Только позже Фанни осознала, как это странно, что Адам Марш, казалось, всегда оказывался рядом в самый неожиданный момент. На железнодорожной станции в тот самый первый день, в деревенской церкви, в сумерках у озера, когда она была так напугана, и когда все остальные мужчины были в доме — по крайней мере они все были там, когда Фанни и Адам вернулись. Все эти встречи не могли быть случайными. Возможно, ни одна из них не была случайной…

Как-то у нее возникла мысль, что он наблюдает за детьми, так как, придя им на выручку при их прибытии в Англию, он вообразил, что несет за них некоторую ответственность. Но в последнее время он, казалось, в первую очередь смотрел на нее. Если он пытается о чем-то предупредить ее, то почему он не расскажет ей, в чем дело? Или он сам не знает? Возможно, его тоже преследовало это предчувствие?

Ничего не изменилось, и в то же время странным образом изменилось все. У Нолли так и не восстановилось до конца ее прежнее состояние после таинственного испуга, некоторое время она отказывалась оставаться одна и пугалась движущейся тени. Так и не было в точности установлено, что же она видела, однако казалось, что это наверняка была дикая свинья, так как дядя Эдгар организовал спустя два дня охоту, и были убиты два кабана и свинья.

Леди Арабелла, как обычно, рассказывала свои шумные истории и очень радовалась, когда дети навещали ее, позволяя им перебирать все ее сокровища и даже соблазнять Людвига на игру с клубком шерсти. Но каждую встречу она заканчивала словами:

— Я так рада, Фанни, что у вас хватило здравого смысла отослать этого похожего на лисицу человечка туда, откуда он пришел. Мы сохраним ее здесь в безопасности, дети, не правда ли?

Позже у нее были тайные совещания с детьми, на которые Фанни не допускалась. Это было каким-то образом связано с подарком к ее дню рождения, и это занятие заставляло глаза Нолли сиять от счастливой важности.

Амелия совершенно откровенно говорила о свадьбе на пасху, хотя никто еще не делал ей предложения. Ее мысли было достаточно легко прочесть. А Джордж, с чуть большей уверенностью и хозяйским чувством, продолжал свои попытки уговорить Фанни приводить детей в конюшню, где они могли бы привыкнуть к лошадям, прежде чем начать учиться верховой езде. Он был достаточно проницателен, чтобы попять, что это единственный способ убедить ее встретиться с ним, поскольку она отказывалась видеться с ним наедине.

Тетя Луиза отпустила мисс Эгхэм и сказала Фанни, что если ей нужно хорошее будничное платье, чтобы носить его в классной комнате, она может выбрать материал по своему вкусу и сшить его сама. Вот такой ветер дул с этой стороны. Бедная тетя Луиза, думала Фанни, она в конце концов устала от своей нелюбимой племянницы, но возможно, для нее все было к лучшему, так как после замужества Амелии в доме должно было стать очень тихо.

Дядя Эдгар был в точности таким же, как и до эпизода с Хэмишем Барлоу, любезным, добродушным, так же весело смеялся над собственными шутками. Возможно, он стал еще немного более тщеславным в одежде и стал проявлять большую склонность к светской жизни. В Даркуотере всегда были гости, или приказывали подать экипаж, чтобы ехать на обед к тем или другим. Дядя Эдгар каждое утро клялся, что он измотан, утомлен, слишком стар для всех этих увеселений, но его долг устраивать их ради девочек.

В этом было тонкое различие. Если раньше Фанни позволялось приносить извинения за свое отсутствие, то теперь дядя Эдгар настаивал, чтобы она везде сопровождала их.

— Вы знаете, почему папа так себя ведет, — сказала Амелия. — Он дает вам еще один шанс найти себе мужа. Видите, он совсем простил вас. У него такое доброе сердце, у дорогого папы.

Но Фанни не думала, что причина заключалась в этом. Она считала, что дядя Эдгар просто еще раз показывал всем, какой он великодушный и достойный человек, как он любит доверенных его попечению сирот. Его сердце было бы разбито, если бы его дражайшая Фанни уехала жить в далекий Китай…

Только таким способом могла она примирить его теперешнее дружелюбное поведение с прежними настойчивыми утверждениями, что, если она не выйдет замуж за Хэмиша Барлоу, ей не будет прощения.

Письмо с лондонской маркой ожидало ее однажды поздним октябрьским утром, когда она вернулась после прогулки с детьми. Обычно всю почту относили к дяде Эдгару, которому доставляло удовольствие распределять ее, хотя основная ее часть предназначалась ему самому. Однако сегодня Амелия случайно оказалась внизу, когда прибыл почтальон, и заметила имя Фанни на верхнем конверте.

— Фанни! — пронзительно вскрикнула она. — Неужели у вас есть поклонник, о котором вы никогда мне не говорили? Вы думаете, это от мистера Барлоу? Откройте его побыстрее и скажите мне.

Ее интерес был простителен. Фанни никогда не получала писем. Ей не от кого было их получать. И лондонская марка придавала этому письму еще большую загадочность.

Пальцы Фанни дрожали, когда она вскрывала конверт. Тонкий аккуратный почерк не был похож на мужской. Мистер Барлоу не пришел ей в голову. У нее не было предположений об авторе, только опять это беспричинное беспокойство.

Толстый лист почтовой бумаги развернулся в ее руке. Она прочла:

«Моя дорогая мисс Давенпорт, Вы, возможно, не узнаете мое имя, так как я оставил дела несколько лет назад, и сейчас я очень старый человек. Однако, как адвокат и друг Вашего покойного отца, я бы хотел принести Вам свои наилучшие пожелания в связи с Вашим совершеннолетием. В самом деле, поскольку я не видел Вас с тех пор, как Вы были буквально младенцем, возможно, Вы могли бы уважить прихоть старика и навестить меня в моем доме на Хановер Сквер, когда Вы в следующий раз будете в Лондоне. У меня нет сомнений, что под великолепной опекой Вашего дяди Вы расцвели. Мне было бы приятно убедиться в этом собственными глазами. Не будете ли Вы так добры иметь это приглашение в виду? Ваш покорный слуга, Тимоти Дж. Крейк».

Это было как рука, протянутая из прошлого. Некто, кто знал ее отца, и, возможно, мать. Фанни вынуждена была прочитать письмо дважды, чтобы понять его содержание, а затем, забыв все правила приличия, она влетела в библиотеку.

— Дядя Эдгар! О, я так рада, что нашла вас здесь!

— У меня едва ли было время исчезнуть, так как вы не предупредили меня, — сказал ее дядя сухо.

— Простите. Мне следовало постучать. Я была так возбуждена. Посмотрите, дядя Эдгар! Я получила письмо. Прочтите!

Она почти швырнула лист почтовой бумаги дяде Эдгару, и, нетерпеливо ожидая, пока он читал тонкие аккуратные строки, впервые подумала, почему он никогда не говорил ей о мистере Крейке.

Однако в следующий момент он невольно разрешил ее сомнения.

— Боже мой, я думал, старик давно умер.

— Так вы знаете его, дядя Эдгар?

— Конечно. Он улаживал дела вашего отца после его смерти. Но прошло много лет с тех пор, как у меня был случай повидаться с ним, и поскольку он и тогда был старым человеком, я не имел представления, что он до сих нор жив. Дайте подумать, ему должно быть не меньше девяноста.

— Тогда как чудесно с его стороны вспомнить обо мне. О, мне хотелось бы повидать его.

— Для молодой женщины, выказывающей замечательное презрение к мужчинам ее собственного возраста, этот глубокий интерес к джентльмену, приближающемуся к своему столетию, кажется очень странным.

— Дядя, пожалуйста, будьте серьезны! — взмолилась Фанни. — Меня интересует не мистер Крейк. Он помнит моего отца, и, возможно, мою мать. Мне бы очень хотелось поговорить с ним о них.

Дядя Эдгар сложил руки на животе и откинулся в кресле. Его глаза были непроницаемы.

— Итак, вы хотите совершить еще одно путешествие в Лондон?

— О, я действительно хочу, пожалуйста! Я знаю, что прошу об огромном одолжении, но если бы вы попробовали понять, как я чувствовала себя, ведь я совсем не помню своих родителей, а теперь появилась возможность узнать о них.

— А если вы узнаете нечто, чего вам вовсе не хотелось бы знать?

— Что вы имеете в виду? Ничего такого я не могла бы узнать о своих родителях. Что такого мне не следовало бы знать?

Дядя Эдгар мягко покашливал.

— Будьте немного поспокойнее, моя дорогая. Если я что-нибудь понимаю, мистер Крейк скажет вам, что вы копия своей матери, своенравная, беспокойная, настоящее наказание, а? Именно так он опишет вас. — Он похлопывал ее но руке в своей знакомой успокаивающей манере. — Не беспокойтесь так. Вы поедете в Лондон и увидите этого джентльмена. Мы оба поедем.

— Вы имеете в виду, что поедете со мной!

— Я наверняка поеду с вами. В таком состоянии, в каком вы находитесь в данный момент, вам нельзя путешествовать одной.

С довольным чувством он позволил Фанни благодарно обнять себя.

— Возможно, вы даже замолвите словечко за своего дядю, когда мы приедем в Лондон.

— Ну конечно, дядя Эдгар! Когда мы можем ехать? Завтра?

— Возможно, на следующей неделе.

— О, но, дядя…

Дядя Эдгар сделал внезапное нетерпеливое движение, как если бы его согласие было только лицемерием. У Фанни появилось холодное чувство, что он уже сожалеет о своем обещании.

— Неужели я должен отменить все свои дела, даже самые важные, ради сентиментального старика, который и так уже ждал почти двадцать один год, чтобы встретиться с вами? Ну же, дорогая моя, будьте благоразумны.

— Да, конечно. Как вам будет удобно. Я не подумала.

— Не затрудняйте себя размышлениями. — Он потянулся к карману за своей табакеркой. — Хорошеньким женщинам не следует думать. — Когда он открыл табакерку, табак просыпался. Как странно. Пухлые пальцы дяди Эдгара никогда не были неуклюжими. Но он уже снова мягко смеялся. — А мужчина никогда не должен позволять себе расстраиваться из-за хорошенькой женщины.

— Разве я вас расстроила, дядя Эдгар? — озадаченно спросила Фанни.

— Да, расстроили. Через десять дней начинается охотничий сезон. Мне придется пропустить первый сбор. Дьявол забери этого старого Крейка, ему следовало бы лечь в могилу десять лет назад.

Амелия обнаружила маленького китайского верблюда. Когда Фанни вошла в комнату, она держала его в руках. При появлении Фанни она виновато вскочила, а Фанни воскликнула:

— Амелия, как вы посмели! Рыться в моих вещах!

— Я всего-навсего хотела найти немного ниток в вашей рабочей шкатулке. Почему Адам отдал вам это? Вы у него просили?

— Просила! — Фанни в сильном негодовании выхватила у Амелии верблюда. — Нет, не просила. Он просто заметил, что верблюд понравился мне.

— И вот, как если бы вы были королевой, он вынужден был подарить его вам! — лицо Амелии пылало, голос звучал насмешливо. — Почему получается так, что вы должны получать все сейчас, даже еще одну поездку в Лондон, чтобы увидеть впавшего в детство глупого старика. Не знаю, что это на папу нашло. Но сейчас только и слышишь «Фанни должна сделать это», «у Фанни должно быть то», как если бы… я не знаю. Почему вы не вышли замуж за мистера Барлоу и не уехали?

— Амелия!

— Вам не следует думать, что вы нравитесь Адаму, только потому что он подарил вам этого безобразного старого верблюда. Сказать правду, он просто жалеет вас. Он сам сказал мне.

— А почему он жалеет меня? — тихо спросила Фанни.

— Бога ради, как мог бы он не жалеть вас? Все жалеют бедных родственников.

— Я думаю, вы просто злопамятны.

— Нет. Я говорю правду. Мама говорит, что именно мне следовало бы разрешить поехать в Лондон. Мне уже нора побывать в опере и театрах. Но на самом деле я не завидую вам в этом. Вы получите достаточно мало.

— Правда? — мечтательно спросила Фанни. Маленький верблюд в ее руках казался ей целым миром.

— Не смотрите так! — крикнула Амелия, топая ногой. — Вы выглядите глупой и потерявшей голову от любви. Адам не собирается жениться на вас. Он собирается жениться на мне.

— Он что — сказал вам об этом?

— Я не слепая! — сказала Амелия и неожиданно расплакалась и выбежала прочь из комнаты.

Джордж по-своему устроил еще худшую сцену. Он вбил себе в голову, что Фанни собирается встретиться с Хэмишем Барлоу в Лондоне. Бесполезно было разубеждать его в этом, говорить, что Хэмиш Барлоу давно уплыл на Восток.

— С кем же тогда вы собираетесь встречаться? Это должен быть мужчина. Вы не были бы так возбуждены перед встречей с женщиной.

— Да, это мужчина, но очень старый мужчина. Ему примерно лет девяносто. Это вас удовлетворит?

— Это удовлетворило бы меня, если бы я поверил, — в его мрачных глазах горел затаенный огонь. — Собираетесь ли вы вернуться?

— Конечно, я собираюсь вернуться! — с негодованием сказала Фанни. — Хотя иногда из-за вашего поведения мне хотелось бы остаться в другом месте.

— Если вы так поступите, я последую за вами. Я последую за вами и убью вас обоих.

Однажды Джордж сделает что-нибудь в этом роде — если до сих пор он еще не сделал. Мысли Фанни невольно обратились к Чинг Мей и загадке того трагического вечера. Тогда его придется изолировать, или в психиатрической лечебнице, или за мрачными серыми стенами Дартмурской тюрьмы. Как ужасно было бы проезжать мимо тюрьмы и знать, что там находится кузен Джордж. И все же каким это было бы облегчением. Ни родители, ни опьяненная любовью к нему бабушка не замечали его потенциальной опасности. Она и сама честно пыталась не замечать ее, но приближалось время, когда она не сможет больше выносить его преследования, и тогда должно будет что-то произойти.

Тетя Луиза тоже считала поездку в Лондон экстравагантным безрассудством.

— Почему Фанни не может написать мистеру Крейку? — спросила она у мужа.

— Потому что она хочет увидеть его и поговорить с ним. Это легко можно понять.

— Тогда почему бы вам не привезти старика сюда?

— Потому что он уже не в состоянии путешествовать. Я так понимаю, ему осталось жить совсем недолго. Нельзя отказать прихоти умирающего, дорогая.

Тетя Луиза нетерпеливо вскинула голову.

— Ох уж это ваше чувство долга! Вы когда-нибудь останавливаетесь, чтобы обратить внимание на неудобство, которое вы причиняете из-за него другим? Фанни уже испортила этих детей до такой степени, что слуги едва могут справиться с ними. Они станут проблемой, как только она уедет, и главная тяжесть падет на меня. Правда, Эдгар, мне, кажется, придется всю свою замужнюю жизнь работать по вашим обязательствам. Какая еще женщина стала бы этим заниматься… не меньше, чем три чужих ребенка… дом практически превратился в приют…

Дядя Эдгар наклонился, чтобы прижать свои губы к пухлой шее жены.

— Вы ангел, любовь моя. Ангелы иногда получают вознаграждение. — Он издал свой горловой смешок, и ее лицо внезапно приняло ожидающее выражение. — Ни слова больше сейчас. Но у вас не самый худший на свете муж, — его пальцы нашли ее грудь, — уверяю вас.

Снова Фанни укладывала в свой аккуратный ковровый саквояж необходимые для путешествия вещи. Однако на этот раз она могла оставить наиболее ценную часть своего имущества, поскольку она совершенно твердо собиралась вернуться. Она хотела бы иметь возможность рассказать Адаму о путешествии. Она воображала, что он мог бы порадоваться за нее. Но в последнее время он не заезжал к ним, а писать ему казалось бессмысленным, так как поездка должна была продлиться не более трех дней. Два дня на дорогу, и один на визит к мистеру Крейку. И все же написать записку мистеру Маршу было бы просто чудесно. Даже от удовольствия просто вывести его имя на бумаге ее губы изогнулись бы в улыбке. Итак, он должен жениться на Амелии, не так ли! Это мы еще посмотрим!

— Кузина Фанни, почему вы всегда улыбаетесь? Потому что покидаете нас?

Глаза Нолли были черными от ненависти. Фанни начала смеяться и мягко встряхнула девочку за плечи.

— Если ты будешь продолжать смотреть таким образом, я буду очень рада уехать от вас.

— Маркус говорит, что вы не вернетесь.

— Маркус ничего такого не говорит. А вы оба должны хорошо себя вести, пока меня не будет. Если Дора скажет мне, что вы плохо себя вели, в моем саквояже не окажется подарков.

Маркус немедленно начал требовать игрушечную трубу.

— Она нужна мне, чтобы трубить моим солдатам. Кузен Джордж говорит, что нужен трубач, чтобы играть тревогу. Что значит тревога, кузина Фанни?

— Это значит, что появился враг.

— Тогда ты не должен трубить тревогу, Маркус! Не должен! — в возбуждении закричала Нолли.

Маркус, которому исполнилось пять лет, начал наконец осознавать свое превосходство над просто девчонкой. Он с важным видом ходил вокруг, насмешливо говоря:

— Ты испугалась. Кузина Фанни, Нолли все время чего-то пугается.

Нолли дико набросилась на него, пытаясь вцепиться в волосы.

— Я не испугалась! Я не испугалась!

— Тихо! — прикрикнула Дора, поторопившись разделить вопящих детей. — Мисс Нолли, вы отправитесь в постель без ужина.

Нолли разгорячилась.

— Я вовсе не испугалась. Я просто слишком чувствительная. Так говорит бабушка Арабелла. Она говорит, что со мной нужно обращаться мягко и не пугать. Она говорит, что сам этот дом вполне может испугать любого ребенка.

— А теперь, когда ты закончила свою речь, — сказала Фанни, — скажи, что такое в этом доме может напугать ребенка?

На каждой щеке Нолли горело яркое пятно румянца. Остальное ее лицо было белым, как бумага, и казалось пугающе хрупким. В своих накрахмаленных нижних юбках и льняном платье с широкой юбкой она казалась маленькой и бесформенной, однако Фанни знала, что без одежды девочка слишком тоненькая и легкая. А ее маленькая плоская грудь служила убежищем для многих противоречивых чувств.

— Нолли, — сказала Фанни, — я вернусь к своему дню рождения. Ты ведь знаешь это, не правда ли?

Это неожиданно оказалось для Нолли неопровержимым аргументом. Ее лицо осветилось, став вдруг поразительно красивым.

— Вам придется поторопиться, кузина Фанни. Потому что я готовлю вам подарок. Вы не будете настолько глупы, чтобы не вернуться за своими подарками.

Несмотря на эту победу, Фанни все же испытывала беспокойство, оставляя детей. Только горячее желание встретиться с мистером Крейком заставляло ее ехать, и кроме того, Ханна уверила ее, что она зря позволяет детям слишком распоряжаться ею.

— Вы просто готовите прут на свою собственную спину, мисс Фанни, — сказала она. Она быстро оглянулась, чтобы убедиться, что никто больше не сможет ее услышать, и добавила: — Вы знаете, каково это — всю свою жизнь быть на побегушках у мисс Амелии, а теперь быть привязанной к детской, вместо того, чтобы жить собственной жизнью. Вся эта чепуха о том, что вы не сможете найти мужа… Стоит только посмотреть, как этот джентльмен из Китая потерял из-за вас голову, так почему же другие не могут? Вы должны подумать о собственных детях, мисс Фанни.

— Благослови вас бог, Ханна. Я не знаю, почему я беспокоюсь за Нолли, когда вы здесь. Если только она снова чего-нибудь испугается…

— Ах, все это воображение! — оживленно сказала Ханна. — Жаль, что она вообще слышала эту старую историю о птице в дымоходе. Я знаю, для ребенка это может быть страшно. Когда вы сами были маленькой, вам она тоже казалась страшной. Но если вы спросите меня, мисс Фанни, мисс Нолли выдумывает половину своих страхов. — Ханна мудро покачала седой головой. — Она видит, что из-за них ей уделяют столько внимания.

— Возможно, вы правы, Ханна. По крайней мере, по какой-то причине она убеждена, что я глупая. Возможно, причина именно в этом.

Фанни так хотелось поверить в это, что она позволила себе успокоиться. С детьми не может ничего случиться за три дня. Дора будет спать с ними в детской. Ханна всегда будет рядом.

Однако ближе к вечеру в день накануне ее отъезда все изменилось. Нолли и Маркус, как обычно, пошли в комнату леди Арабеллы, Нолли — чтобы работать над таинственным подарком ко дню рождения, а Маркус — чтобы поиграть с какой-нибудь чудесной вещицей, которую могла всегда отыскать леди Арабелла.

Через несколько минут там раздались пронзительные крики.

Когда Фанни ворвалась в комнату, было трудно получить от кого-нибудь вразумительный рассказ. Леди Арабелла еще только ковыляла со своими палками из спальни, лампы не были зажжены, и в загроможденной гостиной с ее набором мебели и безделушек стоял полумрак. Нолли стояла посреди комнаты, крича с ужасающей регулярностью. Ее фигура была неподвижна. Как в тот день на озере, она очевидно была не в состоянии сказать, что произошло, и это пришлось сделать Маркусу, который тоже заразился страхом и начинал всхлипывать. Запинаясь, он выговорил, что Нолли дотронулась до птицы.

— Какой птицы? — настойчиво спросила Фанни. Маркус показал на пустую клетку. — Там.

Леди Арабелла зашаркала вперед.

— Там нет никакой птицы. Эта клетка стоит пустая несколько месяцев. Разве я не рассказывала вам о своем попугае? Он умер… но, боже мой, Фанни! Посмотрите! Там действительно птица.

Ясно различался белый силуэт с распростертыми крыльями. Он неподвижно висел на прутьях клетки. Должно быть, Нолли совершенно случайно коснулась ее, и птица клюнула.

Страх Нолли передался Маркусу, а теперь беспричинной ошеломляющей волной он нахлынул и на Фанни.

Всего-навсего не очень большая белая птица неподвижно висела в клетке в сумрачной комнате, однако воздух был тяжелым от ужаса.

— Где все эти ленивые слуги? — крикнула леди Арабелла. — Почему не зажжены лампы?

Она начала шарить кругом в поисках веревки звонка, и вдруг из глубокого кресла в углу комнаты раздался смех Джорджа.

— Ха, ха, ха! Вы все замечательно попались. Это просто дохлая птица.

Фанни резко обернулась к нему.

— Джордж! Зачем вы здесь прячетесь? Неужели это ваша ужасная шутка?

— Это не моя шутка. Это не я положил туда птицу. Но было весело посмотреть, как подскочила Нолли. Можно было подумать, что она ее укусила.

На звонок торопливо вбежала Лиззи. Леди Арабелла рассерженно повернулась к ней.

— Почему вы не зажгли лампы еще полчаса назад? Вы знаете, что мисс Оливия приходит сюда шить. Вы считаете, что она должна заниматься этим в темноте?

— Но я зажгла их, мадам! — запротестовала Лиззи. — Правда, я это сделала. Они, должно быть, погасли. Посмотрите, эта до сих пор теплая.

Лицо Нолли было с силой прижато к груди Фанни. Фанни надеялась только, что ее собственное отчаянно бьющееся сердце не испугает девочку еще больше. Но она не могла подавить свое чувство необъяснимого ужаса. Кто-то сыграл с детьми ужасную шутку, положил мертвую птицу в клетку, задул лампы… Почему?

— Значит, вы не наполнили их? — уличила служанку леди Арабелла. — Неужели вы не можете быть немного поаккуратнее в своей работе? Теперь вот я заснула в своей постели и разбужена леденящими душу воплями только потому, что вы были слишком ленивы и не проследили, чтобы лампы горели как следует. Девочка не испугалась бы, если бы как следует рассмотрела птицу. Давайте посмотрим на нее.

Лиззи, что-то чуть слышно бормоча о том, что за лампами присматривали как следует, снова зажгла их, и в мягком свете они смогли ясно разглядеть бедное безмолвное неподвижное существо. Это даже не была настоящая птица, а всего только похожая на нее связка перьев с маленьким острым клювом. Фанни вспомнила, что где-то уже видела ее и вдруг узнала в ней перья с одной из шляпок тети Луизы. Прошлой зимой она ходила в ней в церковь, прикалывая между вуалей и лент.

Это мог сделать только человек, знавший о страхах Нолли и понимавший, какой испуг она при этом должна была получить. Но кто кроме Джорджа с его запоздавшим в развитии чувством юмора мог захотеть напугать ребенка?

На этот переполох прибежали снизу тетя Луиза и Амелия.

Тетя Луиза была в ярости.

— Кто портит мои шляпки? Мама, конечно… Глаза леди Арабеллы стали совершенно холодными.

— Я еще не впала в старческий маразм, Луиза, как вам, возможно, нравится думать. И я не брожу по дому, задувая лампы и пугая детей.

Однако Фанни вспомнила, что ей всегда нравилось пугать их своими историями, а затем успокаивать леденцами. Она наслаждалась своей властью над ними.

— Джордж! Амелия…

— Мама, не будьте идиоткой, — сказала Амелия. — Глупая старая искусственная птица. Я бы не стала даже думать о таком пустяке.

Джордж снова засмеялся подавленным смешком школьника, только что сыгравшего с кем-нибудь шутку.

— Я не знаю, кто это сделал, но это было чертовски смешно. Я говорю, Фанни, пусть ребенок преодолеет свой страх. Не может быть, чтобы она настолько испугалась.

Однако Фанни поняла что, Нолли не могла преодолеть этот свой последний шок. Внутри нее собралось слишком много потрясений. Она внезапно обвисла в руках Фанни, и было похоже, что она в самом деле больна.

— Я уложу ее, — сказала она. — Мне очень жаль, тетя Луиза, но думаю, что на этот раз следует послать за доктором.

Это вызвало большой шум. Тетя Луиза презирала потворство тому, что было, вероятно, просто капризами, но в этот момент дядя Эдгар поднялся наверх посмотреть, что происходить, и сразу же встревожился.

— Девочка чем-то заболевает. Во всяком случае, ее должен осмотреть доктор. Я немедленно пошлю за ним.

— Она не заболевает, дядя Эдгар, — сказала Фанни. — Она просто очень сильно испугалась. Но не могли бы мы поговорить об этом позже?

Она несла обмякшее, слишком легкое тело Нолли обратно в детскую, хныкающий Маркус цеплялся за ее юбку. Пока она шла, она слышала громкий голос дяди Эдгара:

— Ради бога, мама, что дальше! Если вам нужен новый попугай, я куплю его вам, но играть в игрушки с мертвыми птицами!..

— Если я затею игру, — донесся голос леди Арабеллы, медленный, четкий и далекий от старческого маразма, — моя игра будет значительно более умной, чем эта. И ту игру я выиграю.

К ночи Нолли была в сильной лихорадке. Приехал доктор, предписанное им успокаивающее средство погрузило девочку в тяжелый сон. Он выслушал рассказ о происшедшем и сказал, что, в отличие от болезни, испуг у такого ребенка, находящеюся в постоянном напряжении, легко может вызвать мозговую лихорадку. Обязательны полный покой и хороший уход. И больше никаких потрясений. Их и так уже было слишком много в ее короткой жизни.

Оставив Ханну около спящего ребенка (Дора была заражена смятением, воцарившимся в доме, и подпрыгивала на месте всякий раз, когда открывалась дверь или колыхалась на сквозняке занавеска), Фанни спустилась вниз. Ей не хотелось обедать, для этого она была слишком расстроена, но существовали вещи, которые необходимо было сказать. За последний час она пришла к выводу, который больше разозлил, чем испугал ее.

Трапеза уже закончилась, вся семья была в гостиной. Джордж вскочил при ее появлении, а Амелия спросила:

— Как там бедняжка Нолли?

— Спит, — коротко сказала Фанни. — Дядя Эдгар, я, конечно, не смогу сопровождать вас в Лондон завтра.

Дядя Эдгар оттолкнул свой стакан портвейна и расстроенно сказал:

— Дитя мое, действительно ли эта так жертва необходима? Вы так хотели поехать туда.

— Да, дядя, я хотела. Но кто-то столь же твердо решил, что я ехать не должна.

Теперь пораженное внимание всех было обращено к ней.

— Что такое, Фанни? — требовательно спросила тетя Луиза. — Признаю, я никогда не считала необходимой эту экстравагантную поездку на встречу со стариком, вероятно, давно потерявшим память. Но конечно же, эта глупая детская шутка с птицей в клетке должна была только развлечь детей. Она не имеет к вам никакого отношения. Я никогда не слышала ничего настолько необыкновенного.

— Я думаю, что это имеет ко мне полное отношение, — ясно сказала Фанни. — Кто-то, должно быть, позавидовал моей поездке, а может быть, имел и более серьезные причины помешать мне. Во всяком случае, вы все знаете, что Нолли боится птиц. Кто бы это ни был, тот, кто положил птицу в комнату леди Арабеллы, был совершенно уверен, что девочка будет напугана до смерти и вероятно заболеет. И что, следовательно, я ее не оставлю. На самом деле, это все очень просто.

Когда все они уставились на нее, она добавила:

— Если же единственной целью этого человека было напугать детей, это еще хуже. Я думаю, тот кто сделал это — просто дьявол.

Она устало потерла лоб рукой и услышала, как тетя Луиза сказала отстраненным голосом:

— Эдгар, конечно, нет необходимости опрашивать слуг. Фанни делает из мухи слона в этом глупом деле. В конце концов, это мне следовало бы расстроиться. Испортили мою шляпку.

— Это не пустяк, тетя Луиза, — сказала Фанни. — Нолли серьезно больна.

Дядя Эдгар поднялся на ноги, он выглядел настолько взволнованным, насколько позволяло ему уютное послеобеденное настроение.

— Знаете, Фанни, если вы ищете скрытое значение в шутке, я наверняка мог бы найти его в вашем утверждении, что ни ваша тетя, ни Амелия, никто из слуг, даже Ханна, следившая за вами при достаточном количестве болезней, не способны присмотреть за этой в высшей степени испорченной девочкой. Перестаньте говорить чепуху и приготовьтесь отправиться утром в Лондон, как мы договорились.

— Вы прекрасно знаете, что я не могу. Вы знаете, что я не поеду. Вы должны были слышать, как доктор сказал, что у Нолли может развиться мозговая лихорадка. Она уже горевала по поводу Чинг Мей. Она не упоминала имени няни целыми неделями. К тому же она будет горевать по своей матери. И если я тоже исчезну, какие, вы воображаете, будут последствия? Нет, — она обвела глазами комнату, — если кто-то сыграл эту ужасную шутку, чтобы удержать меня дома, он вполне преуспел. Я напишу мистеру Крейку и объясню ему ситуацию.

Она знала, никто в этом доме не хотел, чтобы она ехала в Лондон. У каждого была на это своя причина. Даже дядя Эдгар не хотел пропустить охоту. Но теперь, когда она выдвинула свое обвинение, у них у всех были одинаково изумленные лица, как если бы они не верили, что она может считать себя настолько важной.

Никто не мог отрицать факт, что в птичью клетку была положена птица, и что она даже слишком хорошо обеспечила необходимое потрясение.

Наиболее вероятным подозреваемым был Джордж, и все же этот заговор казался одновременно слишком умным и слишком простым для него. Возможно, ему нашептала бабушка. Тетя Луиза была недовольна тем, что на Фанни тратятся деньги, а Амелия вниманием, которое ей оказывается. Обычно кажущееся великодушие дяди Джорджа тоже не противоречило его собственным интересам…

— О, бедная Фанни! — воскликнула Амелия, неожиданно вскакивая и обнимая ее. — Правда, на нее ложится все беспокойство. Давайте устроим ей на следующей неделе по-настоящему замечательный день рождения за все ее тревоги.

— Блестящая идея, — облегченно сказал дядя Эдгар. — И вы напишете Крейку письмо, Фанни. Спросите его обо всем, что вам хотелось бы узнать. Он так же хорошо ответит вам в письме, как и при личной беседе. Сделайте это прямо сегодня и отдайте письмо мне. Я прослежу, чтобы оно ушло с утренней почтой.

— И Фанни, не сидите с этим ребенком всю ночь, — приказала тетя Луиза. — Я сама загляну туда перед сном, а слуги посидят но очереди. На самом деле вы сами, своим собственным поведением, сделали себя незаменимой.

— Если бы не умерла Чинг Мей, этого бы не случилось, — сказала Фанни, и снова на нее посмотрели ничего не выражающие лица.

— Ну, об этом вам следовало бы поговорить с сэром Джайлсом Моуэттом, — сказал дядя Эдгар. — Ведь это он позволил заключенному бежать. Он говорит, что теперь ужесточил правила. Клянется, что больше побегов не будет. Я думаю, что тот парень уже уплыл в Австралию.

— Ав-Австралия! — с недоверием повторила Амелия.

— Так они считают. Днем или двумя позже из Плимута отплыл корабль к антиподам. Туда убийца и отправился безнаказанно. Вероятно, он наживет себе состояние на золотых приисках. Вот так, жизнь штука забавная. Временами в высшей степени несправедливая. В высшей степени.

Амелия сделала движение, как будто собираясь что-то сказать, затем остановилась. Ее лицо было белым, глаза потемнели.

— Папа…

Папа снисходительно ждал ее замечания. Когда его не последовало, он сказал:

— Что такое, дорогая?

— С вами все в порядке, Амелия? Вы кажетесь бледной.

— Со мной все в полном порядке, мама. Просто этот разговор о бежавшем заключенном взволновал меня. Иногда ночью… плющ тихонько стучит в мое окно… и я почти вскрикиваю.

— Бедняжка моя, вы не должны нервничать. Я же говорю, сэр Джайлс заявляет, что теперь даже горностай не мог бы выскользнуть из этой тюрьмы.

Амелия посмотрела на отца расширенными глазами. Затем леди Арабелла, продремавшая все это время, шумно проснулась и пробормотала своим хриплым голосом:

— Фанни хорошая девушка. Она заслуживает большего, чем просто праздник.

И в конце концов показалось, что, возможно, она все это время слушала.