Сергея Мироновича Кирова (Кострикова) большевики Кавказа и Закавказья, пожалуй, знали больше и лучше, нежели вятичи на его родине.

Активный участник трёх революций, не раз подвергавшийся арестам, преследуемый властями, Киров вынужден был покинуть родные края и уехать на Кавказ.

Во Владикавказе работал в типографии, потом редактировал местную газету, возглавлял партийную организацию большевиков Северного Кавказа.

И в годы борьбы горских народов за утверждение власти Советов, и в Гражданскую войну Киров, будучи председателем Ревкома, руководил красноармейскими и повстанческими силами Северного Кавказа, подавившими движение националистических сил Дагестана и контрреволюционный мятеж в Астрахани.

С его участием разрабатывались планы разгрома мятежников-бичераховцев, казачьих отрядов Шкуро, частей Добровольческой армии Деникина, наводнивших Кавказ от Черноморья до ущелий Дагестана.

Кирову и его соратникам, как и горцам, пришлось испытать немало трудностей, когда эта обширная территория была захвачена оккупационными войсками англо-американцев, турецкими вооружёнными силами, союзниками Германии.

Здесь ещё действовали части регулярной армии развалившейся Российской империи, отступающие от иранской границы, а также формирования мусаватистов Азербайджана, дашнаков Армении, меньшевиков Грузии.

Тесная дружба связывала Кирова с революционерами-коммунистами, возглавлявшими созданные на местах органы власти Советов, с боевыми командирами повстанческих партизанских отрядов, но в особенности — с Серго Орджоникидзе и Михаилом Тухачевским.

Умный, мужественный, красноречивый, легко вступавший в контакт с людьми, Сергей Миронович не только пользовался уважением кавказских коммунистов, но и водил дружбу с либерально настроенной владикавказской интеллигенцией. А столица Осетии, надо сказать, в те времена была средоточием прогрессивной и образованной элиты народов Кавказа.

Был Киров в дружеских отношениях и со многими грузинскими революционерами, хорошо знал и бакинцев — ещё до своего назначения секретарём ЦК компартии Азербайджана. Был в курсе дел националистической партии «Мусават», возникшей в 1912 году и в двадцатых годах ставшей опорой англо-американцам и германо-туркам.

Был не только осведомлён о двурушничестве предателя Кукуберии (Берии), но и сам требовал утверждения вынесенного ему смертного приговора, который, к сожалению, не удалось привести в исполнение.

В годы разгула и вакханалии, когда в смертельной схватке сошлись народы и всплыли с общественного дна авантюристы от политики всех социальных слоев, Мирджафару Багирову, коренному азербайджанцу, в условиях родной стихии ловчить было легче. А вот его дружку-приятелю Кукуберии пришлось обзавестись удостоверением личности, где он значился уже Берией, и скрыться на время разгрома, учинённого Азербайджанской контрреволюцией и интервенцией.

Кирову всё-таки стало известно, кто такой Берия, к тому моменту уже прорвавшийся на должность заместителя начальника Азербайджанской чрезвычайной комиссии (ЧК). Зная, что и председатель, и его заместитель утверждены с ведома Сталина, Сергей Миронович не стал разбираться с их прошлым, да и не до того было ему накануне перевода на должность первого секретаря Ленинградского губкома партии и Северо-Западного бюро ЦКВКП(б).

После шумного XVII съезда партии Кирова считали первым претендентом на пост генсека партии большевиков. Сталин переживал эту ситуацию, но отыскать компромат на Кирова не мог — слишком был высок и незыблем его авторитет среди коммунистов и беспартийных Ленинграда и всей страны.

Снова обращаюсь к вам, уважаемый тайный советник вождя. Даже через много лет после трагической развязки противостояния Кирова и Сталина с Берией, длившегося с начала 1919-го и до конца 1934 года, вы неуклюже пытаетесь свалить вину с больной головы на здоровую.

Вот вы обвиняете Сергея Мироновича в жестокости по отношению к «недобитой в дни Октябрьского переворота» питерской интеллигенции.

Как известно, после утверждения народовластия в России страну охватил голод.

В бывшую богатую столицу империи в поисках куска хлеба хлынули из обнищавших провинций, разорённых войной, толпы голодных крестьян и рабочих закрывшихся мелких предприятий.

Всей этой обезумевшей массе требовалась не только работа, но и жильё.

Началось уплотнение коренного населения города на Неве. Со временем дело дошло до того, что коренных жителей, выражавших протест, выбросили из квартир, а после потока жалоб на имя Сталина и вовсе вышвырнули из города на пустынные земли Севера — не жалея ни старого, ни малого.

И в этом вы, Николай Алексеевич, вините Кирова, хорошо зная, что ни один из партийных руководителей края или области не мог без ведома и без благословения, а то и прямого распоряжения вождя предпринять репрессивные меры против народа.

Сталин не спеша обдумывал каждый свой шаг. И вскоре приступил к постановке этой страшной политической драмы.

Актёров-исполнителей в резерве режиссёра было достаточно. Тот же Берия, не сомневающийся в том, что помехой на пути его восхождения к вершине власти может быть только Киров. Не зря Сталин во время своего отдыха на побережье Чёрного моря, к удивлению личной охраны, отпускал Берию в Москву, откуда тот, остановившись в кремлёвской гостинице, успел съездить несколько раз в Северную столицу.

Помимо вас, Николай Алексеевич, рядом со Сталиным постоянно находился человек, освободившийся из тюрьмы в первые дни революции, который лютовал в ЧК, а затем в ОГПУ Украины и со звериной жестокостью подавил восстание крестьян, назвав его саботажем кулаков. Этого угрюмого, молчаливого, сковывающего взглядом уголовника Сталин тоже осыпал наградами, он приблизил его к себе в непонятной роли — то ли охранника, то ли советника. Это — Ефим Евдокимов.

На него была сделана ставка в подготовке покушения на Кирова.

Поскольку все свои террористические акты Сталин осуществлял через подвластные ему репрессивные органы, он назначил Евдокимова начальником Ленинградского областного управления НКВД вместо Филиппа Медведя.

Узнав об этом, Киров возмутился и тут же связался с Ягодой, а затем и со Сталиным. Ему удалось отстоять Медведя.

Ненависть к Петрограду и его обитателям, представлявшим цвет и гордость России, у Сталина возникла давно — со времён, когда его преследовали за нарушения установленных и охраняемых государственной властью правовых норм. А потому ещё в 1917 году, когда Советам стал грозить генерал Корнилов, на защиту Петрограда в помощь Зиновьеву Ленин послал Сталина. Тут и было положено начало его «боевому» крещению.

Как известно, в состав вооружённых сил Корнилова входила Дикая дивизия, сформированная из добровольческих кавалерийских полков народов Кавказа — горцев, преданных России, присягнувших в верности короне империи герои Русско-японской войны, награждённых орденами и медалями. Командовал дивизией потомок крымских ханов генерал Султан-Гирей-Клыч. В ходе Первой мировой войны Дикая дивизия не раз отличалась в боях. Её бросали на самые трудные участки фронта.

Назначенный Временным правительством Верховный главнокомандующий генерал Лавр Корнилов, пытаясь установить военную диктатуру, сдал Ригу немцам и двинулся на Питер, чтобы низвергнуть власть большевиков. В его войсках и находилась та самая Дикая дивизия. На неё генерал возлагал главную надежду на успех.

Обеспокоен был и Ленин, ему удалось быстро организовать вызов в Москву представителей революционно настроенных горцев Кавказа. Удалось и начать переговоры с командующим дивизией Султан-Гирей-Клычем и убедить, что те, кому он присягал, сброшены, а класть головы за рвущихся к власти военным — бессмысленно.

На другой день дивизия снялась с места и направилась в сторону родных гор, оставив Корнилова в состоянии полной растерянности. А геройство закавказского горца — Сталина, отправленного на спасение «колыбели революции», — ограничилось тем, что он отдал команду расстрелять две тысячи арестованных накануне по приказу Зиновьева престарелых генералов, офицеров царской службы, представителей дворянства, буржуазии, купечества, учёных, придерживавшихся нейтральной позиции и не имевших никакого отношения к политическим межусобицам.

Но вернусь к подготовке убийства С.М. Кирова. Сталин, не желая идти на конфликт с Кировым по поводу назначения Евдокимова начальником областного НКВД, уступил ему, оставив Филиппа Медведя — решил сделать ставку на Гершеля Гришевича Ягоду.

Генрих Ягода, выдававший себя за фармацевта, по сути был человеком малограмотным. В годы юности, не зная, куда приткнуться, устроился к Мовше Свердлову учеником.

Отец Якова Свердлова жил в Нижнем Новгороде. Ремесленник, имел гравёрную мастерскую и тоже был революционно настроенным подпольщиком. Его мастерская была местом явки, где происходили конспиративные встречи нижегородских, казанских и прочих смутьянов.

Со временем шустрый подмастерье, решив открыть своё дело, умыкнул у старика набор инструментов, прихватив ещё кое-что из оснастки, и скрылся.

Старик не стал заявлять на ученика, боясь навлечь на себя гнев полиции, кроме того, боялся, что пойманный лоботряс, знавший о тайных его связях с неблагонадёжными, выдаст их.

Однако наглый прохвост, не имея достаточных средств на открытие мастерской, явился к старому мастеру с повинной.

Старик простил его и принял на работу. Но через какое-то время склонный к авантюрам неблагодарный ученик вновь обокрал мастера и сбежал. Это было в предреволюционный год.

После переворота и установления советской власти имя Якова Свердлова наряду с именами Ленина, Троцкого и других большевиков стало часто мелькать на страницах газет, а старик Мовша, подняв голову, стал хвалиться, что сын его Яков достиг высот государственной власти — избран председателем ВЦИКа.

Тут Генрих (Гершель) Ягода и объявился в Нижнем Новгороде, пал на колени перед старым учителем, заверил его в преданной любви ко всем Свердловым и вновь предложил свои услуги. И стал вхож не только в мастерскую, но и в дом старика.

Но и на этот раз раскаяние было неискренним. Пройдоха притирался к старику и всей его многочисленной родне с дальним прицелом.

У старика подросла внучка, отец которой был богатым, влиятельным человеком. Генрих стал увиваться вокруг неё ужом и увлёк девчонку.

Родители благословили их союз.

Тут-то и началась головокружительная карьера пройдохи, проникшего в правящие круги обитателей Кремля.

Конечно же, влиятельный дядя Яков позаботился о муже племянницы. Со временем Гершель Ягода стал руководить органами ГПУ молодой Советской республики. И держал в цепких руках «языки, уши и глаза» всех начальников — краевых, областных, городских и районных отделов ГПУ.

У Сталина с ним состоялся доверительный разговор на конспиративной квартире. Вождь поставил ответственную задачу — убрать Кирова.

Ягода немедля позвонил в Ленинград и приказал заместителю начальника областного управления НКВД Ивану Запорожцу срочно прибыть в Москву.

Состоялась их встреча с генсеком, после которой Запорожец вернулся домой и стал активно готовиться к гнусной акции. Подобрал группу лиц — самых надёжных, из личной агентуры. Отыскал и жертву — из числа освобождённых от партийной работы, исключённого из рядов партии, неврастеника, который годами строчил жалобы во все инстанции, тщетно пытаясь добиться правды.

Это был Николаев.

Ему обещали поддержку. Он и решился на страшную месть, обвинив во всех своих мучениях Кирова.

Осведомитель Запорожца обучил Николаева стрелять, снабдил револьвером и пропуском в Смольный.

Как известно, первая попытка покушения сорвалась по вине жертвы. Слабовольному Николаеву сунули пистолет в портфель. С ним он явился в бюро пропусков Смольного, предъявил пропуск и направился к зданию. Скрыть волнения не смог, бдительный охранник заподозрил что-то неладное.

Не успел Николаев сделать и нескольких шагов, как охранник потребовал вернуться и открыть портфель. Обнаружив пистолет, задержал Николаева и отправил в комендатуру Смольного. Каково же было его удивление, когда через несколько минут он узнал, что заподозренный им посетитель, не внушающий доверия, вооружённый, отпущен, да ещё с пистолетом! И это в то время, когда строго соблюдался закон, предусматривающий три года лишения свободы за незаконное ношение оружия.

Замначальника областного управления НКВД Запорожец был взвинчен происшедшей «осечкой». В этот день в Наркомате внутренних дел страны и в Кремле от него ждали нужной информации.

Заговорщики тоже были вне себя от досадной промашки, но надежды на успех не теряли. Приободрился и Николаев, почувствовав чью-то властную руку, оградившую его от беды.

Недели через две после провала акции заговорщики вновь благословили Николаева на удачу.

С наступлением ранних сумерек легковерный глупец с тем же портфелем и тем же пистолетом явился к воротам Смольного.

На сей раз Запорожец и его сообщники предусмотрели всё до мелочей. Николаеву был выдан пропуск, с которым он беспрепятственно поднялся по ступеням парадного подъезда и вошёл в пустой коридор.

Там его ждал сотрудник обкома Борисов, числившийся помощником Кирова.

Шло заседание бюро обкома. Борисов велел Николаеву подождать в коридоре, осторожно открыл дверь и на цыпочках вошёл в зал заседаний. Обратившись к Кирову, шепнул: «Вас просит Кремль по прямому».

Киров поднялся, не спеша направился к выходу. Выйдя в коридор, прикрыл за собой дверь.

В этот момент и раздался выстрел — стрелял Николаев, в упор. А затем выстрелил себе в голову, пытаясь покончить с собой, но пуля лишь слегка его ранила, и он упал рядом с телом Кирова.

Генсек счёл необходимым довести дело до конца и выехал на место преступления. Кроме того, своим оперативным отъездом в город на Неве он хотел показать народу свою озабоченность, переживание, желание найти и призвать к ответственности виновных в убийстве «друга и соратника».

Спецпоезд вождя усилили личной охраной, работниками НКВД, облачёнными в гражданскую форму, командным составом внутренних войск.

Путь, по которому двигался состав, от самой Москвы и до Ленинграда был оцеплен войсками.

В свою очередь, и вокзал за час до прихода правительственного поезда был окружён переодетыми в штатское работниками областного отдела внутренних дел, очищен от пассажиров, а железнодорожные пути освобождены на несколько километров ото всех видов транспорта.

Не успели правительственный состав и поезд сопровождения остановиться, как из них тёмной массой высыпали правительственные стражи и растворились в толпе встречающих работников ленинградского партийного руководства и органов внутренних дел.

Когда в дверях вагона-салона показалась фигура Сталина, в плотно сидящей шинели и надвинутой на глаза шапке, бесшумно колышущиеся толпы застыли, обратив жадные взоры на величайшего из великих мира сего. А вождь, сохраняя стальное спокойствие, окинул взглядом толпу, поприветствовал кивком, не спеша спустился со ступенек вагона и, поглядывая искоса на застывших навытяжку работников НКВД в яркой форме, направился к начальнику Ленинградского облотдела НКВД Филиппу Медведю.

Встав напротив, окинул его взглядом с ног до головы, затем поднял руку, в которой была зажата пара кожаных перчаток, хлестнул по одной щеке, затем по другой и медленно отошёл в сторону, где столпилось руководство Ленинградского обкома партии.

Медведь, окаменев, не мог и шагу сделать в сторону огромной толпы рабски покорных плебеев, имя которым — «счастливый советский народ». Его и всех работников аппарата НКВД, а также сотрудников обкома партии, встречавших Сталина, мгновенно разоружили те, кто сопровождал генсека.

За каждым движением Медведя бдительно следили опричники вождя. Но ведь у него была возможность нанести ответный удар, будь он настоящим мужчиной, — плюнуть в лицо тирана. Видимо, чувство гордости, собственного достоинства чуждо рождённым ползать.

Сталин, уже находясь в кабинете первого секретаря обкома в Смольном, устроившись в мягком кресле, словно верховный жрец, любовался окончательно потерявшим волю, бьющимся в истерике на паркетном полу Николаевым. Стремительно поднялся, когда ему сообщили, что телохранитель Кирова Борисов, которого везли к нему, при загадочных обстоятельствах убит. (Как стало известно четверть века спустя, ему проломили череп ломом в чёрном «воронке» по дороге на допрос.)

Вождь не стал дольше задерживаться в граде Петра, не доверяя его обитателям, слишком смелым и склонным к возмущению.

Все участники заговора вместе с исполнителем в первый же день были схвачены и арестованы.

Оставив на месте своих людей, которые должны были довести дело до конца, Сталин укатил в Москву. За ним последовал траурный поезд.

Гроб с телом покойного был установлен в Колонном зале Дома союзов. Опечаленный генсек, постояв в почётном карауле, прощаясь с «другом», первым оставил на холодном лбу покойного поцелуй. Поцелуй Иуды. Публичная демонстрация любви к своему мёртвому врагу — проявление высочайшего лицемерия. Там, у гроба, Сталин сказал вслух: «Прощай, мой дорогой друг. Мы за тебя отомстим».

Опьянев, Сталин иногда говорил правду. Однажды, распивая вино с Дзержинским и Каменевым на правительственной даче в Зубалове, он завёл разговор о том, что доставляет ему самое большое наслаждение в жизни. Он сказал: «Выбрать жертву, подготовить тщательно удар, беспощадно отомстить, — потом пойти спать… Слаще этого нет ничего».

Проблема, конечно, была не в самом убийстве или отравлении, а в том, как скрыть следы преступления.

Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством Ульриха (обвинитель — Вышинский), при участии замнаркома Внутренних дел СССР Аграновского приговорила тринадцать человек, обвинённых в убийстве Кирова, к высшей мере — расстрелу. Сталин затягивал расстрел Николаева, планируя с помощью следователей выбить у него признания в том, что убийство ему заказала оппозиция.

Сталин разработал детальный план обвинения лидеров оппозиции в подлом убийстве Кирова. К тому времени он издал указ, гласящий: «Суд над террористами вершить тайно, допросы проводить без очных ставок, без свидетелей. Защиту к участию не привлекать. Приговор считать окончательным. Решение суда исполнять безотлагательно». Подписаться под этим указом Сталин заставил добрейшего старика, всесоюзного старосту — Михаила Ивановича Калинина.

А теперь предлагаю читателю вспомнить, какой была судебно-правовая реформа, начатая в России Александром II. Вспомнить и сравнить.

Второстепенные организаторы покушения на Кирова — Филипп Медведь и Ефим Запорожец тоже не избегли наказания. Их осудили за непроявленную бдительность, необеспечение охраны и безопасности первого секретаря обкома партии.

На этом был окончен очередной спектакль. Оба они по распоряжению Сталина были назначены на руководящие посты в тресте «Лензолото», в состав которого входили и богатейшие золотодобывающие прииски Сибири. Жили вольготно, пользуясь всеми благами жизни, беспрепятственно контактируя с родными и близкими! Более того, один из начальников личной охраны Сталина — Паукер даже посылку послал Запорожцу — импортный радиоприёмник, чтобы не тосковал по Ленинграду.

Сталин на короткое время обрёл покой, Берия ликовал. Перед ним открывался беспрепятственный путь к вершине власти в Москве. Хотя оставались ещё Серго Орджоникидзе, Авель Енукидзе, знавшие его прошлое.

Но были и другие опасные свидетели. Один из них — нарком здравоохранения Каминский. Выступая на одном из пленумов ВЦИКа, он прямо заявил с трибуны о том, что весьма опасные для государства люди втерлись в доверие руководства ЦК партии, что они могут нанести непоправимый урон обществу и делу строительства социализма в нашей стране и что одним из них является Берия. Сразу после пленума Каминского арестовали, осудили и расстреляли.

Вы, дорогой автор романа-исповеди, лучше меня знаете, что одним расстрелом тринадцати человек, обвинённых в убийстве Кирова (большинство из которых были ни в чём не виноваты), дело не обошлось. Официальная партийная пресса в первые дни после убийства Кирова обвиняла «действовавших в стране белогвардейских террористов». Сталину также нужны были другие «убийцы» — лидеры оппозиции. Такие, как, например, уже осуждённые Каменев и Зиновьев, а также сочувствующие им.

Вскоре их доставили на Лубянку, обвинили в подготовке покушения на Кирова и подшили их дела к «Делу московского центра». Это обвинение они настойчиво отрицали, указывая на то, что в течение двух лет до убийства Кирова находились в тюрьме.

Зиновьева осудили на десять лет, Каменева — на пять.

Тысячи людей постигла более страшная судьба. Сталин мстил за убийство Кирова массовыми расстрелами. Но об этом впереди.