Сегодня я, а главное, мой катетер, прошли мощное испытание. Рано утром появился парнишка из соседнего села, сказал, что одного из моих жеребят сильно покусали волки. В этом, конечно же, виноват вожак – самец. Наступила весна, период гона, и самец выясняет отношения с соперниками. А иначе волки не посмели бы к моему табуну подойти – вожак у меня полудикий, сильный, злой. Конечно, коневодство – моя блажь. Дочь деньги дает, а я, что придется, придумываю. Придумываю для себя хлопоты. И на сей раз мне надо идти к своим лошадям, заодно соль им отнести. А то вдруг кони захотят соли, в горах ее нет, побегут домой, а жеребенок покусан, может дорогу не одолеть – жалко. По словам парнишки, я примерно знаю, в каком урочище мой табун. Путь неблизкий и непростой, к тому же я где-то с полмешка соли должен нести, да еще и еду, и ружье. В общем, испытание для организма, и я очень боюсь за себя, а точнее, не знаю, как поведет себя новый катетер.

С этим катетером я практически по-новому стал жить. Самое главное, он при дыхании не свистит, и я теперь частенько забываю – есть ли он или нет. Само дыхание стало очень простым, и если раньше воздух, а также и инфекции напрямую попадали в мои бронхи и легкие, и я часто болел, и шло вечное мучительное страдание – не мог откашляться, даже огромную грыжу заработал (ее тоже удалили мне в Швейцарии), то на этом катетере, говорят, есть какие-то антивирусные фильтры. Еще одно его достоинство – теперь я могу купаться под душем и быть под дождем. Правда, категорически запрещается погружаться в воду. Вместе с тем, по-моему, есть и недостатки. Этот катетер напичкан электроникой и работает от отдельного пульта, который, не дай Бог, я потеряю, забуду, намочу или батарейка сядет. На этом пульте пять кнопок – пять позиций. Первая – обычный ритм. Вторая – прием пищи, которая длится всего десять минут, надо успеть насытиться, ибо новое включение возможно только через час. Это потому, что во время приема пищи ограничивается приток воздуха. Хотя я это почти не чувствую, и десяти минут мне, в принципе, хватает. Третья кнопка – прием жидкостей и воды – всего одна минута, и вход автоматически перекрывается. Самая интересная четвертая кнопка – режим приема душа или режим нахождения под дождем. Очень удобная вещь и по времени не ограничена, если я не чувствую затруднение с дыханием… Помню, как в клинике в Швейцарии меня в первый раз заставили под душ стать, и какой напор воды был, и как я боялся. А залез под бьющий розгами поток – даже капелька не просочилась, и так стало приятно. Я долго тогда из-под душа не вылезал, как маленький, честное слово, даже когда меня уже стали звать.

Есть еще пятая (почему-то черного цвета) кнопка, про которую мне ничего не объяснили, и в инструкции, как зять и дочь сказали, ни слова. Видимо, когда каюк, чтобы в труп воздух не закачивался… В итоге, теперь вроде бы руководит моей жизнью не мозг, не мои чувства и желания, а пульт. И не дай Бог, он откажет или не так команду даст. Поэтому мой первый поход по горам, к табуну, немного пугал, настораживал. К тому же и сердце, и «физика» должны быть в порядке. Хотя я каждый день, порою и по два раза – утром и в полдень, делаю физзарядку.

Словом, прислушиваясь к своему телу, а точнее к катетеру, я начал путь. Вначале спуск – и никаких проблем; на дне ущелья наша небольшая, но очень холодная и торопливая речка, а потом первый, не очень крутой, да затяжной подъем, где и должны были начаться мои испытания, то есть страдания. Я помню, что из-за все учащающегося дыхания мой старый катетер начинал как очень усталый и отъездивший свое паровоз свистеть, страх нагонять. А тут почти никакого звука, и я даже со временем об этом катетере забыл; почти без остановок и одышки на перевал взобрался, огляделся – красота, божественное очарование мира гор: бесконечность, необъятность, величие и вечность. Абсолютно верная мысль – красивее гор могу быть только горы. Однако эта красота суровая, жестокая и порою безжалостная – так что жить и быть в горах порою непросто. Вот и сейчас, будучи на гребне горы, восхищаясь мощью и очарованием природы, я вдруг уловил нарастающий порыв резкого, холодного ветра со стороны вечных ледников. Погода в горах резко меняется, и я вижу, как на глазах хмурыми шапками тяжелых туч стал закрываться весь Кавказский хребет. Там, на самом стыке неба и земли, там, где уже господствует космос и влияют законы не грешной, меркантильной, материализованной земли и землян, а законы вселенского духа и бесконечного пространства – пространства неземной свободы вечности, там зарождается буря, вихрь и гроза – как предвестник новой жизни и чьей-то смерти. Моей смерти? Может быть, пора?! Потому что эти тучи скоро, очень скоро приползут, точнее прилетят, и с ними ветер, дождь, а может быть, и град, и снег. И я, конечно же, знаю, что такое буря в горах, когда сверху все льется, ветер вокруг свистит, и такой туман – ты в самом центре тучи, и ничего не видно. В такой ситуации, даже на своей родной горе, можно все ориентиры перепутать и так заблудиться, в неизвестном направлении пойти, а всюду пропасти, и тропы нет, но если даже есть, то и ее еле видно, да и она ведь звериная, и там, где ходят горный тур, барс или медведь, человеку не пройти. А я ведь вовсе и не человек, а получеловек – инвалид. И я знаю, что в такую погоду всякий зверь в укрытие должен бежать.

Продолжить путь или вернуться домой? Со старым катетером я, конечно, не смог бы, физически не смог. Но ведь новый катетер я почти не чувствую, и я решил, что эта надвигающая непогода – испытание, и я пошел, мне хотелось идти, даже в грозу идти. А ветер завыл, сильный дождь начался, и я другую кнопку нажал, «режим душа и дождя», и сразу почувствовал одышку, на подъем идти очень тяжело, воздуха не хватает. Хочется кнопку переключить, хочется дышать, но я боюсь, что тогда холодная влага напрямую в бронхи и легкие попадет и тогда… Тогда я просто на каком-то перевале встал и стоял под дождем, не зная, что дальше делать, – в этом режиме идти не могу, да еще соль в рюкзаке намокает и мое бренное тело еще более к земле тянет. А мой страх в ином – пульт от катетера я предусмотрительно завернул в целлофановый покетик, но он, боюсь, промокнет, и тогда я без управления, а здесь, хоть я их и не вижу – скрываются, столько хищников, и они слабость по нюху определяют: мол, ах, да такому и нечего жить – вмиг загрызут.

В последние годы я столько раз мечтал умереть, нежели жить столь униженным… А вот чуточку приперло – нет! Хочу, хочу жить, потому что сразу вспомнил младшего сына. Не отомстить за него? Должен, обязан. И я, не думая, нажал на кнопку «режим обычный». Сразу же мое дыхание стало лучше, и я обеими ладонями катетер прикрыл, хотя знаю, что идти так очень рискованно. Да сама природа, словно ее пульт управления был у меня в руках, надо мной – калекой и инвалидом – просто сжалилась. Ветер резко утих и дождь ослаб, а потом и вовсе перестал идти, и туман, так только в горах бывает, стал быстро уплывать, исчезать. Был соблазн вернуться – устал, промок, испугался, да и вообще – я ведь инвалид и вон возраст какой. Но я должен был преодолеть слабость, и я переборол себя и пошел. И это мое терпение и упорство было вознаграждено. Я сделал доброе дело – мои кони нуждались в соли. Они, видно, почувствовали, с чем я иду, и прискакали навстречу. Мой табун разросся – это мой вожак-самец пригнал в свой «гарем» чужих кобылиц. А я внимательно осмотрел покусанного жеребенка.

Волк был матерый – как кинжал прошелся клык по заднему бедру малыша. Рана глубокая. А мать-кобылица молодец, так облизывала рану, что она уже заживает. И что самое интересное – прямо на моих глазах эта кобыла, отпихивая сородичей, своими мощными губами хватает значительную часть соли, чуть-чуть слюнявит и тут же этим раствором обрабатывает рану жеребенка. Вот мудрая, волшебная природа! Вот что значит материнская и родительская забота.

Как родитель я эту заботу не проявил. Поэтому, возвращаясь домой, я пошел на наше кладбище. Оно в низине, прямо под нашей горой, у реки. Это очень древнее кладбище, а новых захоронений мало. После депортации в горах жить запрещали, и хоронить стали там, где жили, – на равнине. Кое-кто, это единицы, в горы в последнее время вернулся. Однако из свежих только три холмика и две надмогильные плиты – все мои… А почему плиты всего две? Если честно, то об этом сегодня писать не хочу, да и никогда об этом не писал бы. Достаточно и того, что лишь об этом я думаю, и это меня мучает, во сне снится, съедает…