#img_25.jpeg

В начале марта приятели получили задание — обойти несколько квартир в поселке и в городе и передать хозяевам квартир, что Семен Алексеевич и Марья Игнатьевна приглашают их девятого марта пожаловать в гости, к 12 часам.

Ребята понимали, что приглашение — условный знак, пароль (они уже знали это слово). И что приглашают, конечно, не в гости, а на сходку. Приятели просили разрешения прийти, но ни Степан, ни Елена, с которой ребята нередко теперь беседовали, как прежде с Данилой, не соглашались взять их на это первое общее собрание городской, заводской и железнодорожной организаций.

— Успеете, ребятки, — говорил Степан. — А сейчас делайте то, что поручено, это очень важно.

В этой работе впервые участвовали и девочки.

Гимназисток тщательно готовила Елена. Она заставляла их раз по десять повторять, что нужно говорить, кого спрашивать и кого опасаться. Все следовало держать в памяти: фамилии приглашаемых, их приметы, адреса. Никаких записок иметь при себе было нельзя.

И вот дети отправились в качестве связных. Все шло благополучно, только Вера попала в такое положение, которого не могли предвидеть ни Елена, ни Степан, никто другой. Ей надо было сходить в три дома. В двух уж она побывала. А вот и третий. Девочка позвонила. Дверь открыла симпатичная, немолодая женщина с каштановыми волосами, чуть тронутыми сединой.

— Мне нужно видеть хозяина квартиры, — сказала девочка, — я должна передать ему приглашение.

— Проходите! — Женщина улыбнулась. — Алеша сейчас выйдет, вам придется немного подождать.

Вера присела в мягкое кресло. В комнате было уютно. На стенах висели картины, в простенке стоял большой шкаф, через стеклянные дверцы которого были видны корешки книг.

— Вы меня ждете? — вдруг прозвучал удивительно знакомый голос. Вера оглянулась и остолбенела: перед ней стоял Алексей Михайлович — учитель истории. Он был тоже немало удивлен.

— Я… я… — залепетала девочка, — я, кажется, адресом ошиблась, Алексей Михайлович…

— А куда вы шли?

— Оренбургская, 26.

— Правильно, вы туда и пришли.

— Но… я… я, — все еще не придя в себя полушепотом проговорила она, — я, наверное, не к вам шла.

— Почему! — Алексей Михайлович улыбнулся. — Может быть, и ко мне. Вы, кажется, хотели передать какое-то приглашение.

— Да, я хотела сказать, что Семен Алексеевич и Мария Игнатьевна просят вас девятого марта пожаловать в гости к 12 часам, — как зазубренный урок, одним духом выпалила девочка. Она ожидала всего: что Алексей Михайлович не поймет, в чем дело, что он рассердится на неизвестное-приглашение. Но ни того, ни другого не произошло. Алексей Михайлович подошел к ней, обнял за плечи и тихонько произнес:

— Ай да Кочина, ай да Кочка! Так, кажется, вас в классе зовут? Молодчина! Только, — он сразу стал серьезен, — больше уж вы ко мне с поручениями не приходите, ладно? И никому о нашей встрече в гимназии не рассказывайте. И даже виду не показывайте. Вы у меня не были, и я вас сегодня не видел. Хорошо? Обещаете мне это?

— Обещаю! — пролепетала окончательно смущенная девочка и, попрощавшись, торопливо вышла.

Об этом Вера, конечно, рассказала Любе и Фатьме, ведь любая из них могла, если еще придется оповещать людей, попасть на квартиру к Алексею Михайловичу. Девочка предупредила подруг, и они не подали вида, когда встретились с Алексеем Михайловичем в гимназии, и, конечно, никому не промолвили там ни слова. Только Елене сказала Вера, чтобы снова их не послали по этому адресу, а то, мало ли что…

В тот вечер, когда было назначено собрание, Валя долга не мог заснуть. Он видел, как сестра ушла часов в 10 и вскоре вернулась.

— Ты чего так быстро? — спросил брат.

— Ничего, спи!

Валентин не стал расспрашивать сестру, но понял: что-то произошло. Назавтра, однако, не пересилив любопытства, он, улучив момент, спросил Степана, почему так рано пришла домой Елена.

— Плохо, брат, собирали. Провокатора, что ли, просмотрели. Кто-то, похоже, сообщил полиции. Правда, и нас вовремя предупредили, успели разойтись. Казаки, говорят, приехали, покрутились, покрутились, да ни с чем и: уехали.

Этим коротким разговором Степан, сам того не зная, загадал ребятам новую загадку: кто такой провокатор?

Ребята долго ломали голову, наконец, Валентин пристал к Степану. Тот объяснил ему.

— Покажи нам провокатора. Мы ему!

— Чудак! — засмеялся парень. — Провокатора узнать — самое трудное. Если бы мы знали кто это, то давно бы…

И парень сделал такой выразительный жест, что у мальчика по спине холодок прошел.

* * *

Еще в начале зимы в депо появился новый слесарь. Он работал рядом со Степаном и жил где-то недалеко от него. Они нередко домой ходили вместе. Нового рабочего звали Владимиром Ивановичем. Это был крепкий, широкоплечий мужчина лет сорока, с серьезным, сильно веснушчатым лицом и густой, темно-рыжей аккуратно подстриженной бородой.

Владимир Иванович подружился со Степаном, и Вале казалось, что он тоже принадлежит к организации. Мальчик окончательно убедился в этом, увидев, как он и Степан часто прямо с работы отправлялись в Порт-Артур. Вскоре новый знакомец, не стесняясь мальчика, который тоже иногда ходил с ними, стал вести очень смелые разговоры. Он ругал мастера, полицию, жандармов. Из его слов выходило, что у них в Красноярске рабочие действовали смелее, и было уже несколько забастовок и даже вооруженных столкновений с полицией. Рассказывая об этом, он каждый раз начинал упрекать Степана, что они, мол, ничего не делают.

— Есть у вас оружие? Ну, скажи, есть? — горячился он. — Вы точно в куклы играете, а не к революции готовитесь.

— А мы и не готовимся. Откуда ты взял?

— Не готовитесь, не готовитесь! Что же, она сама по-твоему придет?

Такие разговоры повторялись очень часто. Мальчику нравилось, что такой уже не молодой мужчина, очевидно, опытный революционер, считает его своим, ведет при нем подобные разговоры, а вот Степан отмалчивается, да отшучивается…

«Мне не доверяет», — с обидой думал мальчик и про себя решил, что когда-нибудь попросит Владимира Ивановича рассказать побольше о работе настоящей организации, сам поведает ему о своих друзьях и попросит дать такое задание, что ух ты! Конечно, про дела Елены и Степана он рассказывать не собирался. Те сами за себя отвечают. Ему хотелось сблизиться с Владимиром Ивановичем, войти в доверие. Может быть, тот сумеет развернуть настоящую работу, может даже и поведет рабочих на вооруженное (звучит-то как!) столкновение с полицией. Тогда, конечно, в руках мальчиков будут уже не молотки, болты или гайки. Такой решительный человек и им даст револьверы. Валентин посвящал друзей в свои мысли, и теперь все их разговоры, главным образом, сводились к тому, какое они выберут оружие. Механик готов был удовлетвориться скромным «лефоше» или «бульдогом», Николай хотел иметь маленький, сверкающий «смит», но Валентин ни о чем, кроме вороненого, курносого «браунинга» и разговаривать не хотел.

— Ерунда все ваши «лефоше» и «смиты!» Дрянь! «Браунинг» — это да! Вы подумайте — ведь восемь зарядов! Восемь! Поняли!

Ребята спорили так горячо, точно вопрос об оружии был решен окончательно, и выбор зависел от них самих. Даже девочки, участницы подобных разговоров, и те стали разбираться во всех видах и калибрах оружия, так точно всю жизнь только и делали, что стреляли.

Мечтая получить револьверы, ребята поручили Валентину как можно скорее переговорить с Владимиром Ивановичем и заявить от их имени, что вся шестерка готова выполнить любое задание этого опытного революционера.

Валя никак не мог дождаться удобного случая. Только один раз он чуть не добился своего. Стояло начало марта. Снег лежал ноздреватый и серый. Воздух был по-весеннему свежим, крепким, бодрящим.

Они, как обычно, втроем не спеша шагали с работы. Взглянув на Валю, Владимир Иванович произнес:

— Хороший из него парень будет. Закаленный. С малых лет привыкает. Только зря вы с такими не работаете. У нас, в Красноярске, такие вот — первыми помощниками были.

У Вали даже сердце оборвалось. Вот он, подходящий момент.

«Мы тоже помогаем», — хотел он крикнуть, но Степан неожиданно задал Владимиру Ивановичу какой-то вопрос (Валя даже не расслышал, какой), и разговор переменился.

«Язва длинноязыкая! — подумал мальчик про Степана. — И поговорить не даст. Тоже друг! Дает разные пустяковые поручения и все как на маленьких смотрит. Небось не хочет дать самую, что ни на есть серьезную работу».

Он угрюмо замолчал и свернул к себе в поселок, даже не попрощавшись со Степаном.

На другой день Степан подошел к Валентину. Тот теперь работал самостоятельно.

— Здравствуй, — сказал он.

— Здорово! — буркнул Валентин.

Ему показалось, что в усах Степана спряталась усмешка.

— А ну, покажи язык! — неожиданно сказал парень.

Валентин растерялся и высунул язык.

— Ничего, нормальный. А если шибко расти будет, ты его рашпилем… — И, повернувшись, медленно пошел к своему верстаку.

«Чего это он? Что в разговоры встреваю? А разве нельзя? Или Владимир Иванович хуже его? Боится, чтобы я кому еще не сболтнул? Без него не знаю! Тебе бы рашпилем язык того… — с обидой подумал мальчик. — Знаю, чай, как с людьми говорить. Вот только случая все не выпадает».

Однако случай скоро выпал.

Это воскресенье было холодное. Подтаявший за неделю снежок покрылся корочкой льда. Ребята решили последний раз сбегать на каток.

Знакомой, много раз хоженой дорогой, пошли они в город. Чем длинней беседа — тем короче путь. А ребята могли бесконечно говорить о главном — об оружии. Вот и город.

Вдруг Валя остановился.

— Ребята, смотрите, Владимир Иванович!

Мальчики рванулись вперед. Вот повезло-то! Сейчас они и поговорят… Догнать надо.

Владимир Иванович был в полуквартале от ребят. Вот он, оглянувшись по сторонам, свернул за угол.

— Чего он озирается? — спросил Николай.

— Не иначе к кому из организации, — произнес полушепотом Валентин.

Ребята поубавили шаг и пошли следом. Раз он идет по делу, мешать не стоит. Завернув за угол, они увидели, как Владимир Иванович вошел в калитку большого богатого особняка. Мальчики переглянулись. Неужели в таком доме может жить тот, кто заодно с Данилой, Степаном, Еленой? Впрочем, учителя же могут быть в организации, а ведь и они не из бедноты! Ну что ж, можно поговорить, когда Владимир Иванович выйдет обратно.

— А девочки нас ждать будут, — сказал Николай.

— Подождут малость, — ответил Валя. — Мы, чай, скоро.

— Да, может, он надолго. Слушайте, ребята, а если за девочками сбегать. Вот ловко будет! Все шестеро и переговорим. И он увидит, что у нас целая организация, — сказал Митя.

— Правильно! — воскликнули приятели. — Дуй, Механик!

И Митя помчался. Минут через пятнадцать он вернулся вместе с девочками, которых застал на катке.

Ребята еще раз рассказали о неожиданной и такой долгожданной встрече.

— Теперь скоро, — успокоил подруг Валентин.

— А в какой он дом вошел? — полюбопытствовала Вера.

— Напротив, вон в тот.

— В этот? — Люба была очень удивлена. — А вы не путаете?

— Чего тут путать!

— Погодите, но я хорошо помню, я своими глазами видела, как в этот дом, только с парадного крыльца заходила Ната Барткович. Много раз видела, я здесь часто хожу.

— Ну и что? — спросил Валя.

— Как что! Она же дочка жандармского ротмистра. Не может же и он быть в организации. Нет, вы что-то перепутали.

— Постойте, — сказал Николай. — Дом мы не перепутали. Но он зашел во двор. Может быть, там квартиранты живут.

— И они из организации? — прищурив глаза, спросила Фатьма. — Под носом у жандарма?

— Так куда же он пошел?

Тут вмешался Николай. — Конечно в этот дом, только с черного хода. Не пойдет же рабочий с парадного. Может, он примус чинить пошел.

Валентин был расстроен больше всех. Зачем рабочий, да еще такой, как Владимир Иванович пойдет к жандарму. И примус чинить он не пойдет. Может, перепутали, но дом все-таки богатый…

— Пойдемте, проверим. — Люба решительно двинулась через улицу. Пошли за ней и остальные. На воротах дома висела табличка «Домовладение Н. Н. Барткович». Митя заглянул в калитку. Другого здания во дворе не было.

— Может, это дом другого какого Бартковича? — не сдавался Валентин.

— Я сейчас узнаю, — сказала Вера.

— Как?

— До ссоры с Сонькой я несколько раз гуляла с ней по коридору. Была с нами и Ната Барткович. Я сейчас зайду к ней. Скажу, решила спросить, не пойдет ли Ната на каток. А уж если пойдет, тогда вам кататься без меня.

— Да ладно! — за всех ребят ответил Коля. — Проверить важнее.

Вера позвонила на парадном крыльце. Дверь открыла нарядная горничная.

— Скажите, Ната Барткович дома? — спросила Вера.

— Пройдите, барышня! — в прихожей она помогла Вере снять пальто. — Обождите в гостиной. Я позову барышню.

Вера прошла в гостиную, присела в кресло. Через минуту влетела Наточка.

— Вы ко мне? — спросила она, не скрывая удивления.

— Собралась на каток, да подруга не зашла за мной. Одной скучно. Шла мимо вашего дома и решила пригласить, не пойдете ли?

— Нет, благодарю вас. Мы сейчас поедем с папой кататься. Мы бы уже уехали, да он занят. Он у нас всегда занят, всегда, даже в праздники к нему приходят на квартиру. Такая работа, такая работа, о, просто ужас! — произнесла она, очевидно, услышанную от матери фразу. — Вот и сегодня, так обидно, совсем собрались, но пришел какой-то рабочий, — это слово она произнесла, брезгливо сморщив носик. — Да вот он уходит, полюбуйтесь.

Открылась дверь кабинета. Вера успела рассмотреть, что за большим письменным столом, против двери, сидел ротмистр, просматривал какую-то бумагу. Из дверей пятясь и кланяясь вышел мужчина. Когда он, закрыв за собой дверь, обернулся, Вера увидела сильно веснушчатое лицо и темно-рыжую подстриженную бородку.

— Прощайте, молодая барышня, — сказал он, низко поклонившись Нате, которая только еще больше сморщила носик.

— Ну, тогда до свидания, — сказала Вера, когда рабочий ушел.

— Извините, Верочка, уезжаем. Заходите когда-нибудь, буду рада, — сказала она тоном светской дамы и нажала кнопку висевшей над столом сонетки. — Горничная проводит вас.

В прихожей горничная подала девочке пальто, и та поспешно вышла из дому.

— Он, ручаюсь, он, — закричала Вера, подбежав к ребятам. — Веснушчатый такой, с темно-рыжей бородой. Да? Он ведь?

— Без тебя знаем, что он! — глаза Валентина сверкали. — А там-то кто?

— Да ротмистр же, Барткович! Сама видела. В кабинете сидел, бумагу читал какую-то. А этот пятится, пятится вот так, — начала было показывать девочка. Но ребята ее не слушали. Увидев, что рыжебородый ушел достаточно далеко, они, даже не попрощавшись с девочками, помчались по другой улице, чтобы обогнать Владимира Ивановича и скорее — как можно скорее — спросить у Елены или Степана, что может означать это странное посещение.

Елены не было дома. Они разыскали Степана.

— Пока об этом — молчок! — сказал Степан, выслушав рассказ взволнованных ребятишек. — Нужно, чтобы никто не знал, да и сам рыжебородый не догадался. Вот ты и увидел живого провокатора, — Степан пристально посмотрел на Валю. — Сейчас увидел, а раньше — проглядел? Чуть-чуть ему все не выболтал. Я знал, что у тебя на кончике языка вертелось, поэтому тебе и про рашпиль сказал тогда, в депо. А ты надулся, как мышь на крупу. — Он погрозил Валентину, но не строго, а ласково. — Запомните раз навсегда, язык вы должны держать за зубами, иначе вы можете всех подвести.

Валя сидел весь пунцовый от стыда. «Вот болтун, балаболка! — ругал он себя мысленно. — Вооруженного восстания захотел».

Совесть продолжала мучать его, когда приятели шагали домой. Да и Дмитрию с Николаем не очень хотелось разговаривать. И они ведь вели себя глупо. Оружие им понадобилось. Нет, чтобы предостеречь Вальку, торопили рассказать все этому… провокатору.

Так они получили еще один урок конспирации.

Дня через три Владимир Иванович перестал появляться в депо.

* * *

После происшествия с Владимиром Ивановичем ребята долгое время старались не попадаться Степану на глаза. Валентин тоже старался раньше Антипова уйти домой, а приходя в депо, сразу становился к верстаку и работал, головы не поднимая. Все трое были уверены, что теперь им никакого дела не доверят, и с сожалением вспоминали, как они выполняли поручения Данилы и Степана.

Но вот неожиданно Степан сказал Валентину, чтобы ребята пришли к нему на квартиру в субботу вечером. Зачем, Валентин спрашивать не стал. Любопытство — плохой помощник в серьезном деле.

Ребята еле дождались вечера. У Степана сидел незнакомый мужчина в пенсне.

— Вот наши помощники, — сказал, улыбаясь, Степан. — Народ проверенный. Их шестеро. Еще три девочки, гимназистки. Несколько раз задания выполняли. Да вы их должны помнить, товарищ Андрей. Это они набрели на наш склад и расклеили листовки.

— А, как с неба свалившиеся листовки! Помню, помню, как же! Я думал, меня Данила тогда поколотит.

Ребятам стало стыдно за глупость, которую они тогда сделали.

А Митя думал: «Андрей? Андрей? — где он слышал это имя? И вдруг вспомнил. Пристав? Конечно, пристав! Так вот кого искала полиция?» Мальчик с особым уважением посмотрел на мужчину в пенсне. Был тот близорук и даже под стеклами пенсне слегка щурил глаза. Черные волосы курчавились. Лицо бледное, продолговатое. Крупные губы и тонкий с легкой горбинкой нос делали его привлекательным, если не сказать больше — красивым.

После паузы Андрей сказал ребятам:

— Вот что, друзья! Товарищ Степан за вас ручается. Дело серьезное. Состоится у нас собрание. Где и когда — узнаете потом. А пока вы поможете нам собрать нужных людей, потом будете указывать дорогу приходящим. Слушайте внимательно и запоминайте…

…Была полночь, когда приятели вышли от Степана. Шагали молча. Радость их была большой, но они понимали, что дело не просто интересное, но и ответственное. И им доверили! Первое участие в собрании организации. Да в каком! «Маевка» — такого слова они еще и не слышали.

Подготовка велась тщательная. У ребят было много работы. Им пришлось разносить в разные концы города свертки свежих, пахнущих типографской краской листовок. С ними они побывали на квартирах у мельничных рабочих в Заречье, в маленьком домишке на окраине Порт-Артура, у старика-сторожа на чаеразвесочной. Были и на кожевенном заводе. Все сошло гладко, задание ребята выполнили точно — старались не зря.

Валя часто видел теперь в депо, как старик Михей, Папулов и Степан в обеденные перерывы собирали вокруг себя рабочих.

Беседы велись вполголоса, а мальчик по заданию Степана обычно сидел на таком месте, откуда он мог видеть, когда мастер или другой кто покажется поблизости. И как только Валя тихонько свистел, в группе рабочих сразу начинался громкий, оживленный разговор, слышались шутки, прибаутки, раздавался смех.

Однажды Степан снова позвал к себе всех троих. Ставни низенького дома были закрыты, окна завешены сверху донизу. Нигде ни щелки, в которую бы мог проникнуть свет из комнаты.

Ребята до полночи сидели на лавочке перед воротами. Николай наигрывал на балалайке, и если кто-нибудь приближался к домику, все трое затягивали частушку… Тогда в домике все замолкали и прикручивали фитиль лампы. Время от времени то Валентин, то Дмитрий прогуливались по улице и проулкам вблизи от дома Степана, смотрели, нет ли чего подозрительного. На случай облавы был предусмотрен особый сигнал. Но применить его не пришлось. Собрание прошло благополучно.

На каждом шагу мальчики сталкивались с подготовкой к маевке.

Проснувшись однажды среди ночи, Валентин увидел, как Елена вместе с Наташей нашивали большие белые буквы на кумачовое полотнище.

На квартире у Степана, когда тот вызывал их, ребята несколько раз встречали незнакомых людей, не тех, с кем они поддерживали связь по заданию организации.

Наконец наступил долгожданный день — Первое мая. Это было воскресенье. Еще с вечера Степан сказал, что будет ждать ребят к девяти часам утра у себя, а девочки к десяти пусть придут к лесным складам, что у Восточного бульвара.

Мальчики поднялись в этот день вместе с солнцем. Побежали к Степану.

— Ишь вы, ранние! — засмеялся он. — Сказано к девяти, а они к семи примчались. Ну, ладно, повторим урок, — и он еще раз рассказал, что нужно будет делать.

Часам к десяти они уже были у дровяных складов. Мальчики оглянулись. Неужели девочки не придут?

— Не узнали? — раздался знакомый голос. У склада сидели три девочки в ситцевых платьицах и платочках.

Дружный смех ребят подтвердил, что они действительно не узнали своих подруг.

— Трогаемся, войско! — скомандовал Степан.

Вид у Степана был самый праздничный. Кремовая сатиновая рубаха, лакированные сапоги, новый картуз и «тальянка» через плечо. Пошли на торфяное болото — между Пермской и Сибирской железнодорожными линиями. Место было глухое. Проселочная, малоезженная дорога тянулась параллельно Сибирской магистрали. Вдалеке, версты за три, виднелся лес.

Встретили мужика. Он был с уздечкой, искал лошадь. Ребята заметили, как Степан сильнее растянул свою «тальянку», а мужик чуть приметно взмахнул уздечкой.

— Эй, дядя, лошадь ищешь? — крикнул Степан.

— Ищу, не видал ли?

— Нет, там вроде ничего не видно. А в леске, дядя, был?

— Был. Там тоже не видать.

Они пошли дальше.

— Все спокойно, — сказал Степан. — Это наш. Он место осматривал.

Ребята переглянулись.

— Ловко! Вот тебе и мужик с уздечкой! И не подумаешь.

— А почему вы его прямо не спросили? Ведь здесь все свои? — удивилась Вера.

— А кто его знает, может, где чужой притаился? Да и меня-то он хорошо не знает, а вдруг я переодетый сыщик? И не только я его спрашивать буду. Не может же он всех в лицо знать. Наконец кто-нибудь посторонний может подойти и случайно поинтересоваться, не ищет ли он лошади, ведь мужик-то с уздечкой. Зато дальнейший разговор позволит узнать, свой или чужой. Осторожность в нашем деле — главное.

— Вам сейчас в первый дозор садиться, — сказал немного погодя Степан Николаю и Любе, — не забыли, что делать надо?

— Чего тут забывать, — ответил мальчик.

— А все-таки повторите!

— Мы должны сидеть, будто отдыхаем, и смотреть за теми, кто мимо идет, — начала Люба.

— Если он картуз снимет и снова наденет… — подхватил Николай.

— А женщина должна платок головной развязать и завязать снова…

— Да, да. Значит, идет свой, а не сделает — чужой. Тогда я ее оставлю здесь, — Николай показал на Любу, а сам побегу вперед по дороге, чтобы обогнать чужого…

— По дороге взрослые патрули будут, — не вытерпел и вмешался Валентин. — Они увидят, что мы бежим и разберутся, кто и зачем идет по дороге.

— Правильно, молодцы, на пять с плюсом! — сказал, улыбаясь, Степан. — Ну, сидите, да будьте внимательны.

— Ничего: они прозевают, мы с Верой не пропустим, — сказал Валя.

— А вы прозеваете, мы с Фатьмой есть, — вставил свое слово Механик.

— Расхвастались! — неодобрительно проговорил Николай.

— Нельзя на других надеяться, — сказал Степан. — Сами не должны ни одного человека прозевать. А три патруля это на всякий случай, и тут случайность может быть. Посторонний человек снимет картуз, чтобы лоб обтереть, вы его пропустите, но у второго поста он уже не сделает этого.

Вскоре все шестеро сидели на своих местах. Дежурить было совсем не скучно. По дороге часто проходили то в одиночку, то парами, а иногда и группами по-праздничному одетые мужчины и женщины. Шли с гармошками, балалайками, гитарами, несли корзины с продуктами, — одним словом, — гулял народ, обрадовавшись теплому воскресенью.

Ребята внимательно следили за прохожими, с минуты на минуту ожидая, что появится чужой. Но все обошлось без происшествий.

Сидеть пришлось недолго, народ собирался дружно, и вскоре к последнему дозору подошел Степан и четверо друзей, которых Антипов снял с постов.

— Молодцы, — сказал он, — все идет, как полагается. Ваша работа закончена. Можете бежать вон туда, в лес.

Все шестеро, схватившись за руки, кинулись было к лесу.

— Стой! Стой! — крикнул парень. — Эх, вы! Кто же вас пропустит так, безо всяких? Слушайте, да крепко запомните: как только вас остановят, вы говорите: мы сегодня празднуем и радуемся. Поняли?

— Поняли, — крикнули ребятишки и пошагали к лесу.

— Эй, пострелы, куда?

Дети оглянулись. Откуда окрик? Никого как будто поблизости нет?

— Куда, говорю, разлетелись? — Из придорожной канавы, заросшей невысоким кустарником, поднялся пожилой, незнакомый мужчина.

Николай шагал немного впереди. Его и остановил незнакомец. Мальчик от неожиданности опешил. Но тут же подбежали остальные и чуть не хором заявили: «Мы сегодня празднуем и радуемся».

— А, пикетчики! Ну, бегите, бегите.

Ребята уже к лесу подошли и опять не заметили, как наткнулись на человека, сидевшего в густой поросли молодых берез.

— Куда? — негромко окликнул он ребятишек. Но теперь они не растерялись, ответили сразу и через несколько минут вбежали на большую, залитую солнцем поляну. Здесь было много народу.

Ребята присели в сторонке, внимательно разглядывая собравшихся. Для них все было новым и необычным. Чувствовали они себя взволнованно. Еще бы! Сколько мечтали они хотя бы узнать, что такое сходка, а сейчас присутствуют даже на маевке.

— Вон Елена наша, — не без гордости сказал Валентин, показывая на сестру, сидевшую в группе женщин и девушек под большой березой.

— А это, смотрите, товарищ Андрей, — показал девочкам Николай.

— Эх, Данилы нашего, жалко, нету! — вздохнул Митя.

— Да, плохо ему в тюрьме.

Ребятам стало грустно. Они вспомнили своего первого друга и наставника.

— Товарищи! — раздался молодой громкий голос. Посреди полянки, на толстом пне старой березы стоял плечистый, среднего роста мужчина. Его сухощавое лицо было смуглым. Говор, носившийся над поляной, стих. Все повернулись к человеку, стоявшему на пне.

— Товарищи! — после небольшой паузы повторил оратор. — Поздравляю с первой маевкой челябинских рабочих!

Сидевшие встали. Встали и ребята. Почти одновременно в разных концах полянки взвились, как языки пламени, алые полотнища знамен.

— Знамен-то, знамен! — шепотом воскликнула Люба.

— Раз… два… три… шесть! — сосчитала Фатьма.

— Тише вы, — шепнул Митя. — Поют.

И действительно, над поляной вспыхнула песня. Чей-то приятный женский голос начал негромко, но внятно:

И сразу десятки голосов громко и сильно подхватили торжественный напев. Ребятам казалось, что они поют громче всех, а голоса звучат мужественно и грозно. От волнения щекотало в горле.

Песня окончилась, а друзья стояли, не шевелясь, замерев в восторге. Торжественны были и лица окружающих.

Человек, стоявший на пне, заговорил. Открыто, в полный голос он произносил такие слова, как «революция», «вооруженное восстание», и это было удивительно и радостно.

Когда оратор кончил, раздались громкие хлопки и снова полилась песня, на этот раз бодрая «Варшавянка». Ребята и ее знали. Они пели вместе со всеми, гордые сознанием того, что участвуют в маевке вместе с революционерами.

Подошел Степан.

— Ну, мальчики, — сказал он тихо, когда песня кончилась, — есть для вас новое поручение. В дозор пойдете. Забирайтесь вон на те березы. Видите, с которых парни спускаются. Ты, Валя, на эту, Николай — вон туда, а Дмитрий на ту, что у дороги городской. Смотрите внимательно за дорогой и вокруг. Если увидите полицию, солдат или просто большую группу народа — свистите.

— А если одного? — спросил Николай.

— Если один или двое, тревоги не поднимайте. Этих есть кому проверить. Ваше дело предупредить о приближении большого количества людей, чтобы на нас не могли напасть неожиданно. Глядите в оба, не прозевайте! Ну, марш! Живо!

Ребята не заставили повторять дважды. За несколько минут они вскарабкались до средины берез и сели верхом на толстые сучья, укрывшись за стволами, так, чтобы с дороги их нельзя было заметить. Переплет веток, довольно густой на этой высоте, скрывал их от постороннего глаза, не мешая им видеть, что делается вокруг. Митя сидел лицом к городу. Впереди было пустынно. Далеко, насколько хватал глаз, тянулась, утомляя своим однообразием, серая лента дороги. Он стал внимательно, кусок за куском, просматривать лежащее перед ним пространство. Вначале это ему показалось занятным. Вон там что-то черное шевелится, должно быть, корову или лошадь выгнали на раннюю траву. Вон совсем недалеко в канаве лежит человек, очевидно, часовой. Однако скоро это надоело. Сидеть было не очень удобно и скучно. Он оглянулся. На березах чернели фигуры приятелей, а внизу на поляне, точно цветы в поле — люди в ярких праздничных одеждах. На пне стоял седобородый старик. Он что-то говорил, размахивая руками. Слова его сюда не долетали. Вот он кончил речь. Снова вспыхнула песня, но издалека она уже не казалась такой мощной. Митя посмотрел на березу, где сидел Николай. Тот тоже оглянулся. Механик показал рукой на дорогу, отрицательно покачал головой, — ничего, мол, пусто.

Николай махнул рукой.

«Скучно, ничего интересного, пустое занятие», — понял Митя этот жест.

Но вот Николай забеспокоился и, показав один палец, стал внимательно всматриваться. Митя понял, что с его стороны идет или едет кто-то. Понял и позавидовал. Эх, надо бы ему сесть на ту березу, все-таки хоть один человек пойдет. Он взглянул на Валю. Тот тоже всматривался и по его виду чувствовалось — что-то заметил. Он даже два пальца к губам поднес, точно свистнуть собирался.

«Вот, черт, повезло кому», — с досадой подумал Дмитрий, забыв даже, что такое «везение» — опасность для собравшихся. Фартит же людям, а у него! Он взглянул на дорогу и обмер. Даже сердце упало, а руки и ноги задрожали от страха: по дороге из города пылила группа всадников. Она быстро приближалась, и Мите показалось, что он видит, как верховые машут чем-то вроде нагаек или сабель. «Казаки!» — молнией пронеслось в голове и он, заложив два пальца в рот, свистнул и кубарем скатился вниз. На поляне все вскочили.

— Казаки, верхами, — закричал он, подбегая к Степану.

Толпа шарахнулась в противоположную сторону, в лес, а к городской дороге бросилось человек двадцать из боевой дружины. Выхватывая на бегу из карманов револьверы, они ложились на опушке в редком кустарнике. Николай и Валентин тоже покинули свои посты и приятели легли позади цепи дружинников. Занятые своим делом, взрослые не обратили внимания на мальчиков, а девочек Елена сразу же увела с собой в лес. Рабочие, не имевшие оружия, быстро набрав палок, камней залегли в дальнем конце полянки. Не было никакой растерянности, все произошло быстро и организованно, чувствовалось, что и к возможному нападению готовились.

— Без команды, товарищи, не стреляйте! — раздался голос Андрея.

Лежавшие в цепи теперь ясно слышали топот. Лошади шли, очевидно, мелкой рысью. Ребята увидели, как зашевелилась цепь. Дружинники старались улечься поудобнее, приготовились к отпору. Степан привстал на колени и выглянул из кустов.

— Ой, смотрите, что он делает! — воскликнул Николай. Действительно, Степан вдруг поднялся во весь рост и шагнул вперед, на ходу засовывая свой «смит» в карман. Дружинники в недоумений вскочили и поляна огласилась громким хохотом. Ребята бросились вперед и, выскочив из-за деревьев, остановились в недоумении. По дороге трусцой ехало человек десять башкиров, завсегдатаев праздничных базаров.

Степан, подойдя к всадникам, о чем-то переговорил с ними, и те, повернув лошадей, поехали стороной, чтобы не заезжать на поляну.

— Эх, ты, горе-часовой! — проговорил Степан, подходя к Губанову. — Не разглядел, а тревогу поднял.

Дмитрий стоял, закусив губу, опустив голову, растерянный, не зная, куда деваться от стыда. Ему казалось, что все вокруг с укором смотрят на него.

Прерванная маевка продолжалась. Сейчас народ, собравшись тесным кружком, слушал рассказ пожилого человека в пенсне о жизни в далекой якутской ссылке. Рассказывал тот увлекательно, живо и горячо. Слушали его внимательно и пятеро подростков. Только Митя сидел в кустах, в стороне, насупившийся, угрюмый, молчаливый. Ребятам стало жаль друга.

Валентин подсел к нему.

— Брось, Митяй! Всякое бывает. Кто их разберет, казаки ли, башкиры ли: пыль ведь.

— А что, и я бы свистнул. Тут секунда дорога. Окажись казаки, пока разглядывал, знаешь, что могло быть? — сказал Николай.

Слова друзей мало утешили Механика. И только когда в сумерках шли они домой, мальчик постепенно разговорился и забыл про свою оплошность.

#img_26.jpeg