— Дугал, — крикнула Генриетта Конрой своим звучным голосом, — тебе придется подняться в Хилтоп.

Пробудившись от крепкого сна, Дугал чуть не подскочил в постели:

— Что случилось?

— Надеюсь, ничего страшного. Но у них в холле все еще горит свет, а ведь уже четыре утра.

— Мама, ты когда-нибудь ложишься спать? — попытался разозлиться Дугал. — Наверное, они просто забыли его выключить.

— Мой милый мальчик, он был выключен. Но в три часа его снова включили, и он до сих пор горит.

Дугал нехотя высвободил из постели одну ногу:

— Какое нам дело, — неуверенно начал он. — Может, к Антонии кто-нибудь пришел.

— В четыре часа утра? Это на нее не похоже, — решительно заявила Генриетта. — Скорее всего, ее убили.

Дугал поспешно поставил на пол вторую ногу:

— Ну что ты такое говоришь, мама! Надо же додуматься…

— Хотя постой, в начале первого оттуда выехала машина, — задумчиво продолжала Генриетте, — и после этого свет погас.

— Какая еще машина? Там кто-то был? — спросил Дугал, надевая брюки.

— Откуда же я знаю, дорогой? Я видела только зажженные фары.

— Возможно, кто-то просто любовался видом с холма, или какая-нибудь парочка… — крикнул Дугал.

— Очень может быть. Или же кто-то похитил Антонию.

Дугал натягивал рубашку:

— Ну, и кому, по-твоему, понадобилось ее похищать?

— Да кому угодно! Она ведь такая хорошенькая. Такая живая, храбрая.

— А ты считаешь, что храбрые женщины могут нравиться? — пробормотал Дугал. Вспомнив последний разговор с Антонией, он подумал, что его не очень интересует, похитили ее или нет. Такая женщина вполне этого заслуживает. Пусть бы ее как следует дернули за эти ее роскошные рыжие волосы — может, хоть немного успокоится и не станет искать себе приключений. Он бы с удовольствием сделал это сам.

Он накинул плащ и выскочил из комнаты.

— Если бедняжка все еще жива, — крикнула ему вслед расстроенная Генриетта, — привези ее к нам.

На ночном холоде машина никак не заводилась. Дугал хотел было оставить ее и отправиться на холм пешком. Он снова нажал на стартер, и мотор, наконец-то, чихнул. Если с Антонией что-нибудь случилось, ему придется сказать ей всю правду — хотели бы этого Лаура Майлдмей и Саймон или нет. Ее тетя старалась защитить ее от охотников за приданым, а вот причины, по которым Саймон держал ее в неведении, беспокоили Дугала. Похоже, Айрис и Саймона волнует то, что, по их мнению, Антония страдает от галлюцинаций и излишне рассеянна.

«Ведь она твердо уверена, что в Окленде кто-то рылся в ее чемоданах», — серьезно сказал Саймон. — «Затем эти ее домыслы, что в доме всю ночь кричали… И, наконец, сегодня после купания она притаскивает в дом огромный пучок водорослей и клянется, что не делала этого. Но я сам видел на полу эту гадость! Айрис так расстроилась. Она сказала, — если произойдет еще что-нибудь в этом роде, — она уговорит Антонию показаться врачу. Знаете, она недавно болела в Лондоне. — Саймон казался озабоченным, его голубые глазки почти скрылись под толстыми веками. — Нам так не хочется оставлять ее в Хилтопе одну, но она упорно стоит на своем. Одна надежда, что она не забудет присматривать за моими птичками», — затем он добавил: — Айрис говорит, подобное потрясение ей сейчас совсем не на пользу. Не говоря уже о воле тети Лауры… Ей надо бы сначала немного окрепнуть».

У Дугала все это с трудом вязалось с ясным взглядом и прямолинейностью Антонии. Хотя он вполне согласился бы, что верит не всем историям, о которых она ему рассказывала. Возможно. Айрис и Саймону лучше знать… Может, за ней действительно нужен глаз да глаз.

Как бы там ни было, сейчас он, как сумасшедший, мчался в четыре утра в Хилтоп только потому, что в окнах дома горел свет.

Он затормозил у главного входа, выпрыгнул из машины и нажал кнопку звонка. Никто не отозвался. Ему пришлось позвонить три раза подряд, прежде чем в вестибюле послышались странные подпрыгивающие и вместе с тем шаркающие шаги. Непонятно почему, его вдруг охватил ужас. Кто там за дверью? Испугало ли его то, что кто-то ступает на одну ногу, волоча другую? Неужели Антония осталась наедине с чем-то, о чем никто из них даже не подозревал. Возле двери шаги смолкли, и он услышал щелканье замка. Налетел сильный порыв ветра, и из сада донесся резкий и тоскливый, как крик пойманной птицы, свист крапивника. Дугал вытер со лба пот. Дверь открылась.

Перед ним все-таки стояла Антония. От облегчения он даже рассмеялся — что за бессмысленные выдумки! Вполне достойные Генриетты. Прислонившись к косяку, Антония смотрела на него расширенными от изумления глазами.

— Что это вас так развеселило? — осадила его девушка. Затем, не то повинуясь порыву, не то от изнеможения, Антония рухнула в его объятия.

— Вот тебе раз! — пробормотал Конрой, придерживая се за талию. Ее стройное тело навело его на мысль об одной из его любимых удочек — такое же красивое, крепкое и вместе с тем гибкое и податливое в его руках.

Антония немного пришла в себя. Она глубоко вздохнула и подняла голову, коснувшись его щеки своей. Теперь настала ее очередь смеяться. Правда, ее смех больше походил на истерику.

— Дугал, у вас щека как будто язык у котенка — и мягкая, и в то же время шершавая.

Вот так сравненьеце! Дугал смущенно потер Щеку;

— Да, мне пора побриться. Ведь уже почти утро. Мама увидела, что у вас все еще горит свет, и забила тревогу. Вот, заставила меня съездить и узнать, все ли у вас в порядке. Что это вы вздумали так странно передвигаться к двери?

Антония качнулась в его сторону:

— Попробовали бы сами передвигаться с растянутой лодыжкой.

Тут только он заметил, что она очень бледна, а ее зрачки расширены от боли.

— А вы растянули лодыжку?

— Мой милый мистер Конрой, с какой стати я стала бы на вас опираться — как в лучших традициях мелодрамы, — если бы меня держали собственные ноги? — Она попыталась было шутить, но, наступив на больную ногу, смолкла и побледнела.

Дугал подхватил девушку на руки. Что ему еще оставалось делать? В совершенно пустом холле, где стояла лишь зашторенная птичья клетка, которая только усиливала сходство комнаты с моргом, положить ее было совсем некуда. Пришлось нести ее наверх, в спальню. Рано или поздно ей все равно придется туда подниматься.

Дугал осторожно опустил потерявшую сознание девушку на постель и легонько похлопал по щеке. Антония открыла глаза, в них светился почти детский испуг. Но она тотчас овладела собой:

— Неужели я лишилась чувств? Ничего умнее, конечно, придумать не могла! Это, наверное, от радости, что все позади.

— Да что здесь, в конце концов, стряслось? — не выдержал адвокат.

— Хотела бы я знать! Зазвонил телефон, я шла отвечать и упала с лестницы. И еще я слышала, как кто-то закричал, — добавила она, и ее глаза снова потемнели от страха.

— Может, вы сами и закричали? — мягко спросил Дугал.

— Исключено. Мне было просто не до этого, изо всех сил старалась не упасть. Ухватилась за перила, но все равно умудрилась растянуть лодыжку и чуть не разбила себе голову.

Только сейчас Дугал обратил внимание, что у нее на лбу шишка.

— Господи, да вы могли бы убиться! Запросто. Тот, кто кричал, наверное, на это рассчитывал. Вот разочаровался-то…

— Почему вы так говорите? — отрывисто спросил Дугал.

— Сама не знаю. Почему мне показалось, что за мной кто-то следит? Почему хлопнула входная дверь? Почему зазвонил телефон? И почему я поскользнулась? — Антония пыталась напустить на себя веселость. Она все еще была бледна, но совсем не выглядела испуганной. Во всяком случае, если и боялась, то не показывала виду.

— Вам надо бы выпить бренди.

— Боюсь, что его уже выпили. — Она криво улыбнулась. — Сходите на кухню, убедитесь сами.

— Что?

— Я говорю, бренди уже выпила Белла. Похоже, это ее слабость. На столе стоит пустая бутылка, а Белла валяется в постели без признаков жизни. Я попыталась узнать, не поможет ли она мне с ногой — куда там! Это же «Курвуазье».

— Стащила, должно быть? — спросил Дугал.

— Или стащила, или ей его дали.

— Кто, Айрис или Саймон? Вот это да! Зачем же им спаивать собственную экономку?

— Ну, например, затем, чтобы она от них не сбежала. Здесь ведь так скучно. А может…

— Что?

Немного поколебавшись, девушка ответила:

— Однако кричала все-таки не Белла.

— Да это, скорее всего, вы сами. В такой ситуации сам не знаешь, что делаешь.

Антония недоверчиво взглянула на него. Шелковый пеньюар переливчатого синего цвета и яркие волосы придавали ей сходство с диковинными птичками Саймона. Девушка с такой броской внешностью явно подавляла Дугала. Тем не менее, шишка на лбу, больная лодыжка и попытки храбриться наводили на мысль, что она нуждается в защите. Интересно, куда еще заведет его неуемное воображение матери и подвиги этой девицы?

— Дугал, — взмолилась она, — не смогли бы вы приложить к моей лодыжке холодный компресс или что-нибудь в этом роде? Или попробуйте разбудить Беллу. Сейчас мне не очень больно, но, если ничего не предпринять, я буду тут как привязанная и…

Конрой понял, что она имела в виду. Ей не хочется оказаться беспомощной, в то время как в доме творится что-то странное. Напротив, ей надо быть во всеоружии.

К счастью, Дугал знал, как оказать первую помощь. Он спустился на кухню, чтобы найти миску для воды и что-нибудь для перевязки. Первое, что бросилось ему в глаза, была стоявшая на столе пустая бутылка из-под бренди. Он поднял ее и перевернул. Из бутылки выпала одна единственная капля. Недурно. Впрочем, у Беллы больной муж, а из сына, судя по всему, получится законченный уголовник. Кому же тогда и пить, если не ей?

Он взял миску с холодной водой, полотенца и скатерть, которую безжалостно разорвал на бинты. Заглянув в бар, нашел там бутылку с остатками виски. Захватив вместе со стаканами и ее, он поставил все на поднос и отправился наверх. С подносом в руках, Дугал, конечно, не мог смотреть себе под ноги. На середине лестницы он на чем-то поскользнулся и чуть не рухнул со ступенек вместе с подносом. Стаканы громко задребезжали, а бутылка с виски едва не опрокинулась. Ему пришлось опустить поднос на ступеньку, чтобы все поправить. Наклонившись, Конрой заметил под ногами обрывок мокрой скользкой водоросли. Оставив поднос на лестнице, он осторожно ухватил веточку бурой морской травы и понес ее к Антонии в комнату.

— Смотрите-ка, — сказал он, — что я нашел на лестнице.

Антония приподнялась на локте.

— Только не это! — изумленно прошептала она. — Айрис уже находила вчера утром нечто подобное. Она уверяла, что водоросли принесла я — видимо, во время моего очередного лунатического сеанса. Я на самом деле спускалась на пляж — может, они как-нибудь зацепились за мой купальник или полотенце.

— Ну что вы, — возразил Дугал, — они же совсем мокрые.

Расширившиеся от ужаса глаза Антонии встретились с его взглядом.

— Вы думаете, их положил туда ночью тот, кто заходил в дом?

— Откуда же мне знать! — воскликнул адвокат. Он был в полном замешательстве. Это злило и выбивало из привычного равновесия. Дугал вдруг осознал, что лишился покоя с тех самых пор, как к нему в контору попало завещание Лауры Майлдмей, а точнее, с той минуты, как он услышал, что оставшаяся наследница решила героически последовать по стопам тети-путешественницы и лично приехать в Новую Зеландию за своей долей.

Насколько он знал, все казалось ясным как день. В завещании имелись четкие распоряжения. Никто не мог никого обмануть. И, тем не менее, экономка мертвецки пьяна, рано утром непонятно зачем в доме вдруг звонит телефон, а девушка падает с лестницы, поскользнувшись на мокрой водоросли.

Антония медленно начала:

— Конечно, все это могло мне просто показаться. Мне могло показаться, что в доме кто-то был, и что я слышала, как хлопнула входная дверь. Правда, я абсолютно точно слышала телефонный звонок — но бывает ведь, что просто неправильно набирают номер. Еще я точно знаю, что поскользнулась. — Она безжалостно тронула свои ушибленный лоб. — Однако вполне возможно, что водоросль осталась на лестнице со вчерашнего утра. В доме холодно и полно сквозняков — вот она и не высохла. Я даже готова согласиться с тем, что тот крик мне только почудился или, в конце концов, что я сама кричала. Как видите, все легко объяснимо.

Она представила историю точно так, как ее истолковала бы Айрис или Саймон. Впрочем, несмотря на это, он не мог не обратить внимания и на другую сторону — зная слабость Беллы, кто-то специально подсовывает ей бренди, специально кладет на ступеньку скользкую водоросль, а затем уходит и звонит по телефону, чтобы выманить Антонию на лестницу.

Генриетта охотно ухватилась бы именно за это объяснение. Но даже она, с ее изощренным умом, не смогла бы назвать злоумышленника.

— Айрис с Саймоном, должно быть, сейчас на Маунт-Кук, — сказал Дугал как бы в продолжение своих мыслей.

— Да, и, скорее всего, крепко спят.

— Там прекрасный горный воздух, — заметил он. — Обязательно побывайте там перед отъездом. Ну ладно, предположим, все это не случайно…

— Вы хотите спросить, кто мог бы это сделать? Ну, конечно же, никто! Пожалуй, Айрис совершенно права, и у меня в самом деле с головой не в порядке. Вы бы сказали то же самое, если бы узнали, о чем я сейчас думаю.

— И о чем же? — угрюмо спросил он.

— О том человеке, который звонил мне в Окленде. А вчера звонил Айрис. Я точно это знаю, потому что сама взяла трубку. Айрис была очень расстроена. И напугана. Но она ничего не сказала, — Антония взглянула на дверь. — По-моему, он где-то неподалеку.

— Ну да, конечно! Так можно черт знает до чего договориться! — взорвался Дугал. — Вот только зачем совершенно незнакомому человеку играть с вами такие шутки? Одевайтесь-ка лучше, и едем к нам.

Девушка решительно покачала головой:

— Ни в коем случае. Я не собираюсь удирать.

Дугал рассердился:

— Никто и не говорит, что вы удираете. Но не можете же вы оставаться здесь одна после такого потрясения.

— А я и не одна. Скоро проснется Белла, и Гасси здесь. Я решила заняться его обучением. По-моему, с ним и трудно в основном потому, что он слишком мало знает. Я буду каждое утро давать ему уроки.

Глядя на шишку на ее лбу, на темные круги под глазами и осунувшееся лицо, Дугал почувствовал, что его раздражение невольно уступает место восхищению. Она, конечно, сумасшедшая, но каков характер! После такой ночи ее еще хватает на то, чтобы думать о каком-то маленьком хулигане!

— С обучением Гасси можно и подождать, — буркнул он. — Если не хотите ехать со мной, тогда я останусь здесь с вами.

У нее округлились глаза от удивления:

— Дугал! Как мило с вашей стороны! Ведь я вам даже не симпатична.

— Кто вам это сказал? — Конрой с неудовольствием почувствовал, что краснеет.

— Но ведь с той минуты как мы встретились, мы только и делаем, что пререкаемся. Лично я считаю, что вы очень милый, но не совсем мой тип. А что касается вас, тут уж я четко представляю себе девушку, которая должна вам нравиться. Такая спокойная, симпатичная и умная — просто замечательный тип!

Услышав, как Антония описывает его самую заветную мечту, Дугал разозлился:

— Наверное, вам трудно даже представить, что в меня кто-нибудь может влюбиться.

— Ну почему же, — мягко возразила девушка. — Очень даже не трудно. — Она слегка пошевелила распухшей лодыжкой. — Даже несмотря на мое жуткое состояние.

Он хлопнул себя по лбу:

— Совсем забыл! Я же оставил все на лестнице!

Конрой очень умело сделал компресс, забинтовал лодыжку и приподнял ногу так, что боль почти утихла. Но только когда они прикончили остатки виски, он смог немного расслабиться, а Антония чуть-чуть повеселела.

— Интересно, — хихикнула она, — составила бы нам компанию пьяная кухарка?

Ночью она едва не лишилась жизни — случайно ли или умышленно, — и вот, пожалуйста, — смеется. Она просто отказывается бояться. Пожалуй, он не может не отдать должное ее мужеству. И не восхищаться им.