Как сильно влияет на усвоение материала и на развитие человека вдохновение!

Просто диву даюсь! Я не просто, как суперкомпьютер, поглощаю и перевариваю информацию отовсюду вокруг с неслыханной для меня интенсивностью, я во всем делаю неслыханные успехи.

Вдохновленная мыслью, что мужчина «любит глазами», я стала уделять особое внимание своим урокам танцев. Я пришла к выводу, что посредством танцев я смогу затронуть в Алике сразу три мощные голодные точки. Талант – это всегда позитивная эмоция. «Любит глазами» – вторая сильная позитивная эмоция, которую можно вызвать танцами. Ну а третья… Танцы – это гибкость, изящество, легкость, а с чем все это ассоциируется? Это женственность, женственность, женственность!

Мне хочется подпрыгнуть до потолка!

Вот еще, до чего я доперла. Песни, которые Алик мне пел и которые оказали такое сильное влияние на мое отношение к нему, ассоциировались не только с духовным началом и с Родиной, было еще нечто очень-очень важное, с чем эти песни ассоциировались.

Попробуйте-ка догадаться, с чем ассоциируются, таким важным, песни русских бардов помимо того, что уже сказано?! Никогда не догадаетесь!

Если сдаетесь, тогда читайте дальше!

* * *

Они ассоциируются – с му-же-ствен-ностью! Мужественность! Тонна мужественности! Концентрат ее!

С чем ассоциируется голос русского барда? С силой. У некоторых с силой и нежностью одновременно, а это еще лучше. С чем ассоциируется голос Высоцкого? С грубой и мощной мужской силой! С мужественностью я соприкоснулась впервые на таком близком расстоянии. Вот отчего у меня закружилась голова!

А как ответно вскружить голову тому, кто покорил тебя мужественностью? Ответ: своей женственностью!

Вдохновленная открытием феномена женственности, за несколько месяцев, посещая уроки танцев, я продвинулась в своем умении красиво танцевать больше, чем за последние вот уже почти два года, в течение которых я регулярно посещала те же уроки танцев в той же школе. Я ездила раз в неделю в Манхэттенскую студию «Степс». Впервые вижу, что вдохновение, сильное желание может просто творить чудеса!

Это неслыханно, чтобы за считанные месяцы сделать такой скачок вперед! Тело мое и мой мозг демонстрировали чудеса, на которые, оказывается, они способны. Появилась баснословная кошачья гибкость, мягкость движений, одновременно – выносливость: на выработку всего этого уходят годы. Память моя удерживала хореографические комбинации, воображение продуктивно выдавало свои хореографические «шедевры». Я придумала свой первый танец. Танец египетской царицы с горящими свечами в подсвечниках в руках. Только пока не осмеливаюсь для него танцевать. Стесняюсь ужасно. Не уверена, что у меня красиво выходит.

А английский у меня как продвинулся! Я на всех парах читаю и перевожу интересующие меня книги, статьи из журналов. Такой продуктивности человеку, пребывающему в нормальном состоянии, просто нереально добиться.

Если в нормальном состоянии я чувствовала, что у меня в глазах рябило к тому времени, как я могла перевести одну страницу плотного текста, то теперь я могла поглощать статью за статьей, даже не чувствуя при этом усталости. Моя способность концентрироваться стала какой-то баснословной!

Мое вдохновение, как мощный допинг, наделяющий меня сверхестественной силой. Если в нормальном состоянии максимум, на что я способна, это поднять своего трехлетнего тяжелехонького сына, то с этим допингом я способна поднять своими руками весь шестиэтажный дом, в котором он живет, вместе с ним и со всеми другими жильцами и их квартирами. Не просто поднять, а поднять и долго держать в одной вытянутой руке!

* * *

Грубые громоздкие сапоги, которые он носил тогда зимой, его кожаная куртка, от которой пахло войной и израильской армией, даже его автомобиль, состоявший из мощного куска металла и резины (металл, резина тоже несут в себе мужское начало), – все это, как я теперь начинаю понимать, олицетворяло для меня насыщенную и терпкую мужественность, от которой и пришло в движение во мне все женское.

* * *

Роковая женщина… Женщина, перед которой не может устоять ни один мужчина. Что это такое – разбитое на микроэлементы?

Какой должна быть женщина, от соприкосновения с которой пробуждаются в мужчине все глубинные мужские начала?

Если металл и резина несут в себе мужское начало и рядом с ними мужчина сам кажется мужественнее, стало быть, есть такие предметы, рядом с которыми и женщина будет казаться женственнее. Какие предметы могут нести в себе женственное начало?

Цветок, тонкие прозрачные ткани, шелк, капрон, тонкие и нежные босоножки, косметика… Белый цвет символизирует женское начало, а черный мужское. С чего я это взяла? Просто я так чувствую.

Все шершавое, толстое, грубое, мощное – это мужественность. Собака, лошадь, оружие, сигарета, крепкие спиртые напитки…

Женственность, стало быть, – это все гладкое, тонкое, нежное, хрупкое. Кошка, лебедь, ювелирные украшения, конфеты, свежие фруктовые соки…

Давай посмотрим на известных кинозвезд, которые традиционно считаются секс-символами. Давай внимательно изучим каждую, а потом проанализируем феномен.

Я беру в видеотеках фильмы с участием таких актрис, которые завоевали авторитет «неотразимой женщины». Кто считается у нас «la famme fatale»? Да не только у нас, а во всем мире! София Лорен, Мэрилин Монро, Элизабет Тэйлор, Катрин Денев…

Перечислить их можно много. Пересмотрела кучу фильмов с участием вышеупомянутых актрис, пытаясь определить для себя, что именно в этих женщинах делает их неотразимыми.

София Лорен брюнетка. У нее узкая талия, большая грудь и широкие бедра. Похоже, что она высокого роста. Горделивая осанка. Что-то строгое в лице, утонченное. Все перечисленное ни о чем не говорит. Если неотразимость заключается в узкой талии, контрастирующей с большим бюстом и широкими бедрами, то почему тогда неотразимой считается Ким Бесинджер, тонкая, как ствол молодого дерева? Раз при такой тонкости Бесинджер может считаться секс-символом, значит, не в пышности форм дело.

Если же Элизабет Тэйлор – строгая брюнетка, то Мэрилин Монро – игривая блондинка. Значит, и эти параметры могут быть разными. Что же во всех этих, таких разных, звездах общего? Какие качества присущи им всем?

Я поняла, что в них общего.

Это месседж, который посылает их «боди-лэнгвич» и который зритель улавливает молниеносно, на уровне подсознания, не отдавая себе в этом отчета. От каждой из этих актрис исходит определенная аура. Вот эта-то аура, посылающая подсознанию зрителя информацию, – важнее всего. А блондинка, брюнетка, высокая, маленькая, худая или пышная – не имеет значения.

О том, какие импульсы посылает аура (или «бодилэнгвич») неотразимой женщины, а зоадно и неотразимого мужчины, я написала целую самостоятельную главу, которую включу потом в свою книгу о любви. Но сейчас не до той книги!

Я приобрела гораздо большую уверенность в себе теперь: значит, можно быть любой комплекции и любого цвета, а при этом неотразимой!

С чем ассоциируются?.. Какие сигналы посылает?..

Стало быть, важны не сами события, не сами поступки человека и не его какие-либо данные, а то, с чем они ассоциируются, какая стоит за ними скрытая информация, посылающая сигналы подсознанию!

* * *

Очень часто он приходит злой.

– Ух, бляха-муха! Взорвать бы насмерть этот мир! Взрывчатки на них не хватает!

– Откуда в тебе столько злости? Ты это с такой страстью говоришь, что мне страшно.

– Ненавижу, ненавижу этот мир!

– А если бы ты мог, ты и меня убил бы?

– Убил бы.

– Меня-то за что?

– Здесь не «за что», здесь другое. Я ужасно хочу посмотреть, как я почувствую, когда убью человека. Так, не в армии, а в реальной повседневной жизни. Это большая разница.

«Опять рисуется!», – думаю я. Не верю я ему, хоть убей, не верю.

– А что такое убить человека, мать! Ты бы видела этих людей, как они сыпались, когда я в армии был. Когда я в первый раз убил человека, я три ночи спать не мог. Эти клочья человеческих тел повсюду. Старухи по восемьдесят лет, мальчишки по двенадцать лет. Вот в Израиле каждый человек вооруженным ходит. У всякого – старого, молодого – автомат наперевес. Трудно себе представить, да? Вот так. И потом эти дети бегут и: трах-тра-та-та-та-тах! Старухи, уже сами сыпятся, а гранаты бросают. Противный, прогнивший, вонючий мир, мать! Одной большой гранаты на всех не хватает.

– Так ты же и сам умрешь со всеми.

– К черту. А чем дорожить? Чем дорожить? Скажи мне! Что в жизни есть? Секс и острые ощущения? Женщины, которых еще не успел поиметь? Все равно все обман. Как только я ее завоюю, я потеряю к ней интерес. Мне интересно, что будет при смерти. Я не уверен, что что-то вообще будет. А если мне дашь гарантию, что хоть что-то будет, я и себя убью. Потому что хуже, чем здесь, не будет.

Все больше я его вижу усталым. Отрубленные глаза. Приходит, валится на стул и отсутствует. Он только приносит свое тело. Зачем? Если я ему уже не интересна, тогда зачем он приходит? Его никто не заставляет насильно. Если же ему со мной хорошо, то почему он отключается? Сегодня спросила его, так, мягко.

– Ой, мать, я отрубленный, я задавлен, я не знаю, куда девать себя.

* * *

Привез меня в компанию своих друзей в Квинс. Глядя на друзей, не хочется верить, что такой же и он. Раскуривали косяки беспрестанно, и все мне норовили впихнуть. Алик, сам затягивается до умопомрачения много, казалось бы, должен быть в полнейшем отрубе, но нет. Оказывается, он все соображает! Один из его друзей все меня норовил соблазнить затянуться.

– Она не будет! Не трогай ее, – по-хозяйски распорядился за меня Алик.

Покрутившись, через некоторое время этот опять ко мне подошел, предлагая затяжку. Тут Алик на него стал орать, чуть ли не собираясь с ним драться.

– Ты, падла, что, не слышал, что я тебе сказал? Оставь ее в покое! Она не будет. Слышал ты меня, нет? – Алик говорил это с такой агрессией, что даже я испугалась.

Приятно. Я-то в любом случае и не думала затягиваться. Я знаю, что может значить по жизни одна простая затяжка. Мне мои мозги еще долго будут нужны, еще долго пригодится способность концентрироваться. Приятно просто, что Алик меня опекает, обо мне, как о близком человеке, заботится.

Выяснилось, что с кем-то из этих ребят я уже когда-то встречалась, знакомилась на blind date. Хоть убей, а я не помню. Я не запоминаю тех, кто мне не интересен. Со столькими перезнакомилась, что уже даже их лиц не помню!

Когда мы приехали домой в Бруклин, Алик, умирая со смеху, рассказал мне разговор, который произошел между ним и Ромиком (так звали парня, с которым, оказывается, я знакомилась когда-то).

– Чувак, ты зря теряешь время с этой телкой! – говорит ему Ромик обо мне. – Она тебе все равно не даст, поверь мне! Она целка, с ней нечего ловить.

– С чего ты это взял? – говорит ему Алик, прикидываясь дураком, его забавит подурачить Ромика. – Ты что, спал с ней? И выяснилось, что она целка?

– Она никому не дает, – говорит Алику Ромик. – С ней не только я встречался, с ней многие знакомились, она всем мозги пудрит. Зачем бы она это делала, как видно, целка. Поверь мне, это дохлый вариант.

Ничего себе, какой тесный мир! Вот тебе и эмиграция! Никогда б не подумала, что когда-то вот так концы замкнутся. Алик громко хохотал, вспоминая лицо Ромика, когда Алик объявил ему, что не только он сам давно со мной встречается, но и что я уже была замужем, разошлась и у меня есть маленький сын.

– Она целка! Что ты меня дурачишь?! – настаивал Ромик. – Спроси у Сержика, если мне не веришь, она с ними тоже выходила аут, не может быть, что она просто так никому не дает!

– Ох, мать, доставила ты сегодня мне, старику, удовольствие! – говорил довольный Алик, укладываясь с ногами, прямо в одежде, на свою кушетку, приехав домой после вечеринки. – Ты – целка! Это было кру-у-то! Честное слово!

* * *

– Ты все еще меня сильно любишь? Не люби меня так, мать. Любви нет, это все люди придумали.

Мне очень больно от циничного отношения ко всему моего возлюбленного, очень больно. Только я не совсем верю всем его словам. Я чувствую интуитивно, что он просто рисуется передо мной. Я же вижу, как он может зажигаться, каким может быть страстным… он далеко не тот мертвец, которого из себя строит. Потом, даже на таких, как Печорин, есть своя управа. Вот, например, Онегин. Влюбился же он в Татьяну в конце концов! Значит, может. Давай проанализируем: какая Татьяна вызвала его сильное чувство и какая Татьяна оставила его равнодушным.

Вот как…

А я, как раз и есть та «несмелая девочка, влюбленная, бедная и простая». Точно, слово в слово. Почему-то с ним я становлюсь такой робкой, такой застенчивой и такой покорной! Как избавиться от этой стыдливости! Как стать «неприступной и гордой»? Я должна, образно говоря, перевоплотиться в «неприступную богиню» – тогда Алик меня полюбит.

Если в тебе и впрямь спит нераскрытая актриса – перевоплотись!

А вот еще один бездонный источник для изучения темы, «как возникает или угасает любовь». Книга моего любимого автора «Анна Каренина». Все-таки не даром я его люблю!

Как тонко, в деталях, Толстой прослеживает путь возникновения чувства у Вронского к Анне, а затем путь убывания чувства Вронского к Анне. Просто энциклопедия! Учебник для изучения темы «Как и почему возникает (и, соответственно, убывает) любовь одного человека к другому?» Не художественная литература, – а просто учебник!

* * *

Статья в журнале «Космополитан»: «Как флиртовать с мужчиной?».

Любопытные они дают советы.

Первое: подойди и восхитись чем угодно в нем, его ботинком, его носом, его носками. Восхищайся громко и искренне, так чтобы тебя нельзя было не заметить.

Второе: после того, как он тебя воистину заметил, отойди от него. Отойди совсем! Займись расшнуровыванием своих сапог, поласкай чью-нибудь собаку (если ты на вечеринке), увлекись разговором с подругой.

Третье: снова подойди к нему, но уже ненавязчиво, без громких комплиментов. Дай ему шанс самому заговорить с тобой и проявить инициативу.

Четвертое: снова отвлекись от него и увлекись чем угодно или кем угодно на вечеринке, только будь недоступна, временно!

Подытожим: представь себе мышку которая пытается пробраться в щелочку. Она то просовывает морду в щель, то убегает, то просовывает морду в щель, то убегает.

Стало быть, искусство флиртовать – это игра? А я – такая открытая, такая доступная, такая постоянная в своей досягаемости…

Вот еще интересная статья, уже в другом журнале: «Как с помощью одежды создать иллюзию идеальных пропорций тела?».

Если у вас тонкая талия, писала статья, вы должны стараться всячески подчеркнуть ее всевозможными обтягивающими талию платьями, необыкновенными поясами. Перевяжите талию нежным шарфиком. На пляже – обмотайте талию тонкой золотой цепочкой.

Если же талия широкая, никаких туалетов, привлекающих глаз к этой части тела! Носите широкие платья, мешковатые блузы. Наденьте интересную шляпку или необыкновенные туфельки, чтобы отвлечь внимание со средней части тела вверх или вниз, туда, где у вас есть чем щегольнуть…

Философский совет! Значит, важно не то, сколько у тебя хорошего есть, а то, как ты можешь подчеркнуть или выставить то хорошее, что имеешь, а недостатки сделать незаметными.

Этот принцип можно с успехом применять и в других областях жизни. Мне он очень нравится!

Нужно теперь, с этой новой позиции, пересмотреть весь свой гардероб…

* * *

Это был обыкновенный звонок, ничем не примечательный день.

– Я женюсь, матушка.

– Что?

– Я женюсь, говорю. Нашел себе невесту, – повторил Алик ясно и просто, как будто он о чем-то совсем неважном говорил.

– Ты же… как? – я не могла говорить от волнения.

– Да, я знаю, – смеется Алик. – Знаешь, когда я с ней познакомился? Неделю назад! Да! Я решил, что если я сейчас не женюсь, я никогда не женюсь! Мне все надоело, пусть хоть ребенок у меня родится. Она девчонка порядочная, симпатичная, не ленивая.

Мне хотелось спросить у Алика: а что я – не порядочная, не симпатичная или ленивая? Возможно, Алик перепутал то, что у меня есть принципы, с тем что я ленива. Но я не спросила. Зачем? Если он решил, что ему нужна другая, пусть с ней и остается.

– Кто она по профессии? – спросила я, тоже как ни в чем не бывало, как будто речь шла о чем-то обыденном.

– У нее профессия… я знаю, ты будешь презирать меня… она маникюрщица. В салоне работает, – усмехнулся Алик.

– Почему презирать… нет. Нормальная профессия.

– Серьезно? Ты так думаешь? – обрадовался Алик. – Понимаешь, матушка, жизнь такая тяжелая, не вытянуть мне одному! Динка – баба для жизни. Ты – для расторча и разговоров о высоких материях. Но разговоры ведь не кормят.

– Не кормят, – подтвердила я.

Что я могла еще ему сказать?!

Повесив трубку, я почувствовала, что задыхаюсь. Я вышла из дому и быстро пошла вперед. Отчаянье приводило меня в движение, словно порох пушку. Меня достаточно было слегка нажать пальцем, и я могла своей энергией взорвать весь мир. Но я несла в себе эту разрушительную энергию, она уничтожала меня. Сама не знаю зачем, села в автобус. Долго куда-то ехала. Вышла из автобуса, неизвестно в какой пустыне. Стояла, а мне хотелось лечь прямо на землю и разрыдаться.

Стиснув кулаки и зубы, снова пошла вперед быстрым шагом. Мне никогда не забыть этих улиц, которые я тогда видела. Лица людей в автобусах и на улицах. Ощущение духоты, удушья…

Не может быть! Не может быть! Не может быть! Не может быть! Не может быть! Не может быть! Не может быть! Не может быть!..Алик! Ты не мог этого сделать!!! Ты не мог жениться на другой!!!

* * *

Поздняя ночь. До меня сполна наконец доходит то, что произошло. Ураган внутри моего тела. Паника. Невозможность контролировать свои эмоции. Гордость уже не имеет значения, ничего не имеет значения. Я разбужу его, но это тоже не имеет значения. Она, может быть, с ним сейчас уже…

– Алик… ты спишь? Ты один?..

– А? Что? – говорит спросонья Алик. – Это ты, матушка? Ничего, ничего! Я один. Ей сейчас не до меня, она к свадьбе готовится. Ми-и-иленькая моя… ну что ты… Ну что ты… Конечно, конечно, я сейчас приеду! Ты чего извиняешься?! Это я у тебя прощения просить должен… я прекрасно понимаю тебя…

* * *

Он приехал. Было около трех часов ночи. Первое, что он мне сказал:

– Уф, мать! Какая ты высокая! Я уже успел отвыкнуть от тебя. Динка у меня маленькая.

– Это за неделю?! – говорю я покорно принимая Аликину пощечину.

Что же, раз ты умираешь и не можешь контролировать свои эмоции, значит, терпи теперь от него все!

Все готова терпеть! На все готова идти! Алик!

Я хватаю его за обе руки.

– Алик! Я понимаю, я сама во всем виновата! Ты предупредил меня, ты дал мне шанс. Я не поверила тебе. Я была слишком гордой. Умоляю тебя, останови то, что ты делаешь! – мне нелегко сказать то, что я собираюсь сказать, потому что я человек очень ответственный, слов на ветер не бросаю. – Я готова пойти работать, кем ты захочешь! – говорю я. (Я никогда бы не поверила, что когда-нибудь скажу такое кому-нибудь!) – Я стану ради тебя программисткой или маникюршей, кем ты скажешь! Я буду делать все, как ты захочешь. Я умру без тебя… Я на все готова ради тебя! Прошу тебя, Алик, если еще не поздно… Ведь ты же не любишь ее! Зачем ты это делаешь?

– А что такое любовь, матушка?! Если хочешь, я и тебя не люблю. Я и свою мать не люблю. Я даже самого себя не люблю. Это ты у нас… Копенгаген!

– Такого не может быть… Зачем ты на себя наговариваешь, пытаешься сделать из себя бог знает кого? Я же чувствую, что ты меня любишь! Я пойду для тебя работать, Алик! – я серьезно и твердо смотрю ему в глаза.

– Ты это говоришь сейчас, в порыве, – говорит мне Алик.

– Даже если ты и пошла б работать, ты бы вскоре возненавидела и свою жизнь и меня. Это ты сейчас меня любишь, потому что ты меня совсем не знаешь. Нет, матушка, семейная жизнь с тобой – это не для меня.

Я стою перед ним, своим отчаяньем освещая ночь. Если бы мне кто-нибудь сказал, что я когда-нибудь переживу такое унижение и такую боль, я бы ни за что не поверила.

Чтобы немного разрядить обстановку, весело взмахнув голосом, Алик добавляет: – Я лучше буду к тебе как любовник ездить!

Должен же он хоть что-нибудь сказать, чтобы меня утешить. Шутка, однако, глуповатая.

* * *

Серый бесцельный блеклый день. Лежу, лицом к стене, нет желания двигаться. Нет желания жить. На стене, прямо над моей кроватью, на уровне моих глаз, надпись, крупными буквами, которую я сама для себя повесила:

«ТО, О ЧЕМ ТЫ СТРАДАЕШЬ СЕЙЧАС,

ЧЕРЕЗ ПЯТЬ ЛЕТ ТЕБЕ БУДЕТ СМЕШНО!!!»

* * *

«Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция «Красные Ворота!»… Каким-то непонятным образом я осязаю все окружающие предметы московского метро, я четко слышу голос диктора, объявляющего станцию, все интонации, тембр ее голоса… И все это, как бальзам на рану, как терапия… помогает мне переносить все тяжести жизни здесь, на чужбине. Просто такие элементарные воспоминания… Удивительная штука, наше сознание.

– Алле, матушка! Что ты делаешь? Ты по мне не соскучилась? Я сейчас к тебе приеду! – веселый, я бы даже сказала, несколько хмельной голос Алика.

– Ко мне?! – с удивлением восклицаю я.

– Да, – говорит Алик, и голос у него, как у озорного ребенка, который только что нашкодил.

– У тебя, кажется, вчера была свадьба… – недоумеваю я.

– Да-а… а сегодня я хочу приехать к тебе!

– Зачем? – все еще не понимаю я, неужели Алик изощренный садист, ему просто нравится меня мучать…

– А я соскучился по тебе.

Некоторое время я молчу и просто не знаю не то, что сказать, но даже как реагировать. С одной стороны, я вся в боли, готова отдать обе руки, чтобы вернуть Алика. С другой стороны, у него вчера вечером была свадьба. Зачем же тогда он женился, если все еще хочет продолжать любовь со мной?

– Одно другому не мешает! – говорит Алик.

– Я ничего не понимаю! – искренне ошарашена я.

– Что ж тут непонятного! Ты хочешь меня видеть или нет?

– Я?!

– Ох, боже мой! Пока ты там будешь соображать, я и приехать не успею! Что ты думаешь у меня в распоряжении двести лет? Я теперь женатый человек! Меня тут снарядили в магазин за выпивкой, у нас выпивка кончилась. Народ тут похмеляется после свадьбы, все бухие. Ну так я за выпивкой, а по дороге к тебе! Никто не заметит, сколько именно я там отсутствовал. А? Как, матушка? Ну, так я приеду?

Как если бы Алик вдруг резко снял свою маску. Я никогда не видела его настолько циничным, уродливо циничным! Похоже, я действительно его совсем не знала…

* * *

Этот человек вчера предал тебя, он женился на другой. Ему более нечего делать ни в твоем доме, ни в твоей жизни. Зачем ему к тебе приезжать? Разве уже можно что-то изменить? Так говорит моя гордость и моя логика. А все существо мое, вне всякой логики и даже, подмяв свою гордость, стремится к встрече с Аликом. Пусть теперь с чужим мужем, пусть даже с предателем, только бы увидеть его еще хоть раз, только бы прижаться к нему и почувствовать его так жизненно необходимое мне тепло.

«А если бы ты сегодня узнала, что он только что, пятнадцать минут назад, убил твою мать? Ты и тогда не смогла бы послать его к черту?» – с возмущением спрашиваю я сама себя.

О великая сила инерции! Теперь, когда мои чувства к нему на полном скаку, похоже, уже никакая информация о нем и никакие его поступки остановить их не могут.

* * *

Господи, неужели это могла быть я, счастливая жена Алика, от которой в первый день после свадьбы он бы убегал к другой?! Как я могла так сильно любить этого человека, совсем не зная его?

А может быть, оно и к лучшему, что так все получилось? Может быть, слава Богу, что он на мне не женился?

Ведь я могла жить с ним годами, ничего не подозревая! Бедная эта Дина, ей, наверно, как и мне, в голову не приходит, что можно жениться на одной, а в то же время бегать на свидания к другой. Она ведь не миллионерша какая-нибудь, не дочь какого-то шишки, от которого зависит Аликина карьера. Она простая маникюрша. Простым глазом тут даже не усмотреть никакой логики: зачем он женился на Дине?

* * *

«Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция «Кропоткинская!»… Запах московского метрополитена… названия станций метро… запах моей старой жизни на Родине… неужели остались одни воспоминания?!..

* * *

– Ну что ж, матушка, вы проиграли поединок! Бросайте оружие и признайте свое поражение.

– Нет. Не проиграла. Просто я не успела. Он женился за неделю! Он не любит ее, женитьба ничего не значит. Мне он уже не нужен (я никогда не прощу предательства), но по поводу моего поражения… рано делать выводы.

Жизнь такая длинная…

Онегин тоже сначала пренебрег, бросил, уехал, скитался где-то там неизвестно сколько лет. Он и забыл про Татьяну, когда снова приехал в Петербург, увидев ее, даже не сразу признал.

Наступит день, Алик, мы с тобой еще пересечемся по жизни.

Ничегошеньки я не проиграла, просто у меня в распоряжении был слишком короткий срок. А неотразимой женщиной, против которой любой, даже самый стойкий мужчина, не сможет устоять, я все-таки стану. Иначе – грош мне цена.

Вот тогда-то, Алик, мы с тобой еще поговорим…

* * *

Посреди ночи я проснулась от боли. Рядом с моей постелью горела ночная лампа и, открыв глаза, я увидела сидящую рядом, на постели маленького Сашеньки, маму.

– Что доченька? Дать тебе попить? Может, тебе чайку приготовить сладенького?

– Сколько времени? Почему ты не спишь? – говорю я маме.

– Я не могу спать… – говорит мама, и лицо ее тут же начинает кривиться. – Как я могу спать, когда с тобой такое… – она начинает плакать.

– Кончай плакать, мне уже лучше. Оттого что ты не спишь, что-то изменится? – говорю я маме. – Ты же знаешь, что никаких болезней у меня нет. Я здорова. У меня просто депрессия… помнишь, как тогда, еще в Нальчике? Тогда прошло, и сейчас пройдет. Сейчас, считай, что уже прошло. Завтра я поеду домой.

– Депрессия! – передразнивает мама. – У всех людей дети, как дети, на них смотришь, душа радуется. А у нас тут одни депрессии. Ну тебя хоть уже не колотит от холода, доченька?

– Нет, не колотит.

– Ты нас так перепугала за эти дни. Я тебя двумя одеялами и пледом укрывала, а тебя трясет и трясет.

– Это эмоциональное. Мне уже лучше.

Проснулся маленький Сашенька, такой довольный, что я все еще здесь. Его переложили в бабушкину кровать. Ему уже скоро четыре годика, и за последние полтора-два года он впервые меня так долго видит рядом с собой. Я здесь уже почти целую неделю. Он уселся на своей постельке, смотрит на меня и весь сияет. Я вижу, что он очень счастлив, что меня так долго видит. У меня снова щемит сердце от невыносимой боли…

– А ты песни со мной будешь петь? – спрашивает он.

Я приучила его петь со мной русские песни. Всякий раз, когда прихожу к нему, мы садимся с ним на кроватку, заворачиваемся в плед вместе и начинаем петь. Он уже знает кучу русских стихов: про доктора Айболита, про Муху-Цокотуху, русские сказки, про колобка, про курочку Рябу, русские песни – Кукина, Клячкина, Окуджаву. Для меня важно, причем очень важно, чтобы он все это знал.

– Потом, маленький! – говорю я ему, – Сейчас ночь, все спят.

– А-а-а-!!! Сейчас давай! Ну, пожалуйста, хочу сейча-ас! – хнычет Сашка.

– Ты всех перебудишь! Кончай реветь! – говорит мама.

Но Саша хнычет до тех пор, пока не прибегает из другой комнаты Танька в ночной рубашке.

Увидев, что я уже сижу и даже спокойно сижу, уже почти поправилась, она с недоверием смотрит на меня, словно пытается понять, что же это такое было со мной и здорова ли я теперь на самом деле. Ей уже скоро 12 лет, и нехорошо, что я подаю ей такой пример поведения. Да она и не знает толком ничего, заболела и заболела. Она ведь не знает, почему, значит, это не должно на нее влиять.

В шесть утра встал папа.

– Ничего у нее нет! – говорит он, обращаясь к маме. – Воспаление хитрости. Вот ты любишь паниковать! На пустом месте трагедию устраиваете. Молоденькие девочки – дуры! Еще Александр Сергеевич про них писал: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей!» Они дуры! Дуры! – говорит он, размахивая руками. – Стоит ли из-за того, что они дуры, убивать и себя? Ты лучше побереги себя, ты им еще пригодишься.

– Вот ты, компьютер! – говорит ему мама.

– Я считаю, что она от безделья дурью мается! Ей надо идти работать или учиться, тогда некогда будет дуростями страдать!

Злость и ненависть мгновенно вскипают во мне. Даже сейчас, когда он видит, мне так плохо, он не пощадит меня. Зачем я сюда опять приехала?!

Он бы хотел, чтобы я работала, как робот, чтобы мне некогда было даже влюбиться! А зачем вообще жить на свете, если некогда даже влюбиться?!

– Сам-то ты чего не работаешь? – язвительно говорю я ему.

Я знаю, что эта тема для папы, как красная тряпка для быка. Вот уже скоро два года, как его уволили, и он не может найти работу. Все, начиная от мамы и бабушки и кончая соседями по дому понукают его за это.

– Не берут по специальности, так опустись немного! – говорят они ему. – Ты не один такой. Мы все в Союзе крупными людьми были, а здесь опустились на землю.

– Ты думаешь, я в Союзе была парикмахером?! – возмущается соседка Галя. – У меня два высших образования! Так, что? Если я буду ждать, пока я устроюсь здесь на работу микробиологом, я умру с голоду! Надо как-то уметь идти на компромисс! Что это за безобразие, здоровый мужик сидит целый день дома! Сказать кому-нибудь, он работу доктора наук ищет! С ума что ли сбрендил?!

Папа лютой ненавистью ненавидит Галю и всех наших соседок, нападающих на него и настраивающих маму против него.

– Они агенты КГБ! – настаивает он. – Их специально сюда заслали, чтобы жизнь эмигрантам портить!

Словом, я нажала папе на его больной мозоль.

Папа рвет и мечет. Я довольна, что тоже причинила ему боль. Как и он мне.

– Ты сравниваешь меня с собой!!! – кричит папа багровея.

– Остановитесь! Хватит! Пожалей ее! Прошу тебя! – говорит мама папе. – Разве ты не видишь, ее сейчас не надо трогать! Ее сейчас надо выхаживать, а ты на нее нападаешь…

Выходит бабуся на шум и гам.

– Я знаю, – говорит бабуся, – в чем все ее проблеми! – бабушка кивает на меня. – Я вам скажу, мне кажицся, ее сглазиль! Да, да, да! Вы себе не придставляити, какий страшный вешч бывают от сглаз! Иди сюда, мая харошая, я буду тибе лечить.

* * *

Одинокий нью-йоркский вечер. Завернувшись в одеяло, мы с Сашенькой сидим на его кроватке, бок о бок, рядом друг с дружкой, и оба громко, от всего сердца напеваем, дружно раскачиваясь на месте:

Из одного угла нашей убогой, но ярко освещенной комнаты в другой угол, прямо к нашей кровати, нисколько не смущаясь нашим присутствием, на всех парах бежит, перебирая шустрыми лапками, я вдруг замечаю, отвратительный налитой таракан. Я вскакиваю с места, с нескольких попыток прихлопываю его тапком и с отвращением бегу за салфетками, чтобы вытереть всю размазанную эту гадость и выкинуть. Сашенька сидит и спокойно смотрит: его пока тараканы не очень-то беспокоят, он с ними вырос и, как видно, к ним привык. Спустив все в унитаз и вымыв руки, я возвращаюсь к Сашеньке, снова прыгаю под одеяло, и мы продолжаем петь.

Конец книги первой.