Переживая свои рок-н-ролльные фантазии, я по-прежнему встречался с Мардж. После окончания средней школы она отправилась в Северо-восточный университет в Бостоне и пропала там на целых четыре года. Подразумевалось, что мы особенные и у нас будут длительные отношения. Раз в месяц я навещал ее в Бостоне и зависал там пару дней, так что когда у нее были пары или она была занята учебой, я ходил заценить, кто там играет и ходил на местные панк и метал-шоу. Я частенько зависал в Парадайз, небольшом клубешнике на Коммонвелс Авеню. Он был очень маленький и узкий, но там играли многие клевые группы. Еще одним клубом, который проводил метал-концерты в Бостоне, был Channel, огромный склад на воде, который снесли в конце девяностых, отдав это место под строительство какого-то крупного хайвэя. И если там не было никого стоящего, то в Рэтскеллере постоянно шли панк-концерты. Это место все называли просто Рэт, может потому что кроме людей здесь бегали только крысы. Он чем-то напоминал Бостонский CBGB, только был еще мрачнее. В дверях стоял фейсконтрольщик по имени Митч, чувак, переболевший раком. Ему провели ларингоэктомию, и он мог говорить только при помощи механического устройства, которое крепится к горлу. Когда он говорил, своим голосом он напоминал угрюмую версию одной из тех допотопных обучающих игрушек Speak&Spell.

После возвращения домой я много болтал с Мардж по телефону, но довольно скоро понял, что встречи раз в месяц не удовлетворяют мое либидо. Паршиво говорить такие вещи. Я мог бы передернуть и остаться ей верным, но в клубах были телки, которые перлись от нас, и когда мы тусили в Л'Амур или 516, пытаясь раскрутить группу, вокруг постоянно была куча телок, и некоторые из них были очень горячими. Я думал: «Ладно, Мардж сейчас в Бостоне. Она сама решила поступить туда в колледж и оставить меня в Нью-Йорке».

Это гребаное самолюбие. Черт, мне было девятнадцать, а эти девчонки, с которыми мы встречались, были доступными и невероятно сексуальными. Тебе не нужно было играть джентльмена, чтобы их склеить. Тогда не было Фейсбука или Твиттера, так что не было опасности, что тебя застукают. Тогда было в разы больше способов не быть пойманным. Если тебя ловили на измене, значит ты был полным идиотом.

Мысленно я думал, что люблю Мардж, но моногамный вариант для меня просто не канал. Другой вариант был в том, чтобы провести с Мардж остаток жизни, понимая, что у меня секс был только с ней и еще одной девушкой. Я не мог позволить этому случиться. Не то, чтобы я клеил каждую ночь. Это было скорее что-то временное, но измена есть измена, и этот цирк продолжался несколько лет. Мардж думала, что у нас отличные отношения, потому что я приезжал к ней раз в месяц, мы ходили на выставку в музее или куда-то еще и занимались сексом. А потом я слушал, как она говорит обо всех своих предметах, а я кивал, улыбался и думал об Anthrax.

Отчасти я сам себя выставил дураком. В Бостоне меня ждала Мардж, а в Итаке были телки, с которыми я чувствовал себя рок-звездой. Когда мы закончили альбом, реальность обрушилась на меня всем своим весом. Я вернулся в свою клетку дома у мамы, и все мое оборудование было там, потому что на тот момент мы уже свалили с Мьюзик Билдинг. Мы перестали торчать там каждый божий день, и больше не хотели платить за аренду. Так у нас больше не осталось места для репетиций и места, где хранить свое барахло. Мне пришлось заставить все до потолка своими Маршалловскими кабинетами, гитарами и педалями. Места в комнате хватало только на один единственный матрас на полу рядом с окном. Я спал и жил там почти три года. Я возвращался домой с концерта и грузил свое оборудование обратно в квартиру мамы. Никаких тебе роуди и техников. Только я, один как перст. Мне было насрать. Я был чертовски готов ко всему, что от меня требовалось.

Вскоре после Итаки мы вернулись в Нью-Йорк с готовым альбомом. Это был Anthrax разлива 1984-го, и я до сих пор люблю его за то, какой он есть. Конечно, тогда я его обожал, но всегда терпеть не мог сам микс. А обложку я ненавидел еще больше. Она и название альбома были идеей Нила. Тогда у Нила была кольчужная перчатка, которую он носил на сцене, он ее сам сделал. Он бывало сидел у себя в квартире и часами подряд вплетал свою кузнечную херню. Может ему стоило стать честным ремесленником эпохи Возрождения, а не вокалистом? Он увидел, что Judas Priest носят все эти металические штуки и решил, что мы должны выглядеть большими металистами, чем они. Черт бы побрал эту перчатку!

«У нас на обложке будет чувак, которого другой парень в металической перчатке бьет кулаком через затылок и кулак вылетает из самого рта этого чувака!»

Так Нил представлял себе метал. Так я представлял себе херню.

«Мы назовем альбом «Пригоршня метала», потому что я ношу перчатку и это чертов метал!» — восторгался Нил.

Больше ни у кого не было идей. У нас был один вариант обложки, тематически связанный с песней «Death From Above». Припев был такой: «Jet fighter, jet fighter. Turbo jet engines ignite». И кто-то нарисовал обложку, в основе которой лежала фотография летчика-истребителя на F-14 в шлеме и кислородной маске. Это было клево и гламурно. Но напомнило мне «Never Say Die» Black Sabbath. Да и выглядело это не особо в духе метала.

Так мы и согласились на идею Нила, и нашли художника, друга Дэнни Спитца по имени Кент Джозеф, который и воплотил этот образ. Мы не знали, что еще делать. Мы посмотрели на «Kill 'Em All» Metallica и сказали друг другу: «Ужасная обложка. К этому парню не обращаемся». Джонни Зи сувал его во все свои проекты, и это было ужасно. «Violence And Force» Exciter — худшая пластинка всех времен в плане обложки. Так что по умолчанию мы остановились на срочном заказе друга Денни. Мы были в тихом ахуе, что обложка получилась такой говенной, потому что мы смотрели портфолио этого парня и у него было много клевых картин и рисунков. К тому же именно он нарисовал наш логотип для сингла «Soldiers Of Metal». Он отправил нам шесть или семь вариантов логотипа, и этот выделялся среди других. Верняк. Вот он Anthrax во плоти. Лого получилось просто бомба. И мы решили дать ему шанс поработать над обложкой по идее Нила.

А потом мы увидели готовый вариант обложки. Первое, что я сказал, когда увидел: «Погоди-ка, это же чушь. На обложке две правых руки!» То есть одна и та же рука держит голову парня, как будто пробивает кулаком его лицо. Я и представить не мог, что там два человека, один его держит, а второй бьет первого или этот парень родился с двумя правыми руками. Обложка получилась полной лажей, но мы не располагали бюджетом, чтобы сделать что-то другое. Либо мы использовали ее, либо у нас на обложке не было ничего кроме логотипа группы и слов «Fistful Of Metal», потому что мы уже определились с названием. Как будто этого было мало, на первом тираже в Штатах наше долбаное название получилось розовым, а не красным. Нет ничего менее металического, чем розовое лого группы, но мы были бессильны что-то с этим сделать. Megaforce не собирались просто так выбрасывать тысячи копий пластинки только потому что название группы получилось розовым. С этим альбомом все было не так, разве что кроме самой музыки.

Сейчас я как бы смотрю на это с большей любовью, потому, что все это очень тупо, но чел, как же мы ненавидели все это тогда. Фишка в том, что если глянуть на все известные дебютные трэш-пластинки, у них у всех ужасные обложки: «Fistful Of Metal», «Bonded By Blood» Exodus, «Kill 'Em All» Metallica, «Killing Is My Business…And Business Is Good!» Megadeth и «Show No Mercy» Slayer — все они получились весьма отстойными. Я бы не сказал, что наша вышла хуже всех. Я бы поставил «Fistful Of Metal» выше «Killing Is My Business.» или там «Kill 'Em All». Но я бы сказал, что «Bonded By Blood» превзошел всех. Что бы ни было там на обложке, пластинка Exodus просто отвратительна. И в то же время она прекрасна, потому что плохая обложка была почти неотъемлемой составляющей раннего трэш-метал. Все практически думали: «Ну ладно, у нас не будет такой хорошей обложки, как у Iron Maiden, потому что мы не так успешны, как Iron Maiden, поэтому мы просто сделаем все, что в наших силах, наслаждайтесь».

Как только мы начали гастроли в поддержку «Fistful Of Metal», Нил стал невероятно заносчивым. Он почувствовал себя боссом, и стал ужасно несговорчивым. Он вел себя так: «Я вокалист — либо по-моему, либо никак». Он думал, что без него мы покойники. Дерьмово это признавать, но он был прав. Мы чересчур быстро шли наверх. Джонни Зи был нашим менеджером, и он снова привез Raven на гастроли летом 1984-го, как это было год назад, когда Metallica открывали их шоу, но на этот раз мы должны были открывать все их концерты, начиная с 30 мая. Все уже было объявлено и спланировано, и если бы мы потеряли вокалиста, нам бы пришлось все отменить. Джонни не собирался нас ждать. Были и другие группы, с которыми он вел переговоры, вроде Overkill и Legacy (они потом переименовались в Testament). Мы должны были ковать железо, пока горячо, и это позволило Нилу выкидывать все эти фортели с демонстрацией своего превосходства.

Это он решил, как мы будем выглядеть и что будем носить. Он сделал для меня кольчужный пояс, шесть или семь дюймов в ширине по всему периметру. Он весил двадцать фунтов, и он хотел, чтобы я носил его на сцене. Мне нравилось носиться по сцене, когда мы играли, а этот пояс тянул меня к земле. Но он сказал: «Скотт, ты будешь носить этот гребаный пояс! Лилкер, сделай свой бас тише и никогда не стой передо мной». Когда мы принимали в штыки любые его идеи, он угрожал свалить. Мы ненавидели его до кишок, но были бессильны что-либо с этим поделать.

Самая большая подлость, которую выкинул Нил, это то, что он уволил Денни Лилкера за нашей спиной сразу после выхода «Fistful» в январе 1984-го. Основная причина его поступка, на мой взгляд в том, что Денни был выше его ростом. Он искренне считал, что в группе не должно быть человека выше, чем фронтмен. Он считал, что из-за этого он дерьмово выглядел, и старался стоять от Денни как можно дальше, а это было непросто, когда мы играли на сценах размером со столики для пинг-понга.

Но должен признать, что с Денни тоже были проблемы. Он был ленив. Он увлекался травкой, когда все остальные были трезвыми как стеклышко. И он постоянно что-то забывал. Мы тогда репетировали в студии в Нью-Рошеле. Это было в тридцати минутах от Бейсайда. Я заезжал за Лилкером и мы ехали по мосту Трогс Нек в Нью-Рошель. Спустя двадцать минут после нашего ухода Денни говорил: «Ох, я забыл свой бас».

«Чувак, думаю, ты забыл его на репетиции».

«Нет, он дома».

«Чувак, мы будем только через десять минут. Если будем разворачиваться — опоздаем. Придется одолжить бас у другой группы».

И такая хрень продолжалась постоянно. Денни был спокойным и апатичным, а я всегда был тем парнем — бам, бам, бам, вперед и только вперед — но выгонять его из группы у меня причин не было. Денни был в группе с самого начала. Только я и он. Мы вместе создали Anthrax, и тогда он был основным автором риффов. Чарли еще не начал писать песни, а то, что я писал раньше, еще не было настолько здорово. Отчасти мои риффы звучали как Iron Maiden, тогда как риффы Денни стали гораздо лучше по мере нашего развития. Когда мы первый раз сыграли «Deathrider», я чуть не обоссался от счастья. Это был полный улет. Но Нилу не нравился Лилкер и он считал, что он нам только мешает. Мы закончили «Fistful» в октябре 1983-го, и в ноябре у нас было шоу на роллердроме в Нью-Джерси под названием Скейтвей 9. Talas, группа Билли Шихана, были хедлайнерами, потом вышли Exciter, а следом мы. На наш взгляд, мы должны были выступать в середине, но Джонни сказал: «Exciter приехали из Канады. Мы не можем им позволить открывать шоу. Они международная группа». Международная? Гребаная Канада? Но мы любили Exciter, поэтому уступили.

У нас был отличный сэт — почти шестьсот подростков были доведены до белого каления, потому что мы были местными любимчиками. Exciter клево отыграли и тоже разнесли это место в клочья, а Talas вообще как с цепи сорвались. Видеть, как Билли Шихан играет на басу было безумием, и остается им до сих пор. Он невероятен. Все изменилось к лучшему. «Fistful Of Metal» вышел в январе, и мы с трепетом ждали, когда наша пластинка наконец появится на прилавках, чтобы люди могли купить ее, несмотря на то, что мы так и не привыкли к этой помойной обложке. Я все еще испытывал естественный кайф от того, что пластинка вышла, когда мне позвонил Лилкер. У него был странный голос.

«Чувак, что происходит? Мне только что позвонил Нил и сказал, что я больше не играю в группе».

«Ты о чем вообще?»

«Нил только что позвонил и уволил меня».

Я понял, что должно быть он обеспокоен. Нил мне ничего об этом не сказал. У нас не было собрания группы. Я подумал, может это ошибка, и сказал Денни, что узнаю, что происходит и перезвоню.

Я позвонил Нилу и сказал: «Чувак, какого хера! Ты че, уволил Денни?»

«Мы уже это обсуждали. Ты сам все понимал…»

«Нет, мы говорили о проблемах Денни и что я поговорю с ним, и он вернется в колею. Никто, блядь, не говорил тебе звонить и увольнять его, это. ты не можешь просто взять и уволить Денни, это не.»

«Короче, его больше нет» — оборвал он меня на полуслове. «Или он, или я. Я больше не могу играть в одной группе с этим недотепой. Он полное разочарование на сцене. Он не профессиональный музыкант. Своим видом он не подходит для Anthrax».

Я носил на сцене кожаные штаны, у Нила был видок «встреча Роба Хэлфорда с Реттом Форрестером», а Лилкер носил джины и черную косуху поверх какой-то майки с изображением метал-группы. У меня никогда не было проблем с тем, как он выглядит. Клифф выглядел не так, как все остальные в Metallica, и всем было насрать. Это просто не имело никакого значения.

«Чувак, ты не можешь так поступать.»

«Ну все. Или я, или он».

Я повесил трубку и позвонил Чарли и Спитцу, и все пришли к единодушному решению. Мы не могли потерять вокалиста. Нам нужно было ехать на гастроли в поддержку альбома. Это было тошнотворно, зная, что у нас связаны руки и нас просто прижали к стене. Мы думали, что если мы потеряем Нила, то и всей группе конец. Мы застряли в этой ситуации на несколько месяцев, пытаясь найти другого вокалиста.

Я закончил разговор с остальными, сел в комнате мамы и просто начал плакать. У меня выворачивало желудок и тошнило. От состояния восторга, что только что мы только что выпустили свою первую пластинку до ощущения, что только что потерял любимого человека, а отчасти так оно и было. Я снова позвонил Денни и объяснил ситуацию: «Нил сказал или ты, или он. Я позвонил Чарли и Денни, и не поверил своим ушам. Не хочу тебе этого говорить, но нам придется так поступить, если мы хотим идти вперед. Мы не можем потерять Нила. Так же сильно, как мы его ненавидим, мы просто ничего не можем поделать».

Денни на секунду замолчал. А потом он просто принял это как факт. Если б я не знал его лучше, я бы подумал, что он зол, но я знал, что он просто раздавлен. Говорить Денни, что я принял решение Нила, наверное, было худшим моментом для меня в истории Anthrax. Это было чертовски жестоко. Я ненавидел Нила и раньше, в основном потому что он был таким долбоебом, но он был смешным, потому что был идиотом. Теперь я искренне ненавидел его, потому что он оказался тираном и из-за него я потерял лучшего друга. Я стал мечтать о том дне, когда Нила больше не будет в группе. Я смотрел на него его же надменным взглядом и думал: «Чувак, когда-нибудь это случится и с тобой. Пока ты в группе, ты никогда не почувствуешь того, что чувствовали мы».

Мы дождались подходящего момента, когда сможем сдержать свое обещание, и поначалу это было непросто, потому что все только начиналось. Люди по всей территории Соединенных Штатов и Европы открывали для себя трэш, и это движение явно формировалось вокруг нас. Мы чувствовали возбуждение, но это было не то, в чем мы чувствовали свою ответственность. И не думаю, что Metallica это чувствовали. Забавная штука в движении или сцене в том, что по — видимому оно появляется, когда некая группа просто приобщается к определенному звучанию в нужное время, а публика налетает на это как стая диких волков. Это не то, что можно создать. Да, ты создаешь музыку, и когда фэны чувствуют этот запах, они начинают стекаться, но ты явно невластен над этим. Может ты и сможешь создать что-то новое, как только почувствуешь, как все начинает закручиваться, но мы только и делали, что писали эти песни еще до того, как другие поняли, что такое трэш. Критики поначалу называли его пауэр-метал или спид-метал. Потом кто-то придумал термин «трэш».

В марте 1984-го я поехал в Англию для раскрутки «Fistful Of Metal». Британской прессе мы понравились, и я давал одно интервью за другим. Пока я там был, Metallica проехали Лондон. У них были запланированы европейские шоу с Exciter и The Rods как последствия популярности, которую они испытывали от записи «Ride The Lightning» в Дании. Но тур был отменен из-за, хотите верьте, хотите нет, скудной продажи билетов, так что на какое-то время они застряли в Лондоне. Управляющие студии, услугами которой они пользовались в Дании, думали, что они зависнут на пару недель, поэтому на это время они забронировали другую группу. Европейский лейбл Metallica — «Music For Nations», поселил группу на Глочестер-роуд со множеством спален и меня тоже пригласили там погостить, потому что мы были на одном лейбле. Предполагалось, что я пробуду там пару дней, но в конце концов я провел там почти три недели, так как это было мое первое пребывание в этой стране и мне где-то нужно было остановиться.

Одним субботним днем Клифф захотел купить себе новый Уокмен, потому что его сломался, и мы пошли на Тоттенхем Корт Роуд, где находятся все электронные магазины. Там мы сели на метро, что обычно было довольно просто. И хотя был март на дворе, было еще холодно, а на мне была одна моя черная косуха. На Клиффе было огромное зимнее пальто с капюшоном на меху. Мы дошли до станции рядом с Глочестер-роуд, заплатили за проезд, и прошли на станцию. Мы стояли на платформе в ожидании поезда, когда к нам подошли два копа.

«Можем чем-то помочь?» — спросил я.

«Ну, да» — ответил коп с усиками и сломанным носом. «Если сразу признаетесь, что несете запрещенные вещества, вам же будет лучше».

«Простите?» — сказал я и едва не рассмеялся, потому что это было похоже на скетч Монти Питона. «Мы не несем ничего запрещенного. О чем вы?»

«Хорошо, значит по-хорошему не хотим. Следуйте за нами» — ответил его здоровенный напарник. «Вы арестованы».

«За что?»

«За подозрение в ношении запрещенных веществ» — сказал Сломанный Нос.

Мы пошли с двумя копами в полицейский участок внутри железнодорожной станции. Они заставили нас снять куртки, и нас обыскали. В моей ничего не было, а у Клиффа была простуда, поэтому у него в кармане лежали таблетки Судафеда. Полицейские не поверили, что это лекарство от простуды и сказали, что им нужно отправить их лабораторию на исследование. Они отвели нас в заднюю часть участка, и тут наши пути разошлись. Потом меня посадили в клетку шесть на шесть, с небольшим раздвижным окошком между прутьями. Это была бетонная комната с местом для сидения. У меня забрали всю одежду, и я замерзал там, стоя в одних семейниках. Копы закрыли дверь и ушли прочь. Никто не зачитывал мне мои права и не сказал ни единого гребаного слова, мне не сказали, сколько еще я там пробуду.

В Англии, когда у тебя что-то ищут, защита прав нервно курит в сторонке. Очевидно они не разделяют Четвертую Поправку права на частную собственность. Я знал, что со мной все будет окей, потому что не принимал наркоту, но Клифф был известным травокуром и я думал: «Господи, если у него с собой косячок, нам пиздец». Мой нью-йоркский, еврейский параноидальный мозг тут же перенесся к сцене из «Ночного Экспресса», где Бреда Дэвиса, которого играет Билли Хейз, ловят с наркотой, бросают в турецкую тюрьму и избивают охранники. Я думал: «Ну вот. Моя семья больше никогда не увидит меня снова. Я буду сидеть в какой-нибудь гребаной тюряге, и в следующий раз, когда увижу свою девушку, она положит свою сиську на стекло как в кино, и мне придется убить охранника и вырвать ему язык».

Я начал барабанить в дверь. «Эй, есть там кто?» Наконец охранник отворил дверь настежь. «Чего надо?»

«Что происходит?» — спросил я так мягко, как мог.

«Твоего кореша мы повезем обратно на квартиру, чтобы обыскать его халупу». Мой желудок упал прямо в яички, потому что я знал, что у Клиффа дома огромной мешок травки. Краем глаза я увидел, как он пожимает плечами, когда Сломанный Нос и Здоровяк и четверо других копов выводят его из двери. Я просидел в клетке еще два часа, только и делая, что проигрывая в голове возможные сценарии, что мне придется позвонить родителям и объяснить, почему я могу их больше никогда не увидеть. Время тикало со скоростью дорожной пробки, но мозг продолжал стремительно думать. Я подумал, что возможно у нас будет шанс поговорить с адвокатом, а может мы могли бы заключить сделку об уменьшении тюремного срока. Но я был убежден, что меня бросят в тюрьму где-нибудь в Лондоне, и кто знал, что куча извращенцев сделает с худеньким, длинноволосым низкорослым американским евреем. Наконец дверь отворилась, и вошел один из копов. Он передал мне мою одежду и сказал: «Одевайся. Я отведу тебя в офис капитана».

Я подумал: «Хорошего тут мало». Мне стало интересно, будут ли мои сокамерники бить меня каждый день или сделают своей сучкой и устроят групповое изнасилование. Я вошел в офис капитана с одним копом. Клифф уже сидел там с полуухмылкой на лице. И вдруг капитан начал извиняться. «Извините. У нас много проблем с драг-дилерами, особенно в дни футбольных матчей. Вы должны понять, мои офицеры заподозрили, что вы несете что-то запрещенное».

Услышав его слова, я словно спятил и начал орать на этого чувака. «Вы извиняетесь? Я только что провел шесть часов жизни в тюремной клетке в одних семейниках, потому что вы приняли нас за драг-дилеров? Вы что, блядь, рехнулись? Что это за страна такая?»

Я просто съехал с катушек. Клифф ударил меня по ноге, чтобы я заткнулся, но я был в ударе.

Чувак сказал: «Мы понимаем, что вы расстроены…»

«Расстроен? Да я найду гребаного адвоката и засужу ваш полицейский участок за ошибочный арест!» Так по-еврейски с моей стороны. Я не мог поверить, что нам позволили так себя вести. Я вышел из-под контроля. «Ты недоразвитый ублюдок. Я там чуть дуба не дал. Никто не предложил мне ничего попить или поесть. Вы относились ко мне как к долбаному преступнику, а я не сделал ничего плохого».

Я не мог остановиться. Я просто продолжал орать. «Вы не нашли ничего лучше, чем пытать американских туристов? Мы же, блядь, говорили вам, что не сделали ничего плохого, но вы отвели нас в сторону и обращались с нами как с говном только из-за нашего внешнего вида».

Я даже не думал о том, что капитан мог бы арестовать нас за то, что я его материл. К счастью, он не предпринял дальнейших действий. Думаю, ему тоже было не по себе. Копы выпроводили нас из участка, и мы отправились обратно на квартиру. Когда вся моя ярость улетучилась, я захотел узнать, как нам удалось вытянуть этот билет на свободу. Я спросил Клиффа: «Какого хера, чувак? Что там произошло дома? Как они не нашли твою траву?»

«В каком месте ты станешь смотреть, если ищешь чей-то тайник?» — спросил он.

«Ну не знаю. Под матрасом??»

«Вот именно. И в какое место они так и не заглянули?»

Эти тупые копы даже не заглянули под кровать. Шесть бобби прочесали весь дом. Керк только немного удивился, сидя в гостиной и упражняясь на гитаре, когда они все зашли внутрь и перевернули квартиру верх дном. Но все, что они нашли, это пустые банки от пива, потому что так и не заглянули под матрас Клиффа, где у него лежал большой мешок травки. Должно быть сам Один светил нам в тот день.

Я посмотрел на часы и сказал: «Слишком поздно покупать Уокмен», и Клифф ответил: «Да и в жопу его, пойдем напьемся».

Мы вернулись, взяли с собой Керка и нажрались. Этот вечер кончился тем, что мы трое перелезли через чью-то изгородь на лужайку перед домом и на нас наорали, когда мы перебегали улицу. Ну, и что бы они нам сделали, натравили копов что ли?