В конце тридцатых в нашем скрытом в горах Дагестана небольшом городишке Буйнакске появилось множество грузинских семей.

Когда некоторые из них поселились в нашем доме, мы узнали, что люди эти вовсе не грузины, а греки, издавна проживающие в Грузии и говорящие на грузинском языке.

Наш маленький городок, когда-то исполнявший роль столицы Дагестана, стоит на земле, где испокон веков обитают потомки половецких племён — кумыки.

Основан он завоевателем миров Тамерланом.

Когда императоры России продиктовали свою волю Кавказу, Темир-Хан-Шура стала городом, где наряду с русским офицерством проживали имущие представители всех народностей Дагестана, хотя основными жителями оставались всё те же кумыки, а язык их стал языком межнационального общения.

Кумыки по своей веротерпимости, культуре и дружелюбию в отношении к иноверцам и иноплеменным народам заметно отличались от других народностей, живущих обособленно в ущельях гор. Во все времена Буйнакск был интернационален. Так что и греки-беженцы обрели здесь приют.

Миролюбивые, добрые по натуре, они занимались в основном чувячным ремеслом и кулинарией, быстро прижились.

Мама моя, женщина требовательная, была очень довольна греками.

Одну из комнат нашего дома занял чувячник дядя Ваня с женой и сыном. Вскоре к нему перебрался отец, старик лет восьмидесяти, если не больше. Держался прямо и, несмотря на суровое выражение лица, классически греческое, был общительным и мягким по натуре человеком.

Моя мама с почтением относилась к его благородным сединам и быстро нашла с ним общий язык. За чашкой крепкого чая они просиживали часами, неспешно говорили о многом, причём в основном говорил старик.

Я не прислушивалась к их беседам, но обратила внимание на то, как старик вдруг вскакивал, возбуждённо ходил по комнате, возмущённо произносил:

— Вай ме! Шарлатан Сосо русским царём стал!

Призадумалась, кого из русских царей звали именем Сосо, да ещё шарлатаном. Перевернула страницы книги кратких очерков русский истории и, не найдя царя Сосо, спросила у матери:

— О каком царе говорит старик? Может, в Грузии был царь Сосо?

— Да, был и есть грузинский шарлатан. Но он теперь правит Россией!

Я в недоумении смотрела на неё.

— Что, не понимаешь? Он о Сталине говорит.

У меня перехватило дыхание, ведь годы-то страшные были, вторая половина тридцатых — шумные судебные процессы, расстрелы без суда и следствия.

— Ты что, с ума сошла, мама, часами слушаешь бредни старого склеротика! А если кто-то услышит ваши разговоры, обоих загонят туда, куда Макар телят не гонял.

И в ответ услышала:

— Сама ты склеротик! Таких, как ты, и дурят прихвостни этого проклятого антихриста, губящего народы.

Мать моя всю свою жизнь люто ненавидела Сталина — ещё до того, когда горийский старик открыл ей всю подноготную вождя.

Ненавидела за свою погубленную родную Кубань. Своими глазами видела целые семьи, умершие с голоду, их разлагающиеся тела в хатах. И некому было хоронить.

Мама плакала и последнее отдавала беженцам с Кубани, Дона, Украины, истощённым от голода, попрошайничающим на базаре, у хлебных лавок, на вокзале.

Старик-грек до переезда в Дагестан жил в доме рядом с жалкой халупой Виссариона Джугаева, приписанного Сталину в отцы. Безродный пропойца обманным путём был обвенчан с забеременевшей от кого-то девицей. Виссарион не признавал Иосифа сыном и слышать о нём не хотел.

Знал старик и родословную Джугаева, о крепостном осетине, купленном помещиком на невольничьем рынке. Знал о нищенском детстве его пасынка Сосо, его воровской юности и преступной молодости, проведённой в тюрьмах да на каторге.

Что слышала от старого грека, в конце пятидесятых рассказала Саиду Ибрагимовичу Габиеву. Спрашиваю:

— Это могло быть правдой?

В ответ услышала:

— К сожалению, да. Грек говорил правду!

С тех пор в каждый свой приезд он посвящал меня во многие тайны пережитого, которые ещё не стали преданиями «старины глубокой» и не обросли вымыслами.

Сталин по достоинству оценил выдающиеся заслуги Берии, решив, что такого человека надо иметь рядом. К тому же Николай Ежов износил свои «ежовые рукавицы» до дыр, наломал столько дров, что некуда девать, даже в бескрайних просторах Сибири, где днём и ночью полыхали костры, зажжённые ленинской «Искрой».

Просто разделаться с Ежовым, рабски покорно исполнявшим любую волю Сталина, было нельзя. Прежде всего необходимо было сделать так, чтобы инициатива смещения этого шакала исходила не от него, Сталина.

Берия в этом деле мог быть надёжным помощником. Но надо назначить его первым заместителем Ежова.

Так и сделал. Наконец наступил момент, чтобы покончить с Ежовым.

В 1937-м почти всё руководство партийно-советских органов страны было арестовано, заклеймено «врагами народа» и большая часть истреблена.

Не избежало этой участи и партийное руководство Вёшенского района Ростовской области.

С большинством из них был в близких, дружеских отношениях Михаил Александрович Шолохов, хорошо знал каждого.

Как истинный казак, верный товарищ и друг, он не просто возмутился, а тут же выехал в Москву, добился встречи со Сталиным и сумел убедить генсека, что все вёшенские товарищи — честные люди, преданные советской власти, и за них он может поручиться.

В заключение сказал с горячностью:

— Уж если они враги народа, то и меня тоже считайте врагом.

Сталин приказал Ежову лично разобраться с делом партийных работников. Выехать в станицу Вёшенскую, встретиться с арестованными в присутствии Шолохова и доложить. В результате всех райкомовцев освободили и реабилитировали.

Ежов негодовал! В тщедушном тельце этого наркома, превращённого генсеком в слепое орудие, вместо сердца от природы была заложена твёрдая оболочка, в которой клокотала желчь, подогреваемая спиртным. Не мог он допустить, чтобы станичный писака заставил его, перед которым трепетали кремлёвские чины, секретари обкомов и крайкомов, маршалы и генералы, академики и профессора, прочий люд, извиниться перед какими-то мелкими сошками. И Ежов решил с гениальным автором «Тихого Дона» расправиться тихо.

Начальнику Ростовского областного управления НКВД было дано задание — составить дело, квалифицирующее антисоветскую подрывную работу М.А. Шолохова, сколачивающего повстанческие отряды из бывших контрреволюционно настроенных казаков.

С этой целью подверглись аресту некоторые старые казаки в Ростове и в Вёшенском райотделе НКВД. Из них выбивали показания против Шолохова.

Кроме того, был подготовлен и направлен в станицу специальный агент Погорелов, который и должен был собрать компромат на писателя и первого секретаря райкома партии Лугового. Но тайный агент оказался человеком с совестью и в своей миссии признался Михаилу Александровичу Шолохову, рассказал и Луговому о данном ему задании.

Было решено не медлить, тут же выехать в столицу. Под покровом ночи Шолохов, Луговой и Погорелов покинули станицу Вёшенскую.

В Москве Михаилу Александровичу вновь удалось добиться встречи с Иосифом Сталиным.

В декабре тридцать восьмого прошло внеочередное расширенное заседание политбюро ЦК с участием Ежова, работников Ростовского областного и районного отделов НКВД и, конечно же, Шолохова, Лугового и Погорелова. Заседание длилось долго, схватка разгорелась не на жизнь, а на смерть.

Дирижировал Иосиф Сталин, возмущённый своеволием зазнавшегося Ежова, который осмелился, не посчитавшись с его мнением, найти окольные пути для расправы с Шолоховым и остальными вёшенцами.

Тут Сталин и воспользовался удобным случаем свалить на Ежова, растерянного и дрожащего от страха, собственную вину.

Его обвинительная речь прозвучала как грозный приговор:

— Вы практически обезглавили Ростовскую партийную организацию и другие наши организации.

Сталин тут же обратился к вам, Николай Алексеевич, как к тайному своему советнику, спросил, сколько генералов и офицеров арестовано за последний год.

Вы ответили:

— С мая прошлого года со дня процесса по делу группы Тухачевского — сорок тысяч.

Судьба Ежова, как и сотен других работников наркомата, была предрешена. Народный комиссариат внутренних дел СССР наутро возглавил Лаврентий Берия.

Перебравшись в Москву, коварный лицемер, наделённый врождённым даром перевоплощения, несмотря на то что у самого руки по локоть в крови, решил предстать перед членами политбюро ярым поборником справедливости и блюстителем социалистической законности.

В своём докладе он стал приводить статистические данные репрессий, явившихся следствием произвола ежовщины.

Приводил цифры, свидетельствующие о том, что в 1937 году число арестов по сравнению с 1936 годом возросло в десять раз, что людей хватали по доносам мстящих, враждующих чиновников, заинтересованных овладеть жилищной площадью, имуществом, должностью. Людей обвиняли в том, чего они не совершали, ловко подводя под статью 58, чем умножали нагрузку следственных отделов Наркомата внутренних дел. Тюрьмы забиты, лагеря перегружены, смертность в них достигла критического уровня.

— И всё это — следствие произвола ежовщины. Если так будет продолжаться и дальше, то скоро нам будет некого сажать, — сказал в заключение палач.

По залу заседаний волной пронёсся ропот. Только Сталин, важно откинувшись на спинку мягкого кресла, прикрыв тяжёлыми веками жёлтые рысьи глаза, спокойно потягивал трубку. Конечно же, содержание доклада Лаврентия Берии было согласовано и подсказано им.

С начала 1939-го в стране наступила короткая оттепель. Аресты по политическим мотивам заметно сократились. Оставшиеся в живых партийные работники, учёные, деятели культуры, военнослужащие были амнистированы — их места в зоне заняли следователи и костоломы НКВД.

Крупных милицейских начальников, много знавших, уничтожили судом «троек», уже в новом составе. Как до этого они уничтожали свои жертвы.

Авторитет Иосифа Сталина, за спиной которого якобы чинились все злодеяния, ещё больше возрос.

Вскрывший злоупотребления, восстановивший справедливость Берия сменил «деревянного коня» на «белого скакуна» и гарцевал теперь перед доверчивыми москвичами в позе народного героя.

Но в глубине души подлый карьерист таил мечты, свойственные безумцам.

Фортуна сопутствовала ему. Глядя на Сосо, Лаврентий, не опускавшийся до карманных краж, умело работал на три разведки и потому был уверен в себе.

Окрылённый успехом, Берия обновил весь личный состав Наркомата внутренних дел, опыт у него имелся.

Знал, что чистка проводилась по личному указанию Сталина дважды — в расчёте на то, что умерщвлённые унесут с собой и тайны. Одновременно уничтожались архивы НКВД.

При третьей чистке на освободившиеся должности Берия сажал своих людей, которых знал по работе в Грузии и Азербайджане. Своими помощниками-распорядителями по административной и хозяйственной части, в комендатуре Кремля, посредниками связи с тайной агентурой, внутренней и внешней, сделал набравшихся опыта земляков — «сванских витязей».

Лаврентий взялся за наведение порядка и в самом Кремле, и на госдачах. Ознакомившись с личными делами обслуживающего персонала, Берия всех зачислил на службу в органы, присвоил звания дворникам и садовникам, поварам и прачкам.

Люди строили насмешки по этому поводу, обращаясь друг к другу по воинскому званию: «Бу сделано, товарищ капитан!», «Есть, товарищ лейтенант!».

Особенно изощрялись, строя рожицы, няни и экономки, обслуживающие семью Сталина, козыряя на каждом шагу при обращении друг к другу и заливаясь смехом.

Но когда в Кремле появилась барышня-комендантша, надзирающая за квартирами кремлёвских небожителей, и в частности за жильём «великого вождя», весёлое настроение обслуживающего персонала поубавилось.

В этой роли выступила Александра Николаевна Накашидзе, которую за глаза называли «какашидзе». Эта строгая брюнетка в чине майора, в кожаном плаще, с браунингом на правом боку, недоучка с хамскими манерами тюремной надзирательницы, начала командовать не только обслуживающим персоналом, но и охранниками Кремля.

Всем было известно, кем и зачем Ася приставлена, а потому её побаивались не только технички, но и некоторые члены семей работников ЦК. Одни поговаривали, что Ася — любовница Лаврентия Павловича, другие утверждали, что майорша — племянница его жены Нины Теймуразовны.

Но как бы там ни было, а мадам в чине майора госбезопасности не только осуществляла надзор за обслугой кремлёвских квартир, но и, шныряя по жилым помещениям, высматривала и брала на учёт старинную мебель, дорогую утварь, сервизы, вазы, ковры, гобелены, портьеры, которые постепенно — за «изношенностью» — списывались и заменялись современными, новыми. Никто, конечно, не знал и не смел интересоваться, куда все эти уникальные вещи девались.

Мадам Накашидзе, в свою очередь, выписала из Грузии и поселила в Москве многих своих родственников. Видимо, всеми этими вещами обставлялись их квартиры.

Берия, в свою очередь, занялся обитателями Кремля из представителей высшего эшелона, и в первую очередь родственниками Иосифа Виссарионовича и его близкими.

Конечно же, этого желал и сам Сталин, о чем намекал в уединённых беседах с Берией.

После убийства Надежды Аллилуевой во взаимоотношениях с многочисленной роднёй Иосиф Виссарионович испытывал чувство настороженности и недоверия.

Сначала арестовали Александра Сванидзе — брата первой жены Сталина, революционера, а позже ответственного работника аппарата Кремля.

От многочисленной родни Аллилуевых Сталин перебрался в специально возведённую для него дачу в Подмосковье. Причин тому несколько, первая — самоубийство жены. Хотя в него не верили. Дело в том, что Сергей Павлович Аллилуев, отец, задолго до войны написал книгу «О старых большевиках». Его примеру последовала старшая дочь Анна.

Если книга отца отражала объективно, с прямотой очевидца дела и поступки старых большевиков, боровшихся за установление народовластия, то дочь Анна со свойственной ей простотой и излишней чувствительностью рисовала сентиментальные сценки, в центре которых были Ленин и Сталин. И позволяла необдуманные вольности, характеризуя юного Сосо. Так, например, вожди революции Ленин и Сталин, поселившись в квартире Аллилуевых и скрываясь от полиции, «ежедневно совещаются» — обсуждают и обдумывают пути борьбы. И трогательно, с истинно братской заботой относятся друг к другу. Вот один из таких опусов.

Побеседовав с Лениным, Сталин заглянул на кухню и спросил Ольгу Евгеньевну Аллилуеву:

— А как у вас с продуктами? Как Ильич питается? Смотри, Ольга, корми его как своего.

Ленин то же самое спрашивал о Джугашвили:

— Вы, хозяюшка, как Сталина кормите? Позаботьтесь уж о нём, Ольга Евгеньевна, он что-то осунулся.

Это неправдоподобно. Не мог ни тот ни другой, проживая нелегально в доме многодетного питерского рабочего, хотя и в вежливой форме требовать особого питания от хозяйки дома в то трудное время. И далее Анна Сергеевна продолжает: «В этот приезд в Питер, в 1911 году, после очередного побега из тюрьмы он уже не в первый раз заходил к нам. Мы теперь знали Сосо ближе».

Сталина бросало в дрожь, когда кто-либо называл его по первой кличке, ибо к этому прозвищу в отрочестве и юности прибавлялось презренное «шарлатан».

Обе книги не в меру старательными поклонниками вождя были опубликованы как шедевры. О них писалось: «Есть книги блестящие, но эфемерные, словно мотыльки-однодневки, но есть и другие книги, иного облика, иной судьбы. Авторы этих книг далеко не все писатели в профессиональном смысле этого слова. Их оружие — искренность и правда. Их сила — в неистощимой революционной бодрости».

Сталину эти воспоминания не понравились, в особенности творчество Анны, в отличие от лжебериевской классики «К истории большевистских организаций Закавказья». Там его могущественной персоне отведена второстепенная роль.

Конечно же, многое из написанного отцом и дочерью было изменено, переделано редакторами в угоду главного действующего лица — Джугашвили. «Пройденный путь» С. Аллилуева был издан в 1946 году, через год после смерти самого Сергея Павловича.

Не меньшую антипатию испытывал Сталин и к мужу Анны Сергеевны — Станиславу Родонису — другу, земляку и соратнику Феликса Дзержинского.

Родонис занимал ответственную должность в ЧК. Некоторое время он работал в органах ГПУ Грузии. Честный человек, волевой чекист, смолоду увлечённый идеями коммунизма, в отношениях с Берией вёл себя независимо и даже пренебрежительно. В отличие от спесивого, грубого гордеца Берии Родонис благосклонно относился к грузинским большевикам и в своих действиях придерживался буквы закона.

Где-то и Родонис мог стать преградой на пути самочинных действий Берии, разумеется, в интересах «великого вождя» и собственных. О прошлом «папы большого» и «папы малого» он многое узнал от старых партийно-советских работников, а также сотрудников ГПУ, которые в узком кругу, захмелев от вина, доверительно изливали то, что таили в душе.

Из-за антагонистических отношений, сложившихся между Берией и Родонисом, последнего, по указанию Сталина, перевели на работу в органы одной из отдалённых республик Средней Азии.

Кроме того, если при жизни Надежды Сергеевны её родственники в семейных конфликтах становились на сторону Иосифа, то старшая сестра и зять сочувственно относились к Надежде, поддерживали её в письмах морально.

Именно к ним в Казахстан хотела бежать от мужа-деспота Надежда Сергеевна после окончания учёбы в Промышленной академии.

С обретением неограниченной власти в стране, начиная с Кремля, Берия востребовал из Казахстана Родониса вместе с женой и по прибытии их в Москву арестовал.

Подвергся аресту и брат Надежды Павел Сергеевич Аллилуев — военспец, состоявший на дипломатической работе, неоднократно пытавшийся пробиться к зятю в Кремль, а затем на Дальнюю дачу вождя, чтобы поговорить, стать на защиту арестованных родственников, в честности и порядочности которых не сомневался.

Но хитрый, осторожный и предусмотрительный Сталин под всякими предлогами отказывался принять шурина.

Не ограничиваясь арестом Павла Сергеевича, Берия загнал в камеры Лубянки многих друзей и сослуживцев Павла Сергеевича.

В конце 1939-го Павел Аллилуев скоропостижно скончался, если верить официальным сообщениям, от сердечного приступа. Убитых горем, живущих уединённо на изолированной даче престарелых отца и мать пощадили как не представляющих опасности.

Возможно, их сумела оградить от карательной десницы внучка Светлана, единственная из окружения отца, которая имела какое-то влияние на него.

Цитирую роман: «Страдая чрезмерной подозрительностью, Иосиф Виссарионович с оттенком недоверия относился почти ко всем людям, даже к родственникам, постоянно ожидая неприятностей. Окажи доверие человеку, а он оступится, ошибётся, скомпрометирует. Вот если бы выполнил задачу, совершил то, что ему поручено, и исчез… С мёртвыми гораздо проще». К многочисленной родне Сталин относился «весьма настороженно, постоянно ожидая каких-либо каверз или подвоха. И вообще они слишком много знали о его обычных человеческих слабостях».

Как видим, искоренение родственников Иосифа Виссарионовича вёл Лаврентий Павлович — планомерно, по старшинству.

Одновременно с репрессионными действиями Берия укреплял свой аппарат, щедро раздавая чины и звания, благоустраивая быт работников НКВД.

Под его руководством возводились добротные жилые дома, открывались закрытые столовые, где по самым низким ценам работники аппарата наркомата и их семьи могли питаться.

Бесплатное обмундирование из тонкошёрстного сукна и шевиота прельщало любителей хорошо пожить на казённый счёт, а тем более в таком учреждении и при такой форме, глядя на которую у простых смертных тряслись поджилки.

И надо сказать, что Берия, в отличие от Сталина, умел ценить старых друзей, не забывал добро, оказанное ему однажды. Своему старому другу и спасителю.

И Мирджафару Багирову выделил апартаменты в целый этаж, и не где-нибудь, а в новеньком шикарном доме столицы — тут не было посторонних глаз и ушей.

Здесь принимал он гостей и предавался разврату в кругу чернобровых, похожих на зарю, юных красавиц, которые состояли на учёте и содержались в «мобилизационной готовности» у черноусых «витязей в тигровой шкуре», ведающих мелкой агентурой при конспиративных квартирах.

Вам, Николай Алексеевич Лукашов, хорошо известен морально-нравственный облик Лаврентия Берии. Но вы ограничиваетесь только общими фразами либо скудным отображением пошленьких сцен, как, например, встречу его со стахановками.

Даже в присутствии жены Нины он бахвалился, как юная Макоцэ, что по-грузински означает «целуй меня», приглянулась ему и он решил не отказать ей в поцелуе.

В тот же вечер стахановку встретили у проходной завода крепкие молодчики, доставили в конспиративный дом встреч, велели помыться в ванной и препроводили в роскошные апартаменты.

А надо сказать, потайными хоромами, предназначенными исключительно для встреч с приглянувшимися девицами, Берия обзавёлся сразу по переезде в Первопрестольную. Как правило, это были изолированные секции в домах или отдельные дачи в Подмосковье, обслуживались исключительно родственниками, подобными «железной» Асе, либо по-собачьи преданными земляками, которых Берия постепенно переселил в Москву и устроил на службу в своём ведомстве.

Опричники из личной гвардии Берии, как на подбор стройные, подтянутые, в мастерски подогнанной форме, в субботние и воскресные вечера важно фланировали или медленно прокатывались на правительственных машинах по главной улице столицы. Бывали в других людных местах, приглядываясь к смазливым девчонкам, заманивали их в машины и увозили в потайные гаремы. Там и кидали их на усладу похотливому патрону.

У моей близкой приятельницы полулатышки-полурусской сестра училась в Московском университете. Красавица-блондинка, высокая, стройная, она обращала на себя внимание всех.

Во время выпускного бала, посвящённого окончанию университета, вокруг неё стали увиваться молодчики с чёрными усами, шикарно одетые. Буквально по пятам ходили, поднося угощения, предлагая шампанское, брызги которого вместе с пробками взлетали до потолка.

Очаровательная выпускница увлеклась одним из черноусых красавцев — он великолепно танцевал танго и фокстрот, очень модные в те времена. Короче говоря, доверилась человеку в форме, казавшемуся ей не рядовым.

Ближе к полуночи вежливые, обходительные рыцари пригласили её в гости. Она согласилась.

Привезли её в дом, стоящий в густом лесу, недалеко от шоссейной дороги. Ввели в роскошно обставленную комнату, убранную коврами, бархатными портьерами, с широкой софой и множеством пёстрых шёлковых подушек. Посреди комнаты — стол, над ним свисает огромного размера люстра, сияя гранями хрустальных подвесок. Взгляд радовали разной формы бутылки, рюмки, фужеры. Гостей ждали блюда с холодной закуской, фрукты, дорогие конфеты, печенье.

Подруге предложили выпить. Выслушав длинные тосты, пригубив вина, она отставила бокал в сторону, заподозрив неладное в поведении захмелевших орлов — они позволяли себе бестактность говорить громко, со смехом и на чужом языке.

Черноусый красавец, проявлявший к ней особое внимание, настоятельно просил её выпить до дна хотя бы один бокал. Но гостья была неуступчива.

Наконец молодые люди покинули зал. Черноусый красавец, указав на софу, предложил ей отдохнуть и вышел вслед за ними.

Таинственная тишина пугала. Вдруг стена зашевелилась, бархатный занавес распахнулся и перед ней предстал голый мужчина. Коротышка с кривыми ногами, отвислым брюхом, лысый. Уставил на неё сквозь стёкла пенсне бесцветные выпуклые, как у окуня, глаза.

Девушка встала. Изловчившись, он схватил её и крепко зажал в объятиях, попытался свалить в постель.

Но она оказалась не из пугливых, а из спортсменок, торжественно марширующих по Красной площади во время парадов мимо трибуны мавзолея с вождями революции. Вырвалась из его цепких рук и отшвырнула в сторону. Но человек в пенсне снова ринулся на неё.

Отчаянная схватка длилась несколько минут, вдруг незнакомец сник, грузное тело его обмякло, она с силой толкнула его ещё раз и кинулась к двери, за которой скрылись молодцы.

В конце тёмного коридора виднелась ещё одна дверь. Она оказалась незапертой, и ночная гостья выпорхнула во двор, огляделась — вокруг ни души.

Пугающая тишина заставила её на миг остановиться. В каменной ограде заметила калитку, оказавшуюся незапертой. Вырвавшись на свободу, бросилась в сторону дороги. На горизонте алела кромка рассвета.

Девушка мчалась по дороге, сама не зная куда. На её счастье, темноту ночи разрезал свет фар, послышался шум мотора. Подняв руки, остановила машину. Шофёр полуторки высунулся из кабины, спросил:

— Чего тебе?

— Умоляю, довезите до города!

— До какого?

— До Москвы!

— Так это в другом направлении.

Но, догадавшись, что произошло что-то неладное, открыл дверцу кабины и бросил коротко:

— Влезай!

Она долго не могла отдышаться, боялась поднять глаза. И не заметила, как машина въехала на окраину города. Шофёр, пожилой сдержанный человек, не проявлял любопытства, только сочувственно спросил:

— Куда везти-то?

Она назвала улицу, номер дома и стала объяснять, какой путь короче. И когда подкатили к подъезду, воскликнула:

— Остановите! Не уезжайте, мне надо вас отблагодарить.

Уже берясь за ручку кабины, повторила:

— Умоляю вас, не уезжайте!

— Какая благодарность? Бог с тобой, дочка. Мне ведь по пути. А тебя, думаю, заждались родители, иди к ним. Небось все глаза высмотрели. Только в другой раз с выбором кавалера будь разборчивей, — улыбнулся и дал газу.

Мать и вправду ждала дочь, всю ночь не сомкнула глаз, беспокойно всматривалась в предрассветную тьму. Когда дочь рассказала о случившемся, встревоженная женщина заметалась по комнате, бросилась к шифоньеру, стала запихивать бельё в рюкзак, в дорожные сумки. Взволнованно повторяла:

— Бежать, бежать, дочка, отсюда надо. И немедленно! Пока эти гады не пришли в себя.

Чувство страха не покидало мать с той ночи тридцать пятого года, когда чекисты увели отца, латышского стрелка. Тогда она рванула с малолетней дочуркой из Ленинграда в Москву к брату. Теперь спешила на Рижский вокзал. На хуторе под Лиепаей доживала свой век престарелая сестра.

Всё, о чём она поведала, схоже с тем, о чём рассказывал вам, Николай Алексеевич, сам Лаврентий. Конечно же, он умолчал, а вы могли и не знать о существовании сотен содержанок Берии в разных городах, которым всемогущий Лаврентий, имея открытый счёт в банке, платил пособия. Среди них были истинные пенсионерки-красавицы, мужья которых, заброшенные за кордон, «случайно» погибали. И, к сожалению, это не выдумка.

После ареста Берии следственные органы установили и официально объявили о множественных связях подсудимого с представительницами прекрасного пола. И даже не одинокими или вдовствующими, а уважаемыми жёнами высокопоставленных мужей-рогоносцев. Но это так, мелочь сексуальных наркомов-извращенцев, шедших в авангарде отряда строителей коммунизма на заре народовластия с призывными лозунгами: «Долой стыд!», а не только на параде под красными знамёнами мимо мавзолея.