заговариваясь мимоходом, сговариваясь у порога, кто понесет поземкой душу по подземному переходу; кто будет спать в четыре утра, во сне поворачиваясь на спину, и потом тянуться в соседнюю спальню к сыну сквозь этажей, сложенных, как ладони, строительную ерунду; а кто сядет в кресло в партере, в шестом ряду. не оговаривая заранее, это же не значит, что ничего, кроме сложенных этажей, ничего не значит, что уже и не о чем говорить; просто сыплется из души песок, выходит камушком через легкие наискосок всю ночь идет, а под утро из пакета холодный сок соколиный глаз окна напротив, открытого не вполне. после этого особенно страшно остаться наедине с этим самым, на которое ни оглянуться, ни наглядеться, застывать вполоборота соляным, полураздетым, как жена, говорить, что там впереди не мило вспоминать, как мама ту самую раму в конце недели, за которую так холодком подергивает по коже, так шнурком затягивается потуже и даже когда с тобой, уже и с тобой тоже. наедине не боявшись, бояться после, когда вдвоем, страшно уже вдвойне не то сказать, угадать твои мысли, что ты думаешь обо мне, когда вот так поворачиваешься и хочешь что-то сказать, что ли, дышишь мятным и мутным, надеешься, может быть, что это еще кому-то, кто это все возьмет, с кем повезет, кого кукушка последнего назовет.