#img_13.jpeg

Незаметно подкрался сентябрь. Он позолотил листву берез, развесил блестящую серебряную паутину. Отдохнувшие за лето ребятишки пошли в школу. Но Вале не пришлось сесть за парту.

Еще в августе, после одной дождливой и ветреной ночи, отец слег. Застарелый ревматизм, принесенный из солдатчины, обострялся и приковал его к постели. Марья растирала мужа спиртом, парила в русской печи муравьев, настаивала разные травы — ничего не помогало.

Валя ежедневно выпрашивал у соседей лошадь и привозил бочку соленой смолинской воды — в ней Аким прогревал больные ноги. Облегчения было мало. Становилось очевидным, что зиму Аким не работник.

Дела шли все хуже и хуже. Уже снесли на базар всех гусей и с десяток кур. Второе воскресенье Елена ходила на толкучку, продавала кое-что из вещей, хотя особого достатка в семье никогда не было.

— Хоть бы Вальку куда пристроить, — однажды за обедом сказала мать.

Аким лежал на кровати.

— Учиться надо парню. Наработается, успеет, — неуверенно проговорил отец.

— Ох, Акимушка, не знаю я, что ли? Зиму проработает, а там ты поокрепнешь. На будущий год он и в школу пойдет.

Аким промолчал. Вечером разговор возобновился.

— В депо бы определить Вальку, учеником, што ли? — спросила мать.

— Сходи к мастеру, попроси. Да яичек захвати, еще там чего… Мастер уваженье любит. Ты уж не жалей. Знаешь ведь его, ирода. На кого ненароком глянет, человека — как обухом по голове, а ежели что не по его — со свету сживет. Наше дело теперь зависимое. Попроси. Может, и возьмет парнишку.

— Валя! — позвал он сына немного погодя. — Рано тебе, сынок, в кабалу. Да, вишь, свалило меня, — как бы извиняясь, проговорил Аким. — Придется работать. Мастерам-то не перечь. Они — сила… Думал, доживем мы с тобой до хорошего времени, когда работа всем будет, издеваться над нашим братом перестанут, да, видать, мне-то не дожить, ну, а ты как раз, пожалуй, подрастешь к тому времени. Тогда жизнь пойдет, ого!.. — он помолчал. — Корми, сын, семью, ежели не встану. А как встану — сменю тебя, — и он отвернулся лицом к стене.

В субботу, после вечерни, мать пошла к мастеру. Она уложила в корзину десятка два яиц — к базару прикопила, — огурцов, помидор. Посмотрела — мало. Скрепя сердце, поймала прикорнувшую на нашесте курицу Пеструшку и тоже понесла мастеру.

Вернулась мать поздно.

— Велел в понедельник приходить. Из-за отца, говорит, берем… Тридцать лет работал… Я насчет пенсии заикнулась, да куда там, и слушать не захотел… Не могу, говорит, не могу… И хлопотать не буду. Всех на пенсии брать — денег не хватит. Вот, говорит, если бы ему ноги отрезало — ну, тогда твое счастье: дали бы, пожалуй, и десятку в месяц. Горько мне от таких слов стало, отругать бы, да про Вальку вспомнила, смолчала.

Мать вытерла глаза концом головного платка.

В понедельник провожали Валю в депо на работу.

Мать завязала в узелок еще пяток яиц — мастеру гостинец — да Вале на обед кусок хлеба положила. Отец дал двугривенный.

— Может, за водкой погонят, работу обмывать. Против обычая не пойдешь — покориться придется, — сквозь зубы сказал он. — Наше дело теперь такое…

Валька пошагал. Вот знакомые пути. Вот депо.

Через огромные открытые настежь ворота он вошел внутрь здания. Вошел и остановился. Грохот оглушил его. От пара, копоти, дыма и пыли в депо было так темно, что он не мог разобрать, куда идти. Стало жутко, но, пересиливая страх, мальчик двинулся вперед и почти налетел на черную громаду паровоза, возле которого работали люди.

Валентин тронул рукой одного из рабочих.

— Дяденька! — крикнул он, и сам своего голоса не услышал. — Дяденька, где мастера Врублевского найти?

Рабочий что-то ответил. Валя видел, как шевелились губы говорившего, но слов не услышал.

— Не слышу! — крикнул он что есть силы.

Рабочий засмеялся и показал рукой на ворота.

Валя выбежал из депо и огляделся. Нигде никого не было. Как найти мастера? Какой он из себя, этот Врублевский.

В это время к депо подошел невысокий, толстый, краснолицый господин.

— Дяденька, — обратился к нему мальчик, — а где мне мастера Врублевского найти?

— А зачем он тебе? — спросил мужчина.

— Я, дяденька, на работу пришел.

— На работу? А что это? — показал тот на узелок.

— Это мамка мастеру гостинцев послала.

— Ну, давай! Не видишь, что ли, — я мастер и есть. Чей ты?

— Кошельников я, Валька.

— Акима сын?

— Его, дяденька.

— Ну идем! И запомни: я тебе не дяденька. Зови меня теперь: господин мастер. Понятно? — он двумя согнутыми пальцами ухватил Валентина за нос и так сжал, что у того слезы покатились градом. Мастер довольно захохотал.

— Шагай за мной, и еще раз говорю, запомни — меня зовут: господин мастер.

Они вошли в депо. Снова грохот оглушил мальчика. Он с трудом поспевал за мастером и почти бежал, боясь потерять того из виду. Было тревожно и жутко. С каждой минутой росло желание повернуться, убежать и никогда не приходить сюда.

Но понемногу глаза привыкли к полутьме, и Валя стал различать, что делается вокруг. Вначале он увидел высокие окна, сквозь которые пробивался мутный свет. Вот вырисовались силуэты трех длиннотрубных пузатых паровозов. Возле них работали люди. Дальше вдоль стен стояли верстаки с тисками.

Стал Валя различать и отдельные звуки. Вот бухает тяжелая кувалда, стучат молотки по металлу, шипит паровоз, и звонко настукивает по зубилу стоящий у тисков рабочий, мимо которого они проходят.

Мастер подошел к одному из рабочих и слегка тронул за плечо. Тот оглянулся. При виде мастера лицо его приняло угодливое выражение. Он заулыбался, закивал своей козлиной бородкой, хитрые глазки заблестели.

«Ну и рожа, — подумал Валя, — видать сразу: подлиза и мастера трусит».

Врублевский что-то сказал рабочему, тот заулыбался еще угодливее и закивал головой. Мастер нагнулся и крикнул: «У него учиться будешь!» Потом, неизвестно за что, шлепнул Вальку по затылку и пошел.

Мальчик посмотрел на своего «учителя». Едва Врублевский отошел, тот изменился до неузнаваемости. Маленькие глазки стали злыми, морщинистое лицо — надменным, брови нахмурились.

Даже не верилось, что всего минуту тому назад это самое лицо было таким добреньким, угодливым. Рабочий нагнулся к самому лицу мальчика и, обдав его запахом винного перегара, крикнул:

— Сбегай! — он выразительно щелкнул себя по воротнику. — Живо! — и, повернув, слегка толкнул в спину.

Валя побежал. Он бежал мимо темных громад паровозов, мимо суетившихся около них людей. Выскочив за ворога, он на мгновение зажмурился от яркого света, ударившего в глаза, и полной грудью вдохнул свежий воздух осеннего утра.

Как здесь хорошо! А там! Неужели в этом чаду и грохоте теперь быть ему с утра до вечера? Может быть, не возвращаться? Убежать домой или к ребятам в училище? Но, вспомнив больного отца, он только вздохнул. Нет, нужно работать.

Валя не торопился и вернулся в депо только к обеду. Грохот стоял все такой же. Но мрак немного отступил. Лучи поднявшегося высоко солнца все-таки пробили эту гущу пара и копоти. То здесь, то там на полу, на верстаке, на черном боку паровоза вспыхивали светлые четырехугольники.

Низкий протяжный гудок проплыл под крышей депо, и когда он смолк, Валю поразило, как неожиданно стали четкими и громкими человеческие голоса.

Рабочие присаживались на верстаки, на скаты колес, на старые паровозные части, развязывали узелки со скудным обедом. Обычно у всех это был круто посоленный кусок черного хлеба. Кое-кто похрустывал луковицей, некоторые — соленым огурцом. Человека три, как успел разглядеть Валя, достали из кармана сотки с молоком. Большинство же черпало сырую мутную воду из стоявшего на верстаке ведра.

Валя почувствовал, что голоден. Мастер вырвал у него узелок, в котором были и те два куска хлеба, что мать положила на обед. Мальчик проглотил голодную слюну и потуже затянул ремень.

Валин «учитель» приготовился покушать с удовольствием. Он уселся на верстак, расправил ладонью усы. Ловко ударив ладонью под дно косушки, вышиб пробку и опрокинул горлышко в рот. Валя видел, как на вытянутой жилистой шее шевелился большой волосатый кадык.

— Эй, дядя Антон!

Рабочий оторвался от косушки. Мальчик оглянулся. Перед ним стоял высокий, широкоплечий молодой парень. Под темными пушистыми усами блестели крупные зубы. Карие глаза пристально и чуть-чуть сурово смотрели то на рабочего, то на Валю.

— Новичка обмываешь?

— Ага, — пробурчал Антон, снова опрокидывая косушку.

— Брось, дядя!

Подошедший взял из рук пьяницы косушку, в которой было еще немного вина и выплеснул его. — Вот так-то! И запомни, если еще раз пошлешь мальчишку за водкой, — пеняй на себя. А ты не вздумай больше бежать.

— А твое какое тут дело? — вскипел Антон. — Подумаешь, указчик нашелся. Мой ученик, мои и деньги, а ты не суйся.

— Ну, это ты брось! — спокойно произнес парень. — Деньги-то твои? — спросил он Валентина.

— Мои, тятька дал.

— Видал, дядя? — все так же спокойно проговорил парень, — и нечего тебе на учениках выезжать.

— Ну, а ты чего встрял? — Антон соскочил с верстака.

Вокруг них стал собираться народ. Рабочие окружили спорящих. Кое-кто вставлял реплики, кое-кто посмеивался. Для одних такая стычка была развлечением, другие видели в этом борьбу с безобразным пережитком заводского быта. Таких, правда, было меньшинство. Однако все чаще и чаще за последнее время стали раздаваться в депо голоса протеста против обычая «обмывать» новичков, издеваться над ними, против грубости мастеров.

Антон, слегка захмелев, рассвирепел. Он наскакивал на парня чуть не с кулаками, однако тот оставался спокойным, и это бесило Антона.

— Ты что, начальник? Ты что, указчик? — кричал он. — Ученика обучать запрещаешь?!

Парень улыбнулся.

— Так обучать, — запрещаю.

— Ну и учи сам…

— И научу не хуже тебя!

— Не тебе мастер препоручил, а мне.

— Вы с мастером одна шайка.

— Что! Ты мастера ругать, ты против начальства? Бунтовать? Смотри, скажу…

Из толпы вышел пожилой рабочий и вплотную подошел к Антону.

— Ну, это ты заврался, — спокойно, но как-то по-особому грозно проговорил он. — Донесешь — сам знаешь.

Антон перетрусил.

— Да чего вы, язви вас, пристали к человеку, — закричал он фальцетом. — Ну, скажи ты, пристали и пристали, чисто банные листы, — и, потоптавшись на месте, он повернулся к верстаку.

— Вот что, жук, — ласково сказал парень мальчику, — ты ему не поддавайся, а вздумает бить — приходи ко мне.

Снова раздался гудок, и рабочие разошлись. Загрохали кувалды, застучали молотки, зазвенели ключи.

Вечером Валя пришел домой разбитый. В ушах звенело, стучало, визжало, точно он принес с собой все депо. Болели руки и ноги, хотя особой работы он не делал, но Антон немало гонял его, приказывая принести то одно, то другое.

* * *

Постепенно мальчик втянулся в работу, привык к шуму и полумраку депо. Тело перестало болеть. Вечерами не чувствовал особой усталости, только не хотелось есть да очень клонило ко сну. Засыпал, едва прикоснувшись головой к подушке.

Молодой слесарь, что вступился за Валю, работал поблизости. Антон все время косился на него, но мальчика не трогал. Валя узнал, что слесаря зовут Степаном. Несколько раз они разговаривали, иногда домой ходили вместе: Степан жил в поселке Порт-Артур, им было по пути. Валентин во время редких встреч с Николаем и Механиком много рассказывал ребятам о Степане, с восхищением описывая своего нового знакомого.

— А он, Степан-то твой, не в организации? — однажды спросили Валю приятели, когда тот еще и еще раз рассказывал, какой у них Степан: мастера не боится, к его словам все рабочие прислушиваются.

— Кто его знает, не скажет ведь!

— Узнай, осторожно расспроси.

— А то я не знаю!.. Придет время…

Степану тоже нравился черноглазый, смышленый мальчик. Между ними завязалась дружба. Теперь они с работы ходили вместе ежедневно.

Шагая не спеша по шпалам, они разговаривали. Степан расспрашивал Валю о доме, об отце, о том, нравится ли ему работа. Иногда сам рассказывал о рабочих депо, о мастерах. Из этих рассказов Валя узнал много интересного.

Пан Врублевский, мастер депо, был всесильным, ему никто не смел перечить. По одному его слову человека увольняли, а поступить куда-нибудь было нелегко: наплыв народу большой, безработица. Многие по году и больше устроиться нигде не могут, хоть волком вой. Два других мастера — из медницкого цеха и из вагонных мастерских — не лучше Врублевского: тоже что хотят, то с рабочими и делают.

— Хорошо, что ты в медницкий цех не попал, — говорит Степан: — работа там — чистый ад. У нас копоть, а там зелень в воздухе висит — удушье, жар, что твое пекло. А мастер — такая гадюка. Он частенько отсылает учеников с работы прямо к себе на квартиру — картошку чистить или с его ребятишками нянчиться, и никаких тебе разговоров или, того хуже, жалоб. Да и Врублевский от него не отстал. Тоже учеников гоняет, куда хочет.

— А я бы не пошел!

— Ишь ты, храбрый какой! А тебя бы выгнали да другого бы на твое место взяли, такого же черномазого да шустрого.

— А он, пущай, тоже не ходит, я бы ему так и сказал — не ходи, и третьему бы сказал, и четвертому, со всеми ребятами поселка бы сговорился, вот ему и брать некого.

Степан рассмеялся.

— В том-то, милый, и дело, что не все так думают. Если бы все были заодно, так нам не то, что мастер, а сам царь-государь не страшен. Но сколько мы ни стараемся, а пока добиться этого не можем. А ты, вишь, какой прыткий: «сговорюсь со всеми ребятами поселка». Легко у тебя выходит.

Валя пытливо посмотрел на своего спутника. Оглянулся — дорога была пустынна.

— Значит ты тоже? — спросил он вполголоса.

— Что тоже?

— Из этих, из революционеров?

— Сдурел… Орешь! — Степан даже оглянулся.

— Ничего я не ору… Да ты не бойся, я ведь тоже, — с таинственным видом проговорил Валентин.

— Что тоже? Заладил свое: «тоже» да «тоже». Ну, чего ты «тоже»?

— Революционер.

Парень раскатисто захохотал.

— Ну что ты ржешь, ровно жеребец? — обиделся мальчик. — Гляди, коли не веришь. Только смотри не проболтайся! — Он закатал рукав рубашки: — Это тайный знак атаманцев. Мы против богатых и… — он оглянулся — царя! Вот!

И мальчик рассказал о своих приятелях, об атамане Золотом, о помощи взрослым, однако не назвал ни фамилии Лагунова и места, где все происходило, ни имени Данилы. Степан заинтересовался.

— А ты Данилу Губанова знаешь?

— Данилу-то? Еще бы, сосед наш. Митьки-Механика брат.

— А-а, понимаю! Значит, вы и есть те ребята, о которых Данила говорил.

— А ты откуда Данилу знаешь? — Валька старался не выказать удивления. Где-то в глубине сознания он понимал, что затеял опасный разговор. А вдруг Степан… Он не знал еще точно, кем может оказаться Степан, и говорил, как ему самому казалось, так, что тот ни о чем догадаться не мог.

— Знаю, брат, знаю лучше, чем думаешь. Ну, а ты, — он помолчал немного — болтай поменьше, да и тайным знаком не хвастайся, а то нарвешься на кого-нибудь.

— Не нарвусь, будь спокоен. Я к тебе не один день присматриваюсь и даже видел, — тут он понизил голос, — как ты раз за тендером книжку одному парню потихоньку передавал.

— Тише, ты! — опять оглянулся Степан. — Ну, и пострел, ну, и пострел! Я-то думал ни один человек не видел. А там никого не было поблизости?

— Был бы кто, я тебе сразу бы знак подал. Да ты не бойся. Молчать умеем лучше вашего.

После этого разговора дружба между молодым рабочим и мальчиком окрепла еще больше. Валя даже несколько раз помогал Степану — бегал в медницкий цех, чтобы передать записку пожилому вагранщику Никите. Но сам он это даже и за дело не считал: так себе, пустяки. А настоящей работы, таинственной и рискованной, не было. И приятели, вспоминая историю с Лагуновым, скучали. Много раз мальчик говорил об этом Степану.

— Потерпи немного, Валька, скоро много работы будет, всем хватит.

И Валя с приятелями ждали. А пока вечерами Степан вел с Валей интересные разговоры о жизни, о людях, которые хотят ее сделать лучше, светлей. В этих рассказах он впервые услышал имя Ленина, узнал, что есть такая партия, которая за рабочий класс, что она готовит настоящую, правильную революцию, как говорил Валька приятелям, передавая эти беседы.

Рассказы Валентина захватывали приятелей больше, чем сказ Федосеича об атамане Золотом. Они стали понимать, что впереди их ждет не игра, а настоящее, большое дело. И с нетерпением ждали.

* * *

Валя часто вспоминал Веру. Хотелось увидеть ее, да не знал как. Сбегать к гимназии, подождать, когда она домой пойдет — времени не было, на квартиру сходить — предлога не придумаешь. Так бы и не увиделись, но помог случай.

Произошло это в конце сентября, в одно из воскресений.

В этот день Елена сказала Вале:

— Пойдем со мной, поможешь коробку с шитьем донести.

Мальчик удивился — обычно сестра никогда не просила помогать ей, но, поразмыслив, решил, что дело, очевидно, не в шитье.

Они прошли в Порт-Артур. У ворот маленького домика Валя немного подождал сестру. Она вышла с большой круглой картонкой в руках.

— Дай понесу, — сказал Валя.

— Сейчас не нужно. В городе понесешь.

От вокзала до города решили ехать на дилижансе. Для Вали это было впервые. Дилижанс, напоминавший собой домик на колесах, запряженный парой серых лошадок, должен был вот-вот тронуться. В нем уже сидели трое: толстый седобородый старик в поддевке, сухощавая женщина в чепце и черной блестящей, вышитой стеклярусом, пелерине и маленький, слегка полнеющий человек в темных очках и котелке.

Мальчик заметил, как Елена, уже занесшая было ногу на ступеньку, вдруг на какую-то долю секунды заколебалась, но сразу же решительно шагнула и села напротив господина в котелке. Валя примостился рядом с сестрой. Мальчику бросились в глаза усы человека в котелке: черные, маленькие, они были закручены в колечки.

Пара низкорослых степных лошадок тронула мелкой рысью. Дилижанс закачался, заскрипел, загрохотал и, прыгая по неровной дороге, медленно покатился к городу.

Валя смотрел в окно. Мимо плыли, точно золотом осыпанные, березы. Пешеходы некоторое время двигались рядом с экипажем, но постепенно отставали, точно их кто тянул назад. Мальчик засмотрелся. Вдруг что-то упало. Он оглянулся. Это человек в котелке уронил трость. Потянувшись за ней, он сильно толкнул картонку, стоящую у Елены на коленях. Но девушка успела схватить ее. Вале показалось, что сестра слегка побледнела.

— Извините! — Мужчина с усиками приподнял котелок.

— Пожалуйста! — мило улыбнувшись, сказала Елена.

Теперь Валентин окончательно уверился, что в коробке не только шитье.

Из дилижанса вышли у пересыльной тюрьмы. Елена быстро зашагала по Уфимской.

— Оглянись незаметно, идет? — не поворачивая головы, тихо сказала Елена брату.

Тот понял. Навстречу им шел мальчик. Валька пристально поглядел на него и даже повернул голову вслед. Человек в котелке шагал за ними.

— Идет! — так же тихо и тоже не поворачивая головы к сестре, сказал он.

— Следит. Идем сюда, — шепнула девушка. Они свернули в первые попавшиеся ворота. Двор, к счастью, был пустым. — Зайди быстро куда-нибудь за угол, вынь из картонки книги. Спрячь под рубашку. Я выйду, а ты пережди немного и беги к Кочиным. У них меня подождешь… Понял?

— А чего не понять? Давай коробку!

Он быстро отошёл за один из сараев. Оглянулся. Нигде не было видно людей, ни окон, из которых его могли бы заметить. Раскрыл коробку. Под шелковым платьем лежало около десятка тоненьких книжек. Мальчик быстро рассовал их за брюки вокруг талии, застегнул пояс. Нет, так он слишком толст. Жаль, что не одел куртку, хотя день был не из теплых. Но раздумывать и сожалеть было некогда. Мальчик надел пояс на брюки, а рубашку выпустил поверх них. Теперь ничего не было заметно.

Мальчик отдал картонку сестре.

— Получай и шагай. Обо мне не беспокойся. Забор невысокий.

Перелезть через забор, даже с книгами за поясом, было для Вальки делом одной минуты. И вскоре он уже подходил к дому Кочиных. Вот знакомое крыльцо. Но тут мальчик в нерешительности остановился. Что он скажет Нине Александровне? Зачем пришел? А как быть с поясом? Одеть поверх рубашки? Тогда станет заметно: за поясом что-то есть. Можно ли у Кочиных вынуть книги? Разве подождать Елену на улице? А вдруг кто заметит, что у него под рубашкой что-то спрятано? Могут позвать городового — мало ли, подумают, украл что…

Мальчик поднялся на крыльцо. На двери он увидел серебристый кружок с надписью: «Прошу повернуть». Догадался — это звонок. Повернул небольшую рукоятку, услышал резкий звонок, и через минуту дверь ему открыла Дуся. Она не узнала Валентина, которого видела мельком.

— Тебе, мальчик, кого?

— Нина Александровна дома? — окончательно смутившись, спросил он.

— Нет, нету, — ответила Дуся, прикрывая дверь.

— Я подожду, мне очень надо.

— А зачем ты к ней?

— Да надо, — не зная, как объяснить свое неожиданное появление, проговорил мальчик. — Сестра послала, Елена.

— Батюшки! — всплеснула руками Дуся. — Так ты же Валька! Я тебя и не узнала, вырос-то как! Ну, проходи, проходи. Нина Александровна не скоро придет, но ты с Верочкой побудь. Она дома, одна, скучает. Ты и передашь ей, что надо.

Валя огляделся. Они стояли в небольшой прихожей. Из нее во внутренние комнаты выходило трое дверей.

— Верочка! — крикнула Дуся весело, приоткрыв одну из дверей. — К тебе гости!

— Кто там? — Дверь открылась, и на пороге прихожей появилась Вера. Она была в розовом платьице, веселая, светлокудрая.

Несколько секунд Вера стояла молча, затем рванулась вперед, обрадовавшись неожиданному гостю, протягивая обе руки.

— Здравствуйте, здравствуйте, Валя! Проходите. Мамы дома нет, но вы можете подождать. Вы ведь к маме? Она скоро!

Войдя в гостиную, Валя растерялся. Светлая, просторная комната, мебель в белых чехлах, большие портреты на стенах — все это было непривычным и как-то сразу смутило Валю, но особенно привел его в расстройство большой ковер. Мальчик не мог решить: ходят по такому ковру в сапогах или нет.

А еще ему некуда было девать руки. Он вспомнил, что не снял картуз, и неуклюже сорвал его с головы. И эта рубаха без пояса!

Вере мальчик показался неожиданно смешным. Девочка испугалась, что не выдержит, засмеется и обидит мальчика. Она напустила на себя серьезность и села в кресло.

— Присаживайтесь, — тоном взрослой произнесла она, полукруглым движением руки показав мальчику на кресло против себя. Этот жест она видела однажды у начальницы гимназии. — Вы по делу?

Валентин, стараясь ступать по ковру как можно осторожнее и потому шагая очень неуклюже, подошел к креслу и остановился.

— Садитесь, садитесь, пожалуйста, — предложила Вера еще раз.

— Я не могу, — хриповатым от волнения голосом проговорил он и еще больше смутился.

— Что не можете? — не поняла девочка.

— Садиться не могу! — с отчаянием произнес Валентин. И тут же почувствовал, что смущение начинает проходить.

— Са-дить-ся не мо-же-те! — протянула Вера. Ее голубые глаза округлились от удивления.

— Чего вы уставились на меня? Ну да, садиться не могу, сгибаться мне нельзя… — Вале стало немного досадно. И в самом деле, чего она глаза вытаращила? Попробовала бы сама сесть на его месте.

— Ха-ха-ха! — звонко рассмеялась девочка. — Ха-ха-ха! Сесть не можете? Нельзя сгибаться? Вы что, аршин проглотили?

— Не аршин, а книги.

Девочка принялась так хохотать, что невольно заразила и мальчика.

— Слушайте, Вера, — подошел Валя к девочке, когда они оба немного успокоились. — Я пришел к вам по очень важному делу, — он оглянулся с таким видом, что девочка сразу стала серьезной. — Я жду у вас Елену, и нужно, чтобы никто не знал об этом.

Девочка насторожилась.

— С улицы меня не увидят? — все больше входя в роль заговорщика таинственным полушепотом спросил мальчик, взяв Веру за руку.

— С улицы? — голос Веры звучал немного испуганно. — С улицы здесь могут увидеть. Пойдемте в мою комнату. Там окна выходят в садик. Там никто, никто не увидит вас.

Мальчик смело зашагал за девочкой, не обращая внимания на ковер. Сейчас он чувствовал себя по меньшей мере самим атаманом Золотым.

— Ну, рассказывайте… — начала было Вера, как только они вошли в ее комнату.

— Тс! — прижал палец к губам Валя. — Тс! Тайна…

— Какая тайна, какая? Скажите?

— Да разве о тайнах говорят?

Девочка передернула плечиками. Она опять, как в тот раз, в лесу, хотела рассердиться, но сдержалась.

— А почему вы без пояса? — спросила она, чтобы перевести разговор.

— Без пояса? В этом-то и есть тайна.

— Валя, Валечка, ну скажите же, скажите. Я никому, ей-богу, никому ни словечка. Пожалуйста, миленький.

Мальчик опешил… «Валечка, миленький» так никто никогда его не называл.

— Это очень большая тайна и, потом, не моя, — все еще не сдавался он. — Вы должны дать честное слово, что никогда, никому не скажете, ни одному человеку.

— Честное-расчестное!

— Нет, этого мало. Вы должны поклясться. Повторяйте за мной! — Он стал торжественно произносить слова клятвы атаманцев. Вера повторяла за ним. Ей было жутко. Глаза девочки округлились, голос стал глухим от волнения.

— Ну, смотрите же… — строго сказал Валентин, — никому ни слова.

— Сядемте сюда, — сказала Вера, все еще под впечатлением клятвы. — Вот сюда, на диван.

— Тогда обождите. — И к удивлению Веры он стал вытаскивать из-под рубашки книги. Одна, две, три! Скоро их набралось целый десяток.

— Это революционные книги, — многозначительно произнес мальчик, — за них в тюрьму посадить могут.

— Я знаю. У меня папу в Сибирь сослали. Мама рассказывала, — она наклонилась к уху мальчика. — Такие книжки я тоже раз видела, только давно. Папа у нас был ре-во-лю-цио-нером!

— Ага! Мне Нина Александровна говорила.

— Мама? Вам? Ну вот, а я бы побоялась рассказать об этом.

— Ваша мама сразу поняла, какой я… А теперь и сесть можно. Ну, слушайте.

Мальчик стал рассказывать Вере обо всем: о своих приятелях, Федосеиче с его сказом, неожиданной находке, рассказал и о помощи революционерам. Однако и тут он не назвал ни имени, ни точных фактов. В его рассказе перемешивалась правда с вымыслом, от которого Валя не мог избавиться, и его богатое воображение несколько преувеличивало приключения трех друзей. Он рисовал своих приятелей такими красками, что изумление и плохо скрытое восхищение не сходило с лица девочки. Мальчики казались ей героями, по сравнению с которыми она чувствовала себя маленькой, слабой.

— Валя, — спросила она, когда тот кончил свой рассказ, — а девочки могут быть вместе с вами? Тоже помогать… им.

— Можно! — сказал он, немного подумав. — Ведь наша… — Валя чуть не сказал «Елена», да во время спохватился и замялся. — Вам можно. Только не сразу. Я один не могу. Надо с ребятами поговорить.

На лице девочки появилось разочарование. Валя это заметил.

— Вы не обижайтесь, Вера… Я скажу ребятам… они обязательно согласятся, непременно. Я познакомлю вас с Митей и Николаем. Только… слышите, никогда, никому не говорите о нашей тайне. Смотрите! Вы же клятву давали.

Девочка прижала руки к груди.

— Да что вы, Валя! Никогда, никому! Даже, — она замялась, — маме.

Это успокоило мальчика.

— Валя, — немного помолчав, сказала Вера, — станем друзьями! Будем теперь говорить друг другу «ты».

— Ладно, — обрадовался мальчик.

Первые несколько минут они смущались, часто сбивались на «вы», но вскоре это прошло, и они разговорились весело и непринужденно, точно и впрямь уже давно были закадычными друзьями. Вера рассказывала мальчику о гимназии, учителях, о подругах.

— Знаешь, Валя, я подберу хороших-хороших девочек, вы с ними познакомитесь все трое, и потом мы будем помогать организации.

Мальчик согласился.

— И нашу Крысу надо проучить. Ладно?

— Кошку принести?

Девочка засмеялась.

— Ты не шути. Это мы математичку Крысой прозвали. Такая маленькая, остроносенькая и злющая… Вот бы ее проучить.

— Проучим!

За разговором они не заметили, как пролетело время, и пришла Елена. Девушка удивилась, когда увидела, что книги сложены на диване.

— Ты зачем Вере книги показывал, зачем выложил! — сказала Елена брату, когда они вышли и направились в Заречье. — Расскажет кому-нибудь, неприятности могут быть.

— Не расскажет, — уверенно заявил Валентин. — Знаю, что делаю, не маленький. — А ты как думала, я целый день их за поясом таскать буду? Ни согнуться, ни сесть. Ты бы еще дольше пропадала!

— Ничего себе пропадала! Сама я, что ли?

— А что было-то?

— Задержали.

— Да ну?

— Вот тебе и ну. Нагнал ведь меня этот в котелке. Я уж мост перешла и только свернула на толкучку, чтобы скрыться, он и подошел. «Пожалуйте, мол». Сопротивляться не станешь. Привел в участок. Обыскали. Ничего не нашли. Я им такую истерику закатила — даже извинились. — Девушка засмеялась.

Домой вернулись поздно. Наскоро поужинав, Валя побежал к Механику.

— Сбегаем к Кольке — новость есть. И через несколько минут приятели втроем уже сидели около амбарушки во дворе Губановых.

Волнуясь и спеша, Валентин рассказал, как они ловко обманули сыщика.

— Засунул я книги за пояс, перемахнул через забор и по Азиатской к Миассу, а там — к Кочиным. Помните, еще в лес ездил с девочкой.

— Долго сидел у них?

— Не очень.

— Играли?

Валя смутился.

Как он признается ребятам, что рассказал Вере обо всем? Ведь он нарушил клятву.

— Девочка здорово хорошая, — Валентин помолчал. — Такая… на наших девчонок и вовсе не похожая.

— Ты это к чему? — спросил Николай.

Валя окончательно смутился. Ребята переглянулись.

— Ага! — понимающе протянул Митя.

— Так, так! — поддакнул Николай.

Валя по-своему понял их слова.

— Да вы не думайте, она клятву дала… Она никому не скажет… увидите.

— Что? О чем не скажет? Ты разболтал, да? — В голосе Механика послышалась угроза.

— Я… я… я… — Валя не знал, как оправдаться перед друзьями.

— Что заякал? — рассердился Николай. — Проболтался?

— Да вы чего расходились! — собрался, наконец, с мыслями мальчик. — Вы послушайте, а потом ругайтесь. Поневоле пришлось сказать. Может, не скажи я, такое бы получилось!

— Ты брось выдумывать!

— Не виляй!

— Вот, ей-богу же! Ну, чего пристали?

— Тогда рассказывай толком, — сказал Николай.

— Да не бреши, — предупредил Дмитрий, — а то! — и для пущей выразительности он поднес кулак к носу товарища.

— Да ну тебя! — отмахнулся тот. — Вы слушайте. Ведь с книгами ни встать, ни сесть: мешают. Пришлось выложить книги. — Елена вон сколько не приходила. Ну, а про книги объяснить пришлось… Да вы не бойтесь, про вас я ничего не говорил.

— И ты все врешь, Валька, все врешь. Обязательно рассказал.

— Рассказал, да? — угрюмо спросил Николай. — Ну, говори, выкладывай начистую!

— Немножечко, я так только… сказал, что у меня приятели хорошие есть.

— Эх, ты, длинноязыкий!

— С тобой и дружить нельзя!

— Да что вы, ребята? Во-первых, она не сболтнет. И у нее отец был революционером. Он в Сибири помер. А потом я же сказал ей, что примем в нашу компанию, если только вы согласитесь.

— Революционер, говоришь? Это здорово. — Митя подумал немного. — А насчет девчонки еще посмотреть надо.

— Все равно, болтать незачем было…

— Я и не болтал, а что же делать было? Книги же! Да вы сами увидите: она молодец девчонка.

— Увидите, увидите! А где увидим? Может, сюда прибежит? — съязвил Митя.

— Или в гости позовет? — усмехнулся Николай.

Валя задумался:

— Я вот увижу ее, договорюсь.

— Посмотрим. А теперь айда! Спать надо.

Приятели отправились по домам. У Вали гора с плеч свалилась. Рассказал, и сразу на сердце легче, а то ведь, как никак, клятву-то он нарушил — проболтался.

#img_14.jpeg