Перевод сделан по изданию: И б н  Х а й я н  а л ь - К у р т у б и. Аль-Муктабис. Бейрут, 1965.

#img_76.png

РАССКАЗ О ПРИБЫТИИ ПОСОЛЬСТВА БОНФИЛЛЯ, ПОСЛА ПРАВИТЕЛЯ БАРСЕЛОНЫ

В конце месяца шабана триста шестидесятого года в предместье Кордовы, Фахс ас-Сарадик, где разбивают обычно свои шатры послы чужеземных государей, прибыл начальник стражи и военачальник Тортосы и округа Валенсии, эмир Хишам ибн Мухаммад ибн Усман, сопровождая комеса Бонфилля, сына Синдередо, что был послом и доверенным лицом Боррелля, сына Суниера, правителя Барселоны, ведал его крепостями и управлением городов и селений. Он привез послание от Боррелля к халифу аль-Хакаму, в коем тот осведомлялся о здоровье халифа и подтверждал повиновение и верность повелителю правоверных. Для того, чтобы угодить халифу, он привез с собой подарки, в том числе тридцать пленных мусульман, мужчин, женщин и детей, которых доставили из Барселоны и ее окрестности, ибо известно, что подобным подарком можно больше всего обрадовать повелителя правоверных и он, развеселившись сердцем, вознаградит за это.

Бонфилль прибыл к воротам столицы во главе двадцати всадников из числа приближенных Боррелля, и с ними был также посол от Гитардо, комеса, что был поставлен Борреллем наместником города Барселоны. Гитардо послал от себя трех всадников, что должны были передать халифу послание от него лично.

Хишам ибн Мухаммад ибн Усман, начальник стражи, вел посольство, которое было снаряжено наилучшим образом, до моста, что близ Кордовы, где получил приказание отвести христианам место на лугу Муньят Наср, на берегу реки. Там он их и оставил, а сам со своими воинами направился в город аз-Захру, где попросил разрешения встретиться с повелителем правоверных, которого осведомил о прибытии посольства, и тот повелел оказать посланцам Боррелля наивысший почет.

В субботу на четвертый день месяца рамадана халиф приказал устроить послам торжественный прием и воссел на престоле на возвышении Восточного зала своего дворца, который выходил на цветущие луга. Это был великолепный прием, где не было упущено ничего из почестей, приличествующих послам и достойных великого правителя мусульман, как подобало по обычаю. Явились все вазиры, которые уселись каждый сообразно своему сану и положению. Справа находился хаджиб, предводитель войска халифа, Галиб ибн Абд ар-Рахман, ниже его сидел вазир, ведающий долами двора и придворных, Касим ибн Мухаммад ибн Тумлус, слева от халифа сидел вазир, наместник медины Кордовы Джафар ибн Усман, а ниже — наместник медины аз-Захры Мухаммад ибн Афлах.

Посольство Боррелля, сына Суниера, ввел в зал Джумхур ибн Шейх во главе группы своих воинов. С ними были знатные христиане Кордовы, которые служили толмачами. Перед послами шли пленные мусульмане — тридцать мужчин, женщин и детей, присланные в подарок повелителю правоверных, и несли тюки парчи и связки мечей и копий — дары Боррелля.

Джумхур ибн Шейх вначале ввел послов в зал воинов, где они оставались некоторое время, пока халиф не воссел на престол, и тогда он возвестил, что соизволит принять послов, и только после этого их ввели в Восточный зал. Впереди шел Бонфилль, комес, и пятеро знатных людей из приближенных Боррелля, которых сопровождали кордовские христиане-толмачи. Дойдя до дверей Восточного тронного зала, все пали на колени и, поднявшись по знаку халифа, приблизились к престолу и поцеловали руку халифа.

Затем по знаку Джумхура они отошли и оставались стоять, вручив хаджибу послание своего господина. Халиф, глядя на них, спросил Бонфилля о здравии его господина Боррелля и о положении дел в их стране. Потом повелитель правоверных упомянул о том, что жители Кордовы испытывают к христианам Барселоны дружеские чувства и он также разделяет их. Толмачи перевели его слова послам, а те, ответив на них, как подобает по обычаю, попросили перевести их слова, и толмачи перевели их повелителю правоверных. На этом прием завершился, и Джумхур ибн Шейх отвел послов на луг Муньят Наср, где были разбиты их шатры, торжественно проводив их в сопровождении своих воинов.

Тем временем халиф повелел одарить пленных, возвращенных послом, чтобы они могли вернуться к себе на родину, и его приказ был выполнен. Ахмад ибн Ибрахим, казначей халифа и поэт, сказал в городе аз-Захре, поздравляя халифа с тем, что к нему чередой стремятся послы неверных, стремясь превзойти друг друга в попытках угодить повелителю правоверных:

#img_77.png

РАССКАЗ О ТОРЖЕСТВЕННОМ ВЪЕЗДЕ В КОРДОВУ

Халиф аль-Мустансир приказал во вторник двадцать третьего дня месяца зу-ль-када Ахмаду ибн Саду аль-Джафари, своему вольноотпущеннику, начальнику халифской стражи, отправиться вместе с воинами, стражниками и послами, избранными им, в полном снаряжении и в праздничной одежде к тому месту, где разбили шатры полководцы Джафар и Яхья, прибывшие в Кордову. Это было в Фахс ас-Сарадике, откуда они должны были проследовать на луг, носящий имя Абд аль-Азиза.

Исполняя приказ повелителя правоверных, Ибн Сад выстроил прибывшие к нему отряды воинов, которые должны были участвовать в торжественной процессии, и войска направились от халифского дворца в городе аз-Захре, так что улицы и переходы едва могли вместить их. Они подошли к входу в большой шатер, где находились победоносные полководцы Яхья и Джафар и где было воткнуто в землю длинное копье, на острие которого торчала голова мятежника Зири, а вокруг на остриях малых копий — головы его приспешников, числом около сотни.

Когда Ахмад ибн Сад приказал отправиться в путь, все эти копья взяли всадники, которым было поручено нести их, и воины Яхьи и Джафара двинулись, окруженные посланцами халифа, и перед ними несли головы проклятых мятежников, чьим предводителем был Зири, голова которого торчала на самом высоком копье, а вслед за ними двигался отряд за отрядом и войско за войском. А за конными воинами следовал отряд, предводительствуемый Яхьей и Джафаром, которых повелитель правоверных приказал почтить превыше всего, и рядом с ними ехал Ахмад ибн Сад в сопровождении самых знатных и доблестных воинов Кордовы и лучших людей города, пожелавших принять участие в этой процессии и полюбоваться ее пышностью, и к ним присоединились посланцы из других округов и городов Андалусии, прибывшие в столицу, чтобы отпраздновать эту великую победу.

Когда первые всадники приблизились к воротам Баб ас-Судда, ведущим ко дворцу халифа, их встретили стражники, десятники, закованные в блестящую броню, и пешие воины из рабадов Кордовы, вооруженные с ног до головы. Они стояли сомкнутыми рядами, заполняя все улицы города. Седла конников и воинское снаряжение сверкали серебром и камнями.

Процессия прошествовала через весь город, и когда гости достигли луга Абд аль-Азиза, их попросили остановиться там, пока их не вызовет повелитель правоверных. На лугу для них были расстелены драгоценные ковры и установлены ряды сидений редкой работы и были разбросаны мягкие подушки и расставлены столики с едой и плодами. Там они остановились под сенью деревьев, вкушая сладость плодов и блаженство покоя и отдохновения. А копья с головами мятежников были воткнуты в землю у входа на луг.

Потом предводитель войска, которым был назначен в этот день Ахмад ибн Сад, вместе со своими воинами направился во дворец аз-Захры, и это было уже к вечеру того дня, и, попросив халифа принять его, рассказал ему о том, как он распорядился, и повелитель правоверных одобрил этот распорядок, но в тот день уже не стал звать к себе Яхью и Джафара.

А еще до этого халиф дал приказ вазиру, наместнику медины Кордовы, Джафару ибн Усману, собрать всех пеших воинов города, записать имена всех юношей, которые уже могут носить оружие, и выдать каждому по щиту и копью из городского арсенала. Они должны были в назначенный день явиться в город аз-Захру в полном вооружении для участия в торжественной процессии. Халиф был очень озабочен тем, чтобы их было как можно больше, и предупредил об этом вазира.

Халиф приказал также своим вазирам, которые ведали делами двора, конюшен и кухни, подготовить все необходимое для приема гостей. Он велел снарядить конные и пешие отряды для приема Яхьи и Джафара и подготовить все необходимое для празднеств. И приготовления начались еще накануне, и все катибы и слуги сбились с ног, бегая со свечами и светильниками, которые горели всю ночь до следующего утра.

Когда все было подготовлено наилучшим образом и улажено по желанию повелителя правоверных, он отдал приказ начальнику своей стражи, наместнику Валенсии и Тортосы, эмиру Хишаму ибн Мухаммаду ибн Усману, выехать из дворца аз-Захры в сопровождении войск для того, чтобы доставить Джафара и Яхью и их приближенных из того моста, где они остановились, во дворец для встречи с халифом.

И эмир вышел во главе стройных рядов воинов, перед которыми ехали трубачи и барабанщики с красиво украшенными инструментами и несли огромные шелковые и парчовые знамена и значки, среди которых было шахматное сирийское знамя, что выносят только тогда, когда имам желает почтить и оказать честь своему гостю. И с ним был отряд отборных воинов из дворцовой челяди и рабов, и каждый из них был облачен в просторную кольчугу и блестящую броню, а на голове у них сверкали шлемы, и каждый восседал на резвом арабском скакуне, ржание которых было громче звуков военных труб.

Когда Хишам доехал со своей процессией до луга, где расположились гости, он попросил их сесть на коней и последовать за ним, и они тотчас же повиновались ему, ибо были готовы к приглашению. Вновь подняли головы Зири и его людей на высоких копьях, и отряд Джафара и Яхьи ехал вслед за копьеносцами, высоко поднявшими отрубленные головы мятежников. Они медленно ехали меж двух рядов вооруженных воинов Кордовы, которые приветствовали гостей, поднимая мечи. А за ними стояли другие воины, вооруженные копьями и держащие перед собой блестящие щиты, и всего их было шестнадцать тысяч пеших воинов.

Затем Яхья и Джафар проехали меж рядов конных воинов, одетых в кольчуги с мелким плетением — их снаряжение поставляли служилые люди и дворцовая челядь из славян, и они были вооружены лучше всех. Проехав эти ряды, процессия Али и Джафара направилась к дворцу аз-Захры меж рядов магрибинских всадников, закованных в броню, рабов, вооруженных короткими копьями и щитами из тисненой кожи, и рабов-лучников. Они стояли неподвижно, лишь сверкали их кольчуги и шлемы. А за ними тянулись ряды конных рабов-лучников халифа в белых кафтанах и высоких войлочных шапках, и у каждого за спиной был арабский лук и загрийский колчан, сделанный сирийскими мастерами из красного сафьяна с золотыми узорами.

Потом Али и Джафар проехали мимо отряда копейщиков, насчитывающего сотню всадников, потрясавших короткими острыми копьями, и миновали ряды всадников, одетых в стальные панцири, покрывавшие их тело, и вслед за ними их встретили воины, сплошь покрытые кольчугами, как и их кони, так что они казались изваяниями, и у халифа было две сотни подобных всадников. Чем дальше они двигались, тем роскошнее были одежды встречавших их воинов, которые держали в руках знамена и богато изукрашенные значки, изображавшие разинувших пасть львов, приготовившихся к прыжку тигров и пантер, распростерших крылья орлов и извивающихся змей.

А потом их встретили конюхи повелителя правоверных, которые вели на поводу коней из халифских конюшен. Там была сотня чистокровных жеребцов, уздечки и седла которых были разукрашены серебром, золотом и драгоценными камнями, а на каждом коне была парчовая попона.

Наконец отряд Али и Джафара достиг ворот города аз-Захры. По обе стороны ворот их встречали два ряда всадников — дворцовых рабов, десятников и сотников, облаченных в кольчуги, пеших воинов с кожаными щитами и лучников с арабскими луками и арбалетами. За ними стояли ремесленники, одетые в разноцветные одежды из шелка и ярких хлопковых тканей, и у каждого за плечами также был арабский длинный лук.

И когда отряд прошел ворота Баб ас-Судда, то у портика встало два ряда привратников, рабов, гулямов и конюхов, одетых в лучшие праздничные одежды, и столько же дворцовой челяди и слуг сидело на скамьях. Все они держали в руках мечи, извлеченные из ножен, а на голове у каждого была высокая шапка, вышитая богатыми узорами. У дворца, где находились воины повелителя правоверных, гостей ожидали пешие лучники в одежде разных цветов, и каждый отряд носил одежду какого-нибудь одного цвета. На голове у каждого лучника была шапка, расшитая жемчугом, за плечами — огромные луки в рост человека, а в руках — стальные дубинки и железные шары на цепях.

А в это время халиф находился в тронном зале, окна которого выходили на цветущие луга. Всем знатным людям Кордовы и других городов и округов было приказано явиться во дворец, чтобы присутствовать на торжественном приеме, надев самую роскошную одежду. И все, повинуясь приказу аль-Мустансира, встали у входа в зал сообразно своему званию и положению. А когда дали позволение войти в зал, все вошли по порядку и по званию, как того требует обычай, и уселись, — сначала братья халифа, затем вельможи и вазиры, а справа и слева от них стали их хаджибы. Потом было дано позволение войти конюшему, начальнику халифской стражи и начальникам стражи, что ведали делами простонародья, казначеям и катибам, корейшитам и их мавали, судьям, факихам-законоведам и ученым.

Войдя, все они встали перед престолом халифа двумя рядами, где были и писцы, и предводители стражи, десятники и сотники, и старшие среди дворцовой челяди. А у всех стен рядами стояли евнухи в красивой одежде, с блестящими шлемами на головах, держа в руках обнаженные мечи, рукоять которых была усажена сверкающими драгоценными камнями, и были они самым драгоценным украшением державы.

И все кровли дворца, портики и покои охранялись отборными воинами, облаченными в кольчуги, с мечами в руках, и на голове у каждого был серебряный шлем, повязанный шелковой тканью, расшитой золотом и жемчугом, а рядом стояли мальчики из знатных семей, в шелковых кафтанах и повязках на голове, вооруженные так же, как и взрослые воины.

Яхья и Джафар, дойдя до дворца, в котором помещались воины, остались там по приказу начальника халифской стражи, а когда все было приведено в должную готовность, к ним отправились катибы из дворцовой челяди, возвещая о том, что повелитель правоверных допускает их до себя. Войдя в ворота и пройдя через множество покоев, они наконец вошли в зал, где находился повелитель правоверных. Начиная от дверей, они несколько раз поцеловали ковер, как велел обычай, пока не подошли к престолу. Халиф подал им руку, и они поцеловали ее, вначале Яхья, потом Джафар, а затем начальник стражи представил халифу всех родичей Али из рода Бану Хазар, которые прибыли вместе с братьями. Они подходили — сначала те, что были старше, а затем младшие по возрасту, — целуя руку халифа и приветствуя его.

Потом халиф стал расспрашивать Джафара о его здравии и проявил к нему благосклонность, затем обратился с милостивыми словами к Яхье и его родичам, обещая им милость и благоволение в награду за их верную службу повелителю правоверных, а они в ответ на его слова благодарили его, восхваляли Аллаха за дарованную им победу и возносили моление за повелителя правоверных…

При этом Джафар ибн Али держал себя как подобает самому воспитанному человеку, и когда халиф заговаривал с ним, он выслушивал его слова, а затем вставал и отвечал на них только стоя, и так было до тех пор, пока прием не окончился, так что все одобрили его вежливость и воспитанность…

#img_78.png

РАССКАЗ О ПРИЕМЕ ПОСЛОВ ЭЛЬВИРЫ, ПРАВИТЕЛЬНИЦЫ ГАЛИСИИ

В шестнадцатый день месяца сафара триста шестьдесят третьего года халиф аль-Хакам аль-Мустансир устроил во своем дворце аз-Захры торжественный прием, на котором присутствовали вазиры, старейшины дворцовой челяди разных разрядов и хаджибы, как это было принято… К нему явились некоторые шейхи, прибывшие из города Басры, знатные люди Ирака и ученые, посетившие Андалусию. Халиф долго расспрашивал их и внимательно выслушивал их ответы, наполнив их сердца радостью своей благосклонности.

После них он принял прибывших к нему послов Эльвиры, родственницы правителя Галисии, которая ведала его делами и правила вместо него. Послы говорили от имени своей госпожи и вели речи, отличающиеся дерзостью. Их толмачом был Асбаг ибн Абдаллах ибн Набиль, судья, христианин из Кордовы, который был назначен на этот пост по просьбе жителей Кордовы — неарабов. Халиф, возмущенный этим, отвернулся от толмача и, крикнув на него, отстранил от перевода, ибо тот не желал смягчать речи послов.

Потом аль-Хакам выбранил послов и велел вывести их, а Асбага сместил с поста судьи, вменив ему в вину его проступок, и приказал подвергнуть его унижению. Что же касается послов, то им было объявлено в том, что они пребывают в немилости. Их принял по приказу халифа конюший аль-Хакама Зияд ибн Афлах во дворце войска и обошелся с ними грубо, сказав, что если бы их не охраняло уважение к сану посла, то их бы непременно покарали за дерзость. Потом он набросился с грубой бранью на Асбага, упрекая его за то, что он осмелился пойти на обман повелителя правоверных. Он осведомил судью о решении халифа строго наказать его, ибо он не имеет возможности наказать послов Эльвиры. Потом он добавил, что повелитель правоверных будет следить и впредь за тем, чтобы речи послов правительницы Галисии, как и подобных ей христианских правителей, соответствовали бы их положению и сану, иначе послам придется испытать на себе последствия своей дерзости и невоспитанности, если, конечно, повелитель правоверных, пораздумав, не решит им простить их проступок.

Потом аль-Хакам издал приказ о том, чтобы отправить в Галисию посольство во главе с Убайдаллахом ибн Касимом, патриархом Кордовы, который будет сопровождать галисийских послов и провожающих, посланных халифом, и передаст правительнице Эльвире послание халифа, а также будет толмачом, если это будет нужно…

#img_79.png

Перевод сделан по изданию: И б н  а л ь - Х а т ы б  Л и с а н  а д - Д и н. Амаль аль-алам. Бейрут, 1956.

#img_80.png

РАССКАЗ О ПРАВЛЕНИИ АЛЬ-МАНСУРА МУХАММАДА ИБН АБУ АМИРА

Прадед аль-Мансура, Абд аль-Малик аль-Маафири, высадился в Андалусии вместо с Тариком ибн Зиядом, вольноотпущенником Мусы ибн Нусайра. Он остался в Альхесирасе и стал господином его жителей. И в дни правления Омайядов его потомки, Мухаммад ибн Абу Амир ибн аль-Валид и его сын Амир, стали служить Абд ар-Рахману ибн Муавии. И отец аль-Мансура был достойным и благочестивым человеком, который совершил хадж, и потом долго жил в Магрибе, и скончался в Триполи магрибинском.

Сын его Мухаммад рос достойным и доблестным юношей, по виду можно было сказать о его знатном происхождении со стороны отца и матери, — так щедро он был наделен всеми выдающимися достоинствами. Еще с юности его обуревали мечты о великой власти, и они постоянно заявляли о себе, как это известно. Потом Мухаммад ибн Абу Амир стал служить халифу аль-Хакаму и занимал важные посты, будучи его наместником и доверенным. Халиф поднимал его от степени к степени, пока не стал он одним из самых могущественных среди власть имущих в андалусских землях.

Из слов, приведенных в «Аз-Захире», явствует, что Мухаммад перешел от степени факиха и кади в разряд приближенных халифа и вельмож державы. В триста пятьдесят девятом году он стал доверенным наследника престола Хишама, и затем халиф аль-Хакам сделал его главным казначеем, а после назначил главным кади, ведавшим наследством. Аль-Мансур возвысился затем, став кади города и округа Севильи и начальником халифской стражи, а в конце жизни аль-Хакам поручил аль-Мансуру надзор за делами дворца и придворных. Он сумел подольститься к супруге халифа аль-Хакама, матери эмира Хишама, выказывая ей покорность, сочувствие и верность, и добился этим несметных богатств и роскоши, так что имел дворцы, полные драгоценностей и разных диковинок.

Потом аль-Мансур втерся в дружбу к военачальникам и стал оказывать услуги и благодеяния близким к халифу людям, так что не проходило и дня, чтобы ему не доставались новые почести и должности и чтобы не увеличивалось его богатство и влияние.

Когда скончался халиф аль-Хакам и верховным хаджибом нового халифа, Хишама, стал Джафар ибн Усман аль-Мусхафи, в тот же день вазиром был назначен Мухаммад ибн Абу Амир. Тогда же он выступил посредником между халифом и его хаджибом, и стало подобное возможным только потому, что матушка халифа питала к нему склонность, ибо он всегда стремился угождать ей и льстил, превознося ее ум и дальновидность.

Но когда известие о смерти аль-Хакама распространилось во все края и округи, против власти Омайядов подняли восстание мятежники, и этот недуг, подобно бешенству, охватил всю страну, так что власть халифа пошатнулась. Жители границ позвали на помощь неверных, и хаджиб Джафар, растерявшись перед этими великими несчастьями, созвал всех вазиров, чтобы они двинулись на границу. Но они, проявляя трусость и нерадивость, всячески отговаривались и медлили, и один из них посоветовал разрушить мост над рекой Гвадиана, который связывал владения неверных с остальными землями Андалусии. И только один Мухаммад ибн Абу Амир решительно выступил против этого и объявил, что отправится сражаться против неверных, добровольно вызвавшись на это достойное дело, чтобы избавить правителя от забот и трудов. Он начал приготовления, быстро собрав людей и снаряжение, и выступил первого числа месяца раджаба триста шестьдесят шестого года. Подойдя к крепости Ахьхама, что находится во владении правителя Галисии, он остановился там, осадил ее и взял штурмом ее рабад. Через пятьдесят дней он вернулся в Кордову, захватив богатую добычу, и радость жителей Андалусии, увидевших в его победе доброе предзнаменование, была велика.

Он сумел за это время завоевать благосклонность всего войска своей щедростью, доблестью и приятным обхождением и хлебосольством, которым он особенно привлекал сердца людей. И тогда в жилах его взыграла кровь, и он устремился к власти, начав строить всяческие козни Джафару, отнимая у него мало-помалу его могущество и не переставая толкать его все ниже, пока не заставил его пасть и очутиться там, где тот до конца жизни уже не смог оправиться от своего падения.

Мухаммад воспользовался тем, что не было порядка и согласия среди сицилийских фитьян, которые хозяйничали в халифском дворце, будучи под началом хаджиба. И было их более тысячи, а старшими среди них были двадцать человек, которые звались «заместителями», то есть халифами, и вели они жизнь, сравниться с которой могла лишь царская жизнь, и самыми влиятельными среди них были Фаик и Джаузар, а им подчинялись отряды гвардейцев, охранявших внутренние дворцовые покои — «аль-худжрийя» и внешние — «аль-фухуль».

Сицилийские фитьян стремились отстранить от власти Хишама, который в то время был еще совсем юным, и поставить человека, близкого к ним, чтобы тот правил по видимости, а на деле власть оставалась в руках гвардейцев. Об этом у них произошел разговор с хаджибом аль-Мусхафи, который от таких слов впал в тревогу. Узнав об этом, Ибн Абу Амир понял желание хаджиба принять решительные меры, дабы излечить этот недуг, и увидел, что тот очень обеспокоен. И тут Мухаммад ибн Абу Амир уговорил сицилийцев, недовольных самоуправством Фаика и Джаузара, выступить против них и подать на них жалобу. Эта жалоба попала в руки Джафара аль-Мусхафи, и тот тотчас осведомил о ней Хишама и его матушку, и они сочли необходимым, по наущению Мухаммада, упрочить свою власть и установить порядок, отстранив двоих смутьянов от всякой власти. Об этом вышел указ, и Фаик и Джаузар не пожелали смириться с ним из гордости и ненависти к хаджибу, тогда им предложили покинуть дворец, ибо это и было основной целью Мухаммада. Их вывезли из дворца, и они поселились в своих домах в Кордове, оставив множество облагодетельствованных ими людей и приверженцев, окружавших хаджиба аль-Мусхафи ненавистью и злобой.

А тем временем гвардейцам предложили самим избрать человека, кому они стали бы подчиняться, и Абу Амир стал хлопотать, подкупая их и внушая им зависть друг к другу, так что они выбрали наконец его, и таким образом Мухаммад обрел себе многочисленных сторонников во дворце, которые стали его поддержкой и могучими крыльями ненависти к его противникам.

Между тем Абу Амир продолжал искать тех, кто был бы ему могущественным помощником, и наконец нашел такого, взяв в жены дочь старшего из мамлюков покойного халифа аль-Хакама, Галиба, прозванного «Зу-с-сайфайн», что означает «Обладатель двух мечей», ибо он был мечом и защитником двух халифов, — ан-Насира и аль-Хакама, стойко защищая Верхнюю границу, охранять которую был поставлен старшим. Это был доблестный воин, знаменосец величия державы Омайядов. Между ним и хаджибом Джафаром была непримиримая вражда, вызванная кознями завистников и оплодотворенная словами злопамятных.

Став зятем Галиба, Мухаммад ибн Абу Амир, получивший прозвище «аль-Мансур», что значит «Победоносный», возвысился, и мощь его возросла, так что мог он по нраву претендовать на единовластие, захватив бразды правления полностью, опираясь на Галиба и его многочисленных подчиненных и сторонников.

Тогда аль-Мансур, укрепив медину Кордовы и крепость так, как это не смог сделать ни один из его предшественников-хаджибов и халифов, отправился во второй раз в поход против христиан. При этом он, будучи под началом Галиба, выказывал такую покорность ему, будучи постоянно согласен с его решениями, такую готовность угодить ему, что совершенно успокоил его и внушил полное доверие.

Добившись поставленной цели — опорочить хаджиба Джафара аль-Мусхафи, возбудив против него гнев сторонников халифа, и насадить всюду своих людей, обласканных и подкупленных им, вместо людей аль-Мусхафи, — он назначил своих сторонников на посты вазиров, ибо мысль о том, чтобы стать полновластным правителем, не покидала его. И в этом ему подавали пример узурпаторы-мутагаллибы, что одолели царей Востока, и он уже сравнялся с царями, поселившись в собственном дворце и собственном городе, боясь тех козней, которые могли бы погубить его, если бы он избрал своим жилищем халифский дворец. Приказав построить новый город, которому дал имя аз-Захира, он переселился туда, переведя все службы и диваны, отведя помещения для дворцовых гвардейцев, галереи для стражников и охранников, дворцы для своих сыновей и придворных, конюшни для верховых и вьючных коней. Он велел также соорудить там обширные амбары для зерна и других припасов и надежно укрепленные склады оружия, снаряжения и разной утвари и добра.

Переехав со всем своим двором в город аз-Захиру, аль-Мансур отвел вазирам и наместникам предназначенные для них помещения и разослал приказы о том, чтобы все налоги и поступления в казну привозили только в аз-Захиру. Потом он запретил посещать дворец халифа аль-Хишама, запер его ворота, установил напротив дворца постоянную охрану, окружив дворец крепкой неприступной стеной, и объявил, что халиф поручил ему, аль-Мансуру, ведение всех государственных дел, а сам отказался от мира, предавшись служению Аллаху.

Эти вести распространялись и среди простонародья, и аль-Мансур заставил поверить в них, ибо был решителен и скор на расправу. Однако Галиб увидел, что зять его пытается прибрать державу к рукам, окружив себя помощниками из новых людей, вскормленных им и всем обязанных ему, и воспротивился этому, затаив злобу. Он попытался обмануть аль-Мансура, стал всячески улещивать его, уговаривая, что следует отдохнуть, успокаивал и выказывал свою склонность, чтобы тот полностью доверился ему. Когда они были вместе в походе и дошли до города под названием Атьенсе, что находится на границе во владениях Галиба, тот пригласил своего зятя на пир, говоря, что устроил в его честь. Аль-Мансур вошел в крепость с малым числом своих людей, и когда они остались о Галибом вдвоем, тот набросился на него с упреками, а потом напал на него, подняв меч, и ударил мечом, так что отрубил ему несколько пальцев и нанес глубокую рану в голову. Но аль-Мансур бросился бежать и, выскочив из покоев, добрался до крепостной стены и спрыгнул с нее прямо в седло своего коня, который стоял под стеной. Потом он пустил коня вскачь мимо крепости, где Галиб чуть не покончил с ним. Так аль-Мансур спасся, несмотря на свою рану, вышел живым из такой переделки, и его спасение можно считать дивным дивом, — без сомнения, счастлива была его звезда и в этом.

Галиб заперся в своей крепости, а Мухаммад отправился в город Мединасели, где находился дворец Галиба и его сыновей, но известие о том, что произошло, опередило его, ибо катиб Галиба известил их. Аль-Мансур захватил дворец и разграбил все добро, деньги и утварь, что там были, раздал их своим воинам, не взяв себе ничего, а затем вернулся в столицу. Что же касается Галиба, то он попросил подмоги у царей-христиан и у противников Мухаммада аль-Мансура.

Галиб был великим рыцарем Андалусии, и не было ему равных, и перед ним никто не мог устоять. Аль-Мансур выступил против Галиба, но не смог его одолеть, и Галиб одержал победу, разбив его войска и взяв в плен его полководцев. Это повторялось несколько раз, так что стали думать, что Ибн Абу Амир обратится вспять и перестанет преследовать Галиба. Но аль-Мансур проявил настойчивость, не собираясь отказываться от своих намерений, и преследовал Галиба вновь и вновь, нападая на него, пока Аллах не даровал ему свою помощь и знамение, показав то, на что Мухаммад и не мог рассчитывать и что было, опять же, чудом.

Вот так рассказывает историк: Ибн Абу Амир отправился во главе своих войск на город Мединасели, чтобы сразиться с Галибом. А до этого Гарсия вернулся в свои земли и, узнав, что аль-Мансур отправился в поход, стал полагать, что тот намеревается совершить набег на него. Когда же ему стало ясно, что цель Мухаммада — Галиб, он выступил против аль-Мансура во главе христианских войск, среди которых был отряд басков во главе с сыном их царя Родемира Санчеса. Ибн Абу Амир пошел навстречу им к крепости Атьенсе и остановился у крепости Сан-Висенте, неподалеку от Атьенсе. Это было в пятницу двадцать шестого дня месяца мухаррама триста семьдесят первого года.

Аль-Мансур построил свое войско наилучшим образом: центр он укрепил, поставив там своих отборных гвардейцев и лучших воинов столицы, на правое крыло он поставил вазира Джафара ибн Али во главе отрядов берберов. На левом крыле находились Абу-ль-Ахвас Маан ибн Абд аль-Азиз ат-Туджиби и Хасан ибн Ахмад ибн Абд аль-Вадуд с большим отрядом жителей пограничных областей. Сражение продолжалось два дня и шло и на правом, и на левом крыле. Наутро Галиб выехал на своем знаменитом коне, одетый в просторную кольчугу. На голове у него был высокий позолоченный шлем, повязанный красной повязкой, по которой его узнавали. А под шлемом его лоб был повязан еще одной повязкой. В то время было ему уже около восьмидесяти лет. Его окружали отборные воины, верные гулямы и отважные рыцари. Галиб стоял некоторое время, всматриваясь и размышляя, а затем, обратившись к тем воинам, что были рядом с ним, указал на правое крыло. Ему сказали: «Там Ибн Андалуси и берберы». И он воскликнул: «Это толпа во главе с повивальной бабкой! Вперед, во имя Аллаха!» Потом он напал на берберов, расстроив их ряды, и никто не смог устоять перед ним, обратившись в бегство. Галиб вернулся на прежнее место и сказал, указывая на левое крыло: «А кто там?» Ему ответили: «Там Маан и облагодетельствованный тобой Ибн аль-Вадуд со своими соседями и друзьями». Галиб промолвил: «А это предатели во главе предателей! Окажите им честь своим нападением!» Сказав это, Галиб обрушился на них, словно рассерженный лев, и они рассыпались перед ним, спасаясь бегством, так, что бежали куда глаза глядят, не заботясь о своих друзьях и товарищах.

Так Галиб разбил друг за другом правое и левое крыло армии аль-Мансура. Но Мухаммад не двигался с места, сдерживаясь, и воротил беглецов, опасающихся его сурового наказания. Он был точно на горящих угольях, бил рукой об руку от удивления и вертел ногами в стремени, с трудом удерживаясь от желания обратиться в бегство. Он оглядывался, боясь, как бы их не окружили, и не сомневался, что настал день его гибели, но вместе с тем старался прогнать страх, успокоиться, приготовившись к худшему, и собрал всю свою решимость.

Разбив левое крыло аль-Мансура, Галиб вернулся на свое прежнее место и сказал своим спутникам: «Ну, что вы скажете о пользе доблести и стойкости? Ведь мы разбили и правое и левое крыло этих людей. Остался лишь центр. Они не двигаются с места и не бегут только из страха перед этим проклятым горбуном Ибн Абу Амиром, ибо не отличаются верностью. Как им, должно быть, надоело подчиняться ему! Нападайте же, покажите свою истинную доблесть, может быть, Аллах даст нам победу над ними». Затем, подняв руки, он произнес: «О Всевышний! Если тебе известно, что моя жизнь полезнее для мусульман, чем жизнь Мухаммада ибн Абу Амира, погуби его и пошли мне победу. Если же ты полагаешь, что он достойнее меня, то пошли ему победу и избавь меня от этого дела!»

Но моление это стало ему проклятием, ибо Аллах судил победу не Галибу, а Мухаммаду. И, закончив молитву, Галиб напал на центр войска Ибн Абу Амира и, опрокинув передовых всадников, вклинился в их ряды, и над местом боя поднялась густая пыль, в которой ничего нельзя было разглядеть, а когда пыль рассеялась, то все увидели, что Галиб лежит, поверженный на землю, среди скачущих конников, а его верховой конь скачет, лишившись всадника. Богатырь был мертв, хотя не коснулось его никакое оружие. Говорят, что лука высокого андалусского седла врезалась ему в тело пониже сердца, и это послужило причиной его смерти. Другие говорят, что причиной смерти было иное, и нет согласия относительно его гибели.

Гулямы Галиба утверждали, что в самом начале стычки он сразу после молитвы бросился вперед, отделившись от них, а когда они увидели Галиба, он уже лежал без движения, мертвым, а конь его стоял рядом. И тогда войско Галиба растерялось, обратившись в бегство, и все его приближенные пустились наутек.

К Ибн Абу Амиру тут же прискакал один из воинов Галиба, принеся ему радостную весть о смерти его противника. Но Мухаммад не захотел ему верить и не верил до тех пор, пока не принесли ему отрубленную руку Галиба, на которой был его перстень, а уж потом принесли отрубленную голову Галиба. Тогда Мухаммад ибн Абу Амир пал на колени, совершив земной поклон, а мусульмане издали громовой крик «Аллах велик!», от которого содрогнулись сердца христиан из войска Галиба, и они, не помня себя, бросились бежать и словно летели по всем дорогам и путям. Они бежали, не сворачивая, до самого города Атьенсе, а мусульмане преследовали их и скакали по пятам, перебив великое множество народу, и в том числе христианского царя. Гарсия спасся, но не смог вернуться в свои земли, а Мухаммад присоединил к себе его войска, пообещав им хорошую плату, захватил его земли и его добро, убедившись в том, что Аллах всесилен.

Когда дело Ибн Абу Амира аль-Мансура упрочилось и со всех мимбаров стали возглашать проповедь с перечислением всех его титулов, когда ему все покорились и все головы перед ним склонились, он обрушился со всем коварством на своего ближайшего помощника Джафара ибн Али. Он пригласил его как-то к себе ночью и долго беседовал с ним, выказывая любовь и расположение, снизойдя до этого, как не делал раньше никогда. А тем временем он подговорил виночерпиев подносить ему вино не в черед, так что напоил его допьяна. А когда Джафар возвращался домой, он послал вслед за ним убийцу, который покончил с ним. После этого Мухаммад погубил собственного двоюродного брата, который мешал ему. И всякую руку, что осмеливалась предупреждать его или грозить ему, он не оставлял до той поры, пока ее не поражала недвижимость, и всякое око, что глядело на него с подозрением или неодобрением, он не щадил до тех пор, пока оно навеки не закрывалось…

Он не оставлял в покое царей Кастилии, совершая постоянные набеги, тесня их летними и зимними походами, так что унизил их и довел до разорения, и они не могли опомниться, ибо прежде никогда не испытывали подобного. Некоторые из них дошли до того, что дарили ему своих дочерей как наложниц, и аль-Мансур благосклонно принимал их, На одной из них он женился, и она принесла ему благо, ибо была благочестива и добронравна. От нее у аль-Мансура родился сын, по имени Абд ар-Рахман, которому дали прозвище Санчуэло, что значит «маленький Санчо», — по имени одного из предков со стороны матери. Через некоторое время в Кордову прибыл к вратам хаджиба аль-Мансура его тесть, царь Кастилии, внуком которого был этот Санчуэло, призывая аль-Мансура на помощь. И его внук выехал навстречу со своим войском, в самой пышной одежде. Санчуэло в то время был так мал, что не мог еще держаться в седле и лежал на нем, но царь Кастилии спешился перед собственным внуком-младенцем и поцеловал ему руку и ногу. И это дело, подобные которому передаются из уст в уста как пример счастливой судьбы и невиданной удачливости.

Были бы долгими слова, если перечислять все походы Ибн Абу Амира один за другим, и это не является целью нашего рассказа. Достаточно упомянуть о том, что он захватил Самору во время своего похода в триста семьдесят первом году, отдал город на разграбление и разрушил его. А этот город был столицей христианских царей и резиденцией их правителей. Во время похода на Симанкас аль-Мансур захватил несколько десятков тысяч отборных пленных. Упомянем также о его великой победе во время похода на Сант-Яго, что находится на самой дальней границе земли Галисии, являясь величайшей святыней христиан Андалусии и соседних стран Большой Земли. Это место издревле было их гордостью, они совершали туда паломничество, собираясь несметными толпами. Церковь в Сант-Яго существовала целую тысячу лет, будучи одним из окраинных святилищ Рима, где верующие почитали гробницу Якова — так христиане переделали имя Якуба, одного из двенадцати апостолов, и апостол Яков был самым близким к Христу, да будут над ним милости Аллаха, и христиане называют Якова братом Христа, ибо они никогда не расставались друг с другом. Некоторые знатоки истории утверждают, что Яков был епископом Иерусалима и странствовал по земле, призывая жителей селений и городов принять веру Христа, пока не дошел до этого дальнего края. До сих пор ни один из царей ислама не осмеливался покуситься на эту святыню из-за трудности пути и неприступности города, но аль-Мансур выступил в поход против Сант-Яго летом триста восемьдесят седьмого года, и было это сорок восьмым его походом. Он двинулся со своими войсками по суше, и послал по морю множество кораблей, так что мусульмане двигались и по суше, и по морю в одном направлении. Флот опередил отряды аль-Мансура, войдя в устье реки Дуэро, что находится в Португалии, а Ибн Абу Амир, дойдя до этого места, построил мост для перехода и затем, пройдя дальний путь, пересек множество больших рек и укрепил железом горные тропы на высоких горах, так что дошел до крайней западной стороны, где берега омываются Великим морем. Он дошел до монастыря Илии, известного как одно из святилищ Сант-Яго. А в город он вошел в понедельник второго дня месяца шабана. Жители города разбежались, так что город оказался пустым, и мусульманам досталась богатая добыча. Аль-Мансур приказал разрушить город, так чтобы от него не осталось и следа, а ведь его строения были одним из дивных чудес Аллаха по прочности и красоте. А когда мусульмане оставили город, он был подобен давно необитаемым развалинам. Аль-Мансур пощадил лишь гробницу, приказав не причинять ей вреда. Когда мусульмане пришли в церковь, в которой находилась гробница, они увидели там всего одного монаха, который сидел на ней. Аль-Мансур спросил его, что он делает, и монах ответил: «Я беседую с Яго», — то есть с Якубом. И аль-Мансур приказал оставить этого монаха и не обижать его.

Захватив в плен и взяв с собой нескольких царей и их родичей и близких, аль-Мансур вернулся в Кордову, и люди встретили его толпами, сосчитать число которых мог бы лишь тот, кто наделяет людей хлебом насущным и определяет жизненный срок каждого…

Самым жестоким сражением и самым трудным испытанием, которые пришлось пережить аль-Мансуру, были его летний поход и битва в триста девяностом году. За два года до этого аль-Мансур издал приказ об освобождении людей от обязательного участия в походах, ибо ему было достаточно своих отрядов, и жители Андалусии, убаюканные долгим перемирием с христианами, смягчились нравом, забыв о воинской доблести. А тем временем цари и правители христиан, сговорившись друг с другом, нахлынули на мусульман со всех сторон, и аль-Мансур выступил против них. Он двинулся на Кастилию со стороны Мединасели, где его встретил Санчо во главе многолюдного войска, какое давно не собиралось в Андалусии и какое даже трудно было вообразить. Там были все цари земель Галисии и полководцы других земель, от Памплоны до Асторги. Санчо вел войско до высокой горы, стоящей в середине Кастилии, где христиане расположились лагерем. Это был удачный выбор, ибо гора была высока и неприступна, а за ней находились обширные посевы и селения, откуда христианские войска могли получать продовольствие. Все цари христиан договорились о том, что их предводителем будет Санчо, дали клятву быть стойкими и ни в коем случае не обращаться в бегство.

Аль-Мансуру рассказали о том, сколь велико войско христиан, как хорошо они вооружены и удачно расположились, так что видят каждого, кто приближается к ним, и могут обрушиться на него. К тому же там было достаточно места для сражения, чтобы могли в него вступить всадники, а войска наступающих оказывались в невыгодном положении, ибо дорога была узкой с их стороны. Все это испугало Ибн Абу Амира, и он не знал, как поступить, и вынужден был созвать совет своих вазиров и военачальников, но их мнения разошлись. И к тому же Санчо удалось перехитрить мусульман, опередив их, и вступить в бой прежде, чем его противники собрались, и остановились, и осмотрелись, и придумали план боя. Сражение завязалось со всех сторон, всюду разгораясь с одинаковой силой. Враги Аллаха собрали всех своих конников и, ударив сразу на левом и на правом крыле, прорвали боевой порядок мусульман, но те вскоре опомнились, поняв, что им угрожает гибель, и проявили стойкость, и доблестно сражались. Жернов войны вертелся, перемалывая человеческие жизни, и стычки становились все горячей, а положение мусульман все тяжелее. То, кто находились позади самых доблестных защитников мусульман, увидели, что находятся в суровой теснине, и сердца их наполнились страхом, они ослабели сердцем и пали духом, и большая часть их бежала. Но христиане нападали со всех сторон, не давая им спастись. И мусульмане потерпели бы позорное поражение, после которого было бы неизбежно отступление всего войска, если бы не помощь Аллаха и не доблесть и стойкость аль-Мансура, который, несмотря на страх и растерянность, не повернул вспять. Он только потирал непрестанно руки, как человек, что хочет окрасить ладони хной, ломал пальцы и молился, вздыхая и стеная, словно умирающий, и Аллах послал ему победу, и достигнута она была благодаря храбрецам из войска аль-Мансура, что поддерживали горячее пламя сражения, пока не отогнали нападающих. Тогда и ряды, стоявшие позади тех доблестных мусульман, приободрились и стали нападать, после того как прежде бежали.

Наиболее доблестным из воинов, что были в тот день защитниками мусульман, называют Абд аль-Малика, сына аль-Мансура. В этом все единодушны и признают его заслуги по совести, без всяких преувеличений. Говорят также о доблести других воинов-андалусцев, и жителей магрибинской стороны, и берберских рыцарей. Особенно отличился один из царей и полководцев Бану Даммар, который в одной из схваток убил некоего комеса, сына Гомеса, и принес аль-Мансуру его голову, после чего враги обратились в бегство. Не ударил лицом в грязь и Абд ар-Рахман, другой сын аль-Мансура, проявивший стойкость и решительность в натиске. И было это великое сражение, которое трудно описать как подобает.

Рассказывает ибн Хайян со слов своего отца, бывшего катибом аль-Мансура: «Когда в тот день битва разгорелась и ужасы ее усилились, аль-Мансур со своими приближенными поднялся на холм и, сидя на коне, стал смотреть на поле боя, посылая подкрепление тем, кто нуждался в нем, из войск, находящихся поблизости. Потом правое крыло дрогнуло, ряды его сломились, замешательство увеличилось, так что многие военачальники и приближенные аль-Мансура стали покидать его, не дожидаясь приказа и действуя по своему усмотрению. Все уже были готовы умереть или бежать, так что один из катибов аль-Мансура, Абд аль-Малик ибн Идрис аль-Джазири, сказал Саиду ибн Юсуфу: «Давай попрощаемся, мученик!» — ибо был уверен, что через короткое время ему суждено погибнуть. Это его изречение люди передавали друг другу после битвы».

Халаф ибн Хусайн говорил: «Посмотрев на тех, кто еще оставался с ним, аль-Мансур сказал мне: «Я хочу, чтобы ты перечислил людей из моей свиты, которые еще не покинули меня». Я стал перечислять имена, и их оказалось всего около двадцати. Тогда аль-Мансур, подняв руки к небесам, промолвил: «О боже, они покинули меня, но ты помоги им! О господи, они оставили меня одного, но ты не оставь их!» Потом он подозвал к себе своего сына Абд аль-Малика, который стоял неподалеку от него, глядя на поле боя, так как не получил позволения от отца принять участие в битве. Велев сыну подойти поближе, аль-Мансур стал прощаться с ним, целуя его лицо и громко рыдая, и приказал отправиться на правое крыло, приготовившись к тому, что скоро потеряет сына. Затем он послал своего другого сына, Абд ар-Рахмана, отправив его на левое крыло войска.

Когда положение ухудшилось и он был вне себя от волнения, он сошел с коня и сел в паланкин, чтобы его не видели окружающие и не потеряли надежды. При этом он весь дрожал и едва держался на ногах. Рядом с ним стояло несколько запасных лошадей, и аль-Мансур сказал мне: «Не отпускай этих коней, отдай их лучше моим воинам, ведь они имеют на них больше прав, чем наши враги». Он не переставал молить о помощи Аллаха, давая разные обеты, а битва все разгоралась и положение становилось все тяжелее. И тогда, несмотря на волнение и дрожь, аль-Мансуру пришло в голову решение, которое и было причиной победы мусульман.

А дело было так. Он приказал перенести свою ставку с низменного места, откуда неприятель не дал ему выбраться, напав на него прежде, чем он смог подготовиться к нападению, на возвышенность, с которой он наблюдал за полем боя. Он крикнул, чтобы люди как можно быстрее перенесли туда все добро и снаряжение, предостерегая от малейшей задержки. Он позвал также всех своих слуг и приказал им установить на вершине холма его шатер, обещая тому, кто будет скор в работе, большую награду. И люди бросились выполнять его приказ и притащили шатер на плечах, не разбирая его, так что он во мгновение ока был установлен на самой вершине. И когда враги увидели этот шатер, они испугались и растерялись, подумав, что к мусульманам пришли свежие силы. Они дрогнули и отступили, и за этим последовало их полное поражение и разгром…»

Аль-Мансур, вернувшись в Кордову, среди народного ликования, приказал своему катибу Абд аль-Малику ибн Идрису составить послание, воспевающее эту победу, которое военачальники должны были прочитать всем воинам. Вот один из разделов этого послания:

«Вы часто говорите, преходя пределы разумного, о том, что не умеете осаждать города и захватывать крепости, а жаждете встретиться в поле с доблестными войнами. Когда же явился Санчо, он сразился с вами так, как вы хотели. И тогда оказалось, что вы забыли то, что знали, и отвыкли от того, что было для вас привычным, вы бежали от него так, как убегают газели от выскочившего из чащи льва, вы пытались скрыться, как скрывается от охотников стадо пугливых оленей! И если бы не те мужи, что стерли с вас позор и избавили вас от стыда коленопреклонения, я бы отрекся от вас всех и советовал бы мусульманам взять вместо вас других защитников и заступников, расторгнув с вами союз, и сурово покарал бы всех без исключения. Но мне была дарована от Аллаха скорая победа, ведь он всегда дарует победу тому, кому пожелает».

Потом аль-Мансур продолжал свои походы против Санчо, царя христиан, принимая в них участие сам или посылая вместо себя своих сыновей и приближенных. Наконец Санчо запросил мира и выразил желание посетить аль-Мансура. Хаджиб дал на то свое разрешение, обрадовавшись просьбе Санчо так, как он ничему прежде не радовался. Он начал готовиться к приему Санчо, собирая отовсюду своих сторонников, друзей и верных людей. Санчо прибыл в Кордову третьего дня месяца раджаба триста девяносто второго года. Аль-Мансур выстроил на пути Санчо конных воинов и добровольцев, чтобы они встречали его в столице и во дворце города аз-Захиры. Это был один из самых знаменательных дней для мусульман, когда неверные исполнились страха, видя обилие и силу своих противников, их грозное оружие, красивые и роскошные одежды. Мусульман собралось в Кордове и ее окрестностях такое множество, что казалось, земля еле может вместить их, время — собрать, а казна — одеть и прокормить…

После того как аль-Мансур сломил Кастилию, Леон и сопредельные страны, он обратил лик к завоеванию пограничных земель Франции и Рима, а ведь это народ, не имеющий себе равных по стойкости и воинскому искусству, оружию и обилию воинов. Он покорил обширные земли и дошел до Барселоны. При сражении с франками аль-Мансур стал одевать своих воинов в кольчуги, на которых были пластины, закрывающие руки, головы и плечи, для защиты от вражеских мечей…

Один из приближенных аль-Мансура, по имени Шала, рассказывал: «Я провел однажды бессонную ночь во дворце аль-Мансура, моего господина, когда он уже оттеснил от власти халифа, и там же застала меня заря. Аль-Мансур имел обыкновение скрываться на женской половине своего дворца. Он поднимался в зал, который носил название «Жемчужина», или сидел на одном из балконов, глядя на звезды и никого не допуская до себя. Он долго сидел, глубоко задумавшись. Перед ним стояла свеча, а рядом — чернильница, калам и свиток пергамента. Когда ему в голову приходила какая-нибудь мысль, он записывал ее, и проводил так всю ночь, пока не наступало утро. Тогда он ложился на одну из подушек, которые были разбросаны во всех покоях его дворца. Он никогда не говорил, где проведет ночь, так что никто из его близких не знал, где он находится и где спит.

Потом он звал кого-нибудь из приближенных к нему слуг, и те приносили ему зубочистку и воду для омовения. После того как муаззин возглашал о времени молитвы, аль-Мансур совершал молитву и, завязав свиток шнурком и положив его в платок, который засовывал в рукав, выходил в один из залов своего дворца. Потом он приказывал поднимать занавес, отделявший его от посетителей, и принимал тех, кому надлежало рано являться во дворец. К нему приходили в этот ранний час его приближенные, вазиры и близкие друзья, и он советовался с ними о тех делах, о которых размышлял этой ночью, и отдавал приказы об исполнении того, что он решил.

Когда же время близилось к полудню, приходили другие люди, и он занимался менее важными делами, справляясь со своим свитком, лежащим перед ним. И потом, покончив со всеми делами, он передавал мне свой свиток, и в его присутствии я резал его на мелкие части и бросал в кубок с розовой водой, пока кусочки пергамента не тонули.

Однажды ночью я сказал ему: «Господин наш слишком изнуряет себя бодрствованием, ведь телу его нужен не такой краткий сон! Ведь господину известно, как вредоносно действует бессонница на нервы и какие случаются от этого болезни!» Аль-Мансур ответил мне: «Известно ли тебе, Шала, что, когда подданные вкушают сон, правитель, охраняющий их, не спит. Если бы я только и делал, что спал, то ни в одном из домов Андалусии не осталось бы ни одной пары глаз, которая могла бы спокойно спать!» Потом, показав на халифский дворец, добавил: «Будь я от обладателя этого дворца на большом расстоянии, как от Кордовы до Баса, мне все равно непозволительно было бы много спать. Ну а коли я здесь, во дворце, — тем более».

Аль-Мансур построил множество дворцов, сделал большую пристройку к соборной мечети Кордовы, приказал выкопать колодцы, чтобы людям было откуда брать воду. Он построил также акведуки в Кордове и Эсихе. От него осталось множество великолепных зданий, не говоря уж о построенном по его приказу городе аз-Захире с роскошными дворцами и несравненными садами…

Конечно, аль-Мансуру не было равных во все времена. Некий человек, собиравший рассказы о нем, сказал: «Он был чудом, ниспосланным Аллахом, обладая несравненным умом, хитростью, коварством и умением обходиться с разного рода людьми. Он прибег к помощи рода аль-Мусхафи, чтобы одолеть дворцовых гвардейцев, и преуспел в этом, потом он обратился к Галибу, чтобы одолеть людей из рода аль-Мусхафи, и это ему удалось, после этого он воспользовался Джафаром ибн аль-Андалуси в борьбе против Галиба, так что избавился от него. И уж затем он своими силами стал бороться против Джафара и погубил его, так что отстранил от власти всех соперников. Он бросал вызов превратностям времени, восклицая: «Выходите против меня на бой!» — а когда не нашел достойного соперника, напал на саму судьбу, так что она подчинилась его приказу и стала помогать ему. Так он стал править единолично, опередив всех и превзойдя каждого своей доблестью, и никто не осмелился разделить с ним власть».

Самое удивительное, что аль-Мансур предвидел то, что уготовано было ему судьбой, с детства говорил об этом со своими друзьями и сверстниками. Ибн Абу-ль-Файяд рассказывает: «Мухаммад ибн Муса ибн Азрун передавал со слов своего отца: «Однажды мы собрались в одном из садов Кордовы, что находится близ кордовской нории, большого оросительного колеса. С нами был Мухаммад ибн Абу Амир, который был еще очень молод. Там был его двоюродный брат Омар ибн Аскаладжа, катиб Ибн аль-Маризи и некий человек, которого звали Ибн аль-Хасан, родом из Малаги. Перед нами стоял стол с разными блюдами, и тут Мухаммад ибн Абу Амир завел свои постоянные речи: «Я обязательно захвачу всю Андалусию, поведу войска, и моя воля будет для всех законом!» Он говорил это, а мы шутили и смеялись над ним. Потом он промолвил: «Пусть каждый из вас пожелает чего-нибудь, и я выполню его желание в свое время». Его двоюродный брат сказал: «Я хочу, чтобы ты назначил меня начальником стражи медины Кордовы». Ибн аль-Маризи пожелал стать главным смотрителем кордовского рынка, а человек из Малаги промолвил: «Мне хотелось бы, чтобы ты назначил меня кади в моей стороне, потому что у нас лучший инжир в Андалусии, а я его так люблю, и мне всегда хочется поесть его досыта». Ну а я ответил Мухаммаду скверными и непристойными словами. Когда же власть перешла к аль-Мансуру, он назначил своего двоюродного брата начальником стражи кордовской медины, Ибн аль-Маризи стал смотрителем кордовского рынка, а Ибн аль-Хасану он послал в Малагу грамоту о назначении его кади, прибавив: «Теперь, может быть, поешь инжира досыта». Что же касается меня, то он наложил на меня огромное взыскание, которое сделало меня бедняком, из-за тех скверных слов, которые услышал от меня в детстве…»

Аль-Мансур постоянно думал о том, что будет после его смерти. Абу Марван ибн Хайян рассказывал, ссылаясь на слова Ахмада ибн Саида ибн Хазма, вазира аль-Мансура, который был близок к нему и которому Ибн Абу Амир доверял больше всех. Он говорил: «Однажды мы находились с аль-Мансуром на корабле, который он велел построить для прогулок по реке перед дворцами аз-Захиры, и с нами было всего несколько человек из приближенных. Аль-Мансур смотрел не отрываясь на роскошные дворцы, тенистые беседки и портики, на зеленые сады и лужайки, которые приковывали взор своей редкостной красотой. И вдруг Мухаммад произнес: «Горе тебе, о Захира, блистающая красотой! Зрелище это достойно восхищения, и прелесть твоя чарует. О, если бы мне знать, кто будет тот зловещий, что придет после меня и разрушит твои стены!» Мы все испугались его слов, но подумали, что это от вина, которое выпил аль-Мансур. Один из нас стал опровергать речи Мухаммада, так что наконец тот промолвил: «Будто уж ты никогда не слышал этого! Ведь, по твоему мнению и мнению твоих предков, приверженцев халифа аль-Хакама, это решенное дело, которое ждет только своего часа, но ты притворяешься, будто ни о чем не ведаешь. Наш враг одолеет нас, и разрушит то, что мы построили, и бросит камни дворцов в эту реку!»

Аль-Мансур, да помилует его Аллах, скончался, возвращаясь из похода против сына Гомеса, правителя Кастилии, в Мединасели, городе, который он построил на берегу Гвадалахары, неподалеку от границы, укрепив его и вонзив, будто нож в грудь врага. Его принесли туда больного, на носилках, поставленных на головы слуг, окружив всевозможным почетом. Это было двадцать седьмого рамадана триста девяносто второго года. Он был похоронен во дворе этой крепости, и до сих пор сохранилась его гробница. Мне рассказал об этом один из послов, которого я отправил для заключения мира с правителем Кастилии. Этот человек посетил город Мединасели по дороге домой, так как я дал ему такое поручение, и видел эту гробницу, но стихи, начертанные на ней, годы рождения и смерти аль-Мансура и украшения, высеченные на камне, почти все стерлись.

#img_81.png

РАССКАЗ О ПРАВЛЕНИИ РОДА БАНУ АББАД В СЕВИЛЬЕ И СОСЕДНИХ ОБЛАСТЯХ

Род Бану Аббад — из арабов племени Лахм, которое пришло в Андалусию еще с Тариком. Ибн Хайян говорит, что после завоевания Андалусии туда прибыли люди из племени Лахм, которые расселились в разных областях. Братья Наим и Аттаф отправились на запад. Один из них остановился в селении близ Севильи, где завел семью и имел многочисленное потомство. Часть людей этого рода переселилась в Севилью, где они пользовались большим влиянием, особенно в дни правления халифа аль-Хакама аль-Мустансира, его сына Хишама и хаджиба аль-Мансура. Среди них выделялся Исмаил ибн Аббад, заложивший основы славы рода Аббада, его аль-Мансур назначил кади Севильи. Он удержался на своем посту и когда пала власть Омайядов в Андалусии, и во времена Великой смуты, и всегда он заботился о благе своего родного города, стремясь к тому, чтобы управление им было наилучшим. В четыреста четырнадцатом году глаза его закрыла темная вода, ему сделали операцию, и он стал даже немного видеть. Он не домогался власти над людьми и оставил свой пост, назначив вместо себя своего сына Абу-ль-Касима, ограничившись тем, что ведал некоторыми делами города и был старшим среди шейхов Севильи.

Исмаил ибн Аббад поражал всех ученостью, обилием познаний, мудростью и знанием стихов, в чем не было ему равных. Он сумел охранить город Севилью от своеволия берберов, которые поселились вокруг города, захватив его предместья, и это удалось только благодаря его государственному уму, глубокому пониманию дел и принятию правильных мер, и так было до самой его смерти в конце четыреста четырнадцатого года.

* * *

И после отца главенствовать в городе стал сын его, кади Абу-ль-Касим Мухаммад ибн Аббад, прозванный «Зу-ль-визаратайн», что значит «вазир двух диванов».

Когда эмир Касим ибн Хаммуд захватил Севилью, он стал отличать кади Абу-ль-Касима и привлекал его к решению важных дел в своей столице. Он полностью доверился кади, ибо тот был родовитым, достойным и благоразумным человеком и обладал большим богатством. Когда же на Касима напали жители Кордовы и изгнали его вместе с его берберами из столицы, нанеся им поражение, кади завел речь со своими приверженцами из жителей Севильи, склоняя их передать в его собственность дома, принадлежащие берберам Касима. Кади Абу-ль-Касим договорился с влиятельными людьми в Севилье, что они запрут городские ворота перед Касимом ибн Хаммудом, когда он попытается вернуться в Севилью после своего изгнания из Кордовы, и выведут к нему его семью и родичей.

Когда Касим ибн Хаммуд подошел к стенам Севильи, горожане заперли перед ним ворота, и Ибн Хаммуд вынужден был отойти к Хересу. И тогда среди всеобщего беспорядка Севильей стал править староста города кади Абу-ль-Касим, разделяя власть с именитыми людьми из знатных домов, а потом, оттеснив всех, стал править единолично.

Он сумел уладить свои дела, проявив завидное искусство, и все единодушно выразили ему повиновение, покорившись его воле, а он следовал обычаю царей Андалусии, собирая вокруг себя приверженцев и покупая рабов. В этом деле помогал ему его отец, и успехи приходили к нему один за другим, пока не воздвиг он высокие чертоги своей царской власти.

Одной из хитростей Исмаила ибн Аббада, которую кади Севильи применял во время борьбы против Фатимидов, теснивших со всех сторон и призывавших послушных им людей примкнуть к их делу, которое они считали правым, было вот что: кади стал говорить о необходимости возобновить присягу халифу Хишаму аль-Муайяду, в смерти которого сомневались, так как многие люди утверждали, что он бежал куда глаза глядят. Исмаил заявил, что он даже встречался с Хишамом, который бродит по разным странам, боясь остановиться где-либо.

То же средство применял и правитель Альмерии, который говорил, что халиф Хишам жив. Для этой цели он прибегал к услугам некоего водоноса, который как две капли воды походил на Хишама. Некоторое время правитель Альмерии обманывал людей, выдавая этого человека за халифа, и было это в четыреста двадцать шестом году, потом обман раскрылся и того человека изгнали. Но его пригласил ибн Аббад, который, играя на его сходстве с Хишамом, укреплял свою власть. Так шло долгое время, ведь этот бренный мир в глазах Аллаха дело маловажное и презренное.

Говорит ибн Каттан, рассказывая об этом: «Утверждают, что Хишам бежал от смуты, отрекшись от власти, в скрылся среди простонародья в одном из селений близ Севильи. Будто бы он стал там муаззином в мечети и следил за порядком, а хлеб насущный добывал себе, возделывая хальфу. В один из дней кади Мухаммад ибн Исмаил со своим сыном и всеми своими приближенными и невольниками, взяв с собой платье, которое приличествует только халифу, драгоценное оружие и чистокровного коня, явились в то селение.

Тот человек, которого они желали выдать за халифа Хишама, ничего по знал об этом и, покинув мечеть, отправился в поле, чтобы возделывать хальфу. И в то время, как он был на поле, его окружили всадники, одетые в платье придворных. Сам кади, его сын и придворные спешились и поцеловали землю перед ним. Увидев все это, тот человек смутился и растерялся и стал повторять: «Я не то, что вы думаете, и не тот, которого ищете!» Но они отвечали ему только словами молитвы и благословения, взывая к нему и прося оказать им милость. Потом они подняли его, забрали у него из рук траву, которую он успел собрать, и одели в халифское платье. Надев ему на голову высокую шапку халифа, они посадили его на коня, а кади и все сопровождавшие шли перед ним.

Удивительнее всего, что человек этот был как две капли воды похож на Хишама. Вся процессия в таком виде проследовала до городских ворот и въехала в город, а глашатай кричал: «О жители Севильи, возносите хвалу Аллаху за то благодеяние, которое он оказал вам! Вот ваш господин, вот ваш халиф! Аллах перенес престол халифа из Кордовы в Севилью!» Потом того человека увезли в крепость, и Исмаил ибн Аббад и его сын не давали никому пройти к нему и увидеть его, как сделал в свое время аль-Мансур с Хишамом в Кордове.

Люди повсюду только и говорили о нем, и многие посылали в Севилью своих послов и надежных людей, чтобы разузнать о нем как можно верней. Их приводили к тому человеку, который находился в полутемном помещении, и он извинялся перед ними, говоря, что у него болят глаза. Люди говорили с ним, и он отвечал им, но никто не мог с уверенностью сказать, кто перед ним, — и потому одни утверждали одно, а другие это отрицали. Джахвар отказался признать этого человека халифом, и тогда Ибн Аббад напал на него и осаждал до тех пор, пока тот не согласился, что человек, находящийся в Севилье, — халиф Хишам. На имя Хишама произносились пятничные проповеди во всех городах, захваченных людьми из рода Бану Аббад.

Власть этого рода упрочилась, и они стали теснить соседних царей, совершая на них постоянные набеги, пока Абу-ль-Касим не потерпел поражение от людей из рода Бану Зири, захвативших город и округ Эльвиры. Зириды несколько раз сражались против рода Бану Аббад, и успех сопутствовал то одной, то другой стороне.

Кади Абу-ль-Касим Мухаммад ибн Исмаил ибн Аббад скончался в четыреста тридцать третьем году, и после него стал править его сын Абу Омар Аббад ибн Мухаммад, который получил почетный титул Аль-Мутадид.

* * *

Аль-Мутадид пришел к власти после смерти своего отца в конце месяца джумады первой в четыреста тридцать третьем году. Он захватил запад Андалусии — Сильвес, Ньеблу, Хибралеон и прилегающие земли.

Говорит Абу Марван: «Аль-Мутадид ибн Аббад превосходил всех своих современников и сверстников красотой облика, совершенством сложения и нрава, величественным видом, щедростью длани, проницательностью и остроумием, находчивостью и способностью предвидеть будущее. Его суждения о стихах и прозе отличались голубиной и верностью, ибо он владел немалой долей природного таланта и образованности. Удивительно было его счастье в походах и завоеваниях, так что он завоевал обширные земли, окружающие Севилью, которые прежде принадлежали его врагам. Он изгнал христианских притеснителей из своих владений, что по соседству с Севильей, и присоединил к своим землям Кармону и Альхесирас. В его сокровищнице хранилось множество голов берберских эмиров и царей из рода Идрисидов, и голова Мухаммада ибн Абдаллаха, эмира Кармоны, который был полыхающим факелом смуты, и голова Хазруна и Ибн Нуха, и голова лжехалифа Яхьи ибн Али ибн Хаммуда, а также головы других побежденных им правителей областей и мятежников, которые он снес своим мечом. Эти головы были найдены завоевателями из Бану Ламтуна, когда они захватили Севилью, изгнав сына аль-Мутадида, тщательно спрятанные среди сокровищ. Каждая из этих голов была закутана в ткань, и на них имелись надписи об именах всех этих людей».

Так правил эмир Севильи аль-Мутадид, восседая на своем высоком помосте в тронном зале, выполняя великие дела и рассылая гонцов своего могущества из недр дворца. Он был смел, силен и дерзок, стоек и решителен и ни во что не ставил пролитую им кровь. Своей рукой он хладнокровно убил собственного сына Исмаила, обвинив его в том, что тот замышляет дурное против власти отца. Он вероломно погубил многих главарей своих злейших врагов — берберов, которые посетили его, доверившись его обещаниям. Он приготовил для них великолепную купальню и приглашал их туда якобы для того, чтобы почтить их, и велел замуровать двери, так что они погибли там все до единого. И с тех пор люди приводят имя аль-Мутадида как пример дерзости, жестокости и грубости, и так будет всегда и повсюду.

Некоторые знающие люди говорили о нем: «Ибн Аббад не желал ограничиваться пределами своего государства, построенного им на остриях копий. Он только и занимался тем, что разжигал одну войну за другой и натравливал одного царя на другого. Он не давал отдыха никому в своей земле, отнимал наследственное имущество и грабил нажитое, чтобы сделать свою долю богатства еще значительнее и обильнее, чтобы добиться еще большего успеха в делах своего царства и еще больше упрочить свою власть и главенство. Он выстроил высокие дворцы, засеял обширные и плодородные поля, велел соткать великолепные одежды и отлить драгоценные украшения. В его конюшнях стояли чистокровные кони, быстрые, словно ветер, во дворцах служили прекрасные юноши-гулямы, а в войске насчитывалось множество доблестных мужей-рыцарей державы, которых он отобрал из разных областей. Он завоевал их верность, привязав к себе обильными дарами и еще более обильными благодарностями, а также страхом перед наказанием и суровыми угрозами, так что правил государственными делами с такой мудростью и прозорливостью, на которые не были способны другие равные ему саном правители Андалусии того времени. И постоянным примером решительности и государственной мудрости был для него Абу Джафар Мухаммад аль-Мансур ибн Абу Амир».

Была сильна неприязнь между ним и его соседом аль-Музаффаром ибн аль-Афтасом, и последний не мог сражаться с Ибн Аббадом, хотя и питал к нему лютую ненависть. В месяце раби первом четыреста сорок третьего года между ними было заключено перемирие стараниями и трудами шейха Ибн Джахвара, эмира Кордовы, после чего Ибн Аббад мог спокойно отдаться сражениям с остальными эмирами запада Андалусии, и ему почти всегда удавалось побеждать их и захватывать их владения. Потом Ибн Аббад протянул руку к Альхесирасу и, осадив Мухаммада ибн аль-Касима, захватил город и округу Альхесираса. Затем ибн Аббад направил все свои помыслы и решимость к Кордове, но не успел осуществить своих намерений, ибо был застигнут смертью.

Завещав еще не доставшуюся ему во власть Кордову своему сыну аль-Мутамиду, эмир Севильи скончался. Аль-Мутамид звался Мухаммад, кунья его была Абу-ль-Касим. Вначале он получил почетный титул «Аз-Зафир», что означает «Победитель», а потом — «Аль-Мутамид ала Алла», то есть «Надеющийся на Аллаха».

Эмир аль-Мутадид, его отец, при всей своей воинской доблести и стремлении к подвигам, был еще и превосходным поэтом, и отрывки из его стихов известны до сих пор. У него есть множество удачных мыслей и образов, например, в таких строках:

Или такие стихи:

* * *

Эмир аль-Мутамид Абу-ль-Касим был щедрым, доблестным и красноречивым, известия о нем широко распространились по всем краям и останутся на вечные времена.

Рассказывает Ибн ас-Сайрафи: «Аль-Мутамид Мухаммад ибн Аббад не имел себе равных по великодушию и щедрости, он был крепок, словно жезл, сделанный из железного дерева, который нельзя сломить, и не знал соперников в красноречии, умении слагать стихи и составлять послания. Он был образован, как никто в его время, и обладал прекрасной памятью. В его произведениях мы видим обильный океан красноречивых слов и ярких образов. Он не затруднял себя в выборе подходящих выражений, стиль его был мягок и нежен и никогда не утопал в многословии. Он был мастером употребления различных фигур красноречия, и связь между словами была неразрывной, метафоры естественными, а сравнения прекрасными. Никто из окружавших его вазиров, катибов и поэтов не был так красноречив и не умел создавать подобных стихов, несмотря на то, что он привлек к себе многих, что были подобны драгоценным алмазам и редкостным украшениям и рассыпали отборный жемчуг похвал эмиру.

Он отличался безрассудной храбростью, похвальным поведением и был милостив и добр к своим подданным. Его звезда поднялась высоко, приведя его к захвату Кордовы. Этот город отдался под его власть, как намекал ему ранее Ибн Джахвар. Он прибыл в Кордову, обласкал жителей города, рассыпая подарки и благодеяния, и вел себя как нельзя лучше по отношению к жителям Кордовы, так что те были несказанно рады, что к власти пришел род Ибн Аббада. Аль-Мутамид сделал наместником в Кордове своего сына Сирадж ад-Даула Аббада ибн Мухаммада ибн Аббада, и тот прибыл в Кордову во вторник шестого дня месяца шавваля в том же году. Его въезд был подобен пышной процессии, и ее пышность увеличила радость жителей.

Затем аль-Мутамид вернулся в Севилью, а в Кордове оставил своего сына вместе с одним из своих полководцев, которого звали Ибн Мартин, во главе конного отряда. Но тут Зу-н-Нун, правитель Толедо, прислал в Кордону одного из подкупленных им людей, правителя крепости, которая находилась неподалеку от Кордовы. Этот человек был тверд, как скала, и свиреп, как нападающий лев, а звали его Хакам ибн Укаша. Зу-н-Нун поручил ему, застав врасплох Ибн Аббада, напасть на него в стенах Кордовы. Соглядатаи Ибн Мартина донесли ему об этом, но он не поверил этой вести, сочтя ее маловероятной, и презрел ее, что и надо было Ибн Укаше.

Ночью кто-то из сторонников Ибн Укаши открыл городские ворота, и Хакам ибн Укаша вошел в город с отрядом конников и пеших воинов, и никто не слышал и не видел этого. Потом они направились во дворец Ибн Джахвара, где жил эмир Ибн Аббад, сын аль-Мутамида. Услышав звон оружия и шум, эмир выбежал к ним и сражался с ними мечом до тех пор, пока не был убит.

Покончив с эмиром, отряд Ибн Укаши направился во дворец Ибн Мартина, который сидел за вином, и с ним были его певицы и собутыльники. Ибн Мартин убежал, когда отряд Ибн Укаши ворвался к нему, и скрылся у одного из людей, которых он облагодетельствовал, но через три дня его поймали. Когда его привели, Ибн Укаша приказал привести всех певиц и шутов, которые были в ту ночь с Ибн Мартином, и, чтобы поиздеваться над ним, стал спрашивать, как зовут каждую певицу и каждого шута и танцора. Потом он приказал заковать Ибн Мартина в цепи и отправить в свою крепость близ Кордовы. Когда же Зу-н-Нун прибыл в Кордову, он приказал Ибн Укаше убить его пленника.

Не прошло и дня с той поры, как Ибн Укаша вступил в Кордову, как к нему пристало множество злодеев, и с их помощью он захватил город и провозгласил в нем власть рода Зу-н-Нуна, произнося его имя со всех мимбаров мечетей. А тем временем Зу-н-Нун приближался к Кордове, и наконец вступил в город с огромным войском, и в тот же день принял присягу жителей Кордовы. Он прибыл в Кордову из Валенсии в пятницу двадцать третьего дня месяца джумады второй четыреста шестьдесят седьмого года. Но вскоре Зу-н-Нун занемог и скончался в Кордове на шестнадцатый день месяца зу-ль-када того же года.

Тогда жители Кордовы снова признали своим властителем эмира аль-Мутамида, который прибыл к ним, и они присягнули ему, откликнувшись на его призыв. Что же касается Ибн Укаши, то он бежал куда глаза глядят, уверив своих сторонников, что будет защищаться, но у акведука его убил некий житель Кордовы. Двадцать пятого числа месяца зу-ль-када правителем Кордовы снова стал эмир аль-Мутамид ибн Аббад, и с тех пор город находился под властью рода Ибн Аббада в течение шестнадцати лет. Аль-Мутамид оставил в Кордове как своего наместника одного из своих сыновей, который получил почетный титул «аль-Мамун», а сам вернулся в Севилью.

Дни правления эмира аль-Мутамида были лучшим временем для жителей всей Андалусии. Поэтому-то о нем и сложили множество рассказов, как и о его любимой жене, которую звали Итимад, образовав это имя от титула эмира «аль-Мутамид» — «Надеющийся». Она родила от него четырех сыновей, которые впоследствии стали царями. Госпожу Итимад называли также «Румайкийя», ибо ее прежнего хозяина, у которого эмир купил ее, звали Румайк.

Но потом аль-Мутамид испытал немало обид от правителя Кастилии Альфонсо Фернандеса из-за дани, которую платили Альфонсо цари Андалусии. За данью в Севилью приезжал некий иудей по имени Ибн Шалиб, который дерзко говорил с эмиром. Аль-Мутамид, да помилует его Аллах, разгневался и приказал убить Ибн Шалиба и заточить христиан, прибывших в Севилью вместе с ним. Царь неверных Альфонсо счел это великим оскорблением и поклялся, что не оставит Ибн Аббада на лике земли. Поэтому эмир аль-Мутамид был вынужден переправиться на магрибинский берег и обратиться за помощью к эмиру Юсуфу ибн Ташуфину. Аль-Мутамид просил магрибинского владыку отправиться на священную войну против неверных, и тот согласился.

* * *

Мухаммад ибн Аммар был воспитанником, слугой и ближайшим другом эмира аль-Мутамида в течение долгого времени. Ибн Аммар был чудом своего времени, отличаясь необыкновенным красноречием и образованностью. Он был остроумным собеседником и верным наперсником, и эмир привязался к нему всем сердцем и обращался с ним как с равным.

Когда Хайран аль-Амири покинул Мурсию, ее захватил Абу Абд ар-Рахман ибн Тахир, один из приближенных Хайрана. Ибн Тахир был достойным, именитым и образованным человеком, что удостоверено и аль-Фатхом в его сочинении «Ожерелья», и другими. Но жители Мурсии не пожелали признать власть Ибн Тахира и написали эмиру аль-Мутамиду, призывая его к себе. Тогда эмир послал в Мурсию своего вазира Ибн Аммара и одного из военачальников, Абд ар-Рахмана ибн Рашика. Ибн Аммар прибыл в Мурсию, хотя Ибн Тахир попытался схватить его, по безуспешно. Ибн Аммар уладил дела Мурсии, укрепился там и оставался некоторое время как наместник аль-Мутамида, но затем, побуждаемый честолюбивыми устремлениями, пожелал стать правителем и открыто выразил неповиновение своему повелителю аль-Мутамиду. Но воздаянием за вероломство Ибн Аммару было предательство Ибн Рашика, который воспользовался отсутствием Ибн Аммара, покинувшего на время город, чтобы посетить одну из принадлежащих ему крепостей, напал на Мурсию и захватил ее.

Когда Ибн Аммар узнал об этом, он бежал из округа Мурсии к правителю Сарагосы аль-Муктадиру ибн Худу. А тем временем Ибн Рашик стал полновластным хозяином Мурсии, укрепившись там. Между ним и эмиром аль-Мутамидом шли долгие переговоры, и наконец Ибн Рашик оставил Мурсию, узнав о том, что Ибн Ташуфин, эмир Бану Ламтуна, переправился в Андалусию, и присоединился к нему, и после этого аль-Мутамид больше не желал слышать о нем.

Что же касается Ибн Аммара, то он оставался в Сарагосе у нового эмира аль-Мутамида. Но потом эмир стал искушать его, обещая завоевать город Сегура-де-ла-Сьерра и отдать ему под власть тот город. Ибн Аммар направился к тому городу и расположился перед ним лагерем. Но правитель Сегуры обманул Ибн Аммара, выйдя к нему и представив это дело легким. Пообещав Ибн Аммару на словах отдать ему город без сопротивления, он попросил подняться в крепость, чтобы осмотреть свои новые владения. Ибн Аммар поспешил туда с небольшой группой своих воинов и мамлюков, ибо был ослеплен честолюбием и известным всем безрассудством. Когда же он очутился в крепости, правитель Сегуры напал на него, заковал в цепи и бросил в подземную темницу.

Узнав об этом, аль-Мутамид ибн Аббад стал писать правителю Сегуры и просил его выдать ему Ибн Аммара, обещая взамен всяческие блага. Наконец тот поддался обещаниям и угрозам и отослал Ибн Аммара в Севилью. Эмир аль-Мутамид приказал выставить Ибн Аммара на позор, и он въехал в город, привязанный к повозке, сидя меж двух мешков с соломой. Люди сбежались со всех сторон, чтобы посмотреть на него, — ведь он выехал словно великий эмир, а вернулся плененным и униженным. Так постигают человека превратности дней, так карает неблагодарная судьба, которая не щадит ни свободного, ни раба.

Аль-Мутамид заточил Ибн Аммара в одном из покоев своего дворца. Иногда он велел приводить его к себе и осыпал горькими упреками, а Ибн Аммар отвечал ему лишь извинениями и мольбами о прощении, так что почти рассеял гнев эмира, и тот смягчился, не желая губить его. Он бы помиловал Ибн Аммара, если бы не происки врагов вазира, которые, засучив рукава, стали подстрекать эмира против Ибн Аммара, приписывая ему скверные слова и недостойные поступки и утверждая, будто он поносил эмира и мать его сыновей, так что аль-Мутамид в приступе гнева убил Ибн Аммара собственной рукой.

От Ибн Аммара остались стихи, в которых он напоминает эмиру об их прежней дружбе и просит помиловать его во имя этой дружбы. Эти стихи так нежны и благозвучны, что ими исцеляются раны сердца и благодаря им забываются самые великие грехи. И был бы прощен и его проступок, забыт, если бы не было суждено исполниться воле рока, так что он был убит и погиб до назначенного ему срока.

И если бы я не опасался затянуть изложение и сделать мой рассказ слишком долгим, я привел бы множество его стихов или даже все стихи Ибн Аммара. Вознесем же хвалу тому, кто сделал так, что сердца большинства царей не чужды снисходительности, способны прощать, склонны судить по совести и справедливости а ничто не может служить препятствием тому, чтобы они повиновались этим порывам.

А ведь цари обычно не слышат голоса милосердия, ибо их душа никогда не испытывала в чем-либо принуждения, не была унижена тем, что ее разлучали о ее страстями и желаниями. И только немногие и редкие из царей созданы с душой, отличающейся мягкостью и любовью к справедливости, поддающейся порывам милосердия. К таким царям относился аль-Мамун из рода Аббасидов, который помиловал своего дядю и беседовал с ним за чашей вина после того, как тот оспаривал у него звание халифа, так что его поступок стал вечным примером прощения и милосердия. Он никогда не отказывал тем, кто просил его о заступничестве, и был кроток и сдержан. От аль-Мамуна остались всем известные слова: «Если бы люди знали, как сладко для меня прощать их, они старались бы приблизиться к нам, совершив преступление!»

Как было бы хорошо и похвально, если бы он оставил в живых и помиловал преступника из своих рабов, над жизнью которого Аллах дал ему власть! Ему ведь не принесла пользы его смерть, он не был зависим от его родичей и мог не опасаться его племени, так что прощение принесло бы ему еще большее величие, достоинство и доблесть, добрую славу и наилучшее воздаяние. Ничто не может лучше стереть грехи, чем благодеяние, ничто не сможет убить зло, кроме добра! Да помилует Аллах поэта, сказавшего:

Говорят, что аль-Мутамид был безутешен после того, как убил Ибн Аммара, раскаиваясь в своем поступке, но к чему уже было раскаяние! Стало поговоркой его изречение: «Легче не совершить, чем вернуть то, что уже совершил!» Да сделает нас Аллах подобными тем людям, что умеют владеть собой и предвидеть последствия своих поступков! Но как бы то ни было, время правления аль-Мутамида в Андалусии прославлено своим благополучием и процветанием, тогда ее обитатели жили спокойно, а ученые и поэты пользовались почетом.

Но тут Юсуф ибн Ташуфин, султан Магриба, укрепился в своей решимости начать священную войну против неверных, побуждаемый дивной красой андалусских земель. Поняв, что правители областей слабы и постоянно враждуют друг с другом, он отдался прельстившему его намерению свергнуть их.

Первым, против кого выступил Юсуф, был правитель Гранады, внук Бадиса. После этого он повернул на владения аль-Мутамида. С Юсуфом сразились военачальники эмира в Севилье, сын аль-Мутамида аль-Мамун был осажден войсками Ибн Ташуфина в Кордове, а другой его сын ар-Рады — в Ронде. Оказавшись в безвыходном положении, аль-Мутамид начал переписку с правителем христиан, прося его о помощи и соблазняя обильным и щедрым воздаянием за нее. Тот послал ему войско, которое сразилось с Альморавидами, осаждавшими Хаэн, и наголову разбило Альморавидов, так что они поклялись, что выпустят из аль-Мутамида кровь по капле, после того как захватят его владения и свергнут его, если им удастся сделать это.

Потом христиане направились к селению Пальма в округе Севильи и сразились с Альморавидами, и те отомстили им за прошлое поражение. Тогда Ибн Аббад, потеряв надежду, понял, что он неминуемо будет разбит. Жители Севильи стали прыгать с городских стен и призывать к себе на помощь эмиров Альморавидов. Во вторник в середине месяца раджаба четыреста восемьдесят четвертого года Альморавиды пошли на приступ, и аль-Мутамид выехал в одной рубахе, сквозь которую просвечивало тело, не имея при себе иного оружия, кроме меча, и напал на ворвавшихся в город Альморавидов. Он оттеснил их, убив нескольких всадников, и люди разбежались перед ним и убежали за ворота. Эмир приказал закрыть ворота и вернулся во дворец. Об этом он сложил стихи, описывая, как сразился с врагами, идущими на приступ.

В воскресенье на восемнадцатый день месяца раджаба Севилья была захвачена Альморавидами и подверглась грабежу, и жители бежали в Махаллу. Ибн Аббад выехал из дворца и сразился с Альморавидами, и с ним был его сын Малик. Малик был убит на глазах у отца, на эмира же напало множество воинов Альморавидов, и он, вложив меч в ножны, удалился к себе во дворец, потеряв всякую надежду на спасение. Так он попался им в руки, словно дичь, запутавшаяся в тенетах, его вывели из дворца и, заковав в цепи, сослали. И ему пришлось претерпеть муки унижения после величия и испытать бесправие после того, как его лишили царства и власти. Когда его выслали из Севильи, он потерял свою дочь, но затем ее нашли и привезли к нему. Аль-Мутамид поселился в магрибинском городе Агмат и кормился тем, что приносили ему его дочери, которые пряли шерсть и продавали пряжу на рынке.

Ему пришлось пережить великие беды, пред которыми кажутся ничтожными все превратности рока. В Агмате умерла его любимая жена. Он написал трогательные стихи, описывая свое горе, оплакивая себя и говоря о том, что скоро он последует за ней. Он также рассказывает в этих стихах о прежних временах, о том, как правил своими землями и как благоденствие сменилось горем. Эти слова разрывают сердце и заставляют литься слезы, словно из прохудившегося бурдюка воду, они говорят о том, как преходящи блага бренного мира.

Эмир аль-Мутамид ибн Аббад скончался в Агмате в месяце зу-ль-хиджа четыреста восемьдесят восьмого года. Почувствовав, что смерть настигает его и ее петля стягивает ему горло, аль-Мутамид приказал, чтобы на его могиле были высечены стихи, которые он приготовил заранее, оплакивая свою горестную участь:

Я сам побывал в городе Агмате, когда совершал путешествие по марокканским землям, и постоял над могилой эмира аль-Мутамида. Это было в семьсот шестьдесят первом году, и причиной моего путешествия было желание встретиться с достойными людьми и осмотреть древние памятники. Эта могила находится на кладбище Агмата, на возвышенности, которую окружают высокие и развесистые деревья. Рядом с могилой аль-Мутамида похоронена его любимая жена Итимад, бывшая невольница Румайка. Обе могилы заброшены и забыты, как заброшен был и сам эмир, когда потерял свое царство. И при виде этого глаза мои не могли удержать слез, и я сложил стихи, в которых оплакивал славу аль-Мутамида и его нелегкую долю.

Ибн ас-Сайрафи говорил: «Аль-Мутамид скончался в самый праздник. И когда люди окончили праздничную молитву, они собрались у могилы аль-Мутамида, оплакивая его и вознося моления Аллаху, чтобы он помиловал эмира. В тот день в Агмате находился известный поэт, который был придворным поэтом аль-Мутамида, его звали Ибн Абд ас-Самад. И, остановившись над могилой своего эмира, Ибн Абд ас-Самад произнес:

Потом Ибн Абд ас-Самад упал на колени и стал осыпать себе лицо могильной землей. И люди, толпившиеся кругом, рыдали, раздирая на себе одежду. Поднялись громкие крики и вопли, которые продолжались, пока не стемнело и не ушел день. Да будет благо Ибн Абд ас-Самаду и тем людям, что почтили память аль-Мутамида.

#img_82.png