Сьюдад-Родригес был вовсе не город, а так — паршивенькое местечко. Я прибыл туда в полночь вместе с сильно усохшей кавалерийской бригадой, так как Одилон с целым полком потерялся где-то в темноте. Сначала мы подумали, что он двинулся более коротким путем, но вскоре поняли, что Одилон перешел на сторону врага. Я не осуждаю его. Он правильно сделал. Я бы поступил точно так же, не будь я так честен.

Мы не сумели найти помещения для расквартирования солдат, и они в конце концов уснули на главной площади. Я приказал поставить мою походную койку в крытой галерее и отправился к Анастасио в городскую гостиницу, где размещался наш штаб.

Вальдивия, Тренса, Хамелеон и Каналехо сидели с дурацким видом в столовой, стараясь придумать, каким образом выйти победителями из битвы, которая уже была проиграна как дважды два четыре. Я им сказал как.

— Перейдем границу и попросим политического убежища.

Но они-то все еще верили, что вот-вот явится Артахо с семью тысячами пехотинцев и четырьмя полками артиллерии. Вернее, все, кроме Хамелеона, который вообще ни во что не верил.

— Будь я на месте Артахо, я бы ни за какие деньги не полез в эту мышеловку, — справедливо заметил он.

Вальдивия стал ему что-то говорить насчет братства и товарищества, будто сам был способен на дружеские чувства. Просто они еще верили в Артахо, а Хамелеон и я — нет.

Мне показали план обороны города.

— Никуда не годится, — сказал я.

Вальдивия разозлился.

— То есть как это не годится, ты даже не посмотрел его!

А что тут смотреть? Когда для обороны города возводятся укрепления, траншеи роют за городскими стенами, а не на улицах. Дать неприятелю возможность занять часть зданий означает просто так подарить ему укрепления. Нам всем это давно известно, так я им и сказал.

— Но тогда придется рыть очень длинные траншеи, а нам некого туда сажать. — Такое объяснение дал Тренса.

— Лучше полупустые траншеи, чем окопавшийся враг под носом, — возразил я. Хамелеон разделял мое мнение, да и Тренса в глубине души тоже. Только Вальдивия был очень доволен своими укреплениями.

— А я распорядился так, — отвечал он, как будто это что-нибудь объясняло.

— Мы можем разрушить эти кварталы, — сказал Герман, указывая на ту часть города, которая находилась вне укреплений. Однако мы все знали, что уже не было времени ни на разрушение, ни на что-либо другое.

— Перейдем границу, — повторил я, но никто меня не слушал.

Мы ни до чего не договорились, как всегда. И прекратили заседание, не потому что выработали решение, а потому что очень устали.

Когда я собрался идти спать в свою галерею, Аугусто Корона — Хамелеон — отозвал меня в сторону.

— Этот Хуан Вальдивия творит черт знает что, — заявил он мне, правда, в более сочных выражениях. Я дал ему понять, что думаю точно так же.

— Пожалуй, придется его ликвидировать на благо нашей Революции.

Я согласился.

Туг к нам подошел Герман. Мы изложили ему свои соображения, заранее зная, что он разделяет наши чувства.

— Ну что ж, поставим его к стенке, — сказал он. — Довольно с нас…

— Боюсь, тогда не оберешься неприятностей, не забывайте — он был нашим кандидатом. Послушайте лучше, что мне пришло в голову. — И Хамелеон изложил нам свой дьявольский план: — Пошлем его с Хуаном Паредесом на самолете просить подкреплений у Артахо. Если он его обнаружит и подкрепление подоспеет вовремя, тем лучше. Если же нет, по крайней мере избавимся от него.

Это была настоящая находка.

На следующее утро, в восемь часов, мы опять собрались на совещание и назначили Вальдивию командующим Западной армией, то есть армией Артахо. А в девять мы уже прощались с ним на равнине за станцией.

— Не тужите, ребята, — сказал нам Вальдивия, — я постараюсь помочь вам как можно скорее.

С этими словами он поднялся на борт «куртисса», где его уже ждал герой авиации Хуан Паредес. Они легко и быстро взлетели и вскоре исчезли из виду в облачном августовском небе. Это последнее, что мы о них знаем, ибо до нынешнего дня не найдены даже их останки.

Между тем генерал Сирило Бегония, наступавший на нас из Монтеррея с пятью тысячами солдат, подошел к городу и приготовился к бою.

К сожалению, невежество Вальдивии уже нанесло нам непоправимый ущерб. На следующий день войска Сирило Бегонии после короткой схватки овладели городскими кварталами, которые нам пришлось оставить, укрепились там и открыли стрельбу, причинившую большие потери.

— Нужно что-то предпринять, — сказал Тренса, когда мы собрались после этого печального события.

Мне не хотелось подвергать опасности свою кавалерию — наш единственный резерв, — но другого выхода у нас не было.

— Я постараюсь выбить их оттуда, если меня поддержат артиллерией.

Бенитес с готовностью предложил свои услуги и в десять часов утра приступил к обстрелу жилых кварталов, а затем пулеметчики открыли шквальный огонь, так что неприятель головы поднять не мог. Стрельба продолжалась четверть часа; вслед за тем моя конница с криками и гиканьем поскакала вперед. К счастью, кавалеристы Бегонии не стали нас ожидать и дали тягу, словно зайцы. Мы оставили город позади и преследовали их до тех пор, пока путь нам не преградил огонь второй линии обороны противника. После этого мы удалились, торжествуя победу.

Нам удалось достичь своей цели, поскольку пехота уже заняла злополучные кварталы. Во время вылазки мои войска взяли четырнадцать пленных, которых я передал Каналехо, когда мы вернулись, — в его ведении находилась тюрьма Сан-Педро.

Затем я отправился в гостиницу и велел денщику приготовить бифштекс, так как сражение пробудило во мне хороший аппетит. Именно в тот момент я услыхал выстрелы со стороны Сан-Педро. Только я занялся вышеупомянутым бифштексом, как явился капитан Гутьеррес и доложил, что Каналехо расстреливает пленных. Я в бешенстве вскочил из-за стола. Когда проигрываешь войну, нельзя позволять себе роскошь жестоко обращаться с пленными. Я прибыл на место слишком поздно, с пленными уже было покончено.

— Некому с ними возиться, — объяснил Каналехо.

— Ты совершил военное преступление и несешь за него ответственность, — сказал я Каналехо и отправился на станцию к Тренсе.

— Давай судить его военно-полевым судом, — предложил он, когда я рассказал ему о случившемся.

Так мы и сделали. Составили официальный акт и все, что полагается для доказательства своей беспристрастности, а также и того, что мы не только не имели отношения к расстрелу военнопленных, но и решительно его осуждаем.

Суд под председательством Хамелеона признал обвиняемого виновным и приговорил его к разжалованию и расстрелу.

Мы тут же взяли Каналехо под стражу. Я сорвал с него знаки различия, а Бенитес взял на себя командование взводом, которому предстояло его расстрелять. К четырем часам дня старина Каналехо, злой гений мексиканской армии, был уже похоронен.

— Ну, авось теперь наше невезение кончится, — сказал Тренса, но не успел он произнести эти слова, как войска Сирило Бегонии пошли в контратаку и вышибли нас из той части города, за которую мы так ожесточенно бились.

Ночь прошла спокойно, если не считать, что две сотни солдат перебежали от нас к неприятелю.

— Двинемся к границе, — предложил я на следующий день, когда мы собрались в гостинице на совещание.

К тому времени уже никто не верил в прибытие Артахо с его семью тысячами солдат и четырьмя артиллерийскими полками.

— Ну что ж, — ответил Тренса, — давайте выработаем план.

Мне, разумеется, как всегда, досталось самое худшее. Отход наших частей был назначен на восемь вечера. Первым полагалось пройти бронепоезду с артиллерией под командой Бенитеса; следующие два состава шли с пехотой, один подкомандой Хамелеона, другой — Тренсы; мы с Анастасио во главе кавалерийских частей должны были продержаться как можно дольше и потом отойти по своему усмотрению, то есть действовать как бог на душу положит.

К вечеру мои люди заняли позиции и стали отвечать на усиливающийся огонь противника. Короче говоря, там уже чуяли, что мы поворачиваем назад.

К трем часам утра я велел Анастасио отходить с одним из двух оставшихся у нас полков.

— Увидимся в Каньоне-де-лас-Анимас, — сказал я.

Они ушли. Я прошелся по городу, где не оставалось никого, кроме раненых; мы собрали их в галерее и поручили заботам майора Мендосы, нашего доктора.

Уходя, я пожелал доктору удачи. Некоторое время спустя его поставили к стенке в отместку за расстрел пленных.

Оттуда, то есть с главной площади, я отправился на станцию и приказал поджечь брошенное нами весьма солидное имущество.

Затем я велел своим людям оставить позиции; мы покинули город, когда уже стало светать.

Двигаясь на Тетелу, мы услышали в стороне железнодорожного полотна страшный взрыв. В приливе товарищеских чувств, которые до сих пор мне трудно объяснить, я решил узнать, в чем дело. Мы свернули с дороги вправо и двинулись к асьенде «Санта-Инес». С вершины холма нашим глазам предстало бушующее пламя — горел поезд!

Приблизившись к месту катастрофы, мы обнаружили только груду обломков и головешек.

Груженный динамитом «Сирауэн», который Бенитес так нежно любил, что таскал за собой повсюду, взорвался. Неизвестно почему. Вместе с ним взорвались два вагона с боеприпасами из первого состава, кроме того, вся артиллерия и, разумеется, вся живая сила, включая изобретателя «Сирауэна» Бенитеса, который оказал нам столько услуг и имел бы блестящее будущее, не свяжись он с нами.

Но самое ужасное заключалось не в том, что мы потеряли всю артиллерию и боеприпасы, а в том, что был прегражден путь двум другим составам с пехотой. Теперь придется отступать пешком.

— Честное слово, мне охота сдаться! — такими словами встретил меня Тренса. Я знаю, решиться на это ему было нелегко — Тренса отличался воинской доблестью и никогда не сдавался. Но Камила была в положении и не могла идти.

Хамелеон стал его отговаривать:

— Чего ты добьешься, Герман? Что тебя расстреляют?

Я дал им лошадей, и мы медленно продолжали свой путь.

В четыре часа вечера неприятель уже нагнал нас и открыл стрельбу. Я предпринял атаку — посмотреть, может, они испугаются и отойдут, но безрезультатно.

Эту ночь кавалерия провела в Трехо, прикрывая отход пехоты.

Когда мы тронулись в путь, обнаружилось, что за ночь пехота рассеялась. Остались только Герман, Хамелеон, Камила и двое денщиков.

— Дезертировали, — пояснил Герман.

— И правильно сделали, — отозвался я. С наступлением вечера мы с небольшим эскадроном достигли ущелья Каньон-де-лас-Анимас.