Сорок вторая улица утопала в удушливой июльской жаре, вокруг кишели прохожие. Я стояла в прохладном холле какого-то небоскреба и через затемненные стекла наблюдала весь широкий разлет Бродвея, распадающегося на восемь перекрестков. С нетерпением всматриваясь в кишащую массу людей за стеклом, в эшелоны людей, переходящих дорогу, я искала и не находила его.

Неужели он может не прийти? В такой толпе немудрено и потерять друг друга. А может, еще рано?

– Простите, вы не подскажете, который час?

– Три минуты после полудня, – сказал парень в костюме.

Не в силах более стоять на месте, я вышла в жару и слилась с массой постоянно движущихся прохожих. Солнце мешало мне смотреть вокруг, но беглым взглядом я все же уловила прежнее отсутствие Алика и отправилась к телефону-автомату. Его телефон не отвечал. Отчаянье постепенно снова наползало на меня. Повесив трубку, я безнадежно взглянула еще раз в сторону стеклянных дверей.

Худощавая, чуть сгорбленная фигурка муравьем стояла против огромного небоскреба, а вокруг все так же кишели люди, но он ни на секунду не терялся среди них. Он стоял, вяло переминаясь с ноги на ногу, оглядываясь вокруг. Я летела к нему, всем остатком разума стараясь убедить себя успокоиться, замедлить шаг, казаться равнодушной. Вот он увидел меня, вот идет, вот мы улыбаемся друг другу.

Алик, еще несколько дней назад, возлетевший в моем глупом воображении до нереальных высот, стоял теперь передо мной живой, помятый, родной, тот же самый, что был. Да и не видела я его всего несколько месяцев! Что же в нем могло так сильно измениться?!

Вот он стоит совсем, совсем рядом. Созерцая запах его мягкой груди, парусную спину, заслонившую мне мир, эти просвечивающие сквозь тонкую ткань свободной рубахи длинные загорелые руки его, я стою, приподнятая на добрых полметра над землей, и не смею потянуться его поцеловать. Как легко и доступно было просто нырнуть в эту блаженную теплоту его тела, вобрать его несущую жизнь энергию. Как просто и в то же время, как мучительно недоступно было это простое, столь невинное движение – обнять его всем существом своим и застыть.

Вид у него был как-то ужасно уставший. Глаза впалые, отрубленные. Вокруг глаз заметно пролегли темные тени и тонкие морщинки стали заметнее и глубже.

«Что с тобой?! Любимый мой, Алик!», – хотелось сказать ему, хотелось броситься к нему, обнять, дать ему жизни, свежести, силы.

И снова проклятое приличие, гордость, игра. Лишь тускло спросила, отчего такой болезненный вид. Он ответил, что не спит ночами. Мы пошли рядом друг с другом: он полная невинность и «ничего не подозреваемость», я – вся смущение, смятение, неловкость, мука.

А как нежно касается он моей руки, увлекая за собой к витрине, так близко от меня говорит что-то. Я киваю головой, хотя ничего не вижу, не слышу, кроме тембра его голоса и сладкого тепла его присутствия рядом. А какая большая волна накрывает все мои внутренности, когда, переходя дорогу, он прикасается ко мне, уберегая от машин, под которые я лезу. А как пробирающе обнимает мою талию его крепкая худощавая рука, пропуская вперед себя в магазин, в кафе!

Помню это ощущение: чего-то одурманивающе-сладостного, с ног до головы меня купающего, ощущение его худощавого тела, двигающегося рядом со мной, зависимость от его волшебных рук, воистину волшебных. Казалось, весь мир утонул в пьяной блажи, я ходила, пошатываясь, сквозь туман смутно воспринимая рестораны, кафе, людей вокруг. А он ничего, он лишь добродушно улыбался, глядя на меня.

Даже кафе, в которое он меня завел, было совсем другое, не такое, как все избитые постылые кафе Нью-Йорка. От стульев, от столиков, от чашек, исходило странное свечение. Белокурая официантка с трогательным продолговатым лицом тоже распространяла вокруг себя блаженство. Панорама из окна… это был Париж? Или Москва? Какая страна была это, такая счастливая, такая другая?!

– Ах, мать! Суета сует, – говорил мне Алик, сидя напротив меня за столиком. – Устал я валяться дома в кровати! Тосщища. Хандра такая. Бабок нет, работы нет, куда идти, не знаю. Я бы, может, и нашел работу, но это нужно столько крутиться! – он сморщил лицо. – Во мне уже нет столько энергии. К чему? Крутиться как белка в колесе, чтобы не подохнуть с голоду? Ведь беспросветно. Музыка моя никому не нужна. Нужно, чтобы я был роботом. Бусы нанизывал. А, ну да, я же тебе не успел рассказать: я теперь стал ювелиром. У меня теперь свой маленький бизнес. Я делаю ювелирные украшения, а потом продаю их магазинам на 47-й улице, здесь в Манхэттене. Делать ювелирные украшения – тоже своего рода творческая работа.

– Ты? – удивилась я. – Ювелиром?

– Да, матушка. Еще один сидит перед тобой, которого жизнь прогнула. Забросил я музыку. Теперь целыми днями нанизываю бусы. У меня от этого голова квадратная! И ненависть ко всему миру. Я вынужден нанизывать бусы, чтобы не сдохнуть с голоду!

– Алик! Зачем? Ты не должен сдаваться. Вот я – не сдаюсь: я не умираю с голоду. Не сдавайся и ты. Есть масса путей быстро заработать себе на хлеб. Хочешь, я научу тебя, как стать официантом?

– Ты женщина, мать-одиночка. У тебя хоть восьмая программа, фуд стемпы… У меня ничего этого нет, я один. Я вынужден крутиться. Ну да ладно, все это ерунда, рассказывай лучше, что у тебя?

Мой дар речи канул в море.

Я смотрю на Алика, сидящего напротив меня, на расстоянии полупротянутой руки и, Бог знает почему, сильно смущаюсь. Я чувствую его ауру, окружающую наш столик, слушаю его голос, такой сумасводяще гортанный и близкий. Гладенькая теплая струя мягкой воды, журча омывает мои внутренности, порою слишком большие дозы ее волнами опускаются во мне, и меня клонит ко сну. Как будто тихая воздушная музыка исходит от стен, стола, потолков. Я стараюсь встряхнуться, задушить все эти ощущения, но их головокружительные волны снова накатывают, подхватывают меня, уносят. Я шире открываю глаза, стараюсь приземлиться, изо всех сил стараюсь, чтобы все, что я чувствую внутри, осталось незаметным снаружи.

* * *

Алик рассказал мне, что за то время, пока мы не виделись, он успел два раза влюбиться, пережить два бурных романа и две разлуки. Одну из них, Стеллу, он до сих пор любит. Вернее, хочет.

– Мать, для меня любовь, это страсть! – поясняет Алик. – Стелла недозавоевана мной, поэтому я ее еще буду хотеть. – Как только я ее завоюю – вот и вся любовь. Понимаешь?

– Нет, – говорю я. – Такого не бывает, чтобы человек никогда никого не любил. Просто ты пока не встретил свою Единственную.

Значит, он со мной встретился просто на дружеских основаниях, раз про другую мне рассказывает, – отмечаю я про себя.

Несмотря на рассказы про других женщин в своей жизни, Алик пригласил меня поехать ночевать к нему. Я ничего не могла понять.

* * *

Как разобраться в чувствах мужчины к себе?

Зачем он мне позвонил? Позвонил именно тогда, когда я осознала, что полюбила его. Зачем теперь он со мной встретился? Любит ли он меня? Или я должна еще его любовь завоевывать?

Здесь что-то не так. Нужно меньше верить всему, что он говорит. Влюблен он якобы в тех, о ком мне рассказывает, но встречается почему-то со мной. Смотри на действия, не слушай слова. Пригласил остаться у него на ночь. Если он влюблен в другую, то зачем зовет меня остаться на ночь?

Я совсем запуталась с этим Аликом, ничего не понимаю.

Чувствую себя подслепым котенком в руках у большого красивого волка: не знаю и не вижу, куда он меня тащит и что собирается со мной делать. Мне хоть и приятно ощущение его силы и власти над собой, однако не очень приятно жить в таком полном непонимании всех настоящих и дальнейших действий и поступков того, от кого так сильно завишу я сама и моя жизнь.

* * *

Это счастье немыслимое! Это счастье несказанное! Жизнь моя летит как на крыльях в самой зыбкой бездонной голубизне выси неба, где захватывает блаженно дух, только, не дай Бог, мне оттуда упасть.

Я утонула в любви. Я захлебнулась в его запахе. Его нежность – несравненна, беспечность – тоже.

Сегодня мир совсем иной. Три часа дня, я встала час назад. Солнце светит в комнате. Мне хочется хохотать, прыгать, хочется убежать куда-нибудь в чистое поле, где я смогла бы бежать без преграды и оглядки. Мне хочется двигаться, смеяться, кружиться. В то же время слезы наполнили и распирают мою грудь. Мне хочется плакать, смеяться, трясти, толкать, мне хочется вылить из себя вон эту энергию.

За что же все-таки я люблю его?

Почему эта худенькая жилистая фигурка мне дороже всего на свете? Отчего, когда я его вижу, странные волны перекатываются у меня внутри и распирают слезы, безудержные слезы? Почему же слезы, странный ты человек?! Отчего огромное, огромное сердце?

Отчего, когда он мелькает мимо меня в комнате, когда он не трогает меня и не смотрит на меня, когда с нами его друзья и разговоры о постороннем и я знаю, что он и не думает ко мне прикасаться, отчего при каждом его малейшем движении все тело мое зудит в несказанном наслаждении? Отчего при одном только его присутствии моя чувствительность обнажается до такой степени, что я сижу, а волоски, стоящие дыбом на моих руках, полчаса кряду могут морозить и стягивать мне кожу?..

* * *

Почему рядом с ним я превращаюсь в один большой сгусток смущения? Я стесняюсь его до одурения! Ненавижу себя за это. За 15 минут до Алика, встретилась с «революционером». Собирается сделать революцию в Америке, ищет единомышленников. Ничего интересного. Кроме одного: я им не дорожу и, боже, как у меня все мило и хорошо выходит! Как доминирующе я себя чувствую. А с Аликом – я вся сжимаюсь, ох как гадко. Бесит.

К тому же моя внешность многому мешает. Он любит взрослых женщин, не юных. Так я поняла из его рассказов. Те, о ком он с восторгом говорит, обладают пышными формами, большой грудью… словом, настоящие женщины. Я для него, похоже, слишком тощая, во мне что-то девичье. И потом, бабник он страшный. Неужели все с ним безнадежно?

* * *

Нет на свете такого замка, к которому не подобрать ключа. Из любого тупика есть выход. Что такое Алик? Это система ценностей, которую нужно хорошо понять, а поняв, нажать на все правильные клавиши. Разве есть на свете человек, сердце которого невозможно завоевать?!

А если что-то возможно, то разве есть то, что мне не по силам?

* * *

Мне трудно разобраться во всем самой, одной. Я слишком сильно эмоционально вовлечена в процесс. Когда смотришь на ситуацию со стороны, гораздо лучше все видно. Здесь нужен кто-то умный, кто-то опытный, кто бы смог мне помочь. А кроме самого Алика, у меня вообще никого нет.

К кому же я могу обратиться?

Вечер свежий-свежий. Вышла гулять одна. Все совершенно безнадежно. Он хочет звонит, хочет не звонит. Затмить двоих – одну старую, длительную связь, другую – ветреное увлеченье, мне, с моими полными губами и несовершенствами, наверно, будет невозможно. Превосходства моего внутреннего мира он не видит, я ему кажусь обыкновенной девочкой, средней красоты.

Меня убивает, что я ничего не могу предпринять, чтобы изменить ситуацию. Как же так получается: в мире миллионы врачей… школ… всякие там семинары, консультации, а любовь, что, не важна?

Когда речь идет о неразделенной любви, идти за помощью не к кому. Моисей – врач. Когда у меня была депрессия или там какой-то конфликт, пожалуйста. А если неразделенная любовь? Тут на меня уже большими глазами смотреть будут. А любовь – ведь тоже эмоция! Почему не разбираются глубинно в этом? Вот так же, как в депрессиях и фобиях.

Нужно все-таки поехать к Моисею, поговорить с ним об этом!

* * *

Снова устроилась на работу в ресторане. Нужны были деньги на стрижку в дорогом салоне, на новый гардероб, составленный специально из расчета на вкус Алика, на уроки танцев в Манхэттене, на портфолио, чтобы попытаться найти работу манекенщицей, – это для того, чтобы внушить ему уважение, здесь модно быть манекенщицей.

Всякий раз, когда мне нужны деньги, у меня есть волшебная палочка-выручалочка. Я иду работать в ресторан. Учитывая, что за квартиру и за еду мне платить не нужно (это оплачивают пособия), мне легко заработать необходимую сумму буквально за несколько недель. Найти работу, как правило, занимает больше времени, чем заработать сами деньги.

Вот какой происходит парадокс. Как только я набираю нужную мне сумму, проходит еще два-три дня, в течение которых я откладываю сотни уже про запас, я начинаю тяготиться работой. Как только я начинаю тяготиться работой, меня тут же увольняют. Не я ухожу, а меня увольняют!

Как если бы, перестав дорожить работой, я вывешивала у себя на лбу надпись: «Увольте меня, у самой у меня не хватает силы воли это сделать!»

Явление повторилось, ищи правило: говорил Моисей. Значит, это не случайное совпадение. Случайного, похоже, вообще ничего не бывает.

Но каким образом я посылаю работодателям такие маяки? Ведь работаю я и веду себя совершенно так же. Они увольняют меня ни дать ни взять через несколько дней после того, как я начинаю думать, что неплохо было бы уволиться, только вот жалко… Удивительный феномен!

* * *

Алик звонит мне почти каждый день. Встречаемся мы только по субботам и пятницам. Каким-то образом я чувствую, что что-то не то. Он приходит на встречи со мной бледный, усталый, с отрубленными глазами, постоянно в какой-то прострации. Когда я спрашиваю его, почему он такой, он отвечает мне.

– Я обалдел от того, что я вынужден постоянно нанизывать бусы. Я ненавижу свою жизнь. У меня от этих бус голова квадратная и мозги заклинивает.

– Так не нанизывай! – не понимаю я. – Брось эти бусы, раз ты их ненавидишь!

Меня оскорбляет еще и то, что он постоянно такой отрубленный в моем присутствии. Это очень плохой индикатор: когда любишь кого-то, о бусах не думаешь, а если и приходится их нанизывать, то этого вовсе не замечаешь. Любовь окрыляет человека, а Алик ходит постоянно в моем присутствии понурый и подавленный. Я порой даже не понимаю, зачем он приезжает, если все равно рядом со мной отсутствует.

* * *

Совершенно неожиданно Алик сказал мне, что хочет поговорить со мной серьезно.

– Ты хочешь выйти за меня замуж, мать? – спросил он.

Мы сидели в его машине, около дома моих родителей.

Я чуть не сошла с ума! Замуж???!!! Все-таки я чувствовала что-то неестественное в его предложении: наши отношения не были готовы к женитьбе. Какая женитьба, если он спит в моем присутствии?!

– Я готов на тебе жениться, матушка, – говорит Алик, – только при одном условии!

Я смотрела на резиновый коврик у себя под ногами и внимательно слушала. Очень сомнительное предложение, раз оно при каком-то условии. Что еще там за условие?

– Понимаешь, девчонка ты классная, только уж слишком летаешь в облаках. Мы живем с тобой в Нью-Йорке. Ты не можешь сидеть так, как ты сидишь, всю жизнь дома. Ты должна будешь, как я, похерить свои мечты-небылицы о творчестве, взять в руки орудие труда – любое, то ли компьютер, то ли пилку для ногтей, то ли мне будешь помогать бусы нанизывать, любое, на свой выбор, но ты должна будешь идти работать! Не так, как ты работаешь, по две недели в году, себе на косметику, а по-настоящему, как все люди.

Алик сделал паузу и посмотрел на меня. Я все еще не понимала такого резкого перехода от романтического и жизненно важного разговора о том, что мы поженимся, к какой-то прозаичной ерунде, которая вообще не имела никакого значения.

– При чем здесь мое творчество или работа? Я не понимаю, мы сейчас о чем говорим?

– Мать, я женюсь на тебе только в том случае, если ты готова изменить свое отношение к жизни, перестать сидеть дома, – неважно, что ты там сейчас делаешь, романы пишешь или маразмом страдаешь, – и пойти работать! – четко и ясно повторил Алик. – Если мы должны с тобой завести семью, мы должны с тобой оба работать! Оба! Понимаешь? Я хочу детей. Это требует денег! Понимаешь?

Последнее время Алик раздражался с полоборота, по всякому пустяку. Потом просил прощения.

– Ты хочешь, чтобы я в корне изменила себя, ради тебя… – сказала я, наконец поняв.

– Сможешь? Ради меня.

– Ради того, чтобы стать твоей женой, я должна стать программисткой. Так?

– Можешь, кем хочешь, только чтобы зарабатывала деньги. Мать, иначе нам не выжить! Не обижайся, пожалуйста.

– Я не обижаюсь. Просто я пытаюсь понять. Дай-ка я повторю, чтобы убедиться, правильно ли я поняла тебя. Значит, если я поломаю себя и пойду работать, ты на мне женишься?

– Да. Ну ты называешь это поломать себя…

– А если я не согласна измениться?

– Значит, я воспринимаю это как твой отказ.

– Тогда что? Ты меня бросишь?

– А что же мне еще остается делать? Буду искать себе другую! – Алик зловеще улыбнулся.

Я была слишком гордой, чтобы сказать ему, что есть еще один выбор: принять меня такой, какая я есть, не ломая меня. Только я не сказала. Зачем? Если любишь человека, разве сможешь его бросить лишь за то, что он не работает? Если он сможет меня за это бросить, значит, он меня никогда и не любил! Значит, пусть бросает. Зачем мне такой брак, по расчету? Если он не любит меня, пусть идет на все четыре стороны. А если б любил, таких бы условий не ставил.

– Значит, бросай меня, – категорически заявляю я Алику. – Ищи себе другую.

Алик молчит некоторое время, переваривает мой ответ.

– Матушка, – говорит он ласково, – ты подумала? Может быть, ты подумаешь?

– Мне нечего думать. Если ты можешь меня бросить из-за такой муры, брось меня, – вызывающе и резко обрубаю я.

– Чего ты в бутылку полезла? Ведь я ничего такого не сказал ужасного. Ни один дурак никогда на тебе не женится, если ты будешь сидеть, как ты сидишь, дома, ничего не делая. Вот ты посмотришь! Я тебе открыто это говорю, а другие не скажут.

– Спасибо за совет! – говорю я. – Зря утруждаешь себя.

– Есть еще один вариант, – продолжает Алик. – Мы можем уехать с тобой жить в Израиль, в кибуц. Там наиболее приемлемая для таких, как мы с тобой, жизнь. Там все живут, как в колхозе. Там с уважением относятся к творчеству. Здесь творчество не считают за труд. Занимаясь творчеством, здесь можно только умирать с голоду. А там – очень похожа жизнь на советскую, так все говорят. Ты же любишь Советский Союз? Там можно, занимаясь творчеством, быть полноценным человеком; и люди тебя уважают, и на жизнь все есть. Ты здесь кому-нибудь скажи, что ты музыкант, что музыку пишешь, от тебя шарахаются, как будто ты прокаженный!

Уехать в Израиль означало бросить своих родителей, свою семью и маленького сына. Если бы я могла на такое решиться, я бы в Союз вернулась. Зачем мне нужен чужой и неизведанный Израиль?

– Нет, – говорю я Алику. – Нет.

Дело было не в том, что я не хотела ради него пойти на какие-то жертвы: если бы действительно понадобилось, я бы ради него и на луну полетела и даже не только программисткой стала, а на атомы и молекулы бы рассыпалась. Дело было в другом: когда Алик ставил мне такие условия (какие бы то ни было условия!), он косвенно говорил мне, что не любит меня. А человек, который меня не любит, – мне и даром не нужен.

Мне любопытно будет посмотреть, как это он меня сможет бросить. Каким-то образом я чувствовала свою силу над ним. Трудно было представить, что Алик перестанет мне звонить, перестанет хотеть меня целовать… Я специально так категорично отказывала ему, хотела посмотреть, как он сможет меня бросить. Если сможет, значит, не любит. Когда любят не бросают из-за такой прозы.

* * *

Действительно, Алик не исчез из моей жизни, как обещал, и не нашел себе другую ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Буквально через несколько дней молчания он позвонил мне и сказал, что все остается в силе, мы расходимся, он ищет себе другую, но пока он страшно скучает и хотел бы увидеться со мной.

Я торжествовала. Значит, любит! А если любит, то все эти его потуги меня бросить напрасны, никуда он от меня не денется.

Только я приобрела уверенность в себе и в его любви, как он исчез снова на целую неделю. В самый разгар моего отчаянья он снова объявился. Приехал. Мы провели вместе весь день и всю ночь. На этот раз он не стал повторять мне, что все в силе. Я тоже не стала спрашивать. Зачем? Ведь он приехал, он со мной!

Я хочу поговорить с ним о его жизни.

«Ой, мне лень концентрироваться. Ой, мать, оставим этот разговор».

* * *

Что-то аристократическое в нем, кружевное, утонченное. Загорелые кисти рук, запястья благородной формы, тонкие длинные пальцы.

Живет в нищите, а рубашки носит все с этикетками «из Парижа». Очень привередлив в еде. Нюхает и изучает пищу. Не ест несвежее и невкусное. Раз, как-то долго нюхал свое блюдо, позвал официантку.

– Извините, что я вас беспокою, но эта курица не свежая.

Она взяла, посмотрела.

– Не может быть! Пропала?

– Нет, не пропала, но не свежая. Я же спросил, когда заказывал: свежая ли?

Другой раз, тоже в ресторане, поковырял и не съел. Не могу, говорит, есть эту отраву. Вернуть не могу, с ней все в порядке, оно просто невкусно. Оставил и ушел.

Страшно любит женщин.

– Я миллион раз влюблялся. Но у меня проблема: я не могу удержать интереса ни к одной женщине. Как только я женщину добиваюсь, мой интерес к ней проходит.

– Ты прямо настоящий Печорин! – говорю я.

– А… знаю, знаю, о ком ты говоришь… – Алика увезли из Ташкента, когда он был совсем ребенком и хоть он не успел познакомиться с Лермонтовым в школе, он сам открыл его для себя уже в Израиле.

– Ты и меня уже не любишь? – спрашиваю я. – Ведь ты меня уже завоевал.

– Нет, мать, я никого не люблю. Я не способен любить. Я даже не люблю свою мать.

– Зачем же ты тогда со мной? – искренне не понимаю я.

– Ты у меня такая сла-аде-енькая… я чувствую, как сильно ты меня любишь… должен же хоть кто-то утешать мои старые кости. Всех женщин на свете не переимеешь, устал я уже. Пора мне семью завести, может быть, я успокоюсь в детях. Вот я себе найду жену…. – Алик издевательски посмотрел на меня и улыбнулся.

Точно, сто процентов, ему нравится меня мучить!

– Мне казалось, что если ты меня так сильно любишь, то ты сможешь подмяться под меня, – продолжает Алик. – Должен же в семье хоть один из двоих сильно любить, иначе ничего не склеится. А ты вон у нас какая несговорчивая! Тебя не подомнешь…

– А откуда ты взял, что я «так сильно тебя люблю»? Я тебе ни разу не говорила этого! – удивляюсь я.

– Я это чувствую, мать! Это же очень сильно чувствуется.

* * *

Оскорбительно, что со мной так разговаривает какой-то Алик. Как хозяин со своей собачкой. Почему ты все это терпишь? Что, свет на нем сошелся клином?

Да, свет сошелся клином!

А терплю я до поры до времени. В конце концов я его поставлю на колени. Даже если он еще не любит, я сделаю так, что он полюбит меня! Ради любви ты все должна вытерпеть.

Я не верю, что нет на свете такой женщины, которая бы смогла расжечь в Алике костер. Такого просто не может быть.

На каждый замок, есть своя отмычка. Главное, нужно эту отмычку найти!

Рисуется он передо мной. Такого не может быть, что не способен любить. Это он только говорит так. Меньше слушай, что он говорит.

Но как же его расжечь? Как пробудить в нем такие сильные эмоции, чтобы он, потеряв голову, сказал мне:

– В бедности или в богатстве, в болезни или в здоровье, работаешь ты или не работаешь и даже если у тебя вырастет на копчике хвост, а на передней челюсти клык, я твой навеки и готов на все пойти ради тебя, даже на край света!

Тогда, я понимаю, это Любовь! А то какие-то там усло-о-о-вия…

– А у тебя есть идеал женщины? – спрашиваю я Алика. – Скажи мне, какая это женщина – твой идеал? Я стану такой женщиной. – Я уже открыто говорю с ним, ведь он так и так видит, что я его безнадежно люблю, так что уж тут скрывать. – Вот увидишь! Я все смогу! Только не говори мне, что я должна идти работать, – это расчет.

– Это не в тебе дело. Какая б ты ни была, моя страсть быстро проходит. Я не могу долго любить одну женщину. Так я устроен.

– Но такого не может быть!

Я смогу подарить Алику то, что он, похоже, никогда не испытывал: чувство настоящей полноценной Любви. Я должна суметь пробудить в нем такие чувства. Я же все могу!

Любой цели, которую я перед собой поставлю, я добьюсь! Иначе я буду не я.

* * *

Ужасно увлечена завоеванием Алика. Сама не понимаю почему: завоевание этой дохлой тростинки стало чуть не смыслом моей жизни.

В какой шкатулке заперт секретный код? Где выкопать мне волшебный секрет: как завоевать сердце Алика?

Если б для того, чтобы получить ответ, нужно было найти знахаря, который жил на другом конце земли и никакой вид транспорта туда не ходил, то я бы пешком отправилась к этому знахарю.

Если бы ответ на вопрос, как завоевать сердце любимого, можно было бы купить за деньги, просто, как можно купить всякие лекарства от болезней или платья от дизайнеров, и он, этот ответ (или рецепт) стоил бы миллион долларов, (сколько бы он ни стоил!) – я бы придумала метод, как заработать или раздобыть этот миллион!

Напрасно вы мне не верите! Просто вы еще не знаете, на что я способна. Для меня недоступного нет.

Как все влюбленные, я чувствовала, что нет на свете ничего, чего бы я не могла и, как писал Толстой о Левине в «Анна Карениной», мне бы ничего не стоило, если бы понадобилось, например, сдвинуть с места пятиэтажный дом. Самое ужасное и мучительное было в том, что при таком количестве энергии и всемогуществе, я не знала, что нужно сделать, куда идти за помощью.

* * *

В современной цивилизации существуют тысячи школ, где меня могли бы научить чему угодно! Несмотря на то что нельзя научить человека, как стать большим мастером в музыке, живописи, литературе, ведь для любого из перечисленного нужен талант от Бога, тем не менее есть консерватории, академии, институты. Дается база, изучают весь накопленный человеком опыт в этой области до сих пор. На эти знания уже ложится индивидуальный талант.

А что, если я хочу освоить профессию Роковой Женщины?

Почему этому никто и нигде не учит?

Если у человека, к примеру, болят зубы, то существуют миллионы докторов, которые бы могли предложить свою помощь. Для серьезно больного в каждом цивилизованном городе существуют больницы. Даже для раковых больных есть отделения, хотя лечить рак, по большому счету, пока не очень-то могут. Для сирот существуют приюты. Для горящих в пожаре – пожарные станции. А для безнадежно влюбленного человека в современной цивилизации не существует ничего: нет для него ни школы, ни частного педагога, ни доктора, ни станции «скорой помощи». Почему?

Неужели любовь и личные взаимоотношения менее важны в жизни, чем работа и хорошая профессия?! Почему, приобретая профессию, мы учимся по пять, а иногда и по десять лет, а науке любви – ни одного дня?

Просто удивительно! Человеком созданы такие науки, как биология, микробиология – это же гораздо сложнее! Изучен каждый нерв в человеческом теле, рассматриваются под микроскопом клетки. Изучены артерии, клапаны, мышцы, ткани… Делают пересадки сердца! Как случилось, что в век, когда психология давно развивается как наука, когда открыто подсознание и широко применяется психоанализ, такая важная часть человеческой жизни, как любовь и личные взаимоотношения, остается полностью заброшенной и здесь человек предоставлен полностью сам себе?

* * *

В двадцать первом веке люди будут думать о нас с таким же сожалением, с каким мы сегодня думаем о тех, кто в свое время умер от простого воспаления легких или от тифа. В школах будущего должны неприменно быть введены такие предметы, как для девочек – «искусство быть женщиной», для мальчиков – «искусство быть мужчиной». В университетах, наряду с факультетами медицины или математики, должны быть такие факультеты, как «Психология любви» или «Физиология любви». Эти факультеты будут выпускать специалистов, которые будут помогать людям в достижении одного из самых важных успехов в жизни – счастливой любви. Зачем тратить годы жизни и через разбитый нос, через страдания, методом тыка, прийти к тому, к чему до тебя приходили уже сотни тысяч людей, но знания их и выводы умирали вместе с ними? Каждый новый живущий человек должен проходить все по кругу. Вот что происходит, когда отсутствует систематизированная школа, использующая накопленный и зарегистрированный опыт других.

* * *

Пришла в центральный книжный магазин в Манхэттене. Все-таки есть какие-то книги, посвященные вопросам любви. Принесла домой, начала читать. Вот что они пишут. Книга 1. «Как свести его с ума?».

«Встречай его в дверях обнаженной, когда он к тебе приходит»… – писала книга-бестселлер «Как свести его с ума?».

Вот это да-а-а!!! Ни фига себе!!! Меня уже, конечно, трудно чем-нибудь шокировать, да боюсь, как бы это не шокировало его. Представляю себе, приезжает он ко мне, звонит в дверь, а тут я – открываю дверь, в чем мать родила… Боюсь, как бы он от такой перегрузки в обморок не упал или импотентом не сделался. Ведь человек приехал, может, он уставший, голодный, может, у него плохое настроение, а тут такое, что хочешь не хочешь – с порога нужно прямо в постель. А если он не в настроении? А отказать ему неловко. Нет, что-то это слишком… Как-то мне это не по нутру… Ладно, что там еще пишут?

«Прежде чем подавать ему обед, разденься до гола, тогда подавай»… – писала книга.

Ну это из той же оперы. Человек голодный, а ты тут вдруг, ни к селу ни к городу разделась. Он поперхнется своей едой: кому еда в горло полезет, если ее подает обнаженная женщина?! А кушать-то хоц-ца!

«Пришли ему в офис заказное письмо, упакуй в него свои ношеные трусики, чтобы твой запах напомнил ему о твоем теле»…

Сконфужена… По меньшей мере, это странно… «Маньячка какая-то», – решит он. И потом, это абсурд: оттого что я пришлю ему по почте свои трусы, он что меня полюбит? Нет, это не годится. Как бы оно не вызвало обратный эффект: он просто решит, что я тю-тю…

«Когда вы едете в машине и он сидит за рулем, задери свое платье и покажи ему, что ты абсолютно без трусиков, сними с руля его правую руку и вложи ее у себя между ног. Пусть он едет и чувствует твой жар…»

Перекошенное изумленное лицо… Недоумение: автор книги психически нормальный или со сдвигом? А может, все-таки я очень закомплексованная? Может, оттого и страдаю, что я плохая женщина: скучная, скованная, вся в комплексах?

Как узнать, действительно в этой книге описана роковая женщина или это маразм какого-то маньяка? У кого спросить?

* * *

Интуитивно я решила пока повременить с такими смелыми выпадами, что-то они мне не очень нравились. Все, что здесь писалось, было направлено на его член, прямо или косвенно, а мне нужна была душа Алика.

Взяла книгу посерьезней: учебник психологии, тот, по которому еще в колледже занималась. Есть там такой раздел, под названием: «Interpersonal attraction». Вот как рассматривают любовь с научной точки зрения.

Романтическая любовь – это сильное волнение или даже симптомы волнения, такие, как бьющееся сердце, потеющие ладони, спирающее дыхание, которые ассоциируются с данным человеком, притом, чтобы вы могли бы повесить на все это такую этикетку: «я люблю».

Например: вы вместе пошли в кино. Фильм сильно взволновал вас. Во время фильма ваш друг был рядом с вами. Если вы не объясняете себе: «я волнуюсь, потому что фильм меня взволновал», вы можете решить, что волнуетесь, потому что испытываете чувства к вашему другу. Главное, как вы интерпретируете волнение, которое испытываете. С таким же успехом, вы можете вместе пойти кататься на опасных аттракционах и перепутать волнение, которое вызовет у вас катанье на горках, с волнением любви.

Итак, формула: сильное волнение, вызванное в вас чем угодно, но в присутствии вашего друга, которое вы интерпретируете, как волнение от переизбытка чувств к другу. Хм-м… мудрено!

На чтение и перевод всех этих материалов уходит тонна времени, но увлеченная поиском разгадки любви, я не замечаю, как пробираюсь по дремучему лесу английского языка, больно натыкаясь на колючие кустарники и непроходимые рытвины, но боли не чувствуя, охваченная азартом.

Я осваиваю громадные территории ненавистного и чужого мне языка с рвением одержимого маньяка, даже не замечая колючек и рытвин на своем пути и ссадин и болячек у себя в восприятии. Я ничего на своем пути не чувствую и не вижу: меня интересует только одно – разгадка формулы любви.

* * *

Перебрав массу книг со всякими интригующими названиями, я пришла к выводу, что, кроме вышеупомянутого учебника психологии и еще одного бестселлера под названием «Sexual Chemistry», все остальные книги писали шарлатаны. Целые книги были изданы, а содержание примерно такого уровня: «Если вы хотите привязать к себе мужчину, пригласите его в гости. Приготовьте ему лучший обед. Поставьте на стол свою лучшую посуду. Зажгите свечи. Вклю чите мягкую музыку…» – такой муре посвящались десятки страниц.

«Ну а дальше? Дальше-то что?», – думала я с раздражением.

Как будто я и без них не знала, что до прихода любимого нужно принять душ, надеть свое лучшее платье и достать свои лучшие духи! Черт! Просто надурили меня, соблазнили красивым названием, а читать нечего.

Я поняла, зачем им было нужно дурить народ. Цензуры никакой нет, каждый издает что хочет. С их точки зрения, абсолютно неважно, что я теперь о них думаю, для них главное, что я книгу купила, уплатила 20 долларов. В Америке население более двухсот миллионов: если даже меньше одного процента всего населения, хотя бы двести тысяч дур, как я, клюнут на красивое название и купят по книге, шарлатаны заработают миллионы долларов!

Сволочи! Мне не столько денег, сколько времени жалко!

Одна книга, среди всех, все же затрагивала некоторые интересные темы. Это была книга «Sexual Chemistry».

«Используя одежду, вы можете создавать или менять свой имидж, – писали авторы этой книги. – Наденьте на себя спортивный костюм и кеды, вы произведете впечатление, что вы спортсмен. Наденьте строгий классический костюм с галстуком, возьмите портфель в руки – и вы произведете впечатление, что вы бизнесмен… Когда вас воспринимают, в первую очередь воспринимают не вашу красоту, не вашу одежду, а ваш имидж, который мгновенно посылает сигналы о том, что вы за человек»…

Очень любопытная информация.

Авторы этой книги вызвали мое уважение, открыли для меня много нового, но все-таки ответа на вопрос, «что именно способствует возникновению любви», и близко не было.

* * *

Исходя из того скудного материала, который мне был доступен, целостной картины о том, как и почему возникает любовь, было не составить. В головоломке, которую мне предстояло сложить из разных больших и маленьких фрагментов, отсутствовало большинство составных кусочков.

Как же так? Получается, что в мире нет места, где бы я могла получить исчерпывающий полный ответ на важнейший вопрос, интересующий меня?

Я должна сама собрать, систематизировать и упорядочить всю существующую уже информацию, а также найти ответы, о которых нигде не написано, для того чтобы уметь свободно ответить на следующие интересующие меня вопросы:

Откуда и почему возникает любовь?

Почему мы влюбляемся в одного, а не в другого?

Почему любовь проходит?

Можно ли предсказать угасание чувства?

Можно ли способствовать возникновению чувства?

Какие качества в женщине способствуют возникновению у мужчин к ней чувства?

Можно ли развить в себе эти качества, если они не даны тебе природой?

* * *

В то далекое лето, когда я, безнадежно влюбленная, поняла, что никто ни за какие деньги не научит меня, как завоевать любовь Алика, я, обладавшая всемогуществом влюбленной, сказала себе: я раздобуду ответы на все вопросы сама!

Я сама разберусь во всем!

Я сама разберусь, какие гайки и винты ответственны за возникновение любви одного человека к другому и какие ответственны за ее угасание. Я непременно разберусь в этой сложной системе, и Алик непременно будет любить меня.

Ничего не существовало для меня, кроме страстного желания завоевать любовь Алика. Читала ли я книгу, смотрела ли я фильм, спала ли я, шла ли по улице, говорила ли с кем-либо, все происходило через призму вопроса, который один имел для меня значение: откуда, как, почему в сердце одного человека возникает любовь к другому человеку???

* * *

Вы никогда не слышали поговорку: сильное желание способно творить чудеса? Так вот – это стопроцентная правда!

Сильное, испепеляющее, страстное желание, оказывается, может даже выжать воду из камня! Это из серии «чудеса нашей психики». Словом, если достаточно сильно сконцентрироваться и впиться напряженным, упрямым взглядом в камень, то да, из камня можно выжать воду! Это я поняла на собственном опыте.

Главное правильно поставить вопрос, как говорил Моисей. Так вот, когда я, задав себе глобальный вопрос, внимательным, неотступным взглядом посмотрела вокруг и сконцентрировала всю свою энергию на поиске ответа, я увидела, что ответ на мой вопрос был просто разлит повсюду. Крупицы ответа просто летали в воздухе. Они присутствовали в речи каждого человека, которого я встречала, они присутствовали в каждой телевизионной передаче. Тонны частичек ответа на мой вопрос присутствовали в произведениях искусства: книгах и фильмах, даже в сюжетах опер. Я собирала кусочки и частички огромного ответа и с нетерпением ждала, когда же наконец из кусочков сложится целая картина.

В конце концов мне удалось, собрав отовсюду из окружающего мира кусочки уже существующей информации, сложить упорядоченное последовательное полотно. Только на это ушло много времени. В результате этих моих наблюдений и поисков родилась целая отдельная книга, в которой я все подробно и изложила, что для себя открыла. Книга «Формула любви». Как только закончу писать и опубликую эту книгу, я займусь редактированием и публикацией той. Я посвящу ту книгу всем тем, кто, как я, с детства мечтал о любви как о самом главном счастье в жизни и кто, встретив наконец свою долгожданную половину, не получил ответа на свое чувство. Я посвящу ее всем тем, кто может сказать о себе словами из знаменитой песни:

Сейчас же, я не буду тратить слишком много времени на изучение вопросов любви, эта книга не об этом.

* * *

Порой меня охватывает равнодушие, злость. Разве я не знаю себе цену?! Делаю попытки убежать от него и понимаю, какая я глупая. Вечером звоню Таньке, чуть не плача спрашиваю ее мнение: «Почему, почему, почему он меня не любит?!»

Я составляю стратегию, как его вытянуть из трясины. Пользуюсь методом, которому научилась у Моисея: задавать вопросы, пока он сам не поймет корня своей проблемы.

Задаю вопросы. Он лениво на них отвечает.

– Ой, мать, сколько ты меня заставляешь думать! Я за последние пять лет столько не думал, сколько ты меня заставляешь думать за этот один месяц, как я с тобой.

– Я только сегодня стала тебе задавать вопросы.

– Ты вообще, сама вся такая. От общения с тобой начинаешь много думать.

Я сначала восприняла эти слова как комплимент, но Алик все испортил.

– Женщина не должна быть умной, мать! От умных женщин бегут. Будь-ка ты дурой! Я буду гораздо лучше тебя воспринимать, – и он со смехом притянул меня к себе и стал целовать, чтобы я не обижалась.

* * *

Иногда я сама удивляюсь: почему я создала себе бога? Я ищу и не нахожу, за что же все-таки я полюбила его? Ведь ровно ничего в нем нет. Совершенно обыкновенный парень, даже хуже того, рухлядь, отрубленный, циничный. Он даже не стоит меня. Я ничего в себе не понимаю!

Стоит только ему позвонить мне, я забываю все, только несусь к нему навстречу! Все готова отдать на свете, чтобы добиться его взаимной любви!