Семейная жизнь Надежды Аллилуевой не складывалась. И вовсе не потому что, потеряв интерес к мужу, она стала отдавать детям всё тепло своей души. И даже не оттого, что психически неуравновешенный муж был с ней невнимателен и груб. Ко всему этому она привыкла и давно смирилась.

Дело в том, что с глаз молодой женщины, по уровню мышления, образования и культуре стоящей много выше Сталина, спала розовая пелена обманчивого благополучия.

Способная критически оценивать всё происходящее в Кремле и в стране в целом, она не могла не реагировать и не высказывать ему своего мнения, порой в самой дерзкой форме, какую не смел позволить себе никто больше.

Надежда Сергеевна люто ненавидела Берию, Ежова, других пресмыкающихся чудовищ в человечьем обличье. И в лице самого близкого человека, мужа, она видела беспощадного, мстительного, обуреваемого дикой злобой тирана и презирала его.

Ведь Надежда Сергеевна давно и близко знала многих, против кого Сталин и его приспешники строили козни. Знала как людей честных, преданных партии и советской власти, не щадивших собственной жизни ради утверждения свободы, равенства, демократии. Как людей несгибаемой воли, не склонных к раболепству, лжи и лицемерию.

Конфликты в их доме стали явлением постоянным. Сталин, как вы пишете, Николай Алексеевич, «психовал». Да не просто психовал, в его болезненном сознании зарождалась подозрительность и недоверие по отношению к молодой жене.

Надежда Сергеевна не раз хотела бежать подальше от мужа, в Среднюю Азию, где жила её сестра Анна.

Самые близкие друзья дома — Серго Орджоникидзе, Николай Бухарин, Авель Енукидзе и бывавший наездами Сергей Киров отговаривали её, призывали к смирению, терпимости ради детей, учитывая положение Сталина как главы государства.

Кульминацией семейной жизни Сталина стал день пятнадцатой годовщины Октябрьской революции. Традиционный банкет давался в кремлёвских апартаментах генсека.

Пригласили самых близких и верных, покорных членов правительства.

Хозяин, не уступавший никому роль тамады, поднялся и на сей раз, предложив выпить за победу Великого Октября во главе с величайшим гением человечества, основателем коммунистической партии, организатором и вдохновителем победы — Владимиром Ильичом Лениным.

Все поднявшиеся вслед за вождём стоя опустошили бокалы. Осталась сидеть и не подняла свой фужер одна лишь Надежда Сергеевна.

Минутное напряжение гостей рассеял Вячеслав Молотов. Обратившись к сидящему рядом Иосифу Виссарионовичу сказал:

— Дорогие друзья, а теперь давайте нальём и поднимем бокалы за вдохновителя и организатора всех наших побед, за верного соратника и продолжателя дел Ильича, за нашего любимого друга, ведущего всех нас и народы нашей страны к светлому коммунистическому будущему! Долгих вам лет жизни и крепко держать руль величайшего из флагманских кораблей — Страны Советов.

Раздались возгласы: «Ура-а-а!» И вновь все залпом осушили бокалы.

Надежда Сергеевна по-прежнему продолжала сидеть, склонив голову, с грустью глядя на свой бокал. Кто-то из сидевших рядом шепнул: «Надюша, за Иосифа Виссарионовича не выпить нельзя».

Аллилуева подняла голову и невольно глянула на мужа. На каменном лице Сталина дрогнули и чуть сдвинулись брови, на лбу пролегла глубокая складка напряжения, отчего лоб стал ещё уже. Жёлтые от табачного дыма зубы разомкнулись.

Уставившись на жену холодным, пронизывающим взглядом, он грубо крикнул:

— Эй, ты, пей!

— Я тебе не «эй ты!» — дерзко бросила вызов Надежда Сергеевна и, порывисто поднявшись из-за стола, уверенно направилась к двери. За ней поспешила Полина Семёновна Жемчужина, жена Молотова.

После минутного замешательства в зале воцарилась тягостная тишина. Сталин, ничем не проявив своего волнения, по крайней мере внешне, отставил пустой бокал в сторону, взял лежавшую на пепельнице погасшую трубку и, направившись к кухонной двери, спокойно сказал:

— Прикурю, забыл спички.

Гости сели на свои места, с минуту молчали, словно на похоронах, затем одни заговорили тихо, другие вышли на балкон, чтобы покурить, третьи стали медленно прохаживаться по залу в ожидании возвращения хозяина.

Сталин вернулся с дымящейся трубкой и важно уселся на своё место, гости тоже поспешили занять свои кресла. Когда кремлёвский кёльнер поставил перед вождём пустой фужер и склонился, чтобы наполнить его хванчкарой из бутылки, завёрнутой в белоснежную салфетку, Сталин неловким движением искалеченной левой руки отстранил его, взял бутылку коньяка, наполнил бокал и залпом выпил.

Примеру хозяина последовали и гости.

Обстановку разрядил весёлый, добродушный Серго Орджоникидзе, предложив очередной тост — за детей.

Так что, уважаемый тайный советник вождя, Надежда Сергеевна в тот час не была взвинчена и не восклицала гневно: «Пир во время чумы!», «Сборище демагогов!», «Вы тут болтаете о своих успехах, изощряетесь в похвалах, превознося друг друга, а по стране стон катится от ваших мудрых решений, половина земли не возделывается, мужики в город бегут, тюрьмы забиты до отказа!».

Аллилуева для таких публичных сцен была слишком воспитана, и не на тифлисском майдане, а в среде дореволюционной петербургской гимназии.

Однако претензии по поводу того, что творится в стране, того, к чему уже привёл и к чему может ещё привести народ её «царственный» супруг в неизменном френче, она ему высказывала, и в не менее резкой форме, только наедине.

В ту студёную ноябрьскую ночь долго прогуливалась Аллилуева с Жемчужиной по освещённому кремлёвскому двору И один Бог знает, о чём говорили две неглупые женщины, жёны вершителей судеб России. Но нет сомнения в том, что Надежда Сергеевна, привыкшая к хамству, нецензурным эпитетам, ехидным колкостям «избранника фортуны, на котором лежит отпечаток истории», успела поостыть и успокоиться.

А потому, придя домой, она устало улеглась в постель.

Где-то далеко за полночь вернулся Сталин. Надежда Сергеевна не спала. Быть может, какое-то предчувствие томило её. Не спала и прислуга, притаившись на своей половине и навострив уши.

Конечно, и экономка Каролина Тиль, и няня Саша Бычкова слышали неторопливые, тихие шаги и какой-то безгласный шум в спальне хозяйки и звук глухого выстрела.

Обезумевший от выпитого коньяка, сделав своё чёрное дело с присущим ему чудовищным коварством, он достал из тумбочки дамский пистолет, вложил его в ещё не остывшую руку жертвы и так же тихо, по-кошачьи, ступая как насытившийся хищник, удалился в свой кабинет и свалился на диван.

Когда шум в доме стих, а из кабинета хозяина донёсся храп, мадам Тиль на цыпочках подошла к спальне хозяйки, осторожно приоткрыла дверь и, в ужасе отпрянув, оцепенела.

Придя в себя, Каролина бросилась в детскую, шепнула няне и поспешила к тому, под чьим бдительным оком текла жизнь в кремлёвской квартире вождя.

Словно тени появились в спальне жены Сталина два человека и безмолвно уничтожили следы схватки.

С мёртвого тела смывалась кровь, смазывались и припудривались царапины, была сменена ночная рубашка, расчёсаны волосы, заправлена постель, на которую уложили покойницу, придерживая дамский пистолет, зажатый в её окоченевшей руке.

Когда был наведён порядок, молчаливые тени исчезли.

Утром смертельно бледная Каролина, проведшая остаток страшной ночи без сна, громко зашаркала чувяками, идя поднимать детей к завтраку. Но ещё до того в квартиру Сталина явились Енукидзе и Власик.

Убедившись, что в комнате Надежды Сергеевны всё осталось так, как они оставили, и сама покойная застыла с пистолетом, зажатым в руке, Енукидзе тихо шепнул утиравшей слёзы няне Саше: «Приведи детей».

Пожилая женщина торопливо удалилась и через несколько минут появилась вновь, ведя за руки детей — сына Василия и дочь Светлану.

Склонившись к ним, Енукидзе дрожащим голосом зашептал:

— Вот видите, мама ваша застрелилась.

О таинственной кончине жены Сталина первые дни шептались только обитатели Кремля. Но, как говорится, «земля слухами полнится». Слух стал разрастаться по всей Москве. Одни заверяли, что жена Сталина скоропостижно скончалась от разрыва сердца. Другие говорили, что Надежда Сергеевна покончила жизнь самоубийством, третьи доверительно нашёптывали самым близким:

— Это Сталин застрелил жену.

Около двух недель в средства массовой информации не поступило официального сообщения о кончине Н.С. Аллилуевой.

Обеспокоенные недостоверными слухами, С. Орджоникидзе и Н. Бухарин пытались не раз поговорить с уединившимся и впавшим в состояние одеревенелости Сталиным о необходимости хоть в какой-то форме сообщить народу о случившемся. На что Сталин никак не реагировал.

В конце концов они решились сами.

Сообщение о скоропостижной смерти Надежды Сергеевны Аллилуевой появилось в прессе, и только тогда приступили к похоронам.

Заключение судебно-медицинской экспертизы если и было составлено (на всякий случай), — причиной смерти, бесспорно, называлось самоубийство, в чём вы, уважаемый тайный советник вождя, тоже сомневались, но даже по прошествии десятилетий после смерти Сталина сочли необходимым умолчать.