В конце коридора послышались голоса и шаги. Зенфред с трудом открыл глаза. Выходить из внутреннего зрения было неприятно, как покидать уютную постель в нетопленной комнате.

– Брось, Коф! У тебя любая блоха, повертевшись на языке, гронулом станет.

– Я тебе правду говорю! Как-то раз при мне сожгли заживо лошадь, которая взбрыкнула под огневиком. Я и охнуть не успел, когда её объяло белым, как эти светочи, пламенем, а через один вздох на земле только горка праха осталась!

Как только Зенфред отозвал нити, в другом углу камеры послышалось хриплое дыхание и кашель. Юноша судорожно глотал воздух, его чёрные волосы пропитались потом и прилипли ко лбу. Он пришёл в себя как раз к тому времени, когда отперли дверь.

Зенфред придвинул поднос и принялся за еду. Обед состоял из кувшина с водой, миски с размазанной по стенкам жидкой кашей и куска чёрствого хлеба. Зенфред жевал неторопливо и тщательно, раздражаясь, что его живое чучело для тренировок и вовсе не может есть. Стражники могли понять, что юноша не притворяется ради денька в лазарете, и позвать лекаря.

Разрывать клапаны в чужом теле Зенфред не мог, но обнаружил интересную способность нитей, которая требовала тщательного изучения. Он подождал, пока унесут подносы, и собрался снова перейти на внутреннее зрение, когда сокамерник сделал глоток воды и заговорил. Впервые за четыре дня.

– У тебя было так из-за клейма? – его голос был глуховатым и отрывистым.

– Ещё похуже твоего, – соврал Зенфред.

Он повернулся, показывая прежде скрытую в тени щёку, обезображенную меткой, и демонстративно потёр её. Юноша мельком глянул в его сторону, уронил голову на руки и не произнёс больше ни слова. Зенфред раздосадовался. Молчание тяготило, и единственной брошенной фразы не хватало, чтобы разорвать одинокую тишину.

– Ты не назвал своего имени. Я Зенфред, а ты?

– Аринд, – ответил юноша, дрожащей рукой утирая пот.

Он говорил с такой неохотой, будто его пытали за каждое слово. Зенфред сцепил пальцы в замок и снова прислонился к стене. Густая темнота закрасила остатки факельного света и спустя секунду явила взору сотни Источников. Белые, как светочные камни, принадлежали обыкновенным людям, цветные – магам. Последних было не так много, но Зенфред сразу увидел вдалеке красные угольки огневиков, Источники адептов холода, напоминавшие выброшенных на берег залива светящихся медуз; голубовато-белые, будто личинки москитов на потолке пещеры, сосуды ветряков и жёлто-зелёные светлячки целителей.

Нити высвободились из канала и скользнули в тело Аринда. Зенфред кашлянул, почувствовав его тошноту, и поспешил забраться глубже в Источник. Он сравнивал себя с древесным червём, копошащимся внутри ствола в поисках сердцевины. После него останется труха, и только тонкий наружный слой будет выглядеть нетронутым.

Настоящая магия вершилась изящно и тонко. Наверняка при умелом вмешательстве человек даже не осознавал вторжения, но Зенфреду было не до кропотливой волшбы. Он всё ещё не научился правильно распределять нити и с ходу находить нужный канал. Умений хватало только на чтение разрозненных воспоминаний, и это ничтожное свойство никак не сходилось с тем, что в легенде о Семерых называлось самой властью.

Факел уже неделю слонялся по территории храма, но короткие нити не дотягивались до него, и даже мелкая месть оказалась недоступной Зенфреду. Ему хотелось верить, что именно Седьмой маг-основатель, собравший по свету остальных, был первым носителем его Источника. Про себя Зенфред назвал это магией видения. Он в некотором роде противопоставлял её сомнительной волшбе деревенских бабок-ведуний, предсказывавших девушкам удачную замужнюю жизнь, и ясновидению просветлённых отшельников. Зенфред мог видеть только прошлое. Сначала оно проявлялось отрывисто и нечётко. Ровно так, как помнил его человек. Но, проникая глубже в подсознание, Зенфред научился различать всё, вплоть до запахов и вкусов.

Снова темнота. Сухая, тёплая, расчерченная тусклым светом из щелей между половицами. Внизу запах пропитанной мочой соломы и прелого тряпья, но если привстать на колени и, сдерживая кашель от пыльных досок, глубоко вдохнуть жёлтый воздух поверхности, можно учуять аромат парного молока и пряных трав, развешенных по углам белёной комнаты.

Мир Аринда всегда делился на «внутри» и «снаружи». Даже когда он узнал, что поверхность огромна и простирается далеко за пределы дома, в подполе которого ему довелось прожить почти пять лет. Проникавшие снаружи полосы света подсвечивали замершие на разных уровнях пылинки. Половицы дрожали, скрипели, и по шагам Аринд точно знал, идёт ли это мать или старуха-знахарка ковыляет от полатей к окну.

Картинка задрожала и сменилась. Её заполнил гуляющий по дому сквозняк. Сырой запах леса и стук дождя по крыше. Треск поленьев в очаге, широкая спина отца, вытряхивающего над топкой остатки светочной крошки из мешка. Белое, слепящее пламя. Закопчённый котелок с похлёбкой и уютное молчание.

Следующий виток вёл в сумеречные коридоры подземелья. Зенфред видел решётки карцеров, зловонные камеры, закорючки и похабные рисунки на стенах, легионы упившихся крови клопов, десятки трупов, свежие земляные ямы, телеги и движение колёс к одному и тому же выходу. День за днём, тело за телом.

Вся жизнь Аринда была как на ладони, особенно теперь, когда, стараниями Зенфреда, образы сменяли друг друга в правильном порядке и складывались в цельную картину. Зенфред судорожно дышал, точно человек, долгое время пробывший под водой. Чужая темнота тяготила его, а внутри Аринда она обитала всюду. Особенная для каждого места, наполненная разными образами и запахами, звучащая сотнями голосов и неизбежно напоминающая дни в подземелье Академии, ночь гибели Вельмунта и душный трюм корабля.

Источник Аринда был изрешечён нитями, но Зенфред и не думал оставлять его в покое. Он уже пробовал забираться в сознания всех, кто находился поблизости, но в другие Источники нити проникали с большим трудом и расходовали много сил. Зенфред скоро заметил, что с каждым разом они входят в один и тот же сосуд легче и быстрее, и остановился на сокамернике.

Он коротал время за чтением чужих воспоминаний, но на деле ждал, когда кто-нибудь придёт за ним. У приверженцев отца оставалось немного времени, чтобы собрать солдат и магов, устроить восстание, штурмовать храм и вызволить Зенфреда. Он до сих пор не представлял, чем отец заслужил смертную казнь от руки не чаявшего в нём души Майернса, и надеялся на появление множества несогласных, как среди народа, так и среди знати.

Голова наливалась свинцом. Зенфред потёр пульсирующие виски и нехотя взглянул на свой Источник. Лишняя энергия продолжала высвобождаться и разрушать тело, но он чувствовал только неприятное покалывание в груди и редкие волны жара. Нити расходились в разные стороны, и Зенфред вдруг заметил, как несколько тянутся от солнечного сплетения к ключицам и шее. Проследить их путь дальше было невозможно, но они наверняка шли к голове, оттого её так распирало с момента открытия.

Зенфред поколебал светящуюся паутинку, и грудь рвануло болью. Он сжался и резко выдохнул. Книги и свитки с именами почивших адептов, разорвавших каналы, больше не казались выдумкой. Всё это время Источник сдерживал боль, и нетрудно было догадаться, что защита исчезнет, как только энергия истощится.

Подумав о скорой смерти, Зенфред не почувствовал страха. Он уже давно не испытывал неприятных ощущений, но только сейчас обратил на это внимание. Должно быть, причина заключалась в магии. Зенфреду тотчас захотелось подтвердить возникшую догадку. Он посмотрел на уснувшего Аринда, высвободил нить и осторожно скользнул внутрь Источника. Тонкий поток легко пробрался в ткань сосуда, но не остался на месте, собирая обрывки воспоминаний, а, ведомый волей Зенфреда, поднялся к голове.

* * *

Аринд не верил ни одному слову сокамерника, нутром чувствуя исходившую от него опасность. В чём она заключалась, Аринд не знал. На вид это был неуклюжий парень с ладонями без единой мозоли, наверняка ни разу в жизни не державший в руках меч.

Аринд сглотнул, чувствуя подступивший к горлу ком. В последнее время запахи казались невыносимыми. Отец часто говорил, что у Аринда звериный нюх. Даже Саор удивлялся, когда ученик, разбирая бумаги в архиве нижнего этажа, замечал, как из лаборатории тянет горелым. Теперь вонь нужника, пота и прелой соломы вызывали постоянную тошноту. В те редкие часы, когда она отступала, Аринд забывался сном, но просыпался измученным и разбитым. В воздухе витала тревога. Он ощущал на себе взгляд Зенфреда, даже когда тот сидел с закрытыми глазами: дремал или думал о своём.

После очередной тревожной полудрёмы Аринд проснулся весь в поту и, перетерпев внезапно возникшую головную боль, заставил себя немного поесть. Хлеб давно высох и пах плесенью, но Аринд жадно разгрызал его и запивал водой, от которой во рту оставался неприятный привкус.

Это была не первая в жизни голодовка, но она давалась тяжелее предыдущих. Легче было, даже когда отец поздней осенью на две недели оставил его одного в лесу без огня и еды. Аринд страшно мёрз и делал никудышные ловушки, но всё же выжил, научившись разжигать костёр из сырых дров, ставить силки и есть всё, до чего получалось добраться.

– Ты не думал сбежать отсюда? – спросил вдруг Зенфред.

– Отсюда нельзя сбежать, – ответил Аринд после некоторого молчания.

Кому, как не ему, работнику тюрьмы, было знать о всех тонкостях побегов.

Зенфред нахмурился и неуверенно пожал плечами.

– Будь у меня такие жилистые руки, я бы попытался задушить цепью кого-нибудь из надсмотрщиков и достать ключи, – сказал он.

– Они не носят с собой всех ключей. Только те, которыми отпирают решётки.

– А от кандалов? Их хранят где-то отдельно? Может, есть способ как-нибудь снять без ключа?

Аринд отрицательно помотал головой. Отец научил его многому: расковывать, перепиливать, разрубать цепи, вырывать железные штыри, не слишком крепко всаженные в стены, но искусством заменять ключи тем, что попадётся под руку, он не владел.

Зенфред тяжело вздохнул.

«Какая незадача, – пробормотал он. – Что ни шаг, то преграда. Судьба как будто пытается уверить меня, что я зря пошёл против её воли».

Аринд наблюдал за ним с любопытством. Губы Зенфреда не шевелились, когда он говорил, но слова было слышно отчётливо. Летфен частенько проделывал подобное, и Аринд привык к чревовещанию. Зенфред удивлённо посмотрел на него и, всё так же, не размыкая губ, спросил:

«Ты слышишь меня?»

Аринд кивнул. Разумеется, он слышал каждое слово. Пять лет жизни, проведённые в темноте подвала, тишина лесной глуши и подземелий сделали его слух острым, как у слепца. Аринд мог различить даже самый тихий шёпот. До сих пор ещё никому не удавалось подкрасться к нему незамеченным.

Зенфред вернул лицу прежнее непроницаемое выражение и придвинулся, насколько позволяли цепи.

«Тебе не стоит отвечать вслух, – сообщил он после некоторого молчания. – Мне достаточно того, что ты думаешь».

– Тогда зачем ты сел ближе? Я думаю недостаточно громко? – поинтересовался Аринд вполне серьёзно.

Зенфред одарил его уничижающим взглядом.

«Как ты собираешься услышать мои мысли?» – спросил Аринд уже про себя.

«Явно не через ушные раковины», – отозвался Зенфред, подгребая под себя солому.

Он делал это как-то неуклюже, будто ничего не видел, хотя света, проникавшего через решётки, было достаточно. Аринд замер и от пришедшей на ум догадки почувствовал поднимающуюся внутри волну жара.

«О, прошу тебя! – воскликнул Зенфред. – Не рассуждай, как суеверный старик, спутавший пенёк с лесным духом. Конечно, я не демон и тебе не мерещится мой голос. Просто я маг и умею читать мысли. Ты ведь можешь спокойно это принять?»

Беспокойство и страх неожиданно отступили, оставив место лёгкому удивлению. Будто волна накрыла раскалившийся под жарким солнцем валун. Аринд вспомнил байки Летфена о волшебстве и магии, но ни одна из них не шла в сравнение с чтением мыслей.

Зенфреда, похоже, не интересовал ответ. Он прислонил голову к стене и устало закрыл глаза. По вискам катились капли пота, руки чуть заметно потряхивало. Аринд смотрел на него с недоумением.

«Это отбирает много сил, – пояснил Зенфред после некоторого молчания. – Но это лучший из возможных способов обсудить побег, не привлекая внимания».

«Забудь об этой затее, – отрезал Аринд. – Отсюда не сбежать, если только у тебя нет людей снаружи».

«Люди у меня есть, – сухо пояснил Зенфред. – Точнее, будут. Но мне нужна твоя помощь».

Кто-то за стеной закашлялся, звякнула цепь, послышался шёпот вечерней молитвы.

* * *

Чем больше Зенфред узнавал, тем чаще вспоминал мага без имени. Нити могли не только читать воспоминания, но и передавать мысли, внушать эмоции, менять чувства. Становилось ясно, почему Каснел скрывал от Зенфреда правду. Магистр наверняка был одним из тех, кто плёл заговор против отца. Это длилось не один день. Верных Райелдам подданных вырезали, запугивали, лишали титулов и земель, изгоняли за пределы королевства. Когда до обряда осталось три дня, Зенфред заставил себя выбросить из головы надежду на чудесное спасение и занялся приготовлениями.

Он начал со стражников. Еду приносили всегда одни и те же. Шейн и Коф. Они приходили утром и патрулировали верхний этаж до полудня. По звону колокола на их место приходила другая пара. Пока Коф ставил еду, Шейн обычно стоял у дверей. Он не заходил внутрь, и Зенфред знал – придётся потратить много сил, заманивая его.

Стражники на постах, расставленных по всему храму, сменяли друг друга каждые несколько часов. Их перемещение легко просчитывалось с помощью внутреннего зрения, и даже попав в пересменку, вполне можно было обойти их, отыскав боковые лестницы или чёрные ходы в восточном крыле. Куда большей проблемой оказались кандалы. Ключи от них приносили только в день обряда, когда храм кишел стражниками и магами. Зенфред клял себя за то, что начал обдумывать побег так поздно, но без знаний о магии, полученных за последние дни, он едва ли сдвинулся бы с места.

«Я слышу шаги», – сообщил Аринд.

Источники связывала всего одна нить, но мысли переходили из сознания в сознание удивительно легко.

Зенфред приготовился. Внутреннее зрение на мгновение ослепило, но нити быстро почувствовали приближение знакомых Источников. Тонкий связующий поток позволял видеть происходящее глазами Аринда, ведь пользоваться магией и одновременно наблюдать за реальным миром Зенфред не мог.

Зашедший внутрь Коф пнул поднос, пошатнулся и замер, тупо глядя себе под ноги. Зенфред зажмурился, чувствуя, как начинают трястись кисти рук и скатываются по вискам капли пота.

– Эй, ты что там застрял? – окликнул напарника Шейн. – Решил остаться тут на ночь?

Он насвистывал мелодию через щель между передних зубов и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Зенфред дёрнулся, в глазах потемнело, некоторое время он не видел даже света Источников.

– Создатель всемогущий! – охнул Коф, падая на колени. – У меня голова вот-вот взорвётся.

Он кое-как поднялся, растирая виски.

– А я говорил тебе не мешать вчера пиво с этой дрянью, – лениво отозвался Шейн. – Пошевеливайся, пока в штаны не наделал, не то запру тебя с ними.

Когда их голоса затихли в глубине коридора, Зенфред тихо застонал и стал качаться из стороны в сторону, сжимая себя за плечи. Боль проходила невыносимо медленно, но теперь он знал собственный предел. Не больше десяти секунд на одного, значит, всего по пять на каждого. Забираясь в сознания нескольких человек, он начинал терять контроль над Источником. Непослушные нити разрывали каналы и, вместо того чтобы использовать свободную часть энергии, магия пускала в дело ту, что заглушала боль.

«Этого достаточно?» – спросил Зенфред, когда Источник вернулся в равновесие и несколько вырванных нитей снова протянулись к голове.

«Я не уверен, – признался Аринд. – Не уверен, что выйдет тихо».

Он смотрел куда-то в пустоту и выглядел таким отрешённым, что не знай Зенфред его мыслей, точно счёл бы полоумным.

На время молчания всё вокруг окутала тишина. Темнота проглотила остаток факельного света, и глазу стало не за что зацепиться. Зенфред почувствовал отчаяние людей, сидевших за стенами в одиночных камерах. Стоило отвлечься, и страхи просачивались отовсюду.

* * *

Дневной свет, лившийся из стрельчатых окон над лестницами с обеих сторон коридора, рассеивался, становясь едва различимым в том месте, где стояла Эсанора. Её силуэт в тени играл контрастами. Лицо заострилось, глаза блестели как отполированный оникс, светлые кудри волнами рассыпались по плечам. Костюм, сапоги и плащ были ярко-красными без единого узора, и оттого казалось, что даже кожа Эсаноры отсвечивает алым.

– А это точно отпрыск Райелда, Марн? – спросила она, разглядывая Зенфреда. – Похоже, его мамаша по молодости загуляла со свинопасом. И почему обряд так поздно? Я не могу дождаться!

– Простите, госпожа, – ответил в полупоклоне глава храма. – Нужно подготовить всё к началу, это хлопотно, а людей у нас немного.

– Так возьмите кого-нибудь из моих служанок в помощь, – снисходительно отозвалась Эсанора. – Я обойдусь и двумя. Кто хочет послужить Создателю нашему и помочь святейшему Марну? – обратилась она к девушкам.

– Позвольте мне, госпожа, – Глоди выступила вперёд, не смея поднять глаз.

– На том и порешим. – Сана развернулась на каблуках и, не прощаясь, стремительно направилась к лестнице.

– Ваша доброта не знает границ, госпожа, – Марн поклонился, насколько позволял его статус, и стоял в полупоклоне, пока фигура Эсаноры в сопровождении двух фрейлин, стражников и непременного барьерного мага не скрылась в конце коридора.

– Тринадцать обрядников, – вздохнул Марн, отирая ладони о зелёную робу, через отверстия которой в некоторых местах проглядывала нательная рубаха. Его лысая голова блестела от пота, точно смазанная маслом. – И всех надо вымыть, натереть благовониями, нанести обрядовые знаки и одеть, как полагается. А нас всего трое. Благо, с тобой четверо, – он обернулся к Глоди с благодарной улыбкой и пригляделся. – Твоё лицо мне знакомо.

– Я раньше была здесь послушницей, глава Марн. Мела пол и мыла посуду.

– Вот оно как! – Священнослужитель казался искренне обрадованным. – Постой-ка, не ты ли та девочка, просившаяся домой следить за больным братом?

– Она самая, глава Марн.

– Как он?

Глоди потупилась.

– Я не виню тебя, – Марн положил руку ей на плечо. – Ты молода и должна строить жизнь и семью. Уверен, ему не так уж плохо в Доме неразумных.

– Я никогда не отдала бы его в Дом неразумных! – воскликнула Глоди. – Там их приковывают цепями и держат в нишах крепостных стен, где нельзя даже разогнуться, кормят прелым зерном или морят голодом, а ещё бьют, думая, что так выведут скверну.

– У лекарей свои методы, и мы не в праве их порицать, – холодно заметил Марн. – Так где же он теперь?

– Отошёл к Создателю нашему.

– Не печалься. Создатель принял его и избавил от скверны.

Глоди кивнула.

– Послушники прислуживают прибывшим господам? – тихо спросила она.

– Так и есть. – Марн достал шёлковый платочек и промокнул лицо.

Он сильно потел, хотя каменные стены коридора сохраняли прохладу.

– Пойдём в нижние комнаты, поможешь приготовить всё к началу, и будем выводить по одному. Как хорошо, что ты была здесь раньше, мне не придётся многое объяснять.

Уходя, Глоди мельком глянула на Аринда. В её глазах страх смешался с сожалением.

Храм гудел, точно заполненный пчёлами улей. Всюду слышались голоса, гулкое эхо разбегалось по коридорам, отталкиваясь от стен и мраморных колонн. Клеймёные, от которых прежде было мало шума, рыдали, молились и стенали.

Зенфред был особенно сосредоточен и молчалив. За всё утро от него не пришло ни единой мысли, на лице пролегла мрачная тень, и Аринд почти уверился в невозможности побега. В глазах Зенфреда тонула матовая чернота, не отражающая бликов пламени. Наконец он глубоко выдохнул и схватился за голову.

– Демон их забери! – прошептал он вслух срывающимся голосом. – Если бы не треклятый барьерщик, я мог бы попробовать добраться до этой змеи.

Аринд помрачнел, вспоминая перерезанное горло учителя и насаженную на пику голову отца. В момент, когда Эсанора стояла возле камеры, ему хотелось провалиться под землю, чтобы никогда больше не видеть её лица и не слышать голоса.

«Аринд, – мысли Зенфреда вырвали его из оцепенения. – Коф и Шейн, похоже, больше не придут. Вечером за нами явятся другие люди. Я не уверен, что смогу управлять ими. Нас поведут в обрядовую комнату. Попробуем сбежать из неё. Там должно быть меньше стражников и легче спрятать тела. Если их найдут в коридоре, будет плохо».

Аринд молча кивнул. Признать, ему было всё равно, что делать. Не хотелось только оказаться на арене перед Эсанорой, уже насладившейся казнью отца. Толпа означала страх, шум и оцепенение. Так уже было, когда чистильщики ворвались в Северную тюрьму и на глазах Аринда перерезали горло учителю, который пытался защитить его и даже облил кого-то припрятанной в рукаве кислотой. Немощный старик смог гораздо больше, чем крепкий юноша, которого учили сражаться и не бояться боли, и это даже лучше, что к моменту последней встречи с отцом глаза Редорфа уже не могли видеть.

«Забудь о страхе, – вмешался Зенфред. – Если хочешь, чтобы они на том свете радовались за тебя, ты должен выжить».

Аринду вспомнился холодный полумрак подземелья и хромающий Редорф со связкой факелов, которыми предстояло заменить отсыревшие.

– Все подохнем рано или поздно, – сказал он тогда, бросив тяжёлый взгляд на распластавшихся за решётками заключённых. – Когда подохнешь, всё закончится. Не сможешь ни видеть, ни чувствовать ничего. Будешь валяться и гнить, так же, как они.

«Нет никакого того света, – подумал Аринд. – Мёртвые слепы, и им нет дела до живых».

Пальцы нервно перебирали звенья цепи. Зенфред устало вздохнул и отёр пот со лба, его глаза снова стали светло-коричневыми.

– Давай просто выберемся отсюда, – сказал он. – Я готов умереть где угодно, хоть в трёх шагах от храма со стрелой в спине, но только не на арене. Моей семье хватило позора.