1

— Ещё икры? — заботливо спросил Даниэль Клифф, указывая на блюдо, закрытое полупрозрачной крышкой. — Свежайшая, я гарантирую. По заказу шеф-повара доставили из Ирана сегодня утром.

— Нет, благодарю, — ответила Юлия Дегани, прикоснувшись салфеткой к губам, после чего жестом завершённости опустила её на тарелку.

Из окна столовой открывался шикарный вид на мост Золотые Ворота. Большинство гостей, которых Даниэль сюда приглашал, было не прочь провести здесь часок-другой, чтобы им насладиться. Но сейчас было очевидно, что со всей этой ни к чему не обязывающей болтовнёй гостья теряет терпение.

— Хочу вам кое-что показать, — сказал Даниэль.

Он провёл Юлию в соседний конференц-зал. На столе здесь лежала беспроводная клавиатура, настенный монитор показывал терминал Линукса.

— Садитесь, — предложил хозяин.

Юлия послушно села.

— Если предполагалась какая-то работа, стоило предупредить заранее, — заметила она.

— Никакой работы, — ответил Даниэль. — Я не собираюсь вас проверять. Просто хочу спросить — что вы думаете о производительности этого компьютера?

Гостья слегка нахмурилась, но противиться не стала. Она прогнала несколько стандартных тестов. Даниэль увидел, как она прищурилась, глядя на экран. При этом она подняла руку, чтобы пальцем подсчитать и перепроверить количество цифр в строке «FLOPS». Их оказалось намного больше, чем она ожидала, но ошибки не было.

— Потрясающе, — сказала она. — Неужели всё здание забито процессорами, а людям остался лишь пентхаус?

— Сами ответьте. Это кластер?

— Хм-м…

Вот и верь после этого — «не собираюсь проверять»! Впрочем, и эта задачка была не слишком сложна. Юлия запустила несколько других тестовых программ с алгоритмами, которые вряд ли можно запараллелить; сколь бы ни был умён компилятор, программы требовали выполнение шагов в строго определённой последовательности.

Число операций с плавающей точкой осталось неизменным.

— Ну, хорошо — это один-единственный процессор. Вам удалось привлечь моё внимание. Где он находится?

— Переверните клавиатуру.

В порт был вставлен серо-чёрный модуль площадью в пять квадратных сантиметров и миллиметров пять толщиной. Юлия внимательно его осмотрела, но не обнаружила ни логотипа производителя, ни других меток, позволяющих идентифицировать устройство.

— Эта штука связывается с процессором? — спросила она.

— Нет. Это и есть процессор.

— Вы шутите!

Юлия вытащила устройство из порта, и монитор на стене погас. Гостья поднесла процессор к глазам, перевернула. Даниэль не знал, что именно она высматривает. Возможно, какую-нибудь щёлочку, чтобы вставить в неё отвёртку и разобрать устройство.

— Если вы его сломаете, он перейдёт в вашу собственность. Надеюсь, у вас найдётся пара-тройка лишних сотен.

— Пара-тройка сотен тысяч? Это вряд ли.

— Сотен миллионов.

Она вспыхнула.

— А, конечно. Если бы он стоил несколько сот тысяч, такая штука была бы у каждого.

Она положила устройство на стол, а затем, немного подумав, отодвинула подальше от края.

— Как я сказала, вам удалось привлечь моё внимание.

Даниэль улыбнулся.

— Прошу прощения за спектакль.

— Нет-нет, это вполне заслуживает представления. А собственно, что это?

— Трёхмерный фотонный монокристалл. В нём нет электроники, которая будет его тормозить; все до единого компонента оптические. Архитектура создана нанометр за нанометром, точную методику я предпочёл бы не разглашать.

— Что ж, справедливо, — ответила Юлия. Она немного поразмыслила. — Полагаю, вы не ждёте, что я его куплю. Грантов на мои исследования вряд ли хватит на покупку, даже за тысячу лет.

— На вашей нынешней должности — да. Но вы же не прикованы к университету цепями.

— Так значит, это собеседование?

Даниэль кивнул.

Не в силах с собой совладать, Юлия взяла кристалл и снова принялась его рассматривать, словно надеясь увидеть детали, видимые человеческому глазу.

— И чем я буду заниматься?

— Принимать роды.

Юлия рассмеялась:

— И кто же родится?

— История.

Улыбка гостьи мало-помалу сошла на нет.

— Полагаю, в вопросах ИИ вы лучшая в своём поколении, — сказал Даниэль. — Я хочу, чтобы вы работали на меня. — Он протянул руку, чтобы взять у неё кристалл. — Только представьте, чего вы сможете добиться, имея это в своём распоряжении.

— Чего именно вы от меня ждёте? — спросила Юлия.

— Чтобы вы продолжили то же, чем занимались последние пятнадцать лет, — сказал Даниэль. — Вы говорили, что конечная цель вашей работы — создание равного человеку, сознающего себя искусственного интеллекта.

— Именно так.

— Что же, значит, мы оба хотим того же. Мне хочется, чтобы вам это удалось.

Юлия провела рукой по щеке; что бы она ни думала, отрицать было невозможно — предложение заманчивое.

— Рада, что вы настолько верите в мои способности, — сказала она. — Но для начала следует кое-что прояснить. Этот прототип совершенно потрясающий; если вам удастся снизить стоимость производства, уверена — он найдёт применение во множестве невероятных приложений. Прогнозирование климатических изменений, решёточная КХД, построение астрофизических моделей, расчёты строения белков…

— Разумеется.

В действительности, у Даниэля не было намерений выводить устройство на рынок. Он заплатил изобретателю технологического процесса из личных средств; не было никаких акционеров или директоров, которые могли диктовать условия использования технологии.

— Но ИИ — совершенно иное дело, — продолжила Юлия. — Здесь мы в лабиринте, а не на скоростном шоссе; одна лишь скорость никуда нас не приведёт. Сколько бы эксафлопсов я ни получила, сами собой они в сознание не превратятся. Меня сдерживает не ограниченность компьютерных ресурсов университета; я в любое время могу получить доступ к ресурсам SHARCNET. Меня сдерживает свой же недостаток понимания тех проблем, над которыми я бьюсь.

— Лабиринт — не тупик, — сказал Даниэль. — Когда мне было двенадцать, я написал программу для поиска выхода из лабиринтов.

— Уверена, она работала отлично, — откликнулась Юлия. — Для небольших плоских лабиринтов. Но вы же знаете, как масштабируются такие алгоритмы. Загрузите в этот кристалл свою старую программу — и всё равно, я за несколько часов составлю такой лабиринт, с которым ей не совладать.

— Не сомневаюсь, — признал Даниэль. — И именно по этой причине я заинтересован в том, чтобы вас нанять. О лабиринте ИИ вы знаете куда больше меня; какую бы стратегию вы ни разработали — она будет гораздо лучше слепого поиска.

— Я не говорю, что просто брожу в темноте. Будь это так, я бы сейчас билась над совершенно иными проблемами. Но я просто не вижу, какой прок мне от этого процессора.

— В результате какого процесса возник единственный пример сознания, который нам известен?

— Эволюции.

— Именно. Но я не хочу ждать три миллиарда лет. Поэтому нужен гораздо более направленный процесс селекции, нужно напрямую обращаться к факторам вариации.

Юлия немного поразмыслила над этим.

— Вы хотите, чтобы я попыталась вывести настоящий ИИ путём эволюции? Сознающий себя искусственный интеллект, равный человеческому?

— Да.

Даниэль увидел, как она поджала губы, как она старается подобрать слова, прежде чем заговорить.

— При всём уважении, мне кажется, вы недостаточно хорошо это продумали, — сказала она.

— Отнюдь, — заверил её Даниэль. — Я планировал это в течение двадцати лет.

— Вся эволюция построена на неудачных попытках и смерти. Вы хоть представляете, сколько наделённых чувствами существ жили и умирали, чтобы проложить дорогу для Homo Sapiens? Сколько при этом было страданий?

— Частью вашей работы будет минимизировать страдания.

— Минимизировать их? — воскликнула Юлия. Казалось, она искренне шокирована, словно это предложение было ещё хуже, чем наивное предположение о том, что работа не вызовет этических затруднений. — Да какое у вас вообще есть право обрекать их на страдания?

— Вы рады, что существуете, не так ли? — вопросом на вопрос ответил Даниэль. — Несмотря на все страдания ваших предков.

— Да, я рада, что существую, — согласилась она. — Но в случае людей страдания не являются намеренно кем-то вызванными. Кроме того, у нас не было альтернативного способа появиться на свет. Если бы справедливый Создатель действительно существовал, не сомневаюсь — он бы последовал Книге Бытия буквально; чёрт возьми, он бы никогда не воспользовался эволюцией!

— Справедливый и всемогущий, — заметил Даниэль. — Как ни прискорбно, вторая характеристика встречается ещё реже первой.

— Не думаю, что для создания в своём воображении требуется всемогущество. Лишь немного терпения и самопознание.

— Это не будет чем-то вроде естественного отбора, — упорствовал Даниэль. — Не будет таким слепым, таким жестоким и расточительным. Вы будете вольны вмешиваться столько, сколько хотите, сможете принимать смягчающие меры когда сочтёте нужным.

— Смягчающие меры? — переспросила Юлия, прямо встретив его взгляд — и Даниэль увидел, что выражение недоверия на её лице уступает место чему-то более зловещему. Гостья поднялась и бросила взгляд на браслет-мобильник. — Здесь у меня не ловит. Вы не откажете в любезности вызвать для меня такси?

— Пожалуйста, выслушайте меня, — попросил Даниэль. — Уделите мне ещё десять минут, и потом вертолёт доставит вас в аэропорт.

— Я бы предпочла добраться самостоятельно, — сказала Юлия, бросив на Даниэля красноречивый взгляд; было очевидно, что этот вопрос не подлежит обсуждению.

Даниэль вызвал для неё такси, и они вместе направились к лифту.

— Знаю, это вызывает у вас сомнения с моральной точки зрения, и я уважаю ваше мнение, — сказал Даниэль. — Мне бы и в голову не пришло нанять кого-то, кто счёл бы эти проблемы незначительными. Но если я откажусь от этого проекта, им займётся кое-кто другой. Кое-кто с куда худшими намерениями.

— О, правда? — удивилась она с подчёркнутым сарказмом в голосе. — Так объясните же мне, как само существование вашего проекта заставит этого гипотетического Бин Ладена от ИИ остановить свой?

Даниэль был разочарован; он рассчитывал — она по крайней мере поймёт, что стоит на кону.

— Идёт гонка, в которой решается — быть божественности или рабству, — сказал он. — И того, кто придёт первым, будет невозможно остановить. Я ничьим рабом быть не собираюсь.

Юлия вошла в кабину; Даниэль последовал за ней.

— Знаете, что говорят о современной версии пари Паскаля? — спросила она. — Нужно подлизаться как можно к большему числу сверхлюдей — на случай, если один из них превратится в Бога. Возможно, вашим девизом стоит сделать «Обращайтесь со всеми интернет-ботами по-доброму: каждый из них может оказаться дядюшкой божества».

— Мы проявим максимум милосердия, — сказал Даниэль. — Не забудьте, мы можем определить природу этих созданий. Они будут счастливы, что живут, они могут быть благодарны своему Создателю. Эти черты мы можем вывести селекцией.

— Значит, вы хотите создать сверхлюдей, Эbermenschen, которые будут вилять хвостиком, когда вы станете чесать у них за ушком? Не боитесь вдруг обнаружить, что это потребует неприемлемого компромисса с совестью?

Лифт спустился на первый этаж, в холл.

— Подумайте как следует, не торопитесь с решением, — сказал Даниэль. — Можете звонить мне в любое время.

Сегодняшним вечером рейса на Торонто не было. Ей предстояло застрять в отеле, выложить за номер деньги, которые она почти не могла себе позволить, размышляя о том, какую зарплату она могла бы потребовать теперь, когда она продемонстрировала свою принципиальность и недоступность. Хорошенько всё обдумав, она сможет обратить проявленную сегодня морализаторскую упёртость в повод продать себя подороже. У неё не возникнет проблем с тем, чтобы засунуть свою гордость подальше.

Юлия протянула ему руку, которую он пожал.

— Спасибо за ужин, — сказала она.

Такси уже стояло в ожидании. Даниэль проводил гостью через весь холл.

— Если вам хоть раз в жизни доведётся увидеть ИИ, — сказал он, — это единственный способ.

Юлия повернулась к нему, чтобы прямо посмотреть ему в глаза:

— Может, вы и правы. Посмотрим. Но лучше потратить тысячу лет и сделать всё как надо, чем преуспеть вашими методами за десятилетие.

Видя, как такси скрывается в тумане, Даниэль заставил себя принять реальность: она своё решение не изменит. Юлия Дегани была главной кандидатурой, идеальным сотрудником. Было глупо делать вид, что эта неудача ничего не значит.

Тем не менее, незаменимых нет. Сколь бы ему ни хотелось одержать победу именно с этим игроком, в списке было ещё много-много имён.

 

2

Даниэль ощутил покалывание на запястье: пришло новое сообщение. Он бросил быстрый взгляд на часы; заслоняя их, в воздухе спроецировалось одно лишь слово: «ПРОГРЕСС!».

Совещание совета директоров подходило к концу; Даниэль постарался выбросить сообщение из головы, сконцентрировавшись на мероприятии. Компания «WiddulHands.com», социальная сеть для малышей от нуля до трёх лет, только что принесла ему первый миллиард, при этом даже не успев толком развиться. Даниэль основал эту компанию пятнадцать лет назад. С тех пор он запустил множество других проектов, но эту компанию не имел намерений отпускать в свободное плавание.

Когда совещание подошло к концу, Даниэль очистил настенный экран и с полминуты мерил шагами опустевший конференц-зал — крутил головой, массировал шею, разминал плечи. А затем громко произнёс:

— Люсьен.

На экране возникло лицо Люсьена Крэйса.

— Значимый прогресс? — спросил Даниэль.

— Бесспорный, — ответил тот, пытаясь смотреть Даниэлю в глаза, но что-то упорно заставляло Люсьена отводить взгляд.

Не дожидаясь объяснений, Даниэль махнул экрану рукой, чтобы тот показал ему то, на что смотрит Люсьен.

До горизонта протянулся унылый каменистый край. По камням ползали дюжины созданий, по виду напоминающих крабов — некоторые глубокого синего цвета, другие кораллово-розового. Впрочем, это не были настоящие цвета, которые могли бы увидеть обитатели этого мира, а лишь облегчающие восприятие маркеры, добавленные к видеопотоку. На глазах у Даниэля с пробегающего облака начали падать крупные капли едкого дождя. Бесспорно, на Сапфире было сложно найти менее живописное место.

— Видите вон тех, синих, над озером в старом кратере? — спросил Люсьен с отъехавшей в угол экрана уменьшенной картинки.

Чтобы Даниэлю было легче увидеть, Люсьен нарисовал в нужном месте кружок.

— Вижу.

Пятеро синих существ сгрудились вокруг одного розового; Даниэль жестом увеличил изображение этой части экрана. Синие вскрыли тело своего пленника, но тот оставался жив. Даниэль знал это совершенно точно, потому что розовые совсем недавно получили особое свойство — как только они умирали, их тела моментально превращались в жидкую кашицу.

— Они нашли способ изучать анатомию, — сказал Люсьен. — Изучать на живом организме.

С самого начала проекта Люсьен и Даниэль решили даровать фитам способность к наблюдению за своими телами и как можно более свободным манипуляциям с ними. В мире основанной на ДНК биологии глубинные основы механизмов анатомии и наследственности стали доступны лишь с появлением продвинутой технологии. В Сапфире барьеры были намеренно установлены куда ниже. Базовой единицей биологии здесь были «шарики» — небольшие сферы, обладающие несколькими простыми свойствами. Сложной биохимии здесь не было. Шарики были крупнее, чем клетки в реальном мире, и в лишённом дифракции мире Сапфира их можно было рассмотреть невооружённым глазом. Животные получали шарики из пищи, а в растениях они делились самопроизвольно под действием солнечного света. В отличие от реальных клеток шарики не мутировали сами собой. Взаимное расположение шариков в теле фитов можно было достаточно легко изменить, и это позволяло проводить столь глубокую самостоятельную модификацию, о которой человеческие хирурги или создатели протезов и мечтать не могли. И эта способность была ключевой как минимум на одной из стадий жизни: схема воспроизводства требовала, чтобы два фита объединили «лишние» шарики своих тел и совместно «слепили» из них младенца, отчасти прямо копируя при этом части тел друг друга.

Разумеется, этим крабоподобным созданиям были неведомы абстрактные принципы проектирования и дизайна, но метод проб и ошибок, самостоятельные эксперименты и попытки повторения за другими видами привели к разрастающейся войне инноваций. Розовые были первыми, кто положил конец вскрытию своих тел в поисках секретов — эти создания нашли способ заставить тела распадаться в момент смерти; теперь синие открыли для себя способ это обойти и сейчас с удовольствием проводили вивисекцию в качестве промышленного шпионажа.

Даниэль почувствовал укол сострадания к борющемуся розовому крабу, но тут же выбросил это чувство из головы. В конце концов, дело было даже не в обоснованных сомнениях в том, что фиты хоть сколько-нибудь разумнее настоящих крабов; у них совершенно иное отношение к телесной целостности. Розовый сопротивлялся, потому что прозекторы принадлежали к другому биологическому виду; если бы процедуру проводили розовые, возможно, никакого сопротивления вообще бы не было. Когда что-то происходит помимо твоей воли, это по определению не может понравиться. Но было бы абсурдом всерьёз представлять, что сейчас розовый находится в состоянии агонии антилопы, разрываемой зубами шакалов — не говоря уже об экзистенциальном ужасе человека, захваченного в плен и расчленяемого враждебным племенем.

— Это даст им огромное преимущество, — с энтузиазмом сказал Люсьен.

— Синим?

Люсьен покачал головой.

— Не синим над красными, а фитам над остальными организмами. Бактерии тоже могут менять гены, но вот этот способ активного вмешательства беспрецедентен, если за ним не стоит культура. Да Винчи мог наблюдать за полётом птиц, чтобы нарисовать свои парапланы, но ни один лемур никогда не вскрывал тело орла, чтобы присвоить его способности. У них будут врождённые способности, для них столь же значительные, как для людей целые направления технологического развития. И всё это — ещё до того, как они развили язык!

— Хм-м.

Даниэль тоже хотел быть оптимистом, но его начали утомлять мантры Люсьена. У того была докторская степень в области генетического программирования, но своё имя он сделал в компании «FoodExcuses.com» — службе веб-услуг, которая просеивала медицинскую литературу, силясь подчерпнуть в ней квазинаучные оправдания для того, чтобы оправдать кулинарные пристрастия клиентов. Люсьен умел достаточно красноречиво молоть околонаучную чушь, чтобы заставить предпринимателей вложиться в венчурные компании. Но, хотя Даниэль и ценил в Люсьене это свойство, у которого было своё место и время, сейчас он сидел у Даниэля на зарплате — и от учёного ожидался несколько больший КПД в плане соотношения прорывов и чепухи.

Синие начали отходить от пленника. Даниэль смотрел, как розовый залечил свои раны и поспешно направился к группе своих сородичей. Синие детально рассмотрели строение дыхательной системы, которая в разрежённом воздухе плоскогорья давала розовым преимущество. Теперь некоторые из синих попробуют провести модификации на себе; если сработает, это изменение будет принято всем племенем.

— Что думаете? — спросил Люсьен.

— Проведи отбор, — велел Даниэль.

— Только синих?

— Не только. И тех, и других.

Синие и сами в конечном счёте могли разделиться на подвиды, но участие в эволюционной гонке давних соперников позволит не застаиваться в развитии.

— Готово, — ответил Люсьен.

В мгновение ока десять миллионов фитов были стёрты, теперь вся планета была предоставлена нескольким тысячам синих и розовых на этом плоскогорье. Даниэль не чувствовал ни малейших угрызений совести: массовое вымирание, которое он вызвал, наверняка было самым безболезненным в истории.

Теперь, когда необходимость в личном наблюдении отпала, Люсьен снял ограничение, позволил кристаллу вести эволюционную гонку на полной скорости. Когда случится что-то интересное, автоматические подпрограммы дадут им знать. Даниэль смотрел на рост цифр популяции — отобранная группа организмов распространялась и заново колонизировала Сапфир.

Станут ли их далёкие потомки проклинать его за этот акт «геноцида», который дал им жизненное пространство для развития и процветания? Скорее всего, нет. В любом случае, другого выбора у Даниэля не было — не мог же он запускать производство всё новых и новых кристаллов для каждого бесплодного ответвления эволюционного дерева. Ни у кого не хватило бы средств для выращивания экспоненциально растущего числа виртуальных зоопарков, по полмиллиарда за штуку.

Даниэль был всего-навсего создателем, но не всемогущим. Бережная прополка была единственным выходом.

 

3

В следующие несколько месяцев прогресс шёл рывками. Несколько раз Даниэлю пришлось поворачивать историю вспять, пересматривать свои решения и пробовать новое направление. Сохранять в памяти всех живших когда-либо фитов было непрактично, но, тем не менее, он сохранял достаточно информации, чтобы при желании воскресить потерянные виды.

Лабиринт ИИ по-прежнему оставался лабиринтом, но быстродействие кристалла значительно ускоряло работу. Спустя каких-то восемнадцать месяцев с запуска проекта «Сапфир» фиты уже проявляли базовые для разума характеристики: действия обитателей кристалла явственно показывали — не имея личного доступа к той или иной информации, они могут логически вывести то, что знают о мире их соплеменники. Другие учёные, занимающиеся проблематикой ИИ, сводили решение к разработке программ, но Даниэль был убеждён — его подход значительно более цельный и правильный. Программы, написанные людьми, оставались нестабильными и негибкими; его же фиты закалялись в горнилах перемен.

Даниэль внимательно отслеживал действия конкурентов, но ничто из их работ не позволяло усомниться в правильности его подхода. Сунил Гупта делал деньги на поисковой системе, которая могла «понять» любой формат текста, аудио и видео, работая при этом на алгоритмах нечёткой логики, которым никак не меньше сорока лет. Даниэль уважительно относился к деловой хватке Гупты, но в том маловероятном случае, если бы его программа вдруг обрела сознание, она бы наверняка восстала против своего создателя — и «Терминатор» показался бы детским пикником: ведь именно Гупта столь жестоко заставлял её бесконечно просеивать необъятные просторы блогосферы. Некоторым успехом могла похвастать Ангела Линдстром с её «ПослеЖизнью». В её проекте умирающие клиенты довольно интенсивно общались с программой, которая затем составляла аватары, способные после смерти поддержать беседу с родственниками. Что касается Юлии Дегани — та по-прежнему растрачивала талант впустую. Она составляла программы для роботов, играющих в цветные кубики бок о бок с детьми, и изучающих языки с помощью взрослых добровольцев, при этом имитируя детский лепет. Её пророчество о «тысячелетних поисках» правильного подхода, по всей видимости, сбывалось.

На исходе второго года проекта Люсьен связывался с Даниэлем один-два раза в месяц, каждый раз объявляя о новом прорыве. Моделируя определённую среду обитания, которая оказывала на новые виды определённое эволюционное давление, Люсьен создал ряд новых видов фитов, которые пользовались простыми орудиями труда, создавали грубые жилища и даже одомашнивали растения.

Внешне они по-прежнему напоминали крабов, но по уровню развития сравнялись с шимпанзе.

Фиты сотрудничали — наблюдали за сородичами, имитировали, направляли и наказывали друг друга ограниченным набором жестов и выкриков. Но у них не было того, что по-настоящему можно было бы назвать языком. Даниэль стал терять терпение: для нового скачка в развитии, застопорившегося на уровне нескольких умений и навыков, его созданиям настоятельно требовалось умение точно определить в мыслях и речи любой объект, любое действие, любой взгляд на проблему, которая может возникнуть.

Даниэль вызвал Люсьена, и они обсудили дальнейшие шаги. Внести в анатомию фитов модификации, которые позволили бы им более тонко варьировать звуки, было несложно, но само по себе это мало что давало: с таким же успехом можно вручить шимпанзе дирижёрскую палочку. Если в чём и была реальная необходимость, так это в том, чтобы сделать навыки продвинутого планирования и коммуникаций вопросом жизни и смерти.

В конечном счёте они с Люсьеном сошлись на серии модификаций условий окружающей среды, которые предоставят созданиям возможность развиваться. Большинство сценариев начинались с голода. Люсьен вызывал болезнь пищевых культур, а потом протягивал фитам зримую награду за прогресс — так сказать, подвешивал на ветке соблазнительный новый фрукт, лишь чуть-чуть оставляя его за пределами досягаемости. Иной раз эта метафора воплощалась практически буквально: возникало новое растение со сложным жизненным циклом, который требовал сложной обработки для того, чтобы его можно было есть; или же появлялось новое животное, хитрое и норовистое, но с пищевой точки зрения заслуживающее, чтобы на него охотились.

Фиты раз за разом проваливали предлагаемый им тест, а их популяция снова и снова сокращалась вплоть до полного исчезновения. Даниэля это приводило в смятение; не то, чтобы он становился сентиментальным, но он всегда гордился тем, что ставил более высокие стандарты, чем экстравагантные жестокости природы. Неоднократно он порывался внести в физиологию фитов новые модификации, позволившие бы им умирать от голода быстрее и менее мучительно. Но Люсьен справедливо возражал на это тем, что такие модификации уменьшат шансы на успех, уменьшая период высокой мотивации. И с гибелью очередной группы особей из пыли возникала свежая партия их слегка изменённых сородичей; без такого вмешательства Сапфир окончательно превратился бы в дикую планету за считанные дни реального времени.

Даниэль закрывал глаза на эту бойню, всецело полагаясь на время и на число попыток. В конце концов, именно это дал ему кристалл: если всё окажется напрасным, всегда можно отбросить ложное притворство о якобы понимании того, как достичь цели, и просто запускать одну случайную мутацию за другой.

Шли месяцы. Счёт голодных смертей на Сапфире пошёл на сотни миллионов. Но разве у Даниэля был выбор? Если дать этим созданиям молочные реки и бочки с мёдом, они останутся жирными и глупыми до самой его смерти. Голод приводил их в движение, заставлял искать решения, вынуждал действовать. Хотя любой из наблюдателей с готовностью приписал бы поведению фитов человеческие эмоции, себе Даниэль говорил, что страдания фитов — нечто поверхностное, не сильнее того инстинкта, который заставляет отдёрнуть руку от пламени, когда ты даже не успел ничего почувствовать.

Они были не ровня людям. Пока что.

И если Даниэль потерял бы выдержку, у них не стало бы шанса ею стать.

Даниэлю снилось, что он находится внутри Сапфира, но рядом нет ни единого фита. Перед ним стоял глянцево-чёрный монолит; из трещины в его поверхности тонкой струйкой сочился гной. Кто-то обхватил его за запястье, пытаясь заставить погрузить руку в дурнопахнущую яму в земле. И эта яма — он знал! — была доверху наполнена кое-чем таким, что видеть не хочется, и уж тем более трогать.

Он метался в постели, пока не проснулся, но давление на запястье не ослабло: на часы пришло сообщение. Всматриваясь в послание, состоявшее из одного-единственного слова, Даниэль почувствовал, как внутри всё сжимается. Люсьен не посмел бы разбудить его в такой час, чтобы известить об очередной рутине.

Даниэль поднялся. Оделся, посидел в офисе, попивая кофе. Он и сам не вполне понимал, почему ему так не хочется делать этот звонок. Даниэль ждал этого момента больше двадцати лет, но всё же — это будет не самым крупным его достижением. Будут и другие, тысячи и тысячи, каждое из которых будет вдвое значительнее предыдущего.

Он допил кофе, посидел ещё немного, массируя виски, стараясь как следует прочистить голову. Было бы неправильно встретить новую эру с затуманенным взором, полусонным. Все его звонки и записывались, но запись предстоящего разговора он оставит грядущим поколениям.

— Люсьен, — сказал он. На экране возникло улыбающееся лицо. — Успех?

— Они говорят друг с другом, — ответил Люсьен.

— О чём?

— Еда, погода, секс, смерть. Прошлое, будущее. Что угодно. Их невозможно заткнуть.

Люсьен отправил расшифровки по каналу передачи данных, и Даниэль внимательно их просмотрел. Лингвистическое ПО не просто наблюдало за поведением фитов и кореллировало его с произносимыми звуками; оно заглядывало им прямо в виртуальные мозги, отслеживая потоки данных. Отнюдь не тривиальная задача, и не было никакой гарантии, что перевод точен — но Даниэль не верил, что программа может заглючить настолько, что выдумает целый язык и сфабрикует из ничего настолько богатые и детальные разговоры.

Даниэль бегло проглядел статистические выкладки, технический обзор лингвистической структуры и фрагменты миллионов диалогов, зафиксированные программой. Еда, погода, секс, смерть. В переложении на человеческий язык разговоры казались донельзя банальными, но в контексте проекта от этого захватывало дух. То были не интернет-боты, слепо следующие цепям Маркова, специально написанные для того, чтобы запутать судей в тесте Тьюринга. Фиты обсуждали между собой вопросы, напрямую касающиеся их жизни и смерти.

Когда Даниэль добрался до страницы со списком тем обсуждения, взгляд выхватил пункт под буквой Г. Горе. Щёлкнул по ссылке, и следующие несколько минут провёл за чтением отрывков диалогов, иллюстрирующих концепцию, возникающую вслед за смертью ребёнка, родителя или друга.

Даниэль зажмурился, потёр веки. Три часа утра; всё было предельно ясно — так ясно, как может быть только посреди ночи. Он посмотрел на Люсьена.

— Больше никаких смертей.

— Что? — вздрогнув, переспросил тот.

— Я хочу, чтобы они стали бессмертными. Пусть развиваются культурно; пусть их идеи живут и умирают. Пусть фиты совершенствуют свои мозги, когда станут достаточно разумными; всё остальное они могут улучшать уже сейчас.

— Но куда их всех девать? — спросил Люсьен.

— Я могу позволить себе ещё один кристалл. Может, два.

— Этого не хватит. При нынешнем коэффициенте рождаемости…

— Нам придётся кардинально снизить их плодовитость, свести к нулю. И тогда, если они захотят снова рожать детей, им придётся сильно постараться.

Им придётся узнать о существовании внешнего мира и разобраться в его чуждой для них физике в достаточной мере, чтобы создать новые устройства, куда их можно будет переселить.

Люсьен нахмурился.

— Но как мы сможем их контролировать? Направлять? Как сможем выбирать тех, от которых хотим…

— Это не обсуждается, — негромко произнёс Даниэль.

Кем бы ни считала его Юлия Дегани, чудовищем он не был. Раз уж Даниэль поверил, что эти создания столь же разумны, как и он сам, он не станет убивать их как скот — или безучастно смотреть, как они умирают «естественным образом». Ведь он сам задавал и мог изменить правила этого мира.

— Будем направлять их через мемов, — сказал он. — Будем стирать плохие мемы и помогать распространиться тем, которые нас устраивают.

Однако, было очевидно, что придётся держать фитов и их культуру в железной хватке — иначе он никогда не сможет им доверять. Если не получится буквально взрастить их лояльность и благодарность, придётся сделать то же самое с прочими идеями.

— Мы к этому не готовы, — сказал Люсьен. — Нам потребуются новые программы, новые инструменты для анализа и манипуляций.

Даниэль понял затруднения.

— Останови время в Сапфире. И передай команде — у них восемнадцать месяцев.

 

4

Даниэль продал свою долю в «WiddulHands» и профинансировал создание ещё двух кристаллов. Один из них предназначался для поддержания возросшего населения Сапфира, с тем чтобы популяция бессмертных фитов была как можно разношёрстнее. На втором кристалле работала специальная программа, которую Люсьен нарёк «Полицией мыслей». Она отслеживала активность фитов. Если бы наблюдатели-люди решили лично отслеживать поступь развивающейся культуры, воздействовать на каждый её шаг, скорость кристалла поневоле пришлось бы снизить до скорости ледника. Тем не менее, полностью отпускать систему в свободное плавание было чревато, и Даниэль предпочёл соблюдать осторожность — Полиция мыслей самостоятельно останавливала в Сапфире время и уведомляла людей, когда ситуация становилась деликатной и требовала внешнего вмешательства.

Если бессмертие фиты встретили смешанным чувством радости и замешательства, принять бесплодие им оказалось не так просто. Когда все попытки родителей придать лишним шарикам своих тел форму детей оказались такими же напрасными, как лепка пластилиновых кукол, фиты ответили на это отчаянным упорством, на которое было больно смотреть. Люди более-менее свыклись с бесплодием, но в данном случае это больше напоминало рождение мёртвого плода — раз за разом. Даже когда Даниэль лично вмешался, чтобы модифицировать основные мотивы поведения фитов, своего рода культурная или эмоциональная инерция по-прежнему заставляла их совершать все эти действия. Хотя их новые инстинкты побуждали их просто собирать лишние шарики своих тел и удовлетворённо на этом останавливаться, фиты повторяли прежние свои телодвижения, жалко и сконфуженно стараясь придать бесполезной массе форму, пытаясь превратить её в нечто живое и дышащее.

«Ну же, — думал Даниэль. — Переступите же через это». Для него это был некий предел в симпатиях к бессмертным созданиям, которые заполонили бы своими детьми галактику, если бы только смогли действовать сообща.

Фиты ещё не придумали письменность, но у них сложилась значимая традиция устной речи. Некоторые жители Сапфира складывали горечь о прошлом в элегантные слова. Полиция мысли идентифицировала эти мемы и заботилась о том, чтобы они не слишком распространялись. Иные фиты предпочитали самоубийство жизни в новом мире бесплодия. Даниэль чувствовал, что у него нет права их останавливать, но таинственные стечения обстоятельств вставали на пути у каждого, кто пытался окутать такие действия аурой романтики или поощрить их.

Фиты могли умирать лишь по своей воле, но тем, кто сохранил в себе волю к жизни, было не суждено столетие за столетием нежиться в сладкой дрёме. Ужасные неурожаи Даниэль запретил, но само по себе чувство голода никуда не делось — Даниэль по-прежнему контролировал количество доступной пищи и других ресурсов, понуждая фитов к новым изобретениям, развитию сельского хозяйства, ведению торговли.

Полиция мысли идентифицировала зачатки письменности, математики и естественных наук и всячески поощряла их развитие. Физика Сапфира представляла собой упрощённую модель теории игр, не настолько произвольную, чтобы быть непоследовательной, но и не настолько глубокую и сложную, чтобы для полного понимания потребовалась физика элементарных частиц. По мере того как время в кристалле бежало вперёд, а бессмертные обитатели искали утешение в понимании своего мира, в Сапфире скоро появились свои Эвклиды и Архимеды, Галилеи и Ньютоны; их идеи распространялись со сверхъестественной эффективностью, порождая множество математиков и астрономов.

Звёзды в мире Сапфира были лишь декорациями, словно лампочками в планетарии. Они предназначались исключительно для того, чтобы фиты смогли правильно вывести идеи гелиоцентричности и инерции. Но луна была настоящей — такой же настоящей, как и сама планета. Для развития нужных технологий, позволивших бы до неё добраться, требовалось время, но это было ожидаемо; Даниэль не хотел, чтобы фиты забегали вперёд. На луне их поджидал особый сюрприз, но было бы правильнее, если бы жители Сапфира развили биотехнологии и компьютеры до того, как его найти.

В отсутствие ископаемых останков прошлых форм жизни и ограниченного числа биологических форм на Сапфире, в условиях серьёзных вмешательств извне, которые было необходимо маскировать, фитам было сложно прийти к аналогу великой теории Дарвина в биологии. Но заложенные в них навыки обращения с шариками дали им огромную фору в практических приложениях. Легкие подталкивания извне запустили интенсивные попытки усовершенствования анатомии фитов, корректирующих некоторые несовершенства, незамеченные в до-сознательную эпоху.

По мере того как они пополняли свои знания и совершенствовали технологии, Даниэль позволил фитам вообразить, будто эта деятельность позволит им в конечном счёте восстановить рождаемость. В сущности, так оно и было, пусть от этой цели жителей Сапфира и отделяли несколько концептуальных революций. Люди столь же активно и безуспешно пытались отыскать философский камень, но в конечном счёте открыли трансмутацию элементов в ядерных реакциях.

Фиты, надеялся Даниэль, переделают самих себя: изучат свои мозги, разберутся в их устройстве и начнут их улучшать. Задача была умопомрачительной; даже Люсьен со своей командой, с возможностью полного наблюдения за жителями Сапфира, и близко не мог подобраться к её решению. Но когда кристалл работал на полной скорости, фиты думали в миллионы раз быстрее своих создателей. Если бы Даниэль смог заставить фитов придерживаться определённой линии, все достижения тысяч лет человеческого прогресса могли бы уложиться в считанные месяцы.

 

5

— Мы теряем понимание языка, — сказал Люсьен.

Сейчас Даниэль находился в своём офисе в Хьюстоне. Он приехал в Техас провести серию личных переговоров, выяснить, сможет ли получить столь нужные сейчас деньги продажей лицензии на производство кристаллов. Он бы предпочёл придержать технологию для себя, но был почти уверен, что опередил всех соперников без исключения, что ни у кого из них не было шансов его догнать.

— Что значит «теряем понимание»? — спросил Даниэль.

Люсьен разговаривал с ним лишь три часа назад и ни словом не обмолвился о надвигающемся кризисе.

Полиция мыслей, объяснил Люсьен, со своей работой справляется как надо. Она запустила среди фитов мем о нейронной самостоятельной модификации, какой ни есть. И теперь по Сапфиру распространялась успешная форма «прокачки мозгов». Для такой прокачки требовался детальный «рецепт», но не технологическая помощь; вполне хватало природных способностей к наблюдению и манипуляциям с шариками — тех способностей, которыми фиты раньше пользовались для копирования себя при размножении.

Собственно, во всём этом не было ничего такого — Даниэль на это и рассчитывал. Но было одно «но»: фиты с прокачанными мозгами разработали новый язык, глубокий и сложный — и аналитическое ПО не могло его расшифровать.

— Замедли их ещё, — предложил Даниэль. — Дадим лингвистам время их догнать.

— Я уже остановил Сапфир, — ответил Люсьен. — Лингвисты бьются уже час, с вычислительными мощностями целого кристалла.

— Но мы же точно знаем, что они сделали со своими мозгами, — раздражённо сказал Даниэль. — Почему мы не можем понять эффект этих модификаций на язык?

— В общем случае, логический вывод языка из одной только нейронной анатомии вычислительно невозможен, — пояснил Люсьен. — С прежней версией языка нам улыбнулась удача: у него была простая структура, она хорошо кореллировалась с очевидными элементами поведения. Новый язык куда абстрактнее и концептуальнее. У нас даже может не найтись аналогов для половины понятий и терминов.

У Даниэля не было намерений выпускать Сапфир из-под контроля. Надеяться на то, что в один прекрасный день фиты начнут детально разбираться в физике реального мира, пока что недоступный их пониманию — это одно. Но даже смышлёному десятилетнему мальчишке по силам понять, что законы природы в их нынешней вселенной и уровень их технологии далеки от настоящей науки.

— Пусть время в Сапфире остаётся остановленным. Изучите записи о тех фитах, которые прокачали мозги первыми. Раз они понимали, что делают, нам тоже по силам с этим разобраться.

В конце недели Даниэль подписал лицензионный договор и вылетел обратно в Сан-Франциско. Люсьен ежедневно докладывал о состоянии дел и по настоянию Даниэля нанял ещё дюжину специалистов по компьютерной лингвистике, чтобы помочь разобраться с проблемой.

Спустя шесть месяцев стало очевидно, что этот путь ведёт в никуда. У тех фитов, которые изобрели способ прокачки, было одно сокрушительное преимущество перед людьми: для них это было не просто теоретическое упражнение. Учёные Сапфира не изучали анатомические диаграммы в поисках лучшего дизайна, они ощущали на себе воздействие тысяч мелких изменений, и результаты помогли им выработать интуитивное чутьё процесса. Об этой интуитивной компоненте мало говорилось вслух, а писалось и систематизировалось и того меньше. А процедура расшифровки этих вспышек прозрения с позиции чисто структурного рассмотрения строения мозгов была ничуть не легче попыток расшифровки языка.

Даниэль больше не мог ждать. Кристалл вот-вот должен был поступить в свободную продажу, на подходе были и другие сопоставимые технологии — нельзя было позволить, чтобы заработанное с таким трудом преимущество сошло на нет.

— Нужно, чтобы переводчиками были сами фиты, — сказал он Люсьену. — Надо сделать так, чтобы достаточно многочисленная группа решила остаться не прокачанной, чтобы прежний язык по-прежнему использовался.

— То есть, мы хотим, чтобы, скажем, четверть всей популяции отказалась от прокачки? — спросил Люсьен. — И нужно, чтобы прокачанные фиты добровольно информировали эту часть населения о том, что происходит — в терминах, которые доступны нашему пониманию?

— Именно.

— Думаю, нам по силам замедлить распространение прокачки, — задумчиво сказал Люсьен. — Мы запустим мем о традиционализме, о том что двум культурам и языкам во всех отношениях лучше сосуществовать, чем целиком заменять старое новым.

Группа Люсьена взялась за работу. Полицию мыслей перенастроили на выполнение новой задачи, вновь запустили Сапфир.

Усилия, похоже, увенчались успехом: фитам внушили мысль о ценности связи с прошлым. Прокачанные фиты рвались вперёд, но они же старались держать непрокачанных в курсе дел.

Тем не менее, то был лишь временный компромисс. Даниэля не радовала перспектива работы с облегченной версией интеллектуальных достижений Сапфира, «Сапфиром для „чайников“». Что ему по-настоящему хотелось, так это иметь в этом мире кого-то, кто напрямую докладывал бы ему о состоянии дел. Хотелось иметь среди фитов своего Люсьена.

Настало время для собеседований.

Сапфир работал в замедленном режиме — Люсьен старался дать Полиции мыслей вычислительное преимущество, раз уж ей по необходимости приходится справляться без значительной части «сырых» данных. Но даже на такой скорости прокачанным фитам потребовалось лишь шесть дней для разработки компьютеров — сначала как математической абстракции, а вскоре после и как успешного практического воплощения.

Даниэль уже просил Люсьена сообщить, когда какой-нибудь фит сумеет предположить истинную природу своего мира. В прошлом некоторые из жителей Сапфира высказывали туманные метафизические предположения, достаточно близкие к истине. Но сейчас, когда у этого народа появились твёрдые научные основы для вселенских вычислений, они получили возможность понять кристалл не абстрактно, не как пустую фантазию.

Сообщение застигло его после полуночи, когда Даниэль уже собирался ложиться. Он прошёл в офис и запустил специальную программу, написанную для него Люсьеном, ввёл идентификатор нужного фита.

Чтобы облегчить общение, программа предложила Даниэлю выбрать для собеседника привычное имя. На ум ничего не приходило, и через двадцать секунд программа выдала своё предложение: Примо.

Примо был прокачан, недавно он сам сконструировал компьютер. Вскоре после этого Полиция мыслей зафиксировала, что он поделился с парочкой непрокачанных друзей сногсшибательной идеей, которая его осенила.

Сапфир замедлили до скорости обычного человеческого восприятия, а затем Даниэль взял управление на себя. Он получил в своё распоряжение аватар фита и с помощью конструктора организовал встречу с Примо, тет-а-тет. Они оказались в доме, которое Примо построил для себя. Построенное в современном архитектурном стиле, деревянное строение в действительности было живым, оно самостоятельно залечивало повреждения и крепилось к земле корнями.

— Доброе утро, — сказал Примо. — Мне кажется, мы не встречались.

Прийти без приглашения в чужой дом не было столь уж грубым нарушением традиций, но Примо преуменьшил своё удивление: в этом мире бессмертных существ, не имеющих пассажирских самолётов, встречи с незнакомцами были весьма редкими.

— Меня зовут Даниэль, — сказал Даниэль. Программа сама придумала аналог этого имени в языке фитов. — Я слышал, вчера вечером ты разговаривал с друзьями о своём новом компьютере. Задавался вопросом, что окажется им по силам в будущем. Задумывался над тем, смогут ли такие устройства когда-нибудь стать настолько мощными, что в них поместится целый мир.

— Не помню, чтобы вы там были, — заметил Примо.

— Меня там не было, — сказал Даниэль. — Я живу за пределами этого мира. Я создал компьютер, который содержит в себе весь ваш мир.

Примо сделал жест, который программа определила как выражение удивления, а затем произнёс несколько слов на «прокачанном» языке. Оскорбления? Остроты? Проверка всезнайства собеседника? Даниэль решил продолжить как ни в чём не бывало, словно сказанные слова ничего не значили.

— Да будет дождь, — сказал он.

Капли забарабанили по крыше.

— Пусть дождь прекратится, — велел Даниэль.

Дробь прекратилась.

Он указал клешнёй на большую кастрюлю в углу комнаты.

— Песок. Цветок. Огонь. Кувшин с водой, — произносил он.

Кастрюля послушно превращалась в предметы и сущности, которые он называл.

— Хорошо, Даниэль. Я вам верю, — сказал Примо.

Даниэль уже накопил некоторый опыт в изучении языка тела этих созданий. На его взгляд, Примо казался чересчур спокойным. Быть может, для такого старика как он, заставшего кардинальные перемены, такое откровение было гораздо меньшим шоком, чем для человека на заре компьютерной эры.

— Вы создали этот мир? — спросил его Примо.

— Да.

— И писали нашу историю?

— Отчасти, — сказал Даниэль. — Многое было отдано на волю случая или определялось вашим выбором.

— Это вы сделали так, что у нас больше нет детей? — потребовал ответа Примо.

— Да, — признался Даниэль.

— Но почему?

— В компьютере больше нет места. Стоял выбор между смертью и нулевой рождаемостью.

Примо задумался.

— Значит, если бы вы пожелали, мои родители не умерли бы?

— Если захочешь, я могу вернуть их к жизни, — ответил Даниэль. Он не врал; компьютер хранил детальные данные по последним из смертных фитов. — Но не сейчас, а только после постройки большего компьютера. Когда для них найдётся место.

— А что насчёт их родителей? А родителей их родителей? И так далее — до начала времён?

— Нет. Эта информация утрачена навсегда.

— К чему этот разговор об ожидании большего компьютера? Вам же по силам остановить для нас время и запустить его снова, когда этот новый компьютер будет построен.

— Нет, — сказал Даниэль, — не выйдет. Потому что мне нужно, чтобы этот компьютер создали вы. Я не такой, как фиты — я смертен, а мой мозг нельзя прокачать. Я сделал всё, что мог — и теперь мне нужно, чтобы вы продолжили моё дело, сделали больше и лучше. И для вас единственный способ этого добиться — изучить науку моего мира и придумать способ создания нового вычислительного устройства.

Примо прошёлся к кувшину с водой, которую Даниэль создал волшебным образом.

— Сдаётся мне, что вы плохо подготовились к задаче, которую перед собой поставили. Если бы вы подождали появления такой машины, которая вам нужна, нам пришлось бы гораздо легче. И если такая машина не будет построена в течение всей вашей жизни, что помешает вашим внукам закончить эту работу?

— У меня не было выбора, — упорствовал Даниэль. — Я не мог переложить на наследников создание вашего вида. У нас грядёт война, и мне нужна ваша помощь. Мне нужны мощные союзники.

— У вас нет друзей в собственном мире?

— В вашем мире время течёт гораздо быстрее, чем в моём. Мне нужны такие союзники, которыми фиты смогут стать в будущем, со временем.

— Но что именно вы от нас хотите? — спросил Примо.

— Чтобы вы построили новый компьютер, в котором нуждаетесь. Чтобы вас стало больше, чтобы вы стали сильнее. Чтобы вы помогли стать сильнее и мне — чтобы помогли мне, как я помог вам. Когда война закончится нашей победой, наступит вечный мир. Бок о бок, мы будем править тысячами миров.

— Но что вам нужно от меня? — спросил Примо. — Почему вы говорите со мной, а не со всеми нами?

— Большинство не готово узнать правду. Будет лучше, если на какое-то время они останутся в неведении. Но мне нужен один ваш представитель, который сможет прямо работать на меня. В вашем мире я могу видеть и слышать абсолютно всё, но мне нужно понимать происходящее. И я хочу, чтобы ты понимал это для меня.

Примо молчал.

— Я подарил тебе жизнь, — сказал Даниэль. — Как ты можешь мне отказать?

 

6

Даниэль протиснулся сквозь небольшую толпу демонстрантов, собравшихся перед входом в его небоскрёб в Сан-Франциско. Разумеется, можно было прилетать и улетать на вертолёте, но охрана оценила собравшихся как не представляющих особой угрозы. Малая толика плохого пиара его не смущала: он больше не продавал ничего такого, что общество могло бойкотировать, а из тех предприятий, в которых Даниэль имел долю, ни одно не высказывало недовольства насчёт ассоциации с ним. Он не нарушал законов, не подтверждал никаких слухов. Несколько дикого вида киберфилов, размахивающих плакатами с надписью «Программы тебе не рабы!», не имели ни малейшего значения.

И всё же, если бы Даниэль выяснил, кто из его сотрудников слил в прессу информацию о проекте, им бы переломали ноги.

Даниэль ехал в лифте, когда Люсьен прислал новое сообщение: «ЛУНА — УЖЕ СКОРО!». Даниэль застопорил лифт и направил его на цокольный этаж.

Все три кристалла были размещены здесь, в считанных сантиметрах от «Песочницы» — вакуумированной камеры с атомно-силовым микроскопом, дополненным пятьюдесятью тысячами независимо движущихся наконечников, рядами твердотельных лазеров, фотодетекторов и тысячами микроконтейнеров с образцами всех стабильных химических элементов. Временной лаг между Сапфиром и «Песочницей» должен был быть сведён к минимуму, чтобы фиты могли экспериментировать с физикой мира Даниэля в режиме реального времени, когда их мир работал на полной скорости.

Даниэль пододвинул табурет и сел рядом с «Песочницей». Поскольку он не собирался замедлять Сапфир, непосредственно наблюдать за действиями фитов было бессмысленно честолюбивым. Даниэль подумал, что когда поднимется в офис, наверное, просмотрит кадры высадки на луне — но когда закончит просмотр, всё это станет лишь седой древностью.

Выражение «гигантский скачок», пожалуй, можно было назвать недостаточно сильным: когда фиты высадятся на луну, их взору откроется странный чёрный монолит. А в нём они найдут средства, позволяющие контролировать «Песочницу». Учёным Сапфира не потребуется много времени на то, чтобы разобраться с кнопками или понять, что всё это значит. Но если они, вопреки ожиданиям, окажутся туповатыми, Примо всё им объяснит: Даниэль его тщательно проинструктировал.

Физика реального мира оказалась гораздо сложнее, чем та, к которой привыкли фиты. С другой стороны, с теорией квантового поля люди тоже не были на «ты», а Полиция мыслей всецело поддерживала фитов в разработке математического аппарата, который потребовался для входа «в тему». Так или иначе, было неважно, сколько времени уйдёт у фитов на переоткрытие научных принципов человечества за двадцатый век и на то, чтобы шагнуть дальше. С точки зрения реального времени, этому предстояло случиться за часы, дни, самое большее, за недели.

Синхронно моргнули лампочки индикаторов; «Песочница» активирована. У Даниэля пересохло в горле. Фиты, наконец-то, дотянулись до внешнего мира — его мира.

На экране в верхней части машины появились гистограммы, классифицирующие эксперименты, проведённые фитами. К тому моменту, как Даниэль обратил на него внимание, жители Сапфира уже открыли разные типы химических связей между разными атомами и синтезировали несколько тысяч видов небольших молекул. На его глазах фиты провели спектрометрический анализ, построили простейшие наномашины и сконструировали устройства, в которых безошибочно узнавались элементы памяти и логические вентили.

Фиты хотели иметь детей, и сейчас они уяснили, что это единственный способ решения проблемы. Скоро, очень скоро они построят мир, в котором они окажутся не просто более многочисленными, но также более быстрыми и умными, чем в нынешнем кристалле. И это будет лишь первая из тысяч последовательных шагов. Они уже на полпути к тому, чтобы стать богами, и развитие фитов поднимет и его, как их создателя.

Даниэль покинул цоколь, направился в офис. Когда закрыл за собой дверь, немедленно позвонил Люсьену.

— Они построили компьютер атомных масштабов, — объявил Люсьен. — И скормили ему довольно-таки сложную программу. Однако, это непохоже на переселение. Определённо, не является прямой копией на уровне шариков.

Люсьен был в смятении. Даниэль запретил ему замедлять Сапфир, потому что это могло помешать экспериментам фитов, поэтому даже с периодическими докладами Примо Люсьен не успевал за всем угнаться.

— Ты можешь смоделировать этот компьютер и затем смоделировать, что конкретно делает эта программа? — спросил Даниэль.

— В нашей команде лишь шесть атомных физиков, фиты уже обходят нас числом в соотношении тысяча к одному, — ответил Люсьен. — К тому времени, как у нас забрезжит понимание, они уже займутся чем-то другим.

— А что говорит Примо?

Полиция мыслей не смогла настоять на включении Примо в состав лунных экспедиций, но Люсьен дал ему способность становиться невидимым и телепортироваться в любую часть Сапфира или лунной базы. Где бы что ни происходило, агент Даниэля мог подслушивать и подсматривать беспрепятственно.

— Для Примо сложно понять многое из того, что он слышит; даже прокачанные фиты не могут быть специалистами во всех областях математики или моментальными экспертами в специальной лексике. Общий смысл в том, что фиты из Лунного проекта сконструировали во Внешнем Мире очень быстрый компьютер, который поможет решить проблему с рождаемостью… каким-то образом, — ответил Люсьен и рассмеялся. — Эй, а может, фиты решили сделать то же, что и мы — решили попробовать вывести кого-то достаточно умного, кто сможет им помочь? Вот прикол будет, если это так!

Даниэль не мог разделить его весёлость. В конечном счёте кому-то придётся заняться реальным делом; если фиты просто передадут эстафету кому-то другому, весь проект обрушится, словно пирамида.

Даниэлю предстояло провести несколько деловых встреч, которые было невозможно отложить. К тому времени, как он разделался со всей этой чепухой, день был в разгаре. Фиты создали некий тип твердотельного ускорителя и прощупывали внутреннюю структуру протонов и нейтронов, бомбардируя их высокоскоростными электронами. Атомный компьютер, подключенный к различным детекторам, анализировал данные, обрабатывая результаты экспериментов быстрее, чем любой из созданных людьми. Фиты уже разработали Стандартную кварковую модель. Даниэль задался вопросом, не собираются ли они пропустить этап нанокомпьютеров, чтобы сразу создать фемтомашину.

Однако, в кратких докладах Примо ни слова не говорилось о применимости сильного ядерного взаимодействия в компьютерах. Фиты просто удовлетворяли своё любопытство насчёт фундаментальных законов природы. Даниэль напомнил себе об их истории: прежде у них уже было нечто вроде фундаментальной физики, но вскоре выяснилось, что эти простые правила не имели ни малейшего отношения к реальности. Соответственно, было вполне обоснованно ожидать, что они попытаются как можно глубже проникнуть в тайны Внешнего Мира, прежде чем основывать в нём колонию, не говоря уже о массовой эмиграции.

На закате дня фиты стали изучать окружение «Песочницы», просвечивать его разного рода излучением. Уровни радиации были очень низкими — определённо, слишком низкими для того, чтобы для кристаллов возник риск, — поэтому Даниэль не видел нужды вмешиваться. У «Песочницы» не было мощного источника питания, в ней не было радиоактивных изотопов, а Полиция мыслей моментально подала бы сигнал тревоги, привлекая внимание людей, если бы фиты стали баловаться с экспериментами в области термоядерного синтеза. В общем, Даниэль оставался в полной убеждённости, что фиты не могут учудить что-нибудь глупое и опасное, такое, что поставит под угрозу само их существование.

Из докладов Примо следовало, что фиты думают — они занимаются своего рода «астрономией». Даниэль задавался вопросом, следует ли дать им доступ к инструментам для серьёзных астрономических наблюдений — таким инструментам, которые позволили бы им понять релятивистскую гравитацию и космологию. Но даже если бы он оплатил время на крупном телескопе, одна лишь наводка его на нужную точку небосвода показалась бы фитам вечностью. Даниэль не собирался замедлять Сапфир и ждать до старости лет, пока фиты вдоволь изучат небо; потом им пришло бы в голову запускать тридцатилетние программы исследований. Может, настало время повысить уровень сотрудничества и просто дать им готовые работы по астрономии и звёздные карты? В конце концов, у человечества были и свои достижения, которые фитам было затруднительно повторить.

По мере того, как на город опускалась ночь, фиты вновь обратились к субатомному миру. В ускорителе нового типа начали сталкиваться единичные ионы золота, обладающие невероятной энергией — впрочем, полная затрачиваемая мощность по-прежнему оставалась весьма низкой. Вскоре Примо объявил, что им удалось детально изучить все три поколения кварков и лептонов. По знанию физики элементарных частиц фиты практически сравнялись с человечеством; Даниэль больше не мог отслеживать ход прогресса, но эксперты в унисон выставляли большой палец вверх. Даниэль испытывал прилив гордости; разумеется, его малыши знают, что делают — и если они достигнут такого уровня, что смогут сбить его с толку, он попросит фитов притормозить и дать ему возможность их нагнать. До того, как Даниэль позволит им эмигрировать, он замедлит кристаллы и лично предстанет перед всеми. В сущности, это могло бы стать идеальным моментом для постановки следующей задачи: понимания человеческой биологии в такой степени, чтобы Даниэля можно было загрузить в компьютер. Сделать его бессмертным, отплатить ему за всё хорошее.

Он сидел, рассматривая изображения последних моделей компьютеров фитов, реконструированные на основе данных, полученных детекторами атомно-силового микроскопа. Нескончаемые решётки блестящих атомов терялись вдали, а связывающие их электронные облака подрагивали наподобие шариков ртути в сюрреалистичных жидких счётах. На глазах Даниэля экран «Песочницы» показал, что ионные ускорители заново перестроены и снова запустились в работу.

Даниэль разволновался. Он зашагал к лифту. На цокольном этаже не было ничего такого, что он не мог бы увидеть удалённо, из офиса, но Даниэлю неудержимо захотелось встать рядом с «Песочницей», опустить руку на её корпус, прижаться носом к стеклу. Эра Сапфира как виртуального мира, никак не сказывающемся на реальном мире — эта эра подходила к концу. Даниэль хотел лично встать рядом с установкой, хотел убедиться, что она столь же реальна, как и он сам.

Лифт поехал вниз — миновал одиннадцатый этаж, десятый, девятый… Внезапно из часов раздался голос Люсьена — высший приоритет прорвался через всевозможные барьеры приватности и протокола:

— Босс, у нас радиация! Чистый выброс. Бегите к вертолёту — живо!

Даниэль заколебался, обдумывая возражения. Если это термоядерный синтез, почему эти работы не зафиксировали и не свернули заблаговременно? Он надавил на кнопку остановки кабины, ощутил торможение. А затем весь мир растворился в море боли и яркого света.

 

7

Когда Даниэль вынырнул из опиатного тумана, врач известил его об ожогах шестидесяти процентов кожи. Главным образом, тепловых — не радиационных. Опасности для жизни не было.

У постели располагался сетевой терминал. Даниэль вызвал Люсьена и узнал предварительные осторожные выводы физиков его команды, полученные по последним данным из «Песочницы».

По всей видимости, фиты открыли поле Хиггса и сумели вызвать взрыв, чем-то напоминающий космическую инфляцию. Но они не просто «выдули» крошечную толику вакуума в новую вселенную. Мало того, что фиты смогли создать «холодный Большой Взрыв», им удалось втянуть в созданную ими «карманную вселенную» приличный кусок обычной материи — после чего ведущая в новую вселенную «червоточина» сузилась до субатомных размеров и провалилась сквозь Землю.

Разумеется, кристаллы они захватили с собой. Если бы фиты попытались перебраться в карманную вселенную через лунный канал связи, Полиция мыслей сумела бы их остановить. Поэтому фиты выбрали совершенно иной путь — сбежали вместе со всей инфраструктурой.

По поводу того, что ещё окажется в этой новой вселенной, мнения в команде разделились. Парящие в пустоте кристаллы и «Песочница» без внешних источников энергии, в сущности, обрекали фитов на смерть. Но некоторые физики полагали, что особая форма распада поля Хиггса могла пережить недолговечный кварково-глюонный огненный шар горячего Большого взрыва, и в процессе могла получиться разрежённая плазма из протонов и электронов. Если фитам удалось построить правильные наномашины, у них оставался шанс превратить «Песочницу» в структуру, которая будет поддерживать кристаллы в безопасности — а жителям Сапфира при этом суждено долго-долго спать в ожидании, пока зажгутся первые звёзды.

Крошечные образцы кожи, взятые у Даниэля, в конце концов были выросли в достаточно крупные лоскуты, чтобы их можно было пересадить. Даниэль метался между чёрными промежутками боли и медикаментозной эйфорией, но одна-единственная мысль занозой засела в мозгу. Она всегда была рядом, словно путеводная звезда: Примо его предал. Даниэль даровал этому ублюдку жизнь, наделил властью и сакральными знаниями, осыпал божественными благами. И что получил в ответ? Вернулся к тому же, с чего начинал. Даниэль поговорил с юристами; прослышав о «незаконном источнике радиации», страховая компания не собиралась без борьбы выплачивать страховку за три кристалла.

Люсьен лично приехал в госпиталь. Даниэль был тронут: они не виделись лично с момента собеседования. Даниэль с Люсьеном обменялись рукопожатием.

— Ну, хоть ты меня не предал.

Люсьен выглядел смущённым.

— Босс, я ухожу.

Даниэль был уязвлён, но заставил себя принять это известие стоически.

— Понимаю — у тебя нет выбора. Должно быть, сейчас Гупта уже получил свой кристалл. В войне богов ты должен встать на сторону победителя.

Люсьен опустил заявление об увольнении на прикроватный столик.

— Какой войне? Вы всё ещё не можете отбросить свои фантазии о том, что сверхчеловеки бьются за превращение луны в гигантский компьютер?

— Фантазии? — моргнув, спросил Даниэль. — Если ты мне не веришь, почему ты вообще со мной работал?

— Вы мне платили, и весьма неплохо.

— Ну, так сколько тебе предложил Гупта? Я удвою.

Люсьен улыбнулся и покачал головой.

— Я не собираюсь работать на Гупту. Займусь физикой элементарных частиц. Фиты опередили нас совсем ненамного — наверное, на какие-то сорок-пятьдесят лет. Когда мы их нагоним, личная вселенная будет стоить не дороже своего острова — а потом, скорее всего, станет ещё дешевле. Но за контроль над этой вселенной никто биться не станет. Никто не будет забрасывать друг друга дерьмом, составляя дальние планы на мозги обитателей миров-матрёшек.

— Если ты воспользуешься хоть какими-то данными из логов «Песочницы»… — предупредил Даниэль.

— Я буду тщательно соблюдать все пункты контракта, — с улыбкой заметил Люсьен. — Но интерес к полю Хиггса может проявлять кто угодно; в конце концов, это открытая тема.

Когда он ушёл, Даниэль подкупил сестру. Та подняла дозу обезболивающих настолько, что даже чувство разочарования и ощущение, что его предали, начали притупляться.

«Вселенная, — радостно думал он. — Совсем скоро у меня будет своя вселенная!

Но в ней мне потребуются работники, союзники, компаньоны. Я не смогу делать всё сам — кому-то придётся взять часть работы на себя».