В казино идет пир. В Большом зале умеренные устраивают грандиозный ужин в честь возвращения Пепе Куснираса. Круглый стол, покрытый белой скатертью, сервирован на двенадцать персон. Все пьют, едят, пачкают скатерть коричневым соком каракатиц, жиром жареных цыплят и шоколадным кремом. Андрес Бирручодарре, тихий испанец, ставший метрдотелем в Пончиканском казино, подбирает пустые бутылки от «Шабле» и «Вальполичеллы»; не теряется и Паблито Замухрышка, сгребающий на поднос объедки от обильных блюд; потом он угостит друзей в кафе гаванскими сигарами, коньяком «Мартель», а также россказнями доктора Убивона.

— Ну и порезвились мы, когда женился король Бурбон Длинный Нос: бомба на Гранвиа, бомба в Сан-Антонио и бомба в ризнице. Прикончить мы его не прикончили, но устроили ему славную брачную ночь.

Пепе Куснирас, Коко Даромбрадо, Пако Придурэхо и Жеребчик Ройсалес — друзья детства и отчаянные повесы — хохочут вместе с представителями старшего поколения: доном Мигелем Банкаррентосом, уже почти не хромающим; доном Бартоломе Ройсалесом, отцом Жеребчика, и доном Касимиро Пиетоном, сменившим черный костюм на одежду богемы. Дон Карлосик вымученно улыбается, ибо от этого ужина у него разлилась желчь. Благодилья и сеньор Де-ла-Неплохес — выразители истинного патриотизма — изображают на своих лицах осуждение. Дон Игнасио Пофартадо, который в молодости, до того как попасть в Пончику, был монархистом, а теперь боится всего на свете, говорит Убивону:

— Из-за той самой ночи, которую вы испортили королю, вам и пришлось забиться в Пончику?

Убивон встает и, глядя на хрустальную люстру, говорит:

— Да будет благословенна эта земля, меня не породившая.

Взрыв хохота и буря патриотических аплодисментов.

— В самом деле? — спрашивает Пофартадо.

Молодые люди надувают губы и делают вид, будто оскорблены за родину таким обидным замечанием. Убивон отвечает, что ему выпало редкое счастье пустить корни на этой земле, и Пофартадо, всегда готовый сдать позиции, начинает клясться, что чувствует себя «пончиканцем почище других».

Благодилья и сеньор Де-ла-Неплохес встают, чтобы распрощаться.

— Пора домой и задела, — объясняет Благодилья, не прикоснувшийся к спиртному. Подойдя к Куснирасу, говорит: — Завтра не спеша обсудим план вашей избирательной кампании, Инженер.

Дон Карлосик, землисто-серый, говорит:

— Я иду с вами.

Пофартадо, более не желающий ввязываться в разговоры и чувствующий себя лишним, тоже уходит.

В отсутствие кислых лиц празднество оживляется.

— Пусть нам доставят девочек! — просит Коко Даромбрадо.

— Правильно, пусть доставят! — подхватывают другие, хлопая в ладоши.

— Если нам их доставят, — предостерегает дон Бартоломе своего сына Жеребчика, — дома помалкивай, юноша, или не быть тебе членом казино.

Снова смех.

— Не беспокойся, дорогой папа, — говорит Жеребчик, некогда выступавший в пьесе «Дон Хуан Тенорио», — твой сын не дурак и не шляпа!

Пепе Куснирас берет инициативу в свои руки, призывает Андресильо, который все может, и велит ему привезти девочек из дома доньи Фаустины.

— Пусть привезут Принцессу, — приказывает Пиетон со знанием дела, — она станцует хоту.

— А мне — мулатку, — просит Куснирас.

И тем вечером приехала Принцесса с семью девочками в наемной коляске и танцевала хоту с Куснирасом. Когда они в лихой чечетке упали на пол, опрокинув стол и побив посуду, Пепе сказал Придурэхо, который помог ему встать:

— Как в добрые старые времена!

Вскоре он опять приземлился с одной чахоточной негритянкой.

Так они гуляли ночь напролет, а утро встретили буйной забавой: качали и кидали вверх Паблито Замухрышку во дворике казино.

В душный полдень, через сутки после своего прибытия, Пепе Куснирас открывает глаза в своей комнате и никак не может ее узнать. Скользит сонным взором по обтянутой шелком стене, по гигантскому платяному шкафу, мраморному умывальнику, кувшину и тазу; в изумлении останавливает глаза на фотографии своего деда в одежде студента, с мандолиной в руках; наконец устремляет взгляд на жалюзи, откуда сочится свет и полуденный зной и доносится ленивый скрип повозки, проезжающей по улице Кордобанцев. Только тогда он соображает, что находится в Пуэрто-Алегре. Соображает также, что шипение, которое он слышит, производят пузырьки газа в стакане на ночном столике, где Мартин Подхалуса разводит желчегонную соль.

— Двенадцать часов, сеньор.

Куснирас приподнимается. Язык у него обложен, во рту дурной привкус, в горле пересохло, все тело болит, а на душе отчего-то кошки скребут. Он пьет желчегонное средство. Подхалуса вздергивает к потолку жалюзи.

— Бифштекс с картофелем, сеньор?

Куснирас с отвращением отмахивается.

— Подать вам домашнюю одежду или приготовить костюм, в котором вы пойдете днем к господам Беррихабалям?

Куснирасу хочется спать, и рукой он делает знак Подхалусе, чтобы тот не мешал, но мажордом не унимается:

— Дон Франсиско Придурэхо ожидает вас в зале, сеньор.

Куснирас досадливо морщится и садится в постели. Через несколько минут в комнату входит Пако Придурэхо в пейзанской одежде.

— Вставай, лежебока, — приказывает он, — ведь сегодня двадцать четвертое мая.

— Что это такое?

— Уже позабыл? Годовщина взятия Кременбраля. Я хочу, чтобы ты посмотрел на своего соперника в действии.

Куснирас, превозмогая усталость, последствия попойки и дурное настроение, встает с постели.