Лола рано появилась на следующее утро. Она пришла сказать, что сожалеет об ограблении, и узнать, нет ли новостей.

— Я заходила вчера вечером, но вас не было дома. Мне жаль, Эбби, особенно из-за того, что меня вовлекли в это. Странно, что Дэйдр использовали как приманку! Я чуть с ума не сошла. Теперь ты не поверишь, если мне действительно придется воспользоваться твоим любезным предложением.

— Конечно, поверю, — ответила Эбби фальшивым тоном, зная, что на самом деле никогда не поверит. — Как Дэйдр себя чувствует сегодня?

— Слегка осунулась, Она сегодня опять дома. В любом случае это ее день рождения, и, слава Богу, я не забыла купить ей новое платье. Думаю, что она пригласит вас вечером. Вы должны быть польщены. Впервые она вообще захотела кого-то пригласить.

— Ей следовало бы пригласить других детей, — возразила Эбби.

Лола пожала плечами:

— Дэйдр есть Дэйдр. Мне кажется, что она родилась старушкой.

Но, по крайней мере, это объясняло, почему Лола наконец-то вспомнила о платье. Ничего подозрительного в том, что это случилось вчера после целого дня тщательной изоляции Дэйдр.

Эбби наблюдала за отъездом Люка и Лолы. Люк велел ей позвонить в контору и поговорить хотя бы с мисс Аткинсон в его отсутствие, если что-то будет ее беспокоить. Теперь, когда произошло что-то реальное, что нельзя было отнести только на счет ее фантазий, он был готов проявить сочувствие и сострадание. Он доказал это, предложив найти другой дом, если она хочет уехать отсюда.

Она была рада, что отказалась. Он неизбежно бы стал немного презирать ее, если бы она сбежала. Было совершенно очевидно, что он не хотел переезжать.

Но Эбби все-таки надеялась, что наступит такое время, когда она не должна будет тоскливо наблюдать, как ее муж уезжает с Лолой, отчего ревниво сжимается сердце…

Дэйдр заглянула, когда Эбби кормила зимородков. Они немедленно взлетели на палисандровое дерево, щелкая клювами от ярости. Дэйдр стояла совершенно неподвижно, тараща на них глаза. Эбби не могла понять, чей взгляд был более злобным: птиц или ребенка.

— Привет, Дэйдр. С днем рождения. Почему ты мне раньше не сказала?

Дэйдр не обратила внимания на этот вопрос и задала свой, ради которого и пришла.

— Что взял грабитель?

— Мы пока не обнаружили, что пропало.

— Тогда почему он приходил?

— Полагаю, он думал, что у меня много драгоценностей. Наверное, я похожа на даму, у которой есть диадемы и все такое.

— Вы испугались?

— Да. Ты, правда, была больна?

— Я плохо себя чувствовала. Бабушка сказала, что я бледная. Я рада, потому что ненавижу школу.

— Но ты не знала, что грабитель позвонит мне?

— Нет, нет, нет!

Эбби сама не знала, почему задала этот вопрос, но она никак не ожидала такого яростного отрицания, как будто бедняжка Дэйдр была обеспокоена своим невинным участием в заговоре. Как будто она внесла свою лепту…

— Вчера вечером я видела тебя в новом платье. Ты стояла у окна. Оно просто шикарное.

— Что это значит?

— О, это значит, очень модное.

— О, Господи!.. Я вовсе не хочу быть модной! Почему зимородки не возвращаются?

— Они не вернутся, пока ты здесь.

— Значит, они меня тоже не любят.

— Ты маленькая глупышка. Кто же еще тебя не любит?

— Дядя Милтон. Он говорит, что меня надо отправить в пансион из-за того, что я везде сую свой нос. И что такого особенного, что я вчера нашла его кресло. Я думала, он сидит в нем, но его там не было. Там было только много подушек и плед. Как будто там человек. Я столкнула его в холл, — она повернулась к Эбби и захихикала. — Ну, я же не знала, что он в туалете. И потом он не мог выйти, потому что я укатила его кресло. Он вопил и звал Мэри. Он может пройти всего два шага на своих палках. Поэтому теперь они говорят, что я должна отправляться в пансион. Но я же не нарочно. А вообще-то я думаю, что все эти преследования начались потому, что я взяла у мамы ту губную помаду.

— Преследования! Какие глупости ты говоришь!

— А вот и не глупости, — продолжала Дэйдр, выглядя мученицей. — Вы пользуетесь той губной помадой?

— Конечно.

— Это хорошо. Я рада, что грабитель не забрал ее.

— Грабители обычно не берут такие вещи, — сказала Эбби тихо.

— Не знаю. У нее золотой футляр. Говорят, что воры всегда ищут золото. Вы намажетесь ею на мой день рождения?

— А я приглашена?

— Вы можете прийти, — сказала Дэйдр безразлично.

— А кто еще будет?

— Только мы. Может, мой папа придет.

— Твой папа? — Эбби резко повернула ребенка к себе. — Дэйдр, в чем дело? Ты не говорила мне, что твой папа дома.

— Он не дома, но он в Сиднее. Мама говорила с кем-то по телефону. Она сказала: «Теперь, когда Per вернулся…» — узкие глаза посмотрели на Эбби:

— Его зовут Per.

— Но почему ты не спросишь маму? Она бы тебе сказала.

— Бесполезно. Никто мне ничего не рассказывает. Они говорят, что мне нельзя доверять, — Дэйдр подобрала камушек и бросила в зимородков, заставив их взлететь.

— Мне и вправду нельзя доверять. — Она внезапно захихикала:

— Дядя Милтон был в ярости. В ужасной ярости.

— Из-за чего?

— Из-за того, что застрял в туалете, конечно. Но честно, в этом старом кресле было столько подушек, что все равно для него не было места.

Неожиданно зимородки, до этого тихо сидевшие на эвкалипте в конце сада, начали хрипло смеяться: «Ха, ха, ха, хо, хо, хо…»

— Дэйдр, — сказала Эбби настойчиво, — кто-нибудь еще ходит по ночам в твоем доме?

— Иногда. Я не всегда слышу, потому что сплю. Теперь я не уверена, Джок ли это или мой отец. Я думаю, это мой отец. Она подняла лукавые глаза. — Но вам не обязательно мне верить. Говорят, что я часто лгу.

— И сейчас?

В большом окне Моффатов стукнула рама. Появилось бледное лицо Мэри.

— Дэйдр! Дэйдр, уйди с солнца. Ты же была больна.

— Дэйдр! Ты на самом деле все выдумала? — снова спросила Эбби.

Вместо ответа Дэйдр ловко повторила язвительный смех зимородков.

— Увидимся вечером на моем празднике, — крикнула она, убегая. Ее узкое лисье личико было насмешливым и дерзким. Но под этой дерзостью Эбби почувствовала страх. Она была совершенно уверена, что девочка чем-то сильно напугана. И снова дурные предчувствия и сомнения стали одолевать ее.

Снова солнце сияло в медном небе. Прежде чем станет слишком жарко, Эбби пошла в сад с намерением высадить герани, прибывшие накануне. Она распланировала бордюр вдоль дома, где земля уже была подготовлена. Но все равно это была утомительная работа. Ящерицы удирали молнией, прячась в прохладе камней. Герани уже начинали расцветать ярко-красными и алыми цветами. Пастельные спокойные тона не подходили этой стране. Все было ярким и сочным, даже красная земля.

Эбби была уверена, что Джок наблюдает за ней с лодки, возможно, затаив злобу на нее за то, что вчера она отказала ему в работе, а вот теперь мается на жарком солнце сама. Да и Моффаты наверняка пялят глаза из окон. Почему она была так глупа, что отказалась переехать, когда Люк предложил? Ей не следует приносить себя в жертву. Потому что, в конце концов, это проклятое место проглотит ее. Она знала, что проглотит. Она чувствовала себя золотой рыбкой в аквариуме, открытой любопытным взорам. Но так не могло продолжаться вечно. Было бы разумнее выдернуть отсюда Люка с корнем с самого начала.

Она допустила непростительную глупость, подчинившись мгновенному настроению, не желая показывать мужу, как сильно она трусит. Ей было как-то неловко настаивать на переезде, тем более что она чувствовала, что он предложил это с тайной надеждой на ее отказ.

Но он сам должен был бы понять, что в этом ограблении было что-то фальшивое. Все с начала до конца: и уверения Лолы в невиновности, и удобное алиби Джока, и беспокойная забота миссис Моффат, в которой не было истинной тревоги. Удивительно, никакой тревоги… Новое платье Дэйдр, о котором, наконец, вспомнили… Эти мысли все кружились и кружились в голове Эбби, невыносимые, как мухи, жужжащие возле ее горящего от невыносимой жары лица.

Может, они все просто старались напугать ее по каким-то своим причинам? Хотели выжить ее отсюда, чтобы Лола смогла завладеть Люком, которого, похоже, и так считала своей собственностью…

Даже губная помада, подарок Дэйдр, мог быть подстроен, в предвкушении реакции Люка…

— Эбби, Эбби!

Эбби вздрогнула от неожиданности. Но это была всего лишь Мэри, которая незаметно спустилась по тропинке.

— Вам, наверное, жарко. Мама велела позвать вас выпить что-нибудь холодное. Не следует так долго работать па солнце. Очень скоро вы это поймете.

Несмотря на явную заботливость в голосе, Мэри выглядела холодной в своем зеленом хлопчатобумажном платье. Но она всегда была такой. Если что-то огорчало ее, она просто становилась еще более бледной и незаметной. Жаль, подумала Эбби, что у меня эта внутренняя неприязнь ко всем Моффатам, возможно, Мэри нуждается в подруге.

Ей ничего не оставалось, как принять приглашение.

— Спасибо, Мэри. Я с удовольствием выпью что-нибудь холодное. Вот только умоюсь.

Ставни были наполовину закрыты в гостиной Моффатов, и тусклый свет был зеленоватым. Они все были в сборе: миссис Моффат, Мэри, Милтон и Дэйдр. Поднос с высокими стаканами и кувшином с охлажденным пивом стоял на столе.

Миссис Моффат отложила свое рукоделие, чтобы встретить Эбби. На ее костлявой шее было еще больше бус, чем обычно, и она выглядела, как цветной канделябр. Ее маленькое коричневое личико озарилось улыбкой.

— Эбби, дорогая, вы оправились от этого отвратительного происшествия? Лола говорит, что полиция ничего не обнаружила, даже отпечатков пальцев. Грабители так изворотливы. Я однажды видела фотографию набора воровских инструментов. В нем такие любопытные вещи, даже что-то похожее на вязальные спицы.

— Они теперь используют что-то вроде перископа, чтобы заглядывать в замочные скважины, — заметил Милтон. — Мэри, ты собираешься разливать пиво?

Мэри вскочила, чтобы наполнить высокие стаканы. Холодно звякнули льдинки.

— Необычно жарко для ранней весны. Но будет еще много холодных ночей. Выпьете пива?

— Что вы сажаете, Эбби? — спросила миссис Моффат.

— Герани.

— Прекрасно. Надо что-то сделать и с нашим садом, Мэри.

— Знаю, мама. Я займусь этим, когда у меня будет время. Разве не прекрасно быть богатыми, чтобы нанять кого-то для всей этой работы?

— Но мы не можем себе этого позволить. — Милтон взглянул на Эбби:

— Это наши любимые разговоры. Мечтать о богатстве. Но чудеса случаются. Во всяком случае, моя жена в это верит.

Мэри улыбнулась, но в ее темных глазах невозможно было ничего прочесть. Она, конечно, мечтала о чем-то. И, конечно, о том, что ее муж сможет снова ходить. Бедная Мэри. Мечты ни к чему не приводят, разве только делают настоящее более терпимым.

— Ну, хорошо вы провели вчера время? — оживленно спросила миссис Моффат, меняя тему.

— Спасибо, прекрасно, — ответила Эбби, поймав себя на том, что, как и Дэйдр, говорит неправду. Вечер вовсе не был прекрасным. Как ни старался Люк быть внимательным и заботливым, он не мог все время притворяться веселым. Они подолгу молчали, и странное напряжение между ними не проходило. Горели свечи, играла музыка, и была вкусная еда. Но они вели себя, как два малознакомых человека.

Однако утром Люк уехал с Лолой, оживленно разговаривая.

— Как заботлив ваш муж, Эбби! Он увез вас от этих неприятных впечатлений. Именно то, что вам было необходимо.

— Да, — сказала Эбби, поворачиваясь к Милтону. — Я надеюсь, что доктор вчера обрадовал вас.

— О, как обычно. Как обычно, — темные брови Милтона сдвинулись. Он беспокойно задвигал большими сильными руками по подлокотникам кресла.

— Ему хватило наглости предложить трудотерапию. Я сказал ему, что хочу только одного — снова ходить.

Мэри коснулась его плеча.

— Ты будешь ходить, Милтон. Будешь.

Должно быть, она сводит его с ума своими заботами, подумала Эбби.

— Милтон снова ложится в больницу в следующий понедельник, — объяснила Мэри. — Он всегда сильно нервничает перед этим. Но, возможно, на этот раз все будет не так болезненно, милый.

— Я бы смирился с болью, если бы были результаты. Но, ради Бога, давайте не будем говорить обо мне. Вы знаете, что я этого не терплю.

Он хмуро посмотрел на жену, и она заискивающе улыбнулась.

— Конечно. А Эбби знает о том, что мы собираемся уехать на уик-энд? Охотиться на кенгуру. Милтон обожает это. Не правда ли, дорогой?

— Пусть вредители подергаются, — злобно пробормотал Милтон.

— Вы останетесь со мной, — сказала миссис Моффат Эбби. — Вы наверняка не захотите заниматься таким кровожадным делом. Лола сказала мне, что вам эта идея совсем не правится.

— Да, я думаю, что это отвратительно.

Милтон посмотрел на нее бледными выпуклыми глазами. Он даже не пытался скрыть свое презрение.

— Тогда вам лучше остаться здесь. Нас не будет всего пару дней. Люк обожает это.

— Он ездил раньше? — спросила Эбби, думая, что муж ничего ей об этом не рассказывал.

— Не с нами. Но каждый настоящий австралиец умеет пользоваться ружьем. Лола стреляет, как мужчина. Но не Мэри. Она мазила.

Мэри вздрогнула от его презрительного тона, и Эбби показалось, что ей тоже ненавистна мысль об этой экспедиции. Конечно, она поедет на охоту только ради Милтона: никто другой не сможет ухаживать за ним. И вообще бедняжка не смела ему перечить.

А кто бы посмел, думала Эбби, глядя на это сильное сосредоточенное лицо. Болезнь сделала его злобным, но обязательно ли быть жестоким? Она решила бросить камень в холодное мутное болото гостиной.

— Дэйдр сказала, что у нее вечеринка сегодня.

— Да, дорогая. Вы придете, не так ли? — миссис Моффат снова дружелюбно улыбалась.

— Да. С удовольствием. Она пригласила меня. Мне хочется увидеть ее отца.

Эбби, кажется, ощутила, как в гостиной наступила тягостная тишина, как будто мрачное болото на мгновение расступилось, чтобы поглотить брошенный камень, и снова затянулось ряской. Миссис Моффат сказала в замешательстве:

— С чего вы это взяли, дорогая? Это Дэйдр наболтала вам, что ее отец вернулся домой? Но боюсь, она не всегда правдива.

Она посмотрела на девочку, сидевшую в углу, склонившись над книгой. Ее волосы закрывали глаза. Она не собиралась поднимать их и встречать взгляды, полные упреков.

— Боже милостивый! — сказала Мэри. — Что еще она вам говорила, Эбби? Я видела, вы долго разговаривали сегодня.

— Она сказала нам, что Бэрри Смит сломал все кусочки мозаики, — сказала миссис Моффат. — Хотя она прекрасно знает, что Бэрри не было здесь несколько месяцев. Она не хочет играть с ним. Боюсь, что она сломала их сама, и нарочно.

— Ее надо отправить в пансион, — сказал Милтон нетерпеливо. — Я вам все время это говорю. Она превращается в варвара. И лживого к тому же.

— Сегодня ее день рождения, — вырвалось у Эбби.

— Тем меньше причин для лжи, — заявила миссис Моффат. — Дэйдр, как ты можешь быть такой зловредной?

Дэйдр подняла непроницаемое лицо:

— Я случайно узнала, что мой папа может прийти сегодня вечером. Я просто случайно узнала.

— И как же ты случайно узнала? — спросила ее бабушка.

— Мне никто ничего не говорит. Почему же я должна все рассказывать?

— Видите, — сказала миссис Моффат беспомощно. Милтон добавил с мрачным удовлетворением:

— Я давно вам говорю, этот ребенок невозможен. Она даже крадет вещи, как вы знаете. Она взяла у своей матери губную помаду и отдала ее. Это верный признак нарушения психики.

И чья же в этом вина, яростно подумала Эбби. Чья вина? Ее беспечной бабочки-матери или этих двух женщин, кротко вращающихся вокруг больного мужчины? Как будто он был пупом земли.

Она поставила свой стакан, сказав тихо:

— Не думаю, что она родилась с нарушенной психикой. А теперь я должна идти. Спасибо. Увидимся вечером. Надеюсь, что у тебя будет торт со свечами, Дэйдр.

— Глупости для малышей! — сказала Дэйдр со своей обычной энергией. Она закована в броню, эта малышка. Сердитые слова соскальзывали с ее губ.

— Нy по крайней мере ты наденешь свое новое платье.

Эбби снова вежливо улыбнулась и удалилась. Ну и семейка!

Как может Люк общаться с ними? Кроме этой бедняжки Дэйдр, конечно. Ребенок, в котором нет ничего привлекательного, кроме имени.

Эбби решила пройтись по магазинам днем, чтобы найти ей подарок, что-нибудь отвечающее ее необычному вкусу.