Летфен постоял возле обезглавленной гронульей туши и, не зная куда податься, поплёлся к дому Ферона. Город накрыла ночь. С неба падали мелкие, похожие на пыль снежинки. Заметно похолодало, и Летфен стучал зубами, кутаясь во всю одежду, какая у него нашлась. Из трубы Фероновой халупы вилась струйка дыма. Если торговец ещё не знал новостей и того, что Авердо продал Летфена язычникам, можно было попробовать попроситься на постой. Летфену не хотелось идти в питейную Груна, и он уже подумывал о том, чтобы ночевать где-нибудь на старой конюшне вместе с дикими собаками. Лошадей там давно не держали из-за того, что после завала пробраться в город можно было только по узким лазам, а вот солома осталась.

Летфен три раза пнул дверь.

– Кого там принесло?

– Да я это.

Ферон распахнул дверь и уставился на Летфена во все глаза.

– Рыжий! – выдохнул он, едва не выронив изо рта трубку.

– Ну, чего ты встал, как будто привидение увидел? Пусти, пока от холода не околел. Я тебе даже денег дам.

Ферон отошёл, пропуская Летфена, опустил засов и вернул топор обратно на стену. Кот спрыгнул с подушки и принялся тереться у ног Летфена. Тот с отвращением стянул с себя измазанное гронульей жижей тряпьё и повесил сушить возле камина. Комнату заполнил сладковатый запах.

– Есть у тебя умыться? – спросил Летфен, разглядывая своё отражение в медном тазу.

Ферон молча поставил перед ним ведро с водой, на дне которого белели светочные камни, сунул в руки ковш и уселся в кресло.

– Я слышал, Авердо продал тебя Синлю, а тот скормил гронулу.

– А я вспорол ему брюхо и выбрался, – сообщил Летфен, фыркая и отплёвываясь. – Видишь, грязный какой. Весь в гронульих кишках.

– С чего вдруг они тебя отпустили?

– Да кто бы меня отпустил, Ферон! – Летфен обернулся к нему, показывая стёртые до крови запястья. – Ты сидишь тут, как ворона в гнезде, ничего дальше собственного клюва не видишь. Гронул с цепи сорвался, половину города распотрошил, там трупы на каждом шагу. Из язычников живых вообще никого. Ладно, хоть червя кто-то пришиб. Валяется возле площади.

– Врёшь! – Ферон подался вперёд.

– Выйди, полюбуйся, пока снег не засыпал. Неужели криков не слышал?

– Тут каждый день кто-нибудь кричит, – отмахнулся торговец. – Точно брешешь. Как же ты выбрался, если гронул всех порешил?

Летфен стянул с себя грязную рубаху и принялся намывать шею.

– А я бессмертный, – сказал он. – От яда не помираю, и червяки меня не едят.

Кот мурчал, вертясь у его ног. Ферон закурил, перебивая гронулью вонь табачным дымом.

– Сыграем в араман? – помолчав, предложил он.

– Сыграем, – устало кивнул Летфен. – Только поесть бы чего. С ног валюсь.

Ферон выскреб из котелка остатки каши, налил в кружку рябиновой настойки и поставил на столик возле кресла. Летфен сел на пол, скрестив ноги, и принялся уплетать ужин за обе щеки. Серый забрался ему на колени и стал тереться об руки, мешая есть. Ферон сделал большой глоток и со стуком поставил бокал. Доставать ящик с игрой он не спешил.

– А ты знаешь, – пробубнил Летфен с набитым ртом, одной рукой почёсывая кота, – что у твоего Серого яиц нет?

Ферон поперхнулся.

– Чего?

– Я говорю, кошка это. И брюхатая. Котята будут скоро.

Серый растянулся у него на коленях, мурлыча от удовольствия.

– Да кто их разберёт, – отмахнулся Ферон. – Я котам под хвосты не заглядываю. Будет Серая, значит.

Летфен облизал чашку, залпом выпил всё содержимое кружки, икнул и сказал:

– Ну, тащи свой араман.

– Иди-ка ты спать, – Ферон поворошил кочергой поленья в камине. – А сначала тряпки свои убери. Воняют, спасу нет.

* * *

Хозяин пересчитал деньги, окликнул паренька-разносчика лет двенадцати и велел ему передать кухарке, чтобы та приготовила ещё два ужина.

– А вы двое, – обратился он к помощникам, – принесите дров. Я пока покажу гостям комнату.

Похожий на Груна как две капли воды молодой мужчина занял место за стойкой. Аринд и Зенфред поспешили вслед за хозяином наверх, где тот показал им комнаты и отдал ключи.

Купальню плохо прогрели, потому Аринд оттирал грязь наспех и без особого удовольствия. Обмывшись, он натянул принесённую мальчишкой чистую одежду. Льняная туника оказалась великовата, но зато приятно пахла и не раздражала кожу. Зенфред с наслаждением отмокал в деревянной лохани, он почти не мёрз оттого, что тело теряло чувствительность.

– Как, по-твоему, – спросил он, проведя ладонями по впалым щекам. – Я всё ещё похож на свинью?

Аринд обернулся к нему, ероша волосы. Он делал это нарочито медленно, потому что не хотел выходить к людям один.

– Ты похож на волка, который пережил долгую зиму.

Зенфред натёр спину куском травяного мыла и принялся задумчиво отмывать грязь. Струйки потекли к ногам, смывая грязные разводы и частички скатавшейся кожи.

Зенфред и не помнил, с каких пор Факел, а с ним и половина Академии, стали называть его свинкой. Время шло, дни сменялись годами, а Зенфред таил обиду и терпел издёвки, утешая себя мыслью о том, что после выпуска Факел пожалеет о своих словах и будет долго, унизительно просить прощения. Зенфред часто представлял, как после смерти Майернса королевство расцветёт в руках отца. И как он, законный наследник престола, станет правой рукой Ханвиса, его помощником и опорой, а Вельмунта сделает смотрителем самой большой библиотеки Хэлдвейна. Теперь Вельмунт был мёртв, место отца заняли Эсанора и второй советник, Факел готовился праздновать окончание Академии, а всё, что осталось у Зенфреда – нож за пазухой и несколько дней до смерти.

– Как ты думаешь, почему мир так несправедлив? – Зенфред вылил на себя ковш воды и убрал прилипшие ко лбу волосы. – Почему одни получают всё, а другие ничего? Почему сильные издеваются над слабыми, а жизнь ещё и одаривает их за это?

– Сильный зверь всегда загрызёт слабого. Это закон жизни.

– Люди не звери! Как же дети и женщины? Разве они виноваты в том, что не могут себя защитить?

– Люди хуже зверей, – отрезал Аринд. – Ты быстро умрёшь, если будешь верить в справедливость.

– Умирать должны те, из-за кого её нет, – холодно сказал Зенфред.

К тому времени, когда они спустились ужинать, внизу что-то шумно обсуждали, сдвинув вместе четыре стола. Народу набралось порядочно, и те, кому не хватило места, толпились рядом. Грун стоял там же, приглаживая ладонью рыжие волосы.

Аринд и Зенфред уселись за свободный стол у дальней стены. По счастью, все были увлечены рассказом плачущего старика с волосами, переплетёнными синей лентой, и никто, кроме мальчишки-разносчика, не обратил на новичков внимания.

На столе скоро появились чашки с овощным супом, перловая каша на свином жиру, порезанная на куски солёная рыбина, пара ломтей хлеба и кувшин крепкого вина. Мясо тут подавали только по большим праздникам, потому что в округе, да и на всём острове, скотины почти никто не держал.

Зенфред набросился на еду, краем уха слушая разговор. Разобрать слова говорящего было трудно, потому пришлось пустить нить в сознание Аринда и воспользоваться его острым слухом.

– …один на другом лежат. Все там. Оба сына и внук. За что боги с нами так? Почему не взяли стариков? На кого мы теперь обопрёмся?

– От же, напасть, – вздохнул кто-то. – Как рассветёт, пойдём хоронить.

– И пойдём, – кивнул захмелевший щербатый мужик, хлопнув по столу широкой ладонью. – Я сам этому червю башку отрежу.

– Уж до тебя отрезали и продать успели, – Грун кивнул в сторону новых постояльцев.

Аринд сжался и ниже наклонился над чашкой. Щербатый так зыркнул в их сторону, что у Зенфреда по спине прошёлся неприятный холодок.

– А это ещё что за зелень? Эй, вы кто такие будете?

Входная дверь громко хлопнула, на пороге появился рыжий мальчишка, одетый в не по размеру большую куртку. Все замерли. Щербатый выронил кружку, её содержимое расплескалось по полу, в воздухе повис кислый запах пива. Все как один, округлив глаза, уставились на вошедшего. Зенфред хотел было переглянуться с Ариндом, но тот пялился с не меньшим удивлением.

– Ещё отмечаете или уже поминаете? – бесцеремонно поинтересовался мальчишка, расталкивая ошарашенных мужиков и усаживаясь к общему столу. – Меня уже помянули? Если нет, чур, вся выпивка мне. Я за себя сам выпью.

– Ядоглот! Ты живой, что ли? – щербатый опёрся о стол.

– Нет, Авердо, я умер и пришёл мстить. Буду теперь сниться тебе в кошмарах. Куда ты ручищи свои тянешь? Потрогать хочешь? Да я тебя сам потрогаю!

И мальчишка с размаху влепил щербатому оплеуху. Тот так и сел. Через мысли Аринда Зенфред понял, что это Летфен, тот самый клеймёный, пару недель назад освобождённый из Северной тюрьмы.

– Ты! – старик вцепился в него мёртвой хваткой. – Почему гронул тебя не тронул?

– Уйди ты, – Летфен вырвался и отряхнулся. – Бессмертный я, вот и не тронул.

Авердо захохотал, стуча кулаком по кромке стола так, что с него едва не упал кувшин.

– Бессмертный! Чтоб тебя, демонов сын! Вы слыхали? Он бессмертный!

– А кто гронула прирезал? – спросил Летфен. – Вы, я смотрю, и не просыхали с утра. По пьяни ловили, что ли?

– Вон те двое, – показал Грун, и все взгляды снова переметнулись к сидящим в тени юношам.

– Ба! – выдохнул Летфен, приглядевшись. – Мертвяков сын! Чтоб мне глаза выкололи! Да это ж Мертвяков сын!

Он забрался прямо на стол и, спрыгнув с него, понёсся в сторону испуганного Аринда, широко расставив руки. Тот невольно встал, потянулся за мечом и приставил его к горлу мальчишки, прежде чем тот попытался его обнять. Летфен поднырнул под лезвием и дружески похлопал Аринда по спине.

«Бесстрашный какой-то», – изумлённо подумал Зенфред.

– Ты всё-таки сбежал от колдуна! Чего ж так долго думал-то? Надо было тогда ещё со мной идти! Вместе-то веселее!

Аринд нехотя убрал меч в ножны и сел.

– А это кто? – Летфен перевёл взгляд на Зенфреда. – Его вместо меня отраву пить заставляли? Ты посмотри, бедняга, седой весь! – Он взъерошил волосы Зенфреда.

Тот помрачнел и отстранился. Мальчишка тут же обернулся к любопытным и объявил:

– Помните, я вам рассказывал про колдуна, который яды варит? Так это его ученик! Он такие отравы делает, что наш Еноа и рядом не стоял! Двинься, Мертвяков сын, я с вами сяду. Грун! Тащи нам пива и еды побольше, это надо отметить!

Зенфред молча поднялся из-за стола и направился к лестнице, чувствуя на себе внимательные взгляды. Аринд пошёл следом, не желая оставаться в шумной компании.

– Ну, вы чего? Куда вы?

Летфен обернулся к остальным и недоумённо пожал плечами.

– Эти колдуны все странные, – сказал он, жуя недоеденный ломоть хлеба и допивая вино прямо из кувшина, – лучше к ним не подходите, обольют ещё какой отравой.

* * *

Оставленная хозяином свеча погасла. Оказавшись в темноте, Зенфред чувствовал себя неуютно. Сумрак каждый раз возвращал воспоминания о сыром подвале Академии и опиумном путешествии в клетке, закрытой чёрной тканью. Аринд в соседней комнате давно уже сопел, сморённый трудной дорогой и плотным ужином, а вот к Зенфреду сон не шёл. Появление мальчишки покоробило его. Теперь даже у Аринда был друг, а у Зенфреда на этом свете не осталось никого.

Он долго ворочался, пытаясь заснуть, но страх не отступал, и Зенфред наконец решился перейти на внутреннее зрение. Источник уменьшился почти втрое. Большая часть нитей покинула его, образовав запутанный клубок, из-за которого ноющая боль в груди не утихала и становилось трудно дышать. Оставшиеся нити беспорядочно разошлись по телу, как серебристые венки под кожей гронула. Только одна тонкая паутинка тянулась через стену к сознанию Аринда. Ему снилась Северная тюрьма и Саор, подписывающий сосуды на полке. Привычный холод подземелья, тишина без незнакомых людей, где любую комнату можно найти даже с закрытыми глазами.

Руки онемели, растирая их, Зенфред не чувствовал тепла. Встреться ему лучший целитель Академии, и тот не смог бы помочь.

* * *

С утра Зенфред был бледным как смерть. Похоже, он не спал прошлой ночью и даже завтракать не спустился, попросив принести еду к нему в комнату. Хозяина за стойкой не оказалось, вместо него за питейной присматривал сын. Помимо Аринда за столом в общей зале сидели трое невзрачного вида постояльцев и полуслепой старик. Мальчишка-разносчик бегал туда-сюда с подносом в руках, расставляя чашки с кашей и разливая душистый чай, к которому полагалась хрустящая пресная лепёшка. Постояльцы с таким интересом прослеживали каждое движение ложки Аринда от чашки ко рту, что впору было подавиться. Он трижды пожалел, что не догадался поесть в комнате. Когда еду уже принесли, просить об этом было как-то неловко.

Старик неторопливо прихлёбывал из кружки и поглядывал в его сторону. Все четверо обсуждали вчерашнее: неудавшийся обряд язычников, убийство белого гронула и россказни Летфена о колдуне. Эдос наверняка не был скучным городишкой, где ничего не случалось и разговоры велись только о ценах на урожай и больной корове, но последние события обещали вертеться на языках горожан ещё долго. Никто толком не хотел верить рыжему пройдохе, но голову червя Грун с утра повёз в столицу, а уж он не станет ездить в Прант без надобности. Наконец, Еноа, так звали старика собеседники, поднялся и подсел за стол Аринда. От него воняло, и аппетит тотчас испортился.

– Ты откуда будешь, парнишка? – спросил старик, облокотившись о стол.

Его зрячий глаз был тусклым и мутным, цвета голубых кристаллов, встречавшихся на нижних этажах подземелья.

– Из Северной тюрьмы, – нехотя ответил Аринд.

Он хотел промолчать, но чувствовал, что Еноа, а с ним и его товарищи могут разозлиться.

– Слыхали? – присвистнул старик, оборачиваясь к остальным. – Уже из Северной тюрьмы сбегать начали!

Он снова обратился к Аринду, и тот поморщился от жуткой вони изо рта.

– Меня Еноа звать, а ты, значит, Мертвяков сын? Так тебя и зовут, что ли? Или прозвище такое? Клейма-то у тебя не видно. Нехорошо это. У нас так не принято. – Еноа оттянул ворот рубахи, показывая отметину на впалой груди. – Меня ещё зим пятнадцать назад клеймили. За то, что отравил сборщика податей. Он обеих моих дочек попортил, а чтоб замуж взять и словом не обмолвился. А ты? Покажи своё. У нас тут это не прячут.

Аринд нехотя повернулся и наполовину стянул хозяйскую тунику, его старая одежда до сих пор сохла в сушильне.

– Ба! – выдохнул Еноа. – На всю спину! Малец, да ты армию перебил?

Аринд недоумённо посмотрел на него.

– Я говорю, скольких ты человек порешил?

Аринд задумался. Он начал спаивать яды заключённым, когда ему было четырнадцать. Скольких он убил за это время?

– Сотен шесть, – ответил он, решив, что старик спрашивает, скольких он отравил.

– Шесть сотен?! – Еноа чуть не свалился со стула.

– А сколько ж тебе лет?

– Скоро семнадцать.

– Семнадцать! – эхом повторил старик. – Ты ври, да не завирайся! – он угрожающе потряс пальцем в воздухе. – Шесть сотен! Да на всём острове столько народу не наберётся!

Вонючая слюна попала в чашку. Аринд отодвинулся от стола. Ему хотелось уйти, но старик уже открыл рот, чтобы спросить что-то ещё.

– А вот и я! – крикнул Летфен, залетая в питейную. – О, Энфер, сегодня ты за главного? Мне бы завтрак и лучше двойной.

– Ты где так перемазался? – спросил Энфер, ставя бутыль на полку и вытирая руки передником.

– Так хоронить помогал, – отмахнулся тот. – Ещё в потёмках начали. Человек тридцать закопали, не меньше. Скажи Карнелит, пусть готовит побольше, народу теперь наплывёт, голодные все. А эти двое ещё не спускались?

Он не заметил Аринда за спиной Еноа.

– Один не спускался, а второй вон сидит, – кивнул Энфер, пересчитывая монеты.

– Ты погляди! – возмутился Летфен, пихнув Аринда и усаживаясь рядом с ним за стол. – Ещё и солнце глаза не протёрло, а наш Еноа уже прискакал за сплетнями!

– А ты-то чего в такую рань тут, ядоглот? – прибавление в компании старику не понравилось.

– Да я ж ради тебя спешил. Хоронить устал, а Мертвяков сын парень дикий, как порежет вас всех ни с того, ни с сего, а мне потом на горбу твоё тело бездыханное тащить придётся. Вот если бы ты мне заранее заплатил, Еноа, я бы тебя как следует в могилке засыпал. С горкой! А так, неблагодарное это дело, – Летфен утёр пот с чумазого лица.

– Говори, да не заговаривайся! – Еноа даже привстал от возмущения.

Аринд с горечью смотрел на испорченный завтрак. Он собирался уже подняться обратно в комнату, когда Летфен схватил его за рукав.

– Э-э-э, нет, друг мой, – протянул он. – Ты от меня так просто не уйдёшь! Сядь и жди, пока я поем. Раз я твой должник, куплю тебе лепёшку с маслом. А завтра мы с тобой в лес пойдём. За гронулами.

– Авердо опять собрался? – спросил Еноа.

– На кой мне Авердо? Мне с этим парнем, – Летфен хлопнул Аринда по плечу, – никакой Авердо не нужен. Вдвоём пойдём.

– Вдвоём? – старик выпучил глаза. – Да ты умом тронулся, ядоглот!

– А чего? Нам много не надо. Две головы на двоих, и сыт месяц, а на восьмерых делить, это ж никакой выгоды! А где этот седой? Я вчера забыл спросить, как его зовут. Ты мне, Мертвяков сын, рожу свою страшную не криви! Вот поедим и пойдём город смотреть. Я тебе тут всё покажу.

Зенфред спустился как раз к тому времени, когда завтрак подошёл к концу, и Летфен потащил его с собой. Он выглядел страшно довольным. Размахивал руками направо и налево, объясняя местное устройство и порядки, тыкал пальцами во всех прохожих, кого знал, и отпускал о некоторых курьёзные шуточки. Каждое его прикосновение, будь то хлопок по спине или резкое одёргивание, вызывало у Аринда желание схватиться за меч.

Частично отмытый и при дневном свете Летфен выглядел по-другому. Кудряшки коротко остриженных волос торчали во все стороны, в глазах будто замерли два маленьких солнечных затмения – золотистый ободок расходился от зрачка подобно лучам. Радужка меняла цвет, как небо в ветреный день, становясь то почти синей в тени, то ярко-голубой на свету.

Аринд иногда поглядывал на Зенфреда, но тот не выказывал никакого интереса. Он казался сосредоточенным и не замечал ни болтовни Летфена, ни дороги под ногами. Иногда Зенфред даже натыкался на камни и спотыкался. Это ненадолго выводило его из стопора, но он тут же возвращал лицу непроницаемое выражение и продолжал идти, сохраняя такой отсутствующий вид, словно был восковой куклой, а не человеком.

– Эх, Мертвяков сын, какой же ты нелюдимый. Придётся мне присматривать за тобой, а то прибьют в первом тёмном закоулке, – сказал Летфен, и в его словах на мгновение просквозила такая серьёзность, что Аринд оторвался от привычного лицезрения собственных ботинок и посмотрел на него.

В ответ мальчишка улыбнулся, и остатки твёрдости тут стёрлись с его лица. Он всегда выглядел так беззаботно, словно не знал, что на свете существуют поводы для грусти. Зенфред смотрел вперёд, но взгляд его был рассеянным. Аринд подумал, что никогда не видел его улыбки. Казалось, кто-то невидимый подшутил над этими двоими, разделив между ними крайности, оказавшись посреди которых Аринд не мог найти себе места.

Узнавать людей было гораздо сложней, чем понимать новые книги и придумывать рецепты. В каждом человеке прятался целый мир, такой же незнакомый и чуждый, как тот, в котором Аринд оказался теперь, и не существовало ни одного правила, ни одной алхимической связки, чтобы знать, как вести себя и что говорить.