Если Денис запутался с Домовёнком и не знал, как от неё избавиться, мог бы сказать мне, размышляла Алевтина, гуляя по пляжу. Вместо этого окутал ложью и меня. Может, я поторопилась с фразой «найди мне жильё», но что он мог предложить в тот момент? Очередной пудинг из вранья, который надо было съесть? Но я же на пожизненной диете – ложь просто не перевариваю. И если бы у него имелись внятные оправдания, они бы прозвучали и после моих слов, ничуть не утратив своей внятности. А так – у него не нашлось идеи лучше, и он ухватился за мою, а значит, моя спонтанная реакция оказалась единственно правильной.
И снова спасительное переубеждение себя. Вообще-то не рекомендуется работать с аффирмациями на пляже, под солнцем, в воде. Но Аля каждой клеточкой ощущала, что это как раз то, что ей сейчас нужно. И она повторяла наиболее удачные утверждения, загорая или прогуливаясь по набережной.
Мир хорошо относится ко мне.
Я получаю всё, что мне нужно.
Я нахожусь в полной гармонии с миром и людьми.
Всё происходит для моего высшего блага.
Я и только я создаю свою жизнь и судьбу.
В моей жизни происходят только правильные события.
Счастье – это моё естественное состояние.
На второй день такого нехитрого тренинга исчезли головокружения, ушла вялость и заторможенность. Нет, определённо, грамотное применение психотехник даёт свой результат. Давным-давно метод положительных утверждений придумали древние индусы. И за тысячи лет он почти не изменился. Люди только добавили дополнительные приёмы для усиления эффективности. Кто-то произносит аффирмации перед зеркалом («Я самая обаятельная и привлекательная!»); кто-то пропевает или развешивает по комнате плакаты с фразами. Алевтине нравилось многократное записывание и проговаривание позитивного утверждения, пока в состоянии некой отрешённости подсознание, наконец, не поверит в то, что ему пытаются внушить, и не начнёт действовать в соответствии с утверждением.
Но прочувствовать нужно каждое слово, каждую выходящую из-под ручки букву, надо проникнуться мыслью до мурашек на коже, до щекотки в позвоночнике. Это будет означать, что она, мысль эта положительная, воспринята и подсознанием, и организмом. Только так. Алевтина улыбнулась, представив, как сотни мурашек, вроде муравьёв, спешат вдоль позвоночника, а у каждой на спине буква из позитивного утверждения, и тащатся эти буквы к двери с табличкой «Подсознание», и исчезают за этой дверью, и там, за дверью, становится всё светлее, и ярче, и спокойнее.
Она уже вовсю улыбалась.
Интересно, кто же или что так быстро привело в норму Дениса? Скорее всего, друзья. И наверняка доминирующей мыслью в их рассуждениях было, что все бабы сволочи, и ни одна его, Дениса, не стоит. Это обычная тактика: когда сам человек мало чего стоит, он обвиняет в «сволочнутости» весь противоположный пол.
Это она, Алевтина – утончённая, настоящая и вполне самодостаточная девушка, не стоит его, Дениса – завравшегося блудливого кота, оскорбившего чеширскую улыбку, и женщину, которая побрезгует теперь с ним в одном море купаться? Значит, меняем море и попробуем к этому впредь не приближаться. А сейчас попытаемся насладиться напоследок и расслабимся. В конце концов, не Денис Мур делает знаменитым город Бердянск.
Когда закрываешь глаза, лёжа на пляже, наступает совершенно особое состояние: универсальное какое-то, не привязанное ни к месту, ни ко времени. Ты слышишь море ‒ всё, что оно нашёптывает; ты чувствуешь его запах и лёгкий бриз, и брызги на лице. Ты не вздрагиваешь от криков морских птиц и визга детей, пробегающих мимо – ты не пугаешься, потому что готова к ним. Это нормально: крик чаек над головой и песок с быстро бегущих детских ног. Ты плавишься на солнце так же, как это делают сейчас люди в любой части мира, на любом пляже. Вот сейчас ты откроешь глаза – а вокруг Шарм-Эль-Шейх, или Майорка, или Золотой Берег… Так зачем ехать так далеко, если лежишь на пляже одинаково и в Бердянске, и в Австралии?
Днём Алевтина быстро уснула, едва коснувшись прохладной подушки. Здесь она много спала, как в детстве. В Москве такой роскоши себе позволить нельзя. Обычно ей хватает шести часов ночью, а днём и мысли о сне не возникает, теперь же она спала по восемь часов ночью и час-полтора днём. Очевидно, организму нужен сон для восстановления, думала Аля, пытаясь рассмотреть цветочек на наволочке и теряя фокус.
На этот раз сон с говорящей комнатой пришёл днём.
«Только закрыв за собой дверь, можно открыть окно в будущее» (Франсуаза Саган).
«Не стыдно упасть в яму. Стыдно из неё не выбраться» (П.Трэверс. Мэри Поппинс).
Звук снова сочился и тянулся отовсюду, проникая глубоко в душу через кожу, и оставался внутри, будто гас там.
«Если можешь быть орлом, не стремись стать первым среди галок» (Пифагор).
«В одиночестве будь сам себе толпой» (Альбий Тибул).
Проснувшись, Алевтина перебирала в уме произнесённые говорящей комнатой фразы. Где-то она уже всё это слышала или читала.
Аля взяла первую тетрадь. Как много всего улеглось уже на страницах «Послания» за четыре дня.
«Я думала, у меня второе крыло пробивается, а это просто крупный прыщ вскочил».
«Ты своего судью на шее носишь. И ношение креста не освобождает от ответственности за проступки».
«В таком количестве лжи правда тонет, и спасти её практически невозможно. Особенно когда боишься глубины».
Вот и у меня в жизни есть гаденькая история, о которой неприятно вспоминать и в которую даже невозможно поверить, размышляла Аля. Не думала, не гадала, что окажусь в эпицентре борьбы за счастьице. Даже не пойму теперь – унизительно это или забавно.
«А я тебе чуть крылышки не приделала. У меня как раз были запасные. Стал бы эльфом. Но ты – рождённый не летать».
«А счастье ведь на самом деле не улыбалось, а рожи корчило».
Алевтина перелистала исписанное. Одни и те же мысли вертелись в голове и заполняли страницу за страницей. Но перечитывать и оттачивать слог было некогда, она торопилась вытащить всё из себя и как можно быстрее запечатлеть на бумаге. Это нужно убрать изнутри и оставить снаружи. Душу нужно вычищать вовремя, иначе в ней такой компост образуется!
Ты же давно понял, что хорошим тебе не быть, так зачем дотянул до последнего момента? Рассчитывал на мою возможную ослеплённость твоей оболочкой? Ты меня спутал с дискотечными шалашовками.
Да как ты вообще мог так поступить? Душу вытоптал и убежал. Нет, не так.
Сначала сад разбил, клумбы засадил – не поленился, нашёл и время, и силы, и желание. А потом, когда всё проросло и расцвело, посрывал цветы – все до единого, повытаптывал клумбы и убежал. И кто ты после этого? Самый обычный вандал! И вся твоя чувствительность, изобретательность и воображение закончились, когда ты сад возделывал. Головки цветам ты отрывал без воображения. Достойное мужчины занятие – убивать цветы! Кстати, среди них был и Аленький…
Вот и ей нужно выполоть сорняк, оставшийся после садовода-муровода и освободиться, наконец, от воспоминаний. Вырвать всё с корнем, хоть они, корни эти, как выяснилось, и не глубоки вовсе. Да. Повыковыривать всё, постирать, уничтожить. Не только электронную переписку, но и старые потрёпанные конвертики, наполненные неизвестно чем вместо чувств.
Ведь об этом они с Дашей тоже разговаривали, задолго до Алиной поездки, и сестра просто бесилась:
– А я помню, как ты держала в столе такую красивую шкатулочку с его письмами и не давала к ней прикоснуться. И он, конечно же, все эти годы хранил где-нибудь твои письма, перевязанные голубой ленточкой, да?
– Ну, вообще-то нет.
− Как это «нет»? Потерял, что ли?
− Нет. Он их сжёг.
– Сжёг?!! То есть как это – сжёг?! Совсем?!
– Ну, да. Не чуть-чуть же!
– Ты не шутишь?! Постой, а как он тебе причины объяснил? Почему сжёг?
– Сказал, что перед свадьбой, мол, не хотел, чтобы жена случайно прочла. Якобы чтобы защитить детские воспоминания и мечты…
– Якобы! Вот именно, что «якобы»! Ты ж там поэмы, наверное, писала! Мог бы у родителей спрятать, если б дорожил. Ты же не сожгла его письма перед свадьбой?
– И не думала даже.
– Во-от. И не боялась случайных прочтений. Смотри, Алевтина! Он умеет сжигать письма и мечты. Боюсь, и тебя научит.
Уже научил. Первое, что она сделает, когда вернётся из Крыма, это торжественно сожжёт стопочку тощих писем, в которых нет ни слова правды, а значит, они не имеют права существовать в её мире. Оказывается, вот так вот, враз, одним махом, можно избавиться от всех комплексов сразу.
Сжёг письма. Это было очень неприятно услышать. Там были не просто письма, там были мечты – сестра права. И открытки. С настоящими пожеланиями, не истрёпанными «здоровья, счастья в личной жизни», а свежими, индивидуальными, необходимыми.
Так, однажды Аля послала Денису валентинку с необычной подписью. Да и сама открытка не имела ничего общего с розовыми сердечками в цветочек и в поцелуйчики. Тогда сюжет был ещё не избитым. На карточке был запечатлён прибой: волна накатывает на огромное слово LOVE, написанное на песке. Всё – и угол, под которым заснята картинка, и расцветка открытки – не чёрно-белая, а цвета мокрого песка и неосвещённого моря, всё выглядело оригинальным и стильным. На крутящейся этажерке этой открытке было бесконечно одиноко среди красно-розовых, болезненно воспалённых сердец, и Алевтина тогда подумала: как много пошлости и мало стиля в людских душах, но, слава дизайнеру, есть кто-то, способный создать настоящую открытку о любви!
Но теперь этой открытки нет, она сожжена. Видимо, до этого волна полностью смыла остатки любви. Как гадко! Лучше бы назад переслал. Тогда бы не было так мерзко на душе, да и вся эта история не приключилась бы. Когда сжигаешь письма и мечты, лучше сообщить тому, чьи мечты сжёг, и не занимать чужого места.
По недавно появившейся привычке Алевтина письменно обратилась к Денису.
А всё-таки ты слишком понадеялся на свою изворотливость. Плохо замаскировался. Я сразу же обнаружила несколько упущений, которые подтвердили основательное присутствие в твоей жизни Домовёнка.
Домашние духовые пирожки и кастрюли с едой в холодильнике. Ни за что не поверю, что холостяк будет себе пирожки печь. Это значит, что она всё-таки приходила к тебе и готовила.
Далее. В ванной − косметика мужских серий из каталогов. Обычно это подарки от девушек. Мужчина, скорее, зайдёт в супермаркет и выберет всё, что нужно, с полки, нежели станет делать заказ по каталогу.
И потом. Открытка в кухне за стеклом, которую ты, наверное, забыл спрятать. Банальное розовое сердечко с 14 Февраля. Стильные ты сжигаешь – они тебе жить мешают, примитивные оставляешь – они понятнее, как раз твой (и её) лэвл.
И наконец. У тебя в зале не люстры нет, как ты мне говорил, а света. Ты не мог сдавать комнату без света, значит, Домовёнок изначально обитала в спальне. В твоей спальне. Вот и всё. Уже этого было достаточно для обличения тебя.
Для бедной несчастной воспитательницы из деревни ты, конечно, находка. У неё ведь, само собой, не было возможности получить образование и достичь чего-то большего, хотя у всех есть возможности, было бы желание. И ты с твоими родителями мог бы уже неплохую карьеру сделать. Но ты не тянешь. Ты не достоин блеска. Матовость – твой удел. Матовость и маты. Скорее всего, ты к ним и вернёшься (к бывшей своей).
А Домовёнка жалко. Какие страсти способна продуцировать её простенькая натура! И ради чего? Ради кого? Ради человека, который её ни во что не ставит, только использует в своё удовольствие, как комфортную мебель или бытовую технику?
(Новое поколение домашнего биоробота «Домовёнок»! Обслуживание в кухне и в постели! С любым количеством лапши на ушах!)
Пока ты ей лапшу вешал, она тебя пиРОГАМИ привечала и сказки на ночь рассказывала. Удобно! Тебя потчует «Шарлоткой», а сама питается исключительно лапшой. На диете сидит – лапшовой, лапшинной, лапшистой.
А ведь она точно лапшеносная. Умеет не только носить лапшу, но и спокойно живёт с ней. Она никто и звать её никак. Домовёнок! В одном этом определении уже заключено всё отношение к ней – к её чувствам, телу, функциям, судьбе, уму (и его отсутствию). Её даже не представляют родителям. Ладно, с разводом задержка объективная, тут понятно, она собиралась продемонстрировать выдержку и с помощью женской мудрости его завоевать. Но если он к ней серьёзно относился, то должен был хотя бы познакомить с родителями, раз уж их совместное житьё-бытьё длилось целых полгода. Он же выставил её из квартиры, прикрываясь баснями о ребёнке. Подозреваю, что и сыном Талисмальчик начал интересоваться только под моим влиянием. До этого полгода спокойно обходился без него.
Всё равно жалко эту дурочку сермяжную − провинциалку в квадрате. Приехала девочка завоёвывать стольный град Бердянск, и её можно понять, она ведь так старалась.
Сама девочка была из маленькой деревни, небось, хорошо училась, и только с двумя парнями спала до окончания своей отсталой деревенской школы. Она ж не знала, что встретит тебя. Для них обоих она была пределом мечтаний, а они для неё – деревенскими полудурками: один – скоропалительным зэком, другой – потомственным алкашом. Само собой разумеется, у неё с ними не могло быть ничего общего. Она чувствовала, что достойна большего. Поэтому из деревни с населением в одну тысячу человек подалась в город в 170 раз больше! Курортный городок был для неё почти центром Вселенной, а рядовой юрист на заводе с половинчатой зарплатой, непьющий и, местами, интеллигентный – пределом мечтаний. Что ни говори, но иногда провинциалы всё-таки могут правильно рассчитывать свои возможности и определять границы мечтам.
Она дарила тебе на День Влюблённых сердечки с глупенькими признаниями и мужскую косметику на Новый год или с зарплаты; вкусно готовила и чисто убирала, а в постели делала всё, как тебе нравилось. Откуда знаю? А иначе ты бы не держал её так долго. Она была готова в любое время суток подать тебе, вернувшемуся откуда-нибудь, борщ с варениками и по мановению пальца (взгляда, шёпота – чем ты там манишь) нырнуть в койку. Она определённо лучше твоей жены – никогда не ругалась и любила детей, правда, пока только чужих. Она даже готова со временем родить тебе ещё наследников. Только бы ты её заметил. По-настоящему, а не так, как сейчас.
По-настоящему – это чтобы представил родителям как свою девушку, а ещё лучше – как невесту, чтобы развёлся, наконец, с бывшей, и пригласил её, такую нужную тебе, исполнительную и незаменимую, в ЗАГС. Да, она просто хотела за тебя замуж. Что здесь плохого? Мечта провинциалки в квадрате. Хоть девочка и стоит не на самой низшей ступени в иерархии слаборазвитых душ.
И вот теперь она старалась на пределе своих сил, чтобы «господин назначил её любимой женой», но «господин» не торопился, у него были свои мечты…
Дальше продолжать?
Ты, как и любой, хотел иметь хороший дом в хорошем городе, отличную машину, умницу-красавицу жену, детей. Но сам же спровоцировал сбой, недооценив нужную умницу и попридержав ненужную красавицу.
(«Я окончательно подружился с головой. С моей стороны сбоев не будет».)
Нельзя недооценивать интеллект умной женщины, особенно той, которая заведомо умнее тебя, и ты об этом знаешь. Со знающих всегда спрашивается больше. А ты всё знал.
Знал, что не люблю притворства – и играл.
Знал, что не потерплю лжи – и лгал.
Знал, что не прощу предательства – и предавал.
Зачем? Ради чего? Не могу понять.
Ради самой лжи, игры и предательства? Из любви к актёрству? Или из-за непреодолимого желания пакостить, как у шкодливого кота? Может, ты без этого жизнью наслаждаться не в состоянии? Бедный!
Ты как-то сразу принял на веру мою веру в ограниченные функции Домовёнка. Как тебе такая мысль могла прийти в обе головы?
Я ни мига не сомневалась в том, что Домовёнок – твоя любовница. Если ты держишь двадцатилетнюю домработницу, то куда ты водишь своих любовниц? Или ты после развода принял целибат, а соблазн под боком держишь для вящего умерщвления плоти? Бред!
Только я, наивная, повелась на эту ересь, поскольку, во-первых, думала, что ты из благородства бережёшь мою психику (какое у тебя благородство? и чтобы ты берёг кого-то, кроме себя?), а во-вторых, ты вёл себя так, будто давно решил от неё избавиться, да только не знал, как это сделать. А тут вдруг случай подвернулся.
Я представляю эту идиотку, которая борется за «хорошего парня». Что там у неё в арсенале? Поджечь квартиру? Покончить с собой? Подослать костоломов? Натравить органы? Причём на любимые ею органы. Да, кстати. В качестве аргументов в пользу себя, она, конечно же, предлагала качественное обслуживание твоих органов: пищеварительных и всех остальных, в чём до этого преуспевала. Убожество. Самодовольное, слаборазвитое, вороватое убожество, которому не место в мире нормальных людей, тем более там, где этих людей формируют – в детском саду. Разные бывают овцы, но около тебя, Дениска, овца новой породы, тобою и такими, как ты, выведенная – овца лапшеносная, грубошёрстная, длиннотощехвостая.
Хотя, выходит, мне твою Кикимору домотканую ещё и благодарить нужно: уж очень вовремя и однозначно она объявилась. Спасибо недалёкой девице за то, что не дала затемниться и запачкаться о тебя. Она была вовремя послана, чтобы предотвратить задуманное тобой.
Алевтину затянуло в интернет почту проверить.
Ха!
Ха-ха!
Только этого ей не хватало!
Ну, и зачем к ней заглядывал этот провинциальный горе-герой-любовник? Банально стереть свои сообщения? А толку? Они всё равно были, есть и будут. Их уже ничем не сотрёшь. А сейчас ещё и у Алевтины висят – она их не удалила, не до того было. Или всё-таки созрел до объяснений с извинениями? Но позднее извинение всегда запоздалое, а его – Дениса – крайний срок уже прошёл. Хотя после загнанного по спекулятивной цене обратного билета с ним вообще разговаривать не о чем.
И чего ради он заходил? Можно запретить его всего через знакомого модератора, только не хочется знакомство на пустячки тратить. Пустячок. Тебе здесь не рады, не заметил? На бердянскую дискотеку! Вперёд! Мелкую нечистую силу очаровывать – Мавок там, Нявок всяких. А здесь всё. Большая чёрная точка. Надо будет при случае написать.
Аля вдохнула полной грудью. После того, как она чуть не задохнулась чем-то жгучим, периодически проверяла объём лёгких – работают ли они?
Воздух здесь действительно особенный и совсем не такой, как дома. Казалось бы, степь Приазовская, но окрестности города − в дубовых рощах, садах и виноградниках. Здесь не только лечебные грязи, но и целебный степной воздух, разнотравьем воспитанный.
Тут черешня разных сортов растёт – жаль, Аля уже не застала колонскую клубнику и черешню. На ракушечнике, на горячем приморском песке вызревают невозможно сладкие овощи и фрукты. И на рынке раньше разная цена была у колонского продукта и обычного. Виноград, помидоры… М-м-м…
Помидоры – это вообще разговор особый. Когда-то бердянские томаты ящиками везли в Москву, по крайней мере, Алина семья и их знакомые. Столичные гурманы до сих пор помнят великолепный вкус колонского помидора. Бабушка всегда консервировала несчётное количество бутылей, а потом за несколько заходов переправляла их в Москву. Но Алевтине больше нравились свежие, живые томаты – некрупные, но сочные и сладкие. Очень сладкие. У папы ещё в юности появилась поговорка: жизнь должна быть яркая, сочная и сладкая, как помидор. Не все москвичи его понимали, только те, что пробовали колонское чудо. Остальные думали: при чём здесь томаты и сладость? Зато бердянцы кивали, улыбаясь: они-то знали.
Но с колонскими помидорами Алевтина тоже пролетела. На рынке полно красных и розовых, больших и не очень, но самых обычных томатов. Картонок с надписью «колонские», как десять лет назад, уже не было. Продавщица, у которой Аля брала овощи, объяснила, что все помидоры сладкие и хорошие, хотя и не из Колонии – она одна с таким объёмом поставок не справляется.
Оказывается, до неузнаваемости изменился не только Денис Мур, но и городок. Нынешний Бердянск воспринимался Алевтиной как нечто новое – она так и не ощутила родства с городом детства. Может, только люди связывали её с этим местом? Аля хорошо помнила город, но не чувствовала его. Совсем. Однако Бердянск стал красивее. Намного. Раньше его главным украшением было море и набережная с беседкой. А теперь добавилось множество забавных памятников, рассредоточенных по всему городу.
Вон, на набережной площади установили памятник Бычку-Кормильцу. Эта промысловая рыбка спасала бердянцев в нелёгкие времена. И в тридцатые годы прошлого века, в тот самый хорошо пропиаренный голодомор, жители города выжили благодаря не знавшему о голоде бычку (Аля вспомнила мини-лекцию хозяйской дочки). Теперь у бронзовой рыбки обязан сфотографироваться каждый отдыхающий. А детишек обычно садят на хвост бычка, который словно специально для этого приспособлен.
И москвичи всё-таки любят Бердянск. Алевтина это ещё в детстве уяснила. Определённая прослойка столичных жителей летом хотя бы на недельку-другую перемещалась на юг, и Бердянск казался наиболее доступным и удобным местом. В этом году здесь тоже много москвичей, тех, кто традиционно не доехал до более дорогого Крыма, и думает, что в Турции хуже, чем на Азовье. Хотя кризис, конечно, проредил пляжные ряды, и жилья свободного довольно много.
Колокола собора снова мелодично напомнили о себе. Дашка, ещё давая благословение на поездку, внушала:
− В общем, так. Езжай, посмотри на него, попробуй, если приглянется, и пойми, наконец, что лучше твоего Лёшки не бывает. Успокоишься, потом ещё и обвенчаешься с мужем.
Теперь снова напомнила Але о венчании, уловив колокольный перезвон по телефону.
− Обвенчаться?
− Да. Лёшка уже уши прожужжал, что вам венчаться надо.
− Ну, может, и правда пора обвенчаться, − медленно произнесла Алевтина, пробуя слова на вкус и вес.
− Ну, теперь я за тебя почти спокойна! – выдохнула в трубку Дашка.
− В каком смысле?
− В смысле твоего настроения. Я ведь вначале испугалась сильно: вдруг ты с собой что сделаешь?
− Да брось ты! Невелика пицца, чтоб из-за него топиться!
− Вот именно. Но я всё равно испугалась. Папе сказать? Лёшке? Так ты мне не простишь потом. Узнавала, как быстрее доехать: самолётом сначала, а потом автобусом.
− Ты это серьёзно?
− Да. Хотела всё бросить и приехать, билет уже забронировала. А потом ты рассказала, что сумку на пляж купила, парео новое. Я подумала, вряд ли человек, который хочет покончить с собой, станет себе вещи старательно так выбирать. Ты что хмыкаешь? – Даша прервала сама себя. – Смеёшься, что ли?
− Улыбаюсь, − ответила Аля, − просто вспомнила тот момент, когда тебя отпустило. Нашла, о чём думать!
− А что, так заметно было?
− Практически слышно, будто ты вслух сказала.
− Ну, ты у нас всегда психологом была и всех насквозь видела.
Даша осеклась.
− Выходит, что не всех, – тихонько проговорила Алевтина.
Не видела или не хотела видеть? – тут же сама себе задала вопрос.
− Аль, просто его тебе не хотелось пристально рассматривать. Да и далеко было. Слишком далеко.
Алевтина улыбнулась созвучию мыслей. Нет, хорошая у неё всё-таки сестра. Что бы она эту неделю без Дашки делала? Интересно, а ради Талисмальчика стал бы кто-нибудь самолёт бронировать и всё бросать? Вряд ли.
− Есть люди – как мухи: и по мёду, и по говну лазят, и там и там гадят. Догадываешься, о ком я?.. Ещё немного потерпи, Алечка. Время лечит. Потом будешь вспоминать, как со стороны, будто и не с тобой всё это было. Ещё и посмеёшься над всей этой ерундой.
− Знаю. Потому и терплю, − вздохнула Аля.
− Это как с теми финиками, что ты на Рождество купила, помнишь?
− Помню, конечно!
Алевтина тогда рассмешила домашних финиковой историей. Купила килограмм роскошных, красивейших фиников: крупные, янтарные, с идеально сохранившейся формой – в общем, царские сухофрукты! Стала их ломать, чтобы овсянку задобрить, а они сплошь червивые, с отборными, тоже царскими, червями. Аля была в шоке. До этого она считала, что финики в принципе червивыми не бывают, разве что изредка, а тут с килограмма лишь блюдце хороших было, остальное пришлось в мусор отправить. Теперь эту финиковую историю Даша примеряла к бердянской.
− Так и Денис твой: сверху – загляденье, а внутри – червивый весь. Просто тебе сначала попались все хорошие «денисинки», а потом остались одни порченые. Хоть ты и не ожидала такого.
Обе надолго замолчали, задумавшись.
− Алька, а ты в курсе, что Лёшка один в горы собирался ехать? Я выпытала.
− В курсе.
− Ты хоть понимаешь, что таких правильных больше не бывает?
− Понимаю.
− И таких влюблённых тоже. В Лёшку просто встроено служение тебе. Когда ты это ценить научишься?
− Скоро.
− Что, правда?!
− Правда.
Дашка, кажется, сильно обрадовалась. Аля улыбнулась.
− Даш! Слушай. А бросай-ка ты всё и правда мотай с детьми сюда, а то мне скучно ещё неделю…
− Нет уж, дорогая! Ты теперь там полежи на пляже, подумай, приди в себя, дурь последнюю из головы повыветривай, и разбирайся с мужем.
Лучше бы с Дашкой в отпуск поехала, думала Алевтина, лёжа на пляже и выветривая последнюю дурь. Пусть бы она примчалась. У неё тоже салон хорошо работает, справятся сами, а для устрашения можно было маму подговорить – пусть бы заезжала через день, шороху наводила. А то скучно одной. Скучно…
Алевтина вдруг забыла, о чём только что размышляла. Справа от неё, через две подстилки, сидело нечто в купальнике цвета хаки. Это была не просто очень толстая женщина. Это была толстуха, толстушище, толстушилище! Огромнее и страшнее, да ещё и в раздельном купальнике, Алевтина никогда не видела. Разве что в Интернете, в рекламе средств для похудения. Хотя нет. Эта была толще. Она сидела. Аля тоже, подброшенная впечатлением, села лицом к морю. Теперь громадина высилась слева, и украдкой, через очки, её можно было рассмотреть, чем Алевтина и занялась, напрочь позабыв о скуке и приличиях.
И как это она сразу не заметила такую… такое… ЭТО?
В мелких кудряшках химической завивки голова не казалась маленькой; огромные щёки перетекали в подбородок, а потом вместе с ним тяжёлой складкой ложились на грудь. Шеи вообще у громадины не было. Сзади за кудряшками покатым склоном холмилась спина. Оползни лопаток наплывали сверху и топили завязки купальника. Спина перетекала в бока, и это всё спускалось до самой подстилки, улёгшись на неё. Труженик-купальник слегка прикрывал гигантскую грудь, что лежала на огромной складке, лежащей на ещё большей складке живота. То, что называется руками, обтекало бока, повторяя их форму. То, что называется ногами, выглядело куцым и совершенно излишним, потому как им вряд ли пользовались. Казалось невозможным, чтобы эта гора хорошо загоревшей плоти могла двигаться – лечь, встать, пойти куда-то, плавать, в конце концов. Но верхняя часть горы улыбалась – нечто похожее на улыбку скользило по лицу великанши. Она поминутно ловила на себе взгляды – от удивлённо-восторженных до ошарашенно-брезгливых. Она ловила разные взгляды и отражала их своей полуулыбкой. Она привыкла ловить и отражать, и они её уже не ранили.
Алевтине было очень интересно, как это огромное тело двигается. Как оно ходит, плавает, перемещается в пространстве. Как от него шарахается всё, что может шарахнуться. Какая кровать его выдерживает? А какая полка в поезде? В какую обувь влазят эти ноги? И где она нашла купальник стопятидесятого размера? А ведь на ней был купальник! Кто её вообще одевает – и в прямом, и в переносном смысле. А как она заходит в лифт или ходит по улицам, не видя, куда ступать? В какой машине она ездит? Ведь даже автобус не всякий рассчитан на то, чтобы её впустить. А кем она работает? Ведь не на инвалидную же пенсию она на море ездит.
Вот проблемы у человека, думала Алевтина. Проблемищи!
Она хотела увидеть, как гора двинется к морю, но не дождалась и ушла купаться. Заплыла, как обычно, далеко, а на обратном пути обплывала танкер – громадина плыла навстречу! А что тут удивительного? Жир ведь лёгкая субстанция, а значит, великанше гораздо легче плавать, чем ходить. И что Алевтину снова поразило: гора не только улыбалась, глядя на неё, она была счастлива! Вблизи это отчётливо было видно. Возможно, совершенно счастлива в своём абсолюте. Надо же! Счастливая гора на море.
Почему-то Алевтина была уверена, что толстуха москвичка. Что-то в этой богатовесной даме было от коренной столичной жительницы. Такие часто встречались дома: рыхло-многовесные, бесцветные, с кудряшками, веснушками, глазками неяркими и губами особого рисунка. Аля всюду узнавала вятичскую породу. Хорошо, что сама была не коренной москвичкой, а только во втором поколении (или в третьем – смотря как считать). Но огромная – как Москва – женщина, похоже, признала в Алевтине землячку и улыбнулась длительно и персонально ей. Как? Откуда? По каким признакам? Алевтина ведь здесь, на этом пляже, ни с кем не разговаривала. Может, у неё в походке есть что-то своё, особое, москвичское? Или во взгляде? Непонятно. Хотя, наверное, столица чувствуется. Огромный город-повелитель, привыкший разделять и властвовать, накладывает отпечаток на личность.
Провинция мечтает о Москве, а москвичи, порой, о захолустье. За преимущество считаться столичными жителями приходится изрядно переплачивать. И дело не только в экологии, отсутствии тишины и покоя. Ты просто не можешь быть собой. В какой-то момент ты это понимаешь.
Здесь, у моря, можно расслабиться, а в столице трудно оставаться настоящей. Ты не имеешь своего мнения, оно есть у столицы, и этого ей достаточно. Твоего она не спрашивает – оно ей безразлично. Ты можешь заявить о себе, и ты это делаешь, но усилия прикладываются запредельные, потому что Москва долго не обращает на тебя внимания – плавали, знаем места и поглубже. Любимчиков столицы мало, она почти не умеет любить. Но даже если балует, не простит ошибки, описки, оговорки, отступничества. И слезам, как водится, не верит. Захотел быть москвичом – полезай в этот котёл и варись в бульоне, где тебе уготована чёткая пропорция и строгое время подачи. Ты либо становишься ингредиентом рецепта и подчиняешься общему замыслу повара, либо нет. И тогда ты теряешь все преимущества жизни в мегаполисе.
Москва напомнила о себе пиликаньем из сумки – теперь Алевтина не расставалась с телефоном, боясь пропустить звонок от мужа.
− А я уже чёрная-а! Ты меня теперь по цвету не догонишь!
− Догоню. Я всё равно смуглее с прошлого года.
− Алёш!
− Что, Аленький?
− Ничего. Просто ты всегда так сразу откликаешься.
− А как иначе?
(Денис!
Денис!!
Денис!!!
Денис!!!!
Денис!!!!!
Вот так иначе.)
− И ты знаешь, почему. Напомнить?
− Я помню. Но совсем не прочь услышать ещё раз.
− И услышишь. Очень много раз. Только сначала я твои глазки увижу. Я по ним соскучился немыслимо! А по телефону я не могу. Ты же знаешь.
Знаю. Это то немногое, чего ты не можешь – телефонные муси-пуси разводить.
«А как иначе?» − любимый Алёшкин вопрос. Он и впрямь не знает, не допускает мысли, что может быть иначе – плохо или просто не так хорошо.
Алевтина снова гуляла по городу вместе с размышлениями о своей лав-стори. Ноги завели в старый двор. Аля села в тени. Как раз на этой широкой лавочке они как-то играли в карты. У Дениса тогда появилась колода миниатюрных карт, и он с ней всё лето не расставался. Они резались в «дурака», и Аля самозабвенно отбивалась, пока не глянула, что за карты в отбое – Денис лихо жульничал, подкладывая Але всё подряд, а она тогда почему-то не обиделась, но удивилась: ей не приходило в голову, что с ней можно жульничать.
А вот лавочка у бабушкиного подъезда, на которой псевдогерой вырезал её имя. Алевтина подошла ближе и не увидела и следа неровно закрашенной «Алевтины». Даже с лавочки имя уже исчезло. Ну, и слава богу!
Она всё время возвращалась к мысли, почему Денис не разрешил ситуацию по-хорошему. Ведь давно понял, что не потянет, но почему бы не побыть хорошим ещё несколько дней, ведь «восемьдесят дней вокруг да около» удалось? Ну, и продолжил бы в том же духе, сводя отношения «на нет». От него сильно убыло бы? Напротив. Получил бы ещё немного нормального общения, было бы о чём в старости вспомнить. Но он поспешно ретировался по каким-то необъяснимым причинам. Боялся, что Алевтина ему на шею станет вешаться? Неужели его самоуверенность поистине безгранична? Или доярка из Хацапетовки строго-настрого запретила приближаться к москвичке? Вот уж не верится в её всемогущесть!
Аля представила себе бедную воспитательницу, позарившуюся на сокровища вроде триммера и Дениса, у которой огромная команда со спецоборудованием, отслеживающая их с Денисом перемещения с помощью спутника. И если бы вдруг объект «бердянец» приблизился к объекту «москвичка» или просто позвонил, то кара была бы неминуема. Позорник! Какой же он позорник.
Она снова брела, куда глаза глядят. Теперь подальше от моря, от воспоминаний, с ним связанных. Хорошо, когда целый город в твоём распоряжении. И целое море. Когда не боишься возможной встречи с настоящим после некрасивой встречи с прошлым. Когда никто тебя не знает и не нужно прятать глаз и клеить улыбку на непослушно суровый рот. А чеширская улыбка сама исчезнет раньше, чем проявится. Теперь Алевтина это знала и не боялась случайного столкновения. Тогда, на пляже, она его звала.
(Денис!
Денис!!
Денис!!!
Денис!!!!
Денис!!!!!)
Но он на помощь не пришёл. Значит, теперь – незваный – скроется раньше, чем весь покажется.
Крик о помощи – явный или скрытый – это настоящее испытание для мужчины. И мужчина с таким испытанием всегда справится. Не-мужчина же никак не отреагирует, или сбежит.
Дорога на Верховую проходит как раз по этой улице, и где-то здесь были рассыпаны скульптуры…
Аля замерла перед изваяниями. Ей давно хотелось взглянуть на них вблизи. Зачем? Непонятно. Но будто необходимо для внутреннего диалога оказаться в том месте, где бабы каменные сбежались гурьбой, как на зов, и застыли растерянной стайкой прямо под многоэтажками. Давно здесь стоят, ни одному половецкому мужику не нужные.
Куда это я забрела? – подумала Алевтина. Заблудилась и растерялась, как та каменная баба. Нет, хватит. Никаких мужиков – ни половецких, ни бердянских.