто, по лицу, одежде, привычке держаться и т.д.
Как он будет топить, об этом Генка даже еще не думал. Щенки сыты, часа три будут помалкивать. И хорошо бы за это время суметь их продать. Именно продать! В конце концов, надо же как-то возместить ущерб, который он понес в "Фокусе", связавшись с рыжим. Да и день рождения - не каждый день бывает! В отряде, слышал он, собирались отметить дату его появления на свет. Девчонки, шушукаясь, собирали серебро на чай с печеньем. Теперь, должно быть, пьют и грызут без него, приятного им аппетита. А он что? Самого себя ничем не угостит?
Остановил свой взгляд на двух мужчинах, одетых, что называется, простенько, но со вкусом. Они стояли чуть в сторонке от очереди и о чем-то толковали. Обоим было лет за тридцать. У того и у другого на руках поблескивали золотые обручальные кольца. К ларьку пришли с большими продуктовыми сумками. По всему видать - семейные. Собираются крупно отовариться.
- Здравствуйте! - подъехав поближе, бодрым голосом сказал им Генка. Вам, случайно, щенки не нужны?
Один из мужчин, коренастый, бородатый, недоуменно посверлив Генку светлыми глазками, без особого интереса спросил:
- Какая порода?
- Курцхары! - вырвалось у Генки. Кто-то ему однажды за дефицитный диск предлагал щенка такой породы.
- Курцхар, курцхар... - что-то припоминая, сказал другой мужчина. Этот был в очках с позолоченной оправой, загорелый, как поджаренный каштан, и весь седой, что, между прочим, делало его лицо моложавым. Генке даже показалось, что этого человека он где-то видел, и не раз. - От кого я постоянно слышу про такую породу? - мучился памятью седой. И наконец вспомнив, засмеялся. - От нашего главбуха! Чудной старик, можно сказать, живой реликт. Сотню ли, две - как от самого себя отрывает!.. И каждый раз, когда передача пройдет в эфир и приносишь ему на подпись гонорарную ведомость, он приходит в ужас и грозится натравить на тебя своего курцхара...
- Покажи зверей, - попросил Генку бородатый.
Тот соскочил с велосипеда, снял тряпицу с корзины. Щенки недовольно заныли. А один, белый, с шелковистыми завитками на спине, даже тявкнул. Бородатый именно его взял за холку и осмотрел со всех сторон.
- Сам ты... курцхар, - сказал он Генке.
Седой сразу поддержал его:
- Типичные, неприкрытые дворняги...
- Возьмите! - взмолился Генка. - Они хорошей породы. Лучшие сторожа для дач!
- И сколько же ты просишь? - поинтересовался седой.
Генка показал руку с пятью растопыренными пальцами.
- Пятерку, значит? - хмыкнул бородатый. - А мы вот сейчас возьмем тебя, купчишку, за шкирку и отведем в милицию...
- Ее здесь нет, а в город вы меня не повезете. Далеко...
- А ты соображаешь... - согласился с ним седой.
- Купите! Дешевле отдам!
- Даром не надо, - покачал головой бородатый. - Дачи нет. Охранять нечего.
- А у вас есть? - спросил Генка седого.
- Есть или нет, не твоего ума дело.
- А дети есть?
- Дети есть, - опередил седого приятель. - А что?
- Для них купите! - ухватился Генка за эту соломинку. - Знаете, как обрадуются!.. - Он повернулся к седому и добавил: - Я недавно интересную передачу смотрел. Один человек, я не понял, ученый он или кто... между прочим, на вас здорово похож... целый час родителям объяснял, как нужна детям собака.
Бородатый, слушая Генку, все шире и шире приоткрывал свои светлые глаза, а потом громко расхохотался.
- Вот это ты влип... ученый или кто! - отсмеявшись, легко турнул он седого. А у того загорелое лицо от прилива крови стало бурым. - Как говорится, что посеешь, то и пожнешь! Да?
- Малый, конечно, все упростил, - сказал седой, когда оправился от смущения. - Но главное он уловил... И твоему Саньке и моим Аленке и Пашке собака в принципе нужна не меньше, чем свежий воздух и клубника прямо с грядки... Но это в теории. А на практике мы, брат Андрей, не купим им собаку...
- За что я тебя и люблю, брат Георгий - говоришь красиво... - слегка помрачнев, сказал бородатый. Он снова достал белого щенка и поднес его поближе к лицу приятеля. - Посмотри, какая симпатичная мордаха. Купи! Ведь у тебя и дача, и дети есть...
- Всю жизнь мечтал дворняжку.
- Но это самая верная человеку порода!
- Овчарку, колли или терьера, может, еще взял бы...
- Зачем? Сам, смотри, какой породистый...
- Здесь собаку держать просто. А в городе?
- У тебя трехкомнатная на четверых. Не стеснит, чай...
- Тебе хорошо говорить... - отбивался седой. Золото на его очках сильно потускнело. - Сидишь дома, малюешь картинки. А я по командировкам мотаюсь. Купи ты...
- Тогда так, - перебил его бородатый. - Я беру двух. Одного подарю тебе. И попробуй мне отказаться...
- А я не возьму!
- Ну представь: у моего Саньки есть щенок, а у твоих нет. Что они о тебе подумают?
- Говорю же: он меня свяжет по рукам.
- Ничего! - ободряюще похлопал брат Андрей брата Георгия. - Мы и здесь и в городе соседи. Когда надо будет, выручу...
Бородатый положил щенков себе за пазуху и пошел к очереди - разменять деньги. А Генка, пока суть да дело, завернул за уголок и остановился в тени, не слезая с велосипеда.
- Эй, парень! - вскоре донесся голос Андрея. - А где он?
- Где-то тут... - отозвался седой и поделился своей тревогой: - Пока ты ходил, знаешь, о чем я подумал? Вдруг щенки краденые? Найдется хозяин, скандал устроит...
- Я купил, я за все и отвечаю.
- Допустим даже, щенки его. А ты уверен, что он на твои деньги в этом же магазине не купит... это самое?
- Не думаю, - понял его Андрей. - Мальчишка, похоже, не из таких. И сейчас с этим делом, сам знаешь, строго...
- А добрых дяденек еще много.
- Слушай, - помолчав, сказал бородатый Георгию, - ты вообще-то где работаешь? Людей призываешь доверять детям. А сам про них черт знает что думаешь. Где логика?!
- Но понимаешь, Андрей, как раз физиономия этого малого у меня и не вызывает доверия! Особенно его нос...
Генка, как услышал эти слова, изо всей силы пнул в педаль и рванул от магазина подальше: пусть эти друзья без него выясняют свои отношения...
Вскоре он выехал на улицу, где знал, много дач артистов. Но не учел, что люди этой профессии поздно ложатся и поздно встают: улица была безлюдной. Тогда он поехал на соседнюю Речную, и решил попытать счастья на даче Тахира Аббасзадэ, крупного работника мелкооптовой торговли.
Глянул в щель цельнометаллической калитки. Роскошная картина предстала перед ним. Тахир, в прошлом борец в вольном стиле, завтракал под навесом. Он был раздет до пояса. Лавина некогда могучих, ныне размягченных жиром мышц нависала над низеньким столом, на котором стояла ваза с очищенным ананасом и запотелая бутылка красного игристого вина. Его жена Шафига, темноглазое, тонкое, почти нематериальное существо в халате из маргиланского шелка, сидела неподалеку и поворачивала шампуры с шашлыком над жаровней. Рядом с ней играла капустной кочерыжкой белая коза.
Генка постучал в калитку. "Сходи", - коротко сказал Тахир жене и, подняв бокал кверху, стал с интересом смотреть на синее небо сквозь красное игристое вино.
Когда Шафига узнала, с чем к ним пришел Генка, она печально улыбнулась своим маленьким, изящным ртом и сказала:
- Мальчик, нам собака не нужна!..
- Дети есть?
- Нет, - опустила Шафига прекрасные восточные глаза.
Коза стояла рядом и внимательно слушала.
- Много дает молока? - спросил Генка хозяйку не без умысла: мол, никаких проблем с питанием щенка не будет.
- Еще молодая. - Шафига ласково почесала козе за ухом. - Самой покупаю литр в день.
- Для такой дачи сторож нужен!
- Э-э!.. - безнадежно махнула Шафига рукой на дом. - Когда его строили, думали, большая семья будет. Пять лет прошло, она не прибавилась.
- Значит, не возьмете щенка?
- Подожди, - дрогнула Шафига, - спрошу Тахира. Он не любит, если я не советуюсь с ним...
Она пошла в сопровождении козы к мужу и доложила о том, что им предлагают щенка. Тахир, низко наклонив могучую голову, задумался. У него хорошая дача. Занимает высокую должность. Ест, что хочет. Короче, все есть для счастья. А счастья все равно нет...
- Возьмем, - постановил он.
Шафига слабо возразила:
- Козы, может, хватит?
- Раз ребенка нет, пусть будут и коза и собака. Плохо?
- Тебе врачи прописали лекарства. А ты что, Тахирчик, пьешь? И зачем? Праздник какой? День рождения?
- Переживаю, что ребенка все нет и нет...
- Может, его нет, потому что пьешь, Тахирчик? А?
Не поднимая повинной головы, Аббасзадэ покорно вылил остатки вина в траву. Коза брезгливо отвернулась в сторону.
- Сколько за щенка просят? - поднеся ко рту ломтик ананаса, спросил Тахир.
- Я не спросила.
- Дай десятку! - сказал муж с характерным для восточных людей отмахом руки. - Когда покупаешь собаку, нельзя мелочиться...
Шафига в сопровождении козы вернулась к калитке, не спеша выбрала щенка и протянула Генке десятку.
- Куда так много?! - аж отшатнулся он.
- Бери, бери... у Тахира еще есть... - Она вдруг с улыбкой спросила его: - Ты, мальчик, армянин?
- Нет! - страстно поклялся Генка.
- Тогда ты кабардинец, - сделала вывод Шафига. Она прижалась лицом к щенку и понесла показывать его Тахиру. Рядом с ней, ревниво скосив голову, побежала молодая коза...
Ободренный первым успехом, Генка покатил по дороге, красиво разрисованной солнечными зайчиками, и, умывая лицо прохладой зеленоватого дачного воздуха, набавлял скорости. Если, прикидывал он в уме, удастся продать остальных щенков и получить за каждого минимум по пятерке, набежит приличная сумма. Хватит на приемник типа "Селга". А рыжий Белый из "Фокуса" пусть подавится...
В поисках покупателя он выехал на красивую, усыпанную цветущими одуванчиками поляну, где с утра пораньше резвилась одна семья - папа, мама, мальчик, девочка и бабушка. Они играли в бадминтон и все были как будто из одной команды: загорелые, в шортах и ослепительно белых курточках. Короче, не семья, а картинка с обложки журнала.
- Вам щенки не нужны? - спросил Генка дружную семью.
Игра на полянке прекратилась.
- А много их у тебя? - поинтересовался папа.
- Три осталось...
- Что значит - три осталось? - попросил уточнить папа. - А остальные где?
- Продал! - набивая цену, лихо ответил Генка.
- И сколько ты берешь за штуку?
Генка показал пятерню.
- Недорого в общем-то, - сначала похвалил его спортивный папа. И тут же принялся отчитывать: - А не рановато ли ты, мил человек, бизнесом занялся? В твоем возрасте, я слышал, полезнее книжки читать, спортом заниматься...
Генка, хотя и обозлился, смолчал. Папа, понял он, на деток своих работает. И пусть поработает, лишь бы щенка взял.
- Кстати, мальчик, - обратилась к нему спортивная бабушка, - какой породы щенки?
- Самой лучшей! Дворняжки...
Вся семья так и покатилась со смеху.
- Рекс! Ко мне! - скомандовал папа. И тотчас из кустов на поляну, готовно оскалив жемчужную пасть, выбежал огромный, почти с корову, пятнистый дог. До Генки дошло, что с этой семьей он дал маху.
- Рекс! На место! - повелел папа.
И дог, часто задышав, ушел в кусты.
Перед тем как отъехать, Генка заглянул в корзину. Два щенка, укаченные тряской, спали. Третий, черный как дьяволенок, с белой звездой на лбу, покачивая головой, вопросительно смотрел на него черными, горючими глазами. Генка взял его за холку, поднял высоко и крикнул:
- А чем он хуже вашего Рекса?!
- Мы не говорим, что хуже, - удивленно улыбнулась мама, глядя на щенка. - Но нам одного Рекса достаточно.
- А мне трех собак куда?! - с ожесточением спросил Генка и опустил черного в корзину. Щенок, злюка, успел хватнуть его палец беззубой пастью. Если их до обеда не разберут, придется сделать буль-буль.
- Что сделать? - не поняла мама.
- Маленькая? Не понимаете? - глянул искоса Генка.
Семья притихла. Девочка подбежала к матери и заплакала.
- А почему, собственно говоря, ты так странно ставишь вопрос: если щенков не разберут, ты их утопишь?! - вознегодовала и даже как-то сразу помолодела бабушка. - Мы тут при чем?
- А мне что с ними делать? Их мать машиной задавило...
Теперь заплакал и мальчишка.
- Олег! Есть при себе деньги? - спросила мама папу.
- А если бы и были, Ольга?! - Он стал ракеткой сшибать одну за другой желтые головки одуванчиков. - Пусть у него покупают те, у кого нет собаки. А нам один Рекс обходится... Практически на него уходит вся моя кандидатская надбавка.
- Но ты же слышал: тут особый случай, - не могла успокоиться мама. Давай возьмем хотя бы одного.
- Ольга! - Папа так нервничал, что поляна могла остаться без цветов. Неужели ты не понимаешь, что он занимается вымогательством? Это же на его физиономии написано!..
- Папа, давай возьмем щенка! - встала на сторону матери девочка. - Я буду ухаживать за ним и поить молочком.
- Я тоже! - утирая слезы, поклялся мальчик.
- Может, возьмем, Олег?.. - заколебалась и бабушка. - Конечно, этому молодому человеку денег не надо давать. Нос еще... не дорос. А вот его родителям я бы заплатила. Именно - заплатила. Есть примета: все дармовое плохо бережется...
- Но, мама!!! - Папа, оставшись в одиночестве, удвоил сопротивление. Так рассуждая, к чему мы придем?!
Генка крутнул педалями и поехал дальше. Позади него еще сильнее, словно сырые дрова в печи, затрещал семейный спор. Он даже пожалел, что остановился около этой семьи. На вид была такая дружная...
Проехал еще с километр. И никого не встретил. Тогда повернул к речке, зная, что в воскресенье туда приезжает много людей из города. Надо там поискать покупателя...
На полпути к речке, в леску, он увидел бегущего ему навстречу спортивного папу. Не было у Генки желания разговаривать с ним. Опять начнет проповедь... Но мысль о приемничке типа "Селга" гвоздем засела в голове. И он остановился.
- Большой лоб, - обругал его мужчина, - а не знаешь, о чем можно при детях, о чем нельзя!.. Я возьму одного.
- А где вы его держать будете? - Генка решил терпеть до конца. Квартира у вас большая?
- Это не твоя забота! - прикрикнул на него мужчина, втянул в себя мускулистый живот и из потайного кармашка достал деньги. Генка хотел было отдать ему черного со звездой на лбу. Но передумал и отдал другого. А мужчина даже не посмотрел на щенка - ему было совершенно все равно.
- Ну и нахал ты! - сказал он Генке, в заключение вручив пятерку, свернутую вчетверо. - Прямо на ходу подметки рвешь... Глядишь, скоро начнешь людей останавливать в темных переулках...
Пока спортивный папа говорил, Генка послушно держал пальцами пятерку, маленькую, точно почтовая марка. Но едва тот умолк, быстро опустил ее в кармашек папиной курточки, отъехал метров двадцать и крикнул:
- Вас точно остановлю! Знаю, где деньги прячете!.. Чао!!!
Эта торговля у него уже в печенках сидела. Сколько объездил, сколько всего хорошего наслышался о себе - за спиной еще два непристроенных щенка лежат. А время идет, золотое времечко дня! Еще далеко было до речки, а в лесу уже слышались, волновали сердце радостные взвизгивания, какие издают люди, попадая в объятия чистой прохладной воды...
На лесной дорожке ему повстречался рыбак. Шел, перекинув удилища через плечо, с унылым видом.
- Щенок не нужен? - тормознул около него.
Рыбак, в годах уже человек, с синими, по всему лицу рассыпанными точками, склонился над корзиной.
- Дорого просишь?
- Ерунда! - небрежно ответил Генка. - Всего пятерку.
Рыбак, кажется, знал толк в собаках. Тому и другому щенкам разжал пасти. "Этот будет сердитый... - с улыбкой сказал про черного. - Все нёбо в крапинках..." Ему понравился другой щенок. "Я бы взял этого... - потрепал его за уши рукой, на которой почему-то не было большого и указательного пальцев. - Но пяти рублей у меня не наберется..."
Генка сразу заскучал.
- А знаете, это ведь дворняжки, - принялся он хулить свой товар. - Что тот, что другой - кабыздохи...
- Мне собака не для выставки нужна, для рыбалки. С ней не так тоскливо.
- А вы жену с собой берите, - дал ему совет Генка. - Знаете, сколько теперь женщин рыбачат!..
- Померла моя старуха... - тихо обронил рыбак.
- Давно? - не зная, что сказать, спросил Генка...
Рыбак поднял другую руку и показал два пальца.
- Два месяца назад похоронил.
И на той руке, Генка увидел, не хватало мизинца.
- На войне ранило? - подавленно спросил он.
- Капсюлем снарядной гильзы долбануло - кивнул рыбак. - Хорошо, без глаз не остался. Зато заметным мужчиной стал, - с усмешкой показал он на синие точки...
- Возьмите, - отдал Генка щенка. - А деньги не надо.
- Почему?
- Честно? Меня попросили утопить их.
Рыбак, поглаживая щенка, рассудил:
- Лучше продать, чем утопить... Ладно, я твой должник. Встретимся, отдам. Ты тут, наверное, все лето живешь?
- Даже зимой приходится! - отъезжая, крикнул Генка...
У него остался один щенок. Черный, с белой звездой на лбу. Генке он нравился. Совсем еще цуцик, а уже с характером. Можно было бы его не продавать, себе оставить. Но ведь Самсоныч увидит и захапает щенка. А когда пес подрастет, заставит его одного здесь зимовать и крысами питаться...
Генка предлагал щенка и одиноким купальщикам, и загоравшим на траве парочкам. Черного, самого красивого сына Найды, никто не хотел брать. Даже за полтинник. Еще примерно с час он, волоча велосипед с корзиной по горячему песку, искал покупателя. В один момент ему показалось, что кто-то его окликнул. И голос был будто бы знакомый. Такой же писклявый, как у Людочки Рубановой. Не хотел, но все же оглянулся. Точно - она! Стояла, вырядившись в купальник, и махала рукой... Явилась-таки! Вообще-то в другой раз он бы подошел к ней, поболтал о том о сем. Все-таки почти пол-лета не был в городе, наверное, накопилось новостей... Но подходить к ней со щенком? Начнет расспрашивать, откуда, что да почему. И как он при ней станет предлагать людям черного? Тут же пришьет ему какое-нибудь почище фарцовки дело... Крикнул ей:
- Сейчас не могу!.. Попозже!..
И быстренько, чтоб Людочка не успела опомниться, потащил велосипед с корзиной вдоль реки. Как вначале мысль о приемнике типа "Селга" заставляла его идти вперед, так теперь он был одержим заботой, чтобы черный не достался Самсонычу. Пот с него лил ручьями...
Он все дальше и дальше уходил от пляжа. Наконец остановился, поглядел направо, налево. Поблизости не было ни души. Прямо перед ним текла, без устали мотая пряди водорослей, чистая, упругая река. На мелководье, словно эскадрилья крохотных самолетиков в групповом полете, синхронно поблескивала серебром чешуи пузатая мелочь.
Генка вытащил черного из корзины и угрюмо спросил:
- Ну, что? Сделаем буль-буль?
Щенок только носом повел.
Как на грех, тут же лежал тяжелый булыжник с дыркой посередке. Природа словно нарочно создала его таким, чтобы Генка Калачев в день своего рождения мог половчее сотворить то невеселое дело, которое до него люди проделывали со своим другом собакой в общей сложности миллион раз. Он взял веревку, одним концом привязал булыжник, сделал на нем узел. Потом поднял черного мордой вверх, чтобы тот в последний раз посмотрел на синее небо, запомнил его перед тем, как уйти туда, где, говорят, ничего и никого. Сделал на булыжнике еще один узел, еще один, еще один... И, как пращу, швырнул камень за речку с такой силой, что у него потом долго побаливало плечо. А щенка погладил...
За весь день наконец-то искупался, потом, проверяя, умеет ли черный плавать, пустил его на мелководье. Держа нос перископом, щенок тотчас погреб к берегу, вылез, отряхнулся и посмотрел на Генку черными, вполне разумными глазами.
- Ко мне!
Щенок чихнул, рванулся, подчиняясь команде, вперед и упал на задние лапы.
Генка завернул его в сухую тряпицу и, чтобы он быстрее согрелся, положил себе на грудь. Но черный скоро высвободился из тряпки и начал его лизать. Сначала подбородок, потом губы, нос... Генка прямо ошалел от щекотки. Еще бы немного - и сам лизнул...
Щенок, когда согрелся, уснул. Генка перенес его в корзину и повез на дачу. Ехал и радовался, что Самсоныч посулил трешку, а дать не дал. И теперь, чем бы Калачеву ни угрожали, щенка не отдаст.
Через калитку Самсонычевой дачи Генка прошел тише луча света. Только чтоб не столкнуться нос к носу с хозяином. Не столкнулся. Но около бытовки его остановила Медея Витальевна.
- И что? - спросила она ненавидящим голосом. - Всех утопил?
- Нет, - показал Генка на багажник, - одного оставил.
Удостоверяясь, писательница приоткрыла тряпицу.
- И за это тебе спасибо! - с чувством сказала она и закурила. - По правде говоря, я приняла тебя за подонка. А потом подумала: что ты, собственно говоря, мог поделать в этой ситуации? Щенки не твои, не ты придумал их топить... и, в конце концов, дети обязаны слушаться старших...
По случаю дня своего рождения спать он завалился - солнце было еще высоко. Рядом с раскладушкой, в коробке из-под шляпы Медеи Витальевны (проявив заботу, она сама предложила) дремал черный щенок. Укладываясь, Генка включил в сеть сипловатый динамик. Для полного комфорта пристроил его прямо на подушке. Передавали концерт для работников сельского хозяйства. Пела Зыкина, потом - Ротару, Гуляев...
Трудно сказать, спал ли Генка в тот момент или просто подремывал, но вдруг он явственно почувствовал, что в эфир пошла музыка с браком. Нет-нет да и врывалось в нее что-то постороннее, совсем не в том ритме. Он выключил динамик, чтоб зря не терзать свой слух, и лишь после этого понял: дело же не в музыке! В бытовку кто-то изо всей силы стучал.
Встал, открыл дверь. И тотчас горько пожалел, что открыл. За порог бытовки стремительно шагнул интеллигентный молодой человек в темных очках. Вожатый Миша собственной персоной! А у ворот дачи, успел заметить Генка, припарковался лагерный "рафик". Так... значит, неспроста сегодня над его головой пролетела вещунья сорока...
- А как вы меня нашли? - спросил потрясенный Генка.
- И больше тебя ничего не интересует?! - обомлел Миша. - А сколько раз мы всем лагерем прочесывали лес?! И где только тебя не разыскивала милиция?! Это тебя не касается?! - Он смерил Генку строгим взглядом сквозь темные очки. - Скажи спасибо, что тебя здесь увидела твоя одноклассница. А то бы пришлось объявлять всесоюзный розыск!
Рубанову - вот кого он отблагодарит за то, что его здесь нашли.
- Собирайся, - устало сказал Миша. Он похудел еще сильнее.
- Не поеду.
- Поедешь!.. Зря мы, что ли, гнали сюда машину?
- Увезете, я опять сбегу.
- Нельзя же быть таким обидчивым, Калачев! - Стараясь тронуть непреклонное сердце беглеца, Миша сообщил: - Вернули твои вещи. И халат, и футболку...
- Я отдал еще авторучку, - справедливости ради отметил Генка. - Но дело не в этом...
- Успокойся, не будут тебя разбирать, - махнул рукой Миша. - Хотя я сегодня узнал, ты еще и фарцовкой занимаешься...
Генка скрипнул зубами.
- Подавно не поеду! - поклялся он.
- Калачев! - чуть не заплакал с горя вожатый. Он снял очки, и тут Генка увидел, что глаза у Миши разного цвета. - Строгача я из-за тебя уже получил. Поехали!..
- Не могу. У меня щенок, - объяснил Генка примерно тем же тоном, каким женщины объявляют, что они ждут ребенка.
- Какой еще щенок?!
- Этот, - показал Генка на черный комочек в коробке.
Миша посмотрел на спящего щенка, расслабил пионерский галстук и растерянно спросил:
- Как его зовут?
- Рекс.
- Что же делать? - заходил по бытовке вожатый и тут же придумал: - Я уговорю хозяина дачи. Он возьмет Рекса себе.
- Я не отдам ему!
- Слушай! - Миша вспомнил и так обрадовался, что в бытовке сразу стало чуть светлей. - В лагере есть живой уголок! Бери Рекса с собой. А когда смена окончится, отвезешь домой...
Что у него сегодня день рождения, про это Генка не стал говорить. Бесполезно. Все равно его здесь не оставят. Вот что значит - быть несовершеннолетним. Что хотят, то и делают с тобой. Он оглядел бытовку. Хорошо ему было здесь. Может, еще никогда в жизни не было так хорошо...
В проеме двери виднелись верхушки высоких елей, облитые багрянцем заката, и кусок неподвижного, красного неба. Далеко-далеко над чьей-то дачей суматошно мотался из стороны в сторону воздушный змей. Сверху, из скворечника, доносился стук машинки. Самсоныч, оклемавшись, опять поливал редиску. На даче Тахира проблеяла коза. У ворот тоскливо заныл мотор "рафика".
- Поехали... - сдался Генка и осторожно поднял коробку со щенком...