Звонил радиодоктор. Видимо, он увидел в своей следящей камере, как мне плохо. Мне действительно плохо было, очень плохо. Воспоминания растеребили душу, а потом обед, но аппетит пропал. Я все же попытался с помощью насоса все в себя впихнуть, и тогда началось… такое со мной после операции всегда случалось. Теперь вроде бы прошло, давно не было, и вот – на тебе. Такая острая, жгучая физическая боль, что ты обо всем забываешь, никаких душевных эмоций и переживаний. Вот такой парадокс – жизнь доказывает, что душевная боль давит, но ты как-то живешь с ней, пока живой, а физическая боль невыносима. И тогда понимаешь, что твое тело или животный инстинкт гораздо слабее твоего духа и в жизни, по крайней мере в этой жизни, превалирует над всем. А иначе я разве еще жил бы и хотел бы жить, хотел бы есть, пить? Лучше об этом не думать. Я должен внушать себе, что со всеми, и прежде всего с самим собой, в гармонии, в спокойствии, в мире и добре. В основном это меня и спасает – в последнее время я бываю в состоянии относительного покоя. Да порою срываюсь, внутренне срываюсь и тогда долго не могу прийти в себя, сам себя съедаю, угнетаю, во всем корю, жить не хочу. Однако на сей раз спас мой радиодоктор. Во-первых, он видит меня, и я, как горец, обязан взять себя в руки, не корчиться на кровати как слабак. А во-вторых, радиодоктор стал задавать свои дурацкие вопросы из анкеты – диссертацию пишет. Пусть пишет, правильно пишет, а я ведь тоже пишу. Отчего-то я хочу писать, я, кажется, пытаюсь то ли оправдаться, то ли некий отчет своей жизни представить. Кому? Самому себе. Ведь я виноват. Я – глава семейства, и, значит, я виноват. Хотя…