Предыдущие два дня были очень холодные. Ветер с севера пригнал тяжелые, свинцовые тучи. Все было в тумане. Потом мокрый снег с дождем пошел. А я все просил Бога, чтобы не заморозило. А то все побеги и цветы погибли бы. Для живности год голодным бы стал. Вот такой суровый климат и суровая жизнь в горах. Но я другой не желаю. Я хочу жить и живу здесь, и только здесь. И очень рад этому. Хотя в горах проблем по хозяйству навалом. Особенно тяжело, когда электричества нет. А его нет очень часто, и в непогоду, и в погоду – вечно перебои, свет отключают. У меня-то свой генератор, и когда мне надо, электричество у меня есть, однако это не значит, что телефонная связь есть. Связь зависит от общей сети. Поэтому я пару дней страдал – Шовда не могла дозвониться. Конечно, я бы мог и должен был спуститься в сторону большого соседнего села. Но у меня были срочные дела, я ведь начал дельтаплан ремонтировать. И что удивительно, в последние дни тут никого не было, по крайней мере, я не видел, а Шовда в Австрии знает, что я занят дельтапланом.

– Зачем тебе это? – ругает она, хотя сама запчасти помогла купить, а я в ответ довольно мычу. Как я рад ее слышать! А как она была рада, когда я первым делом позвонил ей, как выпустили из СИЗО Владикавказа.

Ближайшим рейсом я вылетел в Москву, а Шовда встречает меня в аэропорту. Еще более похудела, почти высохла, синюшные круги под глазами – бросилась мне на шею и рыдать. Всю ночь мы об одном и том же говорили, хотя и нечего говорить.

– Брат звонил. Всего пару фраз. Жив – здоров. У него все нормально.

– А откуда звонил? – не раз переспросил я.

– Не сказал. Но он знал все про тебя. Даже сказал, что тебя скоро выпустят.

– А как он узнал твой номер?

– Не знаю… Но за пару дней до этого звонка ко мне вдруг позвонил… – она назвала имя внука дяди Гехо.

– Да ты что?! – удивлен я. – А он как твой номер узнал?

– Сказал, что ты дал, я его вообще давно не видела.

– Я никому твой номер не давал… А что он сказал?

– Что хочет со мной встретиться. Я назначила встречу в музучилище, а он, оказывается, уже ждет меня здесь, во дворе.

– А как он узнал твой адрес?

– Я тоже его об этом спросила. А он смеется, мол, все знает… Такой важный, весь на понтах. Ты, Дада, извини, я знаю, что ты всех потомков дяди Гехо боготворишь, но этот какой-то…

– И что он сказал?

– Сказал, что он спас брата и помог ему перейти границу.

– И где он?

– Где – теперь не знает. Но на днях вылетит в Грузию и Турцию – там брата найдет. От меня привет передаст и мой номер телефона… Видимо, так и произошло – через пару дней брат позвонил.

– Они встретились?

– Не знаю. Но брат мой телефон узнал.

– А этот больше не звонил? – я имел в виду внука дяди Гехо.

– Нет… Но буквально три дня назад, как раз в тот день мне брат позвонил, вечером по телевизору сообщили, что при попытке перехода в Грузию уничтожена банда боевиков и их главарь, – она стала плакать. Очень долго плакала. Потом сквозь слезы тоскливо прошептала:

– Руслан погиб… Его всего искореженного и окровавленного показали… А потом еще двоих боевиков из этой банды, что взяли в плен. Фото и фамилии обоих. И что этот (внук дяди Гехо) был тоже злостный враг и проводник. На днях вернулся из лагеря подготовки боевиков в Грузии. Так и сказали. Хотя по нему, каким я его здесь видела, – толстый и холеный, он никак не похож на бегающих по лесам боевиков.

– А второй пленный кто? – спросил я.

– Я этого не знаю.

Теперь знает – это был наш участковый. Теперь – участковый. Так вот, у этого участкового я спросил про те события. И он рассказал, что, видимо, Руслан хотел выйти из этой «игры», поняв ее сущность. В условленном месте, в глухом лесу под Ведено, их отряд обещал встретить внук дяди Гехо. Последний должен был доставить схему перехода через Кавказский хребет в Грузию, учитывая тяжелый зимний период. Но Руслан заподозрил что-то неладное и, не дожидаясь внучонка, сразу же двинулся к границе. Не успели – их уже ждали. Высоко в открытых альпийских лугах, недалеко от нашего села, над ними зависли вертолеты… Как рассказывал участковый, внука дяди Гехо он увидел уже в камере. Тот во всех бедах винил Рулана – мол, хотел бежать, трус и предатель… Как говорится, отсутствующий всегда виноват…

…Эту ночь я провел у Шовды. Хозяйка, у которой она квартировала, не отпустила – уже было очень поздно. Хотели мне постелить в гостиной на диване, но я наотрез отказался, так, сидя в кресле, и заснул. А утром, когда мы втроем завтракали, хозяйка и одновременно преподавательница Шовды очень обрадовала меня:

– Замечательная у вас дочь… Такое и в ее присутствии можно говорить. И мне помощница. А теперь у нее обнаружилась еще одна грань, скажем так, одаренности – композиторское начало.

От таких слов я все беды забыл, счастлив. А она продолжает:

– Шовда, родничок ты наш, а ну сыграй свое творение… Только не плачь… Хотя, как не плакать, – такие слова, такая любовь!

Шовда засмущалась, опустила голову.

– Потом, в следующий раз, – прошептала она.

– Шовда! – возмутилась наставница. – Сколько я тебя учила. Если музыканта просят исполнить, а он не хочет, то значит, либо он плохой музыкант, либо общество не достойно его внимания. Ты, я знаю, уже почти мастер. По-твоему, получается, мы не достойны… А ну, возьми себя в руки, раскрывай рояль. Хотя бы порадуй отца.

Как будто с оковами на ногах, она тяжело подошла к инструменту, села. Глядя на клавиши, словно видит впервые, она долго не начинала. Я видел ее профиль, по щеке уже текли слезы. Крупные капли часто падали на платье… И вдруг взорвалась музыка – как бунт и протест, а потом плавный спад аккордов, и она начала петь. Я даже не запомнил этих слов, слов о нежной любви, потому что в этот момент я вспомнил ее мать, сколько она старалась, мечтала, так и не услышала. У меня от этой мелодии и воспоминаний тоже набежали слезы, и я почувствовал некое облегчение, когда она, наверное, после первого припева, вскочила и убежала в другую комнату.

– Хороший был мальчик. Мог бы стать хорошим поэтом, – нарушила возникшую тишину хозяйка. – Насколько я знаю, вы с ним были знакомы.

Словно проснувшись, я с удивлением глянул на говорящую, а она:

– Его Руслан звали… На днях убили. Как она плакала.

Я был потрясен. Оказывается, мои мечты о Руслане и Шовде возникли не просто так – витали в воздухе…

Когда я выходил (мне надо было с утра быть в главке), Шовда даже не вышла попрощаться. Однако она меня догнала во дворе – уже спокойная, строгая, повзрослевшая.

– Ты ведь больше не поедешь в Чечню? —взмолилась она, а я подумал о другом, я вел некое расследование:

– Этот… – я назвал имя внука дяди Гехо, – сюда во двор к тебе приезжал?

– Да.

– С ним кто еще был?

– Не знаю. Черный джип. Полностью затемнен… Мне цветы и тысячу долларов дал. Сказал, брат просил передать.

– Ты взяла?

– Ведь от брата… Тебе же деньги нужны? Я их даже не тронула, а цветы сразу же выкинула.

– Почему?

– Не знаю… Не понравились… Да и брату, я думаю, не до цветов.

– А Руслана когда в последний раз видела? – вдруг выпалил я.

Она опустила голову, совсем опечалилась, ушла.